Подари мне зажигалку

      Из кабинета Сокольского Марк выходил на подгибающихся ногах. Щеки пылали, и казалось, что сейчас в отделе увидят его смущенную глупую физиономию и обо всем догадаются. Поэтому он завернул в туалет и поплескал в лицо холодной водой, но помогло не очень. Ладно, пройдет. Закручивая кран, Марк вдруг вспомнил...       Когда он только приехал поступать, то позорно растерялся и заблудился в роскошном фойе института. Ему мучительно хотелось в туалет, но, как назло, накатил очередной приступ застенчивости, и Марк застыл, не в силах спросить хоть у кого-нибудь такую обыденную вещь. Он уже почти решился подойти к охраннику, как заметил под потолком панель с бегущей строкой, где перечислялись аудитории и кабинеты с соответствующими стрелочками и пояснениями. Туалет по этим подсказкам нашелся, но в нарядно-кафельном, до блеска вылизанном сортире ждала новая засада. Он и обычный-то кран видел, только когда выбирался в город, у них в деревне водопровода не было, а тут стояли какие-то эмалированные рычажки, которые непонятно было куда тянуть или нажимать… В общем, он тогда умудрился облиться водой. Рубашка быстро высохла, к счастью, но мгновения позорной беспомощности и стыда за свою дикость Марк запомнил навсегда.       Это стало еще одной причиной, по которой он терпел, стиснув зубы, все четыре года. Желание доказать, что он не хуже других, тех, кто с детства живет в уютных квартирках и не понимает, как можно затупить возле водопроводного крана. И когда становилось совсем плохо, он напоминал себе, как хотелось развернуться и сбежать прямо на вокзал. Вернуться в деревню, вытерпеть сочувствие знакомых и жить… как-нибудь, но привычно.       Сейчас Марк чувствовал себя точно так же. Он будто стоял на пороге, с которого еще мог отступить назад. Почему-то безоговорочно верилось, что Сокольский выполнит обещание. А в крайнем случае, можно ведь прожить и без «Корсара»… Но ему сказали то, на что он безошибочно ловился всю жизнь: что не справится, не выдержит, испугается. Пусть сейчас речь шла не о работе, а о том, чтобы узнать лучше себя самого, это ничего не меняло. Марк дико боялся и понимал это. Он боялся Сокольского, как открытого пламени: до дрожи во всем теле и бешеного стука сердца, до тошноты и потери сознания. Даже не самого Корсара, конечно, а того, что Сокольский делал с его уютным маленьким мирком, который Марк старательно возвел вокруг себя. Выглянуть за пределы этого мира, а еще страшнее — выйти — значило оказаться беззащитным, в полной досягаемости чужих насмешек и неодобрения. Но и сдаться Марк теперь не мог.       Открытый огонь не давал ему выбора, накрывая непреодолимой паникой. А Сокольский как раз выбор давал. И неважно, что Марк отлично понимал: это выбор между двумя решениями, одинаково выгодными господину Корсару. Слишком долго он не решал ничего действительно важного и теперь хотел хоть как-нибудь изменить жизнь. Вырваться, разбить стены, которые защищают, но и не выпускают наружу…       — Ну, как все прошло?       В кафе на нижнем этаже Тамара Георгиевна спускалась редко, предпочитая либо уезжать в город, либо перекусывать прямо в офисе. И сейчас пила чай с горой масляно-кремовых пирожных, при одном взгляде на которые Марку немедленно захотелось сладкого. Бутербродики Корсара — это хорошо, конечно, но мало…       — Садитесь, Марк, — жизнерадостно предложила Тамара, опытным взором уловив его замешательство у стола. — У шефа постеснялись, небось?       Марк сконфуженно кивнул, но к столу присел: Тамара была хоть и начальство, но уже свое, привычное, а поить и кормить молодых работников замначотдела любила от души. Вот и сейчас…       — Как он вас зовет? — спросила вдруг почтенная дама совсем не то, что Марк ожидал услышать. — По фамилии или имени-отчеству?       — А-а-а… По имени-отчеству! — выпалил Марк, вспомнив, что Сокольский и правда позвал его в кабинет именно так. — А что?       — Значит, все решил, — удовлетворенно сказала Тамара, смачно откусывая пирожное. Прожевав, она уточнила: — Контракт предлагал ведь?       — Да… После пятого курса.       Марк покраснел еще сильнее, но Тамара глянула на него весело и одобрительно.       — Вот и славно. Вы, конечно, Марк, не расслабляйтесь, но поздравляю. Если уж вы у Владислава Алексеевича перешли в разряд не господина такого-то, а по имени-отчеству, значит, он вас для себя уже зачислил в нужную категорию.       — Спасибо, — смущенно улыбнулся Марк, беря пирожное. — Я сейчас чаю попью и могу сдать документы по «Синистре». Там уже готово все…       — Успеете, — благодушно махнула рукой Тамара. — Всю работу не сделать, всех денег не заработать. Эх, и почему у меня внучки нету… Я бы вас поженила!       Крупные цветные перстни на ее пальцах бросили крошечные солнечные зайчики на белую стену, им в ответ мигнули солидные солнечные зайцы от жалюзи на окне, и Марк чуть не прыснул, представив вдруг такую вот Тамару, но лет на двадцать-двадцать пять моложе. Станет она слушать бабушку, за кого ей выходить, как же…       Чуть не поперхнувшись чаем, он героически отказался от третьего пирожного и вышел помыть руки. Локтем, чтоб не пачкать масляными руками, нажал рычаг, подставил ладони под горячую струю. Потом включил холодную воду, неожиданно получив удовольствие от контраста температур. После разговора с Сокольским все ощущения, от вкуса до осязания, обострялись — он давно заметил. От адреналина, наверное?       — Так тебя можно поздравить?       Марк обернулся, мгновенно напрягаясь от вызывающего тона. Давыдов стоял у двери, заложив руки в карманы, расставив ноги и чуть подавшись вперед. Марк пожал плечами.       — Да не с чем пока, — отозвался он с подчеркнутым равнодушием. — Это все разговоры, за год еще много чего может поменяться.       — Точно, — усмехнулся Давыдов. — Придет в следующем году жополиз получше — и про тебя забудут.       Краска мгновенно бросилась Марку в лицо, но это уже был не стыд, а гнев. Ну вот какого хрена? Что лично он сделал плохого этому идиоту? Прикрывал его паршивую работу от Тамары, объяснял, учил…       — Все сказал? — поинтересовался он, чувствуя, как внутри просыпается надолго уснувший маленький Марк, которому приходилось кулаками доказывать сверстникам, что сирота еще не значит мальчик для битья. А ведь казалось, что этому Марку нечего делать во взрослой жизни, где всегда можно обойтись нормальными аргументами. — Извиниться не хочешь?       — Я вот думаю, — прищурился Давыдов, — что ты такой борзой стал, Резневич? Я ведь тебя помню по институту, ты всегда тише воды ниже травы был. Одевался с Черкизона, никогда нигде не отсвечивал… Откуда что взялось, а?       — А вот я тебя совсем не помню, — ляпнул Марк, лишь бы что-то сказать, лихорадочно соображая, до чего может додуматься такой придурок, который не совсем придурок, когда ему надо…       И попал так удачно, что сначала даже не понял. Лишь когда холеное красивое лицо Давыдова исказилось яростью и обидой, сообразил: как это золотому мальчику заявили, что его не замечали… Это было почти смешно, но Давыдов так не считал.       — Еще запомнишь! — прошипел он, вылетая из туалета и изо всех сил пытаясь хлопнуть дверью.       Дверь, впрочем, закрылась мягко, что изрядно подпортило впечатление.       — Да ну тебя нахрен, — пробормотал Марк, разжимая кулак и откровенно радуясь, что обошлось. Вот только драки на работе ему не хватало. После такого и Корсар задумается, брать ли на работу юриста, который не умеет договориться с оппонентом.       * * *       Незабудка, которому он позвонил в восемь, был таким несчастно-сонным, что Влад сжалился и перенес встречу на три пополудни. Обычно если они и обедали вместе, то в «Дарлинге», но сегодня именно туда ехать не стоило: слишком велик был риск сорвать разговор, встретившись с Анри. И Влад выбрал небольшой ресторанчик, где иногда встречался с клиентами. Заказал заранее кабинет, подъехал без десяти три и приготовился ждать, потому что Незабудка и пунктуальность относились друг к другу меньше, чем никак.       Однако Саша приехал почти вовремя, опоздав минут на пятнадцать, не больше. Видимо, очень старался. Влад оценил и это, и новую прическу( челка подстрижена ажурными перышками, пряди блестят благородной платиной), и вещи на порядок скромнее обычных попугаичьих… Поздоровавшись, Незабудка дождался разрешения сесть, бросил вопросительный взгляд на меню, затем на Влада. Просто образец почтительного, идеально воспитанного саба!       Влад внутренне поморщился, не веря ни на грош. Хотя чем черт не шутит, после всех взбрыков последнего времени Незабудка вполне мог заглаживать свои промахи именно так. Ладно, посмотрим… Но неужели обязательно надо накосячить, чтобы вспомнить о вкусах своего доминанта?       Себе он заказал только второе — желудок еще помнил разделенный с Марком ланч — Саша ограничился салатиком и минералкой. Выглушил стакан сразу, налил еще и принялся цедить маленькими глоточками.       — Пил вчера? — напрямую спросил Влад, не обманываясь свежим видом своего мальчика.       — Немножко…       Саша виновато уткнулся в тарелку, вороша разноцветные кусочки с тоскливым отвращением.       Что ж, об этом он тоже собирался поговорить. Но сначала кое-что другое.       — Сашенька, — мягко сказал Влад, — что тебе вчера сказал Анри?       Незабудка молчал, не поднимая глаз, и молчание затягивалось, становясь тяжелым и удушливым. Влад терпеливо подождал минуту, две… на третьей протянул руку и накрыл ладонью безвольно лежащую на столе ладонь Саши. Тот вздрогнул, напрягся, но не отдернулся. Вместо этого поднял голову и наконец-то посмотрел в глаза.       — Сами у него спросите, — ответил тихо, но твердо и на удивление без обычного ломания.       — Я спрашиваю тебя. Ответь, пожалуйста.       — Спросите у Анри, — упрямо сказал Саша, и Влад увидел, как на бледных фарфоровых скулах появляются розовые пятна.       — Саша, а смысл? Хорошо, я спрошу у него, но все равно же узнаю.       — Да ничего он такого не сказал, — вдруг усмехнулся Саша, и кривая ухмылка на мгновение превратила кукольное личико в страшненькое. — В том-то и дело. Ничего особенного. Но вы же понимаете, что не всегда дело только в словах? Дело в нем и во мне.       Влад понимал. И вполне мог понять, почему Саша так отчаянно и нелепо ненавидит Анри. У того — любимая и отвечающая взаимностью работа, а директор дорогого известного клуба — это не стилист, обязанный угождать и начальству, и клиентам. У Анри — семья. Правда, одна только мать, причем не знающая о второй жизни сына, но и этого Анри хватает, чтобы дома чувствовать себя центром маленькой вселенной. От Саши, узнав о его ориентации, семья отказалась. У Анри — репутация отличного доминанта, благодарные сабы, поклонники его танцев, перспектива стать лицом клуба еще и на выставке Терникина. У Саши… У Саши — страх потерять Влада. Найти себе партнера Незабудка мог бы без проблем, но ведь ему всегда требовалось лучшее, а никого лучше Влада рядом не было и не предвиделось.       И ведь сколько ни говори, никогда Саша не поймет, что должность директора Анри получил мозгами и работой, а вовсе не через постель. Каждый судит по себе… И в отношения с матерью Анри вкладывается не только финансами, но любовью и уважением к женщине, посвятившей ему свою жизнь. Как объяснить это мальчишке, с шестнадцати лет наплевавшему на семью и ушедшему в загул по клубам? Да никак… Но что же делать-то?       — Я понимаю, — уронил Влад. — И с Анри тоже поговорю. Он не должен был тебя обижать.       Краешки бледно-розовых губ Саши смущенно дрогнули — Влад ободряюще и ласково улыбнулся в ответ.       — Ешь, — посоветовал он. — Может, все-таки горячего заказать? Тебе бы сейчас бульону…       А ведь была и другая сторона медали. Да, у Незабудки есть все основания завидовать Анри. Только все эти годы Влад все-таки постоянно встречался именно с Сашей. С Сашей, а не с Анри, как бы хорош и влюблен тот ни был. И получается, что и Анри может позавидовать его сабу. Черт, как же все это неправильно. Не вовремя. Хлопотно. И вообще глупо. Нашли, кого делить…       — Спасибо, не надо, — благодарно отозвался Саша. — Я так… отойду. Сам виноват.       Он действительно мужественно проглотил немного салата, но потом, скривившись, отставил тарелку и снова припал к минералке.       — Саш, — все так же мягко и спокойно сказал Влад, — давай ты все-таки попробуешь сходить к психологу? У любого могут быть проблемы, но их же надо решать, правда?       — Считаете меня алкоголиком?       Незабудка мгновенно напрягся, глянул вызывающе, стакан замер в его судорожно сжатых пальцах. Влад вздохнул.       — Если бы я так думал, то предлагал бы нарколога, — ответил он, устало понимая, что разговор скатывается в уже знакомую колею. — Саша, одному всегда труднее справиться. Ну что в этом такого ужасного? Просто разберешься в себе. Хочешь, я буду ходить вместе с тобой?       Про себя он подумал, что вот чего ему сейчас точно и абсолютно не нужно, так это еще одной нагрузки на и так трещащий жизненный график. Но если это предложение будет тем, что перевесит нужную чашу весов… то и черт с ним, с графиком! И действительно, Саша воззрился на него растерянно и неверяще, открыл было рот, снова закрыл его, не сводя глаз с Влада, продолжившего осторожно, чтоб не спугнуть:       — Ты мне очень дорог, малыш. Я хочу, чтобы у тебя все было хорошо…       — А… Анри? — вдруг резко, почти агрессивно спросил Саша, откидываясь на спинку стула. — Он вам тоже дорог?       — Причем тут Анри? Мы о тебе говорим.       Терпение у Влада еще не закончилось, конечно, но глухое раздражение поднималось изнутри, напоминая, сколько денег он вложил в этого глупого мальчишку, сколько косяков простил, сколько проблем решил, хотя изначально договоренность у них была только о сексе. И видит бог, не жалко ни рубля, ни потраченного времени, но обидно, что все воспринималось, как должное. Более того — недостаточное, как ни старайся!       — А я говорю о нем! — бросил Саша, лихорадочно блестя глазами. — Вы же с ним встречаетесь!       — И что?       Влад тоже налил себе минералки, отпил полстакана. Вот не хотелось напоминать, но придется, видимо.       — Саша, — продолжил он тем же ровным тоном, — ты помнишь, о чем мы договаривались? Тогда еще, когда только начинали. Я честно предупредил, что у меня есть и будут другие связи. Ты с этим согласился, верно?       — Я… не знал! Не знал, что не смогу… Что захочу быть только с вами. И чтобы вы тоже…       — Чтобы я принадлежал только и исключительно тебе, так? — подсказал Влад, подождав и не дождавшись окончания фразы.       Незабудка молча кивнул. Щеки у него раскраснелись, глаза сверкали, и выглядел он одновременно соблазнительным и беззащитно-хрупким. А Влада пронзило холодное острое сожаление о том, что могло бы у них сложиться, но не судьба. Иначе, чем с Анри, но все равно не судьба, откуда-то он это знал совершенно точно.       — Саша, этого не будет, — сказал он спокойно. — Да, ты мне дорог. Ты прекрасный саб, ты восхитительный любовник. В рамках Темы ты почти идеален. Со своими тараканами, конечно, но кто из нас без них? Я очень благодарен тебе за время, проведенное вместе, я хочу встречаться с тобой и дальше. Но только на прежних условиях, понимаешь? Моя жизнь — это только моя жизнь. Никакой ревности с твоей стороны, никаких претензий, никакого контроля. Если тебя не устраивает, это твое право. Ты не моя собственность и можешь решать сам.       — Решать… что?       На бледном фарфоре цвели алые пятна, в синих глазах метался ужас, пока еще контролируемый, но уже грозящий вырваться очередной истерикой.       — Будем мы вместе или расстанемся, — намеренно холодно сказал Влад. — Может, это действительно выход?       — В…в…владислав Алексеевич…       — Не сметь! — ударил Влад окриком, как плетью. — Не сметь истерить. Иначе я просто уйду. Прямо сейчас. И скорее всего — насовсем.       Помогло. Замерев, Незабудка вжался в кресло, глядя на Влада широко раскрытыми глазами, сглотнул… Но в рыдания не сорвался — уже хорошо.       — Сашенька, — ласково сказал Влад, меняя кнут на пряник, — ты же умный мальчик. И должен понимать: я никому не позволю руководить собой снизу. И тебе в том числе. Хочешь и дальше быть моим сабом — хорошо, обсудим. Но это большее, на что ты можешь рассчитывать. Не устраивает — ищи мне замену. Нормальная ситуация для взрослых людей, верно?       — Я… я же люблю… Я не смогу… без вас…       — Люблю и не смогу — разные вещи, — устало сказал Влад. — Ты действительно не понимаешь, о чем я говорю? Или просто привык прикидываться наивным? Тебе выбирать, Незабудочка.       Он допил отвратительно теплую минералку, почти не чувствуя вкуса. Едва тронутый обед не вызывал ни малейшего аппетита, да и проголодаться Влад не успел.       — И… что мне делать? — еле слышно проговорил Незабудка, сцепив пальцы и опуская их вниз, на колени. Поздно — Влад уже видел, как они задрожали.       — Успокоиться, — сухо ответил Влад. — Потом перестать делать вид, что это конец света. И хорошенечко подумать, чего хочешь ты и на что готов я. Если решишь сохранить наши отношения, то у меня три условия. Во-первых, никакой ревности. Ни к Анри, ни к кому другому. Во-вторых, никаких наркотиков. Алкоголь только умеренно. И отсюда вытекает третье: тебе нужен психолог. Со своей стороны обещаю любую разумную помощь. Ты меня понимаешь, Саша?       — Да, — тускло ответил Незабудка, уставившись куда-то мимо Влада. — Очень хорошо понимаю. Такой, как сейчас, я вам не нужен. Слишком много проблем.       Влад стиснул зубы, не выпуская эмоции наружу. Слишком много злости и обиды — а ведь он тоже виноват, что дотянул до такого.       Поднявшись, он обошел встрепенувшегося Незабудку, встал у того за спинкой стула, положил руки на плечи, прижал саба к себе. Замер, чувствуя напряженное, закаменевшее тело Саши, потом негромко сказал:       — Ты неправ. Я пытаюсь тебе помочь. Но ты должен и сам что-то сделать, понимаешь? Саша, я не могу просто подарить тебе все, что ты хочешь. Мальчик мой…       Он наклонился чуть ниже, обнимая, и услышал отчетливый всхлип — единственный. А потом Незабудка горячечно зашептал:       — Пожалуйста, мастер. Я буду стараться. Обещаю, я справлюсь. И пить брошу. Только не бросайте меня, слышите? Пожалуйста. Я не смогу без вас. Я живу только ради вас. Никто так не будет вас любить… Я все сделаю — только скажите… Не надо никакого психолога — я и так…       Влад молча обнимал прижавшегося к нему спиной Незабудку и все лучше понимал, что делает глупость. Надо рвать — сейчас и сразу. Пока еще можно. Или уже поздно? Насколько глубоко Саша увяз в этих болезненных отношениях? Сможет ли принять помощь? Захочет ли вылечиться? И на что он способен от отчаяния, с его-то эмоциональностью? Ответов не было. Только тяжелая холодная тревога за происходящее.       — Обещай мне одну вещь, — сказал он тихо. — Обещай, что ты посидишь какое-то время дома. Допустим, неделю. Никаких клубов, дискотек, вечеринок. Никакого алкоголя. Я буду тебе звонить, но не для контроля, а просто так… поговорить… И предупреждаю сразу: я не собираюсь быть эти дни один. С кем — это тебя не касается. Если докажешь, что способен меня отпустить и не делать из этого драмы — я останусь с тобой. Не выдержишь — расстанемся. Саша, я не шучу. Все зашло слишком далеко для шуток. Считай это проверкой. Если наши отношения тебе дороги — уж неделю ты вытерпишь. Иначе нет смысла продолжать все это.       — Неделю? — охрипшим голосом, лишенным даже тени прежней звонкости, уточнил Незабудка.       — Начиная с сегодняшнего дня, — подтвердил Влад. — Таково условие. Не выполнишь — никакого наказания не будет. Вообще ничего больше не будет.       На душе было погано. Он и сам не знал, чего хочет. То ли чтобы Незабудка сорвался, дав ему формальный повод для расставания, то ли чтобы выдержал. Это, конечно, означает еще очень много проблем, но жалко дурачка. А еще Влад ясно понимал, что совершает изрядную глупость, потому что уже знал, на что потратит эту неделю и конкретно сегодняшний вечер. Вечер, когда Саши точно не будет в «Дарлинге».       — Хорошо, — услышал он на удивление бесстрастный голос. — Неделю. Всего-то. Я согласен. Я вам докажу…       * * *       Остаток дня прошел спокойно. Марк закончил и сдал отчеты по «Синистре», сам удовлетворенно понимая, что проделал отличную работу. Со второй фирмой предстояло еще повозиться, но сроки не горели, а дело шло неплохо. Тамара Георгиевна задумчиво посмотрела на Давыдова, который как раз шествовал мимо, и велела Марку продолжать в одиночку.       — Если что-то непонятно будет, подойди… да хоть бы к Жанне. Или ко мне.       — Спасибо, — улыбнулся Марк, вставая и возвращаясь к столу, который уже привык называть своим.       «Синистра» свалилась с плеч долой, и бумаг здесь поубавилось. Зато прибавилось личных вещей. Кружку, подаренную Олегом, он так и не обновил, свято соблюдая прежний принцип: на рабочем месте не пить, не есть. Но и забирать ее домой к Сокольскому не хотелось. Органайзер — подарок на день рождения — солидно поблескивал золочеными буквами. А еще Маша недавно пробежалась по офису, раздавая новую канцелярку, и у окна пристроился веселый пластиковый Микки Маус с охапкой карандашей и ручек. Да и кактус, теперь вволю пьющий обычную воду из кулера, позеленел и растолстел, колючки растопырились во все стороны…       Марк присел за стол, уже привычно погладил колюче-пушистый шарик. Подумал, что если бы верил в талисманы, непременно присмотрелся бы к этому жизнелюбивому симпатяге. Хороший пример для подражания: и защитить себя может, и расцвести способен, и трудностей не боится.       Он аккуратно перебрал документы, намечая план работы на завтра, даже набросал кое-что в ежедневнике. До шести оставалось всего несколько минут, и народ потянулся на выход. Вот Маша подкрасила губы, кинула помаду в сумочку и томно улыбнулась подошедшему Леве. Вот прошла хмурая Дарья, выговаривая кому-то по телефону…       Собственный телефон Марка звякнул сообщением.       Марк глянул на экран и напрягся. «Жду в сквере». Сокольский был как всегда лаконичен. И хорошего настроения — как не бывало. Марк с тоской и тянущей противной тревогой подумал, что сам согласился на две проклятые недели, а ведь знал, что пожалеет. И, похоже, все начнется уже сегодня — давно Корсар не возил его домой сам.       Попрощавшись с Тамарой, он сбежал вниз по лестнице, прищурился, выскочив из здания на залитый солнцем проспект, торопливо дошагал до сквера, не забывая посматривать по сторонам на предмет знакомых. Так, чисто для проформы. Сел в новенький, аж сверкающий лаком «Лексус» — будто и не было той аварии. «Была, — противненько напомнил внутренний голос. — И должен ты до сих пор, о чем тебе недавно и напомнили. Не напрямую, но умному — достаточно».       — Как день прошел?       Сокольский глянул на него и снова отвернулся к дороге.       — Хорошо.       — Ты образец красноречия, мальчик. А подробнее?       — Закончил одно дело, начал другое, — послушно начал Марк, но угнездившийся внутри страх подначивал на дерзости. — Попил чаю с Тамарой Георгиевной, полил кактус… Вам точно это интересно?       — Про кактус можешь опустить, — разрешил Сокольский, снова кинув на него быстрый взгляд. — А о чем с царицей Тамарой говорил?       — Эм…       Марк сначала удивился, что сам начальник фирмы тоже знает это шутливое прозвище, потом сообразил, что суть их разговора Корсару знать не обязательно, — и от растерянности ляпнул:       — О ее внучке. Что я мог бы на ней жениться. Ну… то есть если б она была.       — Кто, внучка? — невозмутимо поинтересовался Сокольский.       — Ну да…       Марк замолчал, чувствуя себя идиотом. Нашел с кем и о чем шутить. Но Сокольский вдруг фыркнул каким-то своим мыслям и пояснил:       — Лет десять назад она сокрушалась, что у нее нет дочки. Мол, взяла бы меня в зятья. Вот думаю: то ли мне повезло, то ли наоборот… Сейчас, возможно, был бы уже миллиардером — с такой-то тещей. Или, скорее, она была бы с миллиардом, а я — на нарах.       — Ага… — обалдело согласился Марк, представил и сам не удержался от смеха.       Напряжение, повисшее было в машине, разрядилось.       — А куда мы сейчас? — спохватился Марк.       — Сначала в твою автошколу. Пока будешь заниматься, я заскочу в прокуратуру — это рядом. Потом поедем в клуб — ужинать и развлекаться.       — В какой… клуб?       «Лексус» мягко стелился по асфальту, скорость вообще не чувствовалась, а Марку вдруг захотелось выскочить на полном ходу. Началось! Он сплел пальцы на коленях, пытаясь успокоиться и вдруг поняв, что совсем не знает, на что согласился утром. На секс — да, а еще? Вдруг Корсару захочется постельных игр в чьем-то присутствии? Ох, надо было все-таки заключать контракт, который он забросил, — и прописывать в нем такие вещи.       — Интересный, — рассеянно пообещал Сокольский, перестраиваясь из ряда в ряд. — Я бы сказал, что тебе понравится, но врать не буду: это вовсе не обязательно. Зато увидишь много познавательного.       — Спасибо, — мрачно отозвался Марк. — Это ваш клуб? В смысле… тематический?       — Он самый. Кстати, там бывают не только геи, но и би, и вполне гетеросексуалы, так что никакого урона репутации. Если не считать сам факт появления в моей компании, но тут уж состав преступления недоказуем.       Он усмехнулся, а Марка так и тянуло за язык:       — То есть у вас репутация там… не очень?       — О, совсем наоборот, — насмешливо ответил Сокольский. — Моя репутация настолько хороша, что я могу привести с собой кого угодно, даже просто любопытствующего. Ты ведь не согласишься выступить в роли саба.       Он не спрашивал, а утверждал, но Марк все равно напрягся. О Теме он уже знал достаточно, чтобы представлять, как ему придется себя вести в таком случае. И, главное, как на него будут смотреть окружающие!       — Так что просто ознакомительный ужин, — невозмутимо сказал Сокольский. — Конечно, с продолжением, но об этом после.       И это он тоже сказал нарочно! Марк понял по невозмутимо-вкрадчивым бархатным ноткам голоса — точно кот выпустил когти и тут же спрятал, приглашая глупого мышонка подойти поближе. Мол, будет интересно!       Марк обреченно вздохнул, упрямо стараясь сосредоточиться на сегодняшнем занятии в автошколе. В теории он уже разбирался неплохо, ну странно было бы не запомнить какие-то правила и порядок действий — при его-то работе. А вот практика все еще хромала. И накатывать часы на «Лексусе» Корсара ему теперь точно не светит.       Он откинулся на спинку кресла, вдруг почувствовав себя уставшим и очень голодным. Интересно, в этом клубе можно будет перекусить? Стыдно сказать, но он, живя в столице уже четвертый год, ни разу не был в подобном месте. И не будет ли он там белой вороной в офисном костюме?       Марк покосился на Сокольского, снова глубоко вздохнул и поинтересовался:       — Владислав Алексеевич… А там разве нет… никакого дресс-кода?       — Ты про одежду? — уточнил Сокольский. — Все на усмотрение посетителей. Если кто-то хочет прийти в черной коже и латексе, это допустимо. Если кто-то полураздет или раздет совсем… Нечасто, но бывает. Просто не обращай внимания — это будет вежливо. А если ты про себя, то снимешь пиджак и ничем не будешь выделяться.       — Спасибо, — выдохнул Марк.       Сокольский слегка улыбнулся, а Марк вдруг понял, что по условиям их договора Корсар вполне мог бы и его одеть во что-то… этакое. Не дай бог!       После этого они обменялись разве что парой слов. Марк честно отзанимался положенное время, сдав очередной блок вопросов и накатав несколько кругов по площадке, получил похвалу инструктора и выскочил за ворота автошколы, чувствуя, что если немедленно что-то не съест, то взвоет по-волчьи.       — До клуба потерпишь? — поинтересовался Сокольский, только глянув на него. — Или по дороге куда-нибудь заедем? Вид у тебя голодный…       Вот как можно определить такое по виду? Марк не представлял, но уже начал привыкать, что Сокольский знает о нем куда больше, чем хотелось бы. Главное, чтобы не добрался до самых грязных тайн вроде договора с Кирсановым…       — Потерплю, — слегка смутился он.       Коротко кивнув, Сокольский перестроился в другой ряд, включил радио и поморщился — бодрый голос диктора вещал что-то политическое. Про выборы, кажется…       — И здесь этот урод, — буркнул Сокольский, становясь все мрачнее с каждым новым витком восхвалений в адрес уважаемого кандидата, а потом и вовсе переключив на другой канал       — Кто, Лазоревич? — переспросил Марк больше из вежливости. — Вы его знаете?       — Лучше, чем хотелось бы.       На лице Сокольского появилось выражение неприязненной брезгливости, и Марк не решился спрашивать дальше. Тем более, они уже приехали — вывеска на фасаде здания впереди мигнула серебряными буквами. «Дарлинг»… Против воли Марк почувствовал смесь страха и какого-то темного азарта. Хотя чего ему бояться? Это же не какой-то шалман, а приличное место, если так вообще можно сказать о заведении с подобной специализацией. Здесь наверняка безопаснее, чем в большинстве клубов, куда ходили его одногруппники, похваляясь потом то снятыми телками, то драками, то купленной и потребленной там же, на месте, наркотой.       — Ну вот… идем? Хотя погоди…       Сокольский припарковал машину, выключил свет в салоне. Дальше, всего в нескольких шагах, начиналась ярко освещенная зона, а на этот уголок парковки бросало тень большое дерево и стена соседнего здания, так что здесь было уже совсем темно.       Марк замер. Стиснул сложенные ладони между коленями, во рту стало сухо, губы тоже пересохли. Это был не страх, пожалуй, а все то же предвкушение чего-то нового и опасного, хотя что такого могло случиться, он и сам не понимал.       — Повернись ко мне, — сказал Сокольский просто и, слава богу, без обычного именования Марка мальчиком.       Марк деревянно повернулся, старательно опуская взгляд в темноту между ними. Где-то там, внизу, светились огоньки на приборной панели, но темноту в салоне они не рассеивали, она казалась густой и вязкой, как сапожный крем. Даже странно, что в нескольких шагах от света могла быть такая темнота. У Марка перехватило дыхание, слегка закружилась голова. «Это от голода», — беспомощно подумал он, борясь с желанием скинуть ладони, властно опустившиеся ему на плечи.       — Никого не бойся, ничего не стесняйся, — прошептал Сокольский, то ли наклоняясь к нему, то ли притягивая его к себе. — Расслабься и получай удовольствие.       За пару мгновений до того, как губы Сокольского коснулись его рта, Марк не удержался, ляпнув:       — А вы знаете, про что этот совет?       — Знаю. Как раз в тему, верно? — со своей невыносимой ласковой насмешкой сказал Корсар и поцеловал его.       Просто поцеловал. Суховатые, упругие губы имели какой-то странный вкус. Через несколько секунд Марк понял, что это вкус самого Корсара. Не его любимого коньяка, не чая с ликером или малины, а вкус Сокольского. И еще понял, что ему не противно. Совсем не противно…       Ладони спустились ниже, с плеч на спину, прижали его, погладили. Сокольский целовался не просто умело, а самозабвенно, словно в мире ничего, кроме них двоих, не было. Он все делал с полной самоотдачей. Марк вспомнил окончание вчерашнего секса, и его словно накрыло волной. Запах мужчины рядом, неторопливые движения его рук, вкус тех самых губ, которыми он — Марка…       Когда поцелуй вдруг прекратился, Марк едва не затряс головой, пытаясь прийти в себя. Облизнул губы, плохо соображая, что вообще происходит, вдохнул холодного вечернего воздуха — Сокольский, оказывается, опустил окно. Да, теперь и отзвуки музыки слышно…       — Идем, — бросил Корсар, первым выходя из машины.       Марк неуклюже выбрался следом на подгибающихся ногах. Чертов гад со своими чертовыми поцелуями! Нельзя же… Что нельзя, Марк и сам не понимал. Поэтому послушно проследовал мимо швейцара на входе — «Добрый вечер, Владислав Алексеевич…», еще каких-то людей в холле… Все они улыбались Сокольскому, кивали, здоровались, а идущему рядом Марку доставались отблески этой вежливой радости. С ним тоже здоровались — и он отвечал, с удивлением отмечая, что зверский аппетит куда-то пропал — с перепугу, наверное… Зато не менее сильно захотелось кое-чего другого.       — Владислав Алексеевич…       — Да?       Они, наконец, остались одни перед дверью в противоположном конце длинного холла. Массивная дубовая дверь была приоткрыта, оттуда слышалась мягкая ненавязчивая музыка, тянуло смесью приятных запахов…       — Где здесь туалет? — не выдержал Марк. — Можно?       — Вон там.       Сокольский кивнул на другую дверь, в стороне.       — По коридору, налево и вниз. Иди, конечно. Я тебя в зале подожду. Если потеряешься — спрашивай любого и проси отвести ко мне.       — Что я, совсем, по-вашему, дурак? — уязвленно буркнул Марк и зашагал к указанной двери.       Однако пройдя недлинным коридором и свернув, как было сказано, влево, он не увидел никакого спуска вниз. Вместо спуска там оказалась другая дверь, потом коридор — и две двери, левая и правая… Закусив губу и зло вспомнив Корсара, Марк прошел в левую и, вместо того чтобы опуститься, поднялся на несколько ступеней. Дальше снова холл, гораздо меньше первого, зато с двумя лестницами наверх. Марк беспомощно покрутил головой, пытаясь понять, куда идти дальше.       — Могу я вам чем-то помочь?       Человека, стоящего на одной из лестниц, он заметил не сразу — сыграло дурную шутку освещение. Тень от изгиба лестницы на втором этаже так упала на смуглое, почти темнокожее лицо, что скрыла его, превратив фигуру в светлом костюме, почти таком же бледно-сером, как у Марка, в причудливую деталь интерьера.       — А… да… Мне сказали, что где-то здесь туалет, — выдавил Марк, пытаясь не рассматривать незнакомца слишком пристально. — Но я…       — Вы у нас первый раз, да? — доброжелательно поинтересовался тот, спускаясь на несколько ступенек плавными легкими шагами, будто стекая по лестнице. — С непривычки здесь и запутаться можно. Идемте, я вам покажу.       Он улыбнулся, и без того невероятно красивое лицо словно осветилось изнутри золотистым светом. Очень смуглая кожа, тонкие черты, но пухлые губы… Не африканец, хотя что-то определенно близкое и в то же время европейское… Мулат?       — Спасибо, — смущенно улыбнулся Марк, гадая, не мог ли видеть этого парня где-то еще. Такую внешность забыть невозможно, но что-то крутилось, вертелось в памяти, не позволяя сказать с полной уверенностью — где и когда…       Он глянул еще раз, пока красавчик подходил, улыбаясь так тепло и дружелюбно, словно он, Марк, был то ли близким другом, то ли… клиентом?       На лацкане легкого серебристо-серого пиджака красовалась эмблема — серебряная буква D на черном фоне. Так этот парень здесь работает? Марку стало немного легче. Обслуживающий персонал на то и персонал, чтобы помогать гостям.       Он послушно прошел за темноволосым смуглым красавцем к двери, которую и впрямь не заметил, тот распахнул ее и посторонился, пояснив:       — Теперь точно не заблудитесь. Там совсем немного пройти. Если хотите, я вас подожду и провожу в зал. Вы ведь с кем-то пришли?       Марк растерялся, не зная, что ответить. Но тут же вспомнил совет Корсара и с облегчением кивнул:       — Да! Я… с одним из членов вашего клуба. С господином Сокольским!       — Вы с Владиславом Алексеевичем? — с едва заметной тенью удивления переспросил красавчик. — О, простите… Идите, конечно…       Марк, решив, что обратно и вправду лучше выйти с провожатым, поспешно шмыгнул за дверь и через минуту оказался у вожделенного сортира. Сделав нужные дела, вымыл руки, снова сполоснул горящее лицо. Вытерся бумажным полотенцем и торопливо пошел обратно, пока предложивший помощь парень никуда не делся. Странно, раньше ему плутать в зданиях не приходилось, а этот клуб — лабиринт какой-то.       Дверь подалась легко, Марк шагнул в уже знакомый холл и вдруг остановился. Перед лестницей теперь стояли двое: тот же самый мулат в светлом костюме и второй, пониже, чернявый, носатый, в джинсах и темной рубашке. Марку отлично было видно сбоку обоих, и то, что он видел, ему не понравилось. Носатый что-то говорил мулату с похабной — иначе не назовешь — улыбкой, стоя так близко, что почти вжал парня в перила. Тот отстранился, насколько возможно, но отойти ему было некуда. А самым неприятным было лицо мулата: застывшая маска смертельного испуга и отвращения. Марка он увидел — взгляд метнулся на мгновение и снова вернулся к стоявшему перед ним человеку. Увидел, но никак не отреагировал. Только продолжал смотреть на носатого с таким диким ужасом!       Марк решительно шагнул вперед. Не то чтобы он собирался вмешаться, но…       — А если ты, шалава дешевая, хоть вякнешь кому-то, я же тебя на ленточки порву. Прямо от задницы и порву, как в прошлый раз… Тебе же понравилось, да? Понравилось? Помнишь, как ты орал? Как просил перестать, помнишь? Сучка…       Темное золото смуглой кожи на глазах серело — мулат застыл, слепо глядя куда-то мимо Марка. Ничего не говорил, не пытался дать по морде за такое, даже уйти не пытался… Марк недоумевал секунды три-четыре, пока ноги сами несли его к этим двоим. А потом он понял, осознал, что ему напоминает выражение на лице мулата — и уже не колебался.       — Эй! — окликнул он носатого, то ли не слышавшего шагов по ковровому покрытию, то ли не придавшего им значения.       — Вали отсюда, пидор, — отмахнулся тот, не поворачиваясь.       Что ж, Марк сделал еще шаг. Может, в другой раз он бы и задумался, но… Сокольский, так явно надавивший на него утром, хамство Димы, к драке с которым он уже был готов, даже этот клятый поцелуй и доза адреналина с ним впридачу! Все сошлось воедино, а спусковым крючком оказался слепой ужас и беспомощность в глазах незнакомого парня. Марк, как в зеркале, увидел в нем себя перед огнем - когда ничего не можешь сделать: ни позвать на помощь, ни бежать, ни вдохнуть...       Марк рванул носатого за плечо левой рукой, разворачивая, а правой от души, с разворота всем корпусом, вмазал в челюсть. Что-то хрустнуло у него в сжатом кулаке, но челюсть хрустнула тоже — и гораздо сильнее. Носатый взвыл приглушенно и как-то невнятно, а Марк дернул его на себя. Покачнувшись, носатый сделал шаг, почти свалился на поспешно отступившего Марка, спрыгнул с последней ступеньки, сунул руку в карман.       Когда в вытащенной руке блеснул нож-выкидушка, Марк не успел ни удивиться, ни испугаться. Все было четко и ясно, как во сне. Яркий свет с потолка, тень носатого на светлом ковролине, согнувшаяся фигура, неправдоподобно медленно движущаяся к Марку. Так медленно, что Марк почти задумался: отступить или ударить снова, пользуясь странной неспешностью противника. Но не успел ни того, ни другого.       Корсар возник откуда-то из-за спины, оттолкнув Марка плечом. Быстрый, яростно-резкий и очень злой. Время дрогнуло — и пошло как обычно, даже быстрее. Сокольский ловко шагнул мимо ножа, перехватил запястье носатого, выворачивая, а свободной рукой врезал ему по физиономии сбоку. И сразу, уже начавшему падать, добавил с ноги. Марк захлебнулся воздухом, пытаясь что-то сказать. Сокольский еще раз с явным удовольствием вмазал ногой лежащему на полу, согнувшемуся носатому по ребрам. Умело и очень жестоко. Кажется, в его личном дуэльном кодексе правило «Лежачего не бить» отсутствовало. Наверное, на его месте было написано: «Добивай упавшего, чтоб не встал».