Подари мне зажигалку

Вот идиот языкастый… Замерев, Марк смотрел в глаза Сокольского, понимая, что теперь-то попал. Нарывался, нарывался – и добился своего. Что теперь, извиняться? Поздно. И глупо. Он глубоко вдохнул, пытаясь расслабиться. Не помогло, живот скрутило судорогой страха. Сокольский еще пару секунд молча глядел на него, потом легко и гибко встал с кровати. Замерев, Марк смотрел, как Корсар возвращается с жутковатого вида плетью из черной кожи, разлохмаченной на несколько хвостов. Черт, средневековье какое-то! А это что, кляп? - Я вот думаю, - совершенно обыденным тоном произнес Сокольский, снова присаживаясь рядом, - затыкать тебе рот или нет? С одной стороны – стоит, вряд ли ты умеешь правильно терпеть боль. С другой – вдруг тебе захочется сообщить, как ты сожалеешь о своем хамстве? Попросить прощения, предложить искупить вину… Обидно было бы лишить тебя такой возможности. Что скажешь, мальчик? - Вы… - беспомощно выдохнул Марк. - Что я? Давай, говори, раз начал. - Вы заигрались. Ладно, я сделал глупость, а вы сейчас что делаете? Это же изнасилование в извращенной форме. Сокольский усмехнулся, небрежно протягивая блестящие черные полоски между пальцами. - А ты пойдешь в полицию? Что, правда? Брось. Будешь рассказывать все в подробностях, проходить экспертизы, отвечать на вопросы? Как, куда, сколько раз, в какой позе, как долго… У нас та еще система, она даже к насильнику относится тактичнее, чем к жертве. Сядешь за воровство, и при этом каждый ублюдок в камере будет знать твою историю? - Сволочь, - тихо и отчетливо сказал Марк. - Еще какая. Но это ничего не меняет. Он ласково провел пальцами по животу Марка, снова вызывая спазмы, погладил бедро. Накрыл ладонью так и не опавший до конца член, подушечкой большого пальца небрежно проведя по головке. - И чего было дергаться? Получил бы удовольствие… А теперь будет больно. Ну так что, хочешь кляп? - Нет, - процедил сквозь зубы Марк, демонстративно глядя в потолок. - Как скажешь. Тогда не кричи слишком громко… Здесь изоляция, никто не услышит. Но я не люблю. В дверь постучали. Тихонько, неуверенно. Скривившись, Корсар встал, подошел к двери, приоткрыв ее, выглянул в щель. Марк, растянутый на кровати, никого не видел, только слышал неразборчивый бубнеж. - Сами разобраться не можете? – холодно поинтересовался Корсар. В ответ за дверью истерично всхлипнули, плаксиво проговорили что-то. - Скажи Незабудке, чтобы отправлялся домой. Я с ним завтра поговорю. А меня больше не беспокоить. Захлопнув дверь, он вернулся к кровати, мягко улыбнулся. - Как дети, честное слово. Извини, что отвлекся. Марк промолчал. Можно бы съязвить, но… Что толку изображать героя? Корсара его шутовство только забавляет и подстегивает. Определенно, лучше молчать. Безопаснее. Возбуждение ушло, сменившись тупой тоской и отвращением. Будет бить – ну и пусть. Изнасилует? Да, похоже. Что толку рыпаться, если этим делаешь сволочи приятное? - Э-э-э… да ты совсем кураж потерял, мальчик, - обеспокоенно протянул Корсар, вглядываясь в лицо Марка. – Что, так страшно? Эй, я с тобой разговариваю. Марк только плотнее сжал губы. - Героизма хватило ненадолго? Впрочем, кажется, это я виноват. Затянул сцену… Он погладил Марка по щеке. - Ты хороший студент? Усмехнулся, глядя на его удивление. - Ну-ка, понятие форс-мажора. Быстро! - События, чрезвычайные, непреодолимые, не зависящие от воли и действий участников соглашения обстоятельства, - машинально выпалил Марк. Облизал губы, продолжил: - Которые не могут быть предусмотрены, предотвращены или устранены. - Умница, - слегка удивленно хмыкнул Корсар. – Дальше. - В результате наступления таких обстоятельств одна из сторон договора поневоле причиняет убытки другой. В Гражданском кодексе форс-мажору соответствует понятие непреодолимой… - Силы, - закончил Корсар. – И правда, умница. Так что же ты дергаешься? Это форс-мажор. Всего лишь… Выбил из равновесия, сволочь! Марк дернулся, уворачиваясь, насколько позволила цепь, но было поздно. Крепкое тяжелое тело прижало его к постели, колено Сокольского раздвинуло бедра, пальцы одной руки вплелись в волосы, удерживая, не давая убрать лицо. Корсар целовал его жестоко, яростно, до боли впиваясь в губы. Оторвался, глянул с удовлетворением на пытающегося отдышаться Марка. Промурлыкал: - Форс-мажор, мальчик, это когда ничего не можешь сделать. Как ты сейчас. Остается расслабиться и… сам знаешь эту пошлость, правда? Сокольский улыбнулся, чуть сдвигаясь назад: Марк тщетно попытался влепить ему головой в нос. Дернулся, вырываясь, не жалея скованных рук – запястья обожгло огнем. - А боли ты, похоже, не боишься. То ли не знаешь настоящей, то ли крышу рвет… Это мы учтем. Жаль, нет времени поиграть с тобой по-настоящему. Только вот… все ломаются. Не на боли – так на чем-то другом. Нравится под мужиком? Ты же пять минут назад млел, как девочка, таял. Целовался со мной, ноги раздвигал… Послушный мальчик, сладкий. Когда на коленях стоял – аж дрожал весь. И стояло у тебя… На девочек так встает? - Сука! Марк взвыл, пытаясь выдрать руки из наручников, выгнулся, приподнимая телом Корсара. Шалея от ненависти, плюнул в ледяные серые глаза, но слюна из пересохшего рта только брызнула. Улыбнувшись, Корсар медленно, демонстративно вытерся, продолжая удерживать его за волосы. - Вот таким ты мне больше нравишься. Черт с ней, с плеткой. По второму разу неинтересно. Ноги раздвигай. Не дождавшись, сам двинул коленом, втиснул второе. Гладкая ткань костюма, уверенная, небрежная сила… Марка, обнаженного, еще сильнее опалило стыдом, хотя только что казалось, что больше некуда. Даже раздеться не соизволил, сволочь. Вот с расстегиванием ширинки вышла заминка: Марк дергался изо всех сил, ожидая, что вот-вот ему прилетит по морде. Но Корсар отпустил волосы, сел на колени между его раздвинутых ног, расстегнул брюки. Потянулся за тюбиком, выдавил на пальцы прозрачный гель. Склонил голову набок. - Пожалуй, чего-то не хватает. Чисто эстетически сцена несовершенна, я бы сказал. Ты, конечно, красивый, но еще одна деталь не повредит. И для драйва полезно… Он протянул руку в сторону, вынул из канделябра тонкую красную свечу. Онемев, Марк смотрел, как приближается, мерцая, язычок пламени. Только не это. Не надо… Наклонив свечу, Корсар капнул красным воском на грудь Марка, раскаленная струйка потекла дальше, на живот, застывая алой змейкой. Больно. Даже не слишком – вполне терпимо… - Не надо, - прошептал Марк, не слыша сам себя. Кап… кап… кап… Огонек задрожал. Почти погас, снова выровнялся. Сокольский не смотрел на него, завороженно любуясь язычком пламени. Пламени… Ночная улица, ветер в опущенное стекло. Наташка достает из-под сиденья банку джин-тоника. Он – почти не пьяный – пытается отнять: глупо же пить за рулем. Смех, растрепанные каштановые пряди вьются на ветру, лезут ему в рот и глаза… Визг тормозов – не успеть – машину заносит, крутит, крутит, выбрасывает! Тьма… Он с трудом открывает глаза. Ремень. Она не пристегнула ремень. Скорченное тело навалилось на руль, бессильно свешивается тонкая рука. Пряди волос закрывают лицо. И пламя. Маленький огонек… Откуда? Откуда в машине огонь? Ревущий зверь, жрущий обивку – откуда? Кто-то высаживает снаружи стекло, тянет его из машины. Он кричит, отбивается. Наташка! Там же Наташка! Сначала – ее! Пушистые пряди вспыхивают вокруг головы жутким ореолом. Пламя рвется из машины, догоняя его, а он все еще пытается вырваться из рук того, кто его тащит подальше. Раскаленная волна бьет в спину – ночь озаряется пламенем. - Не надо! Нет! Нет! Нет! Он выл и бился, начисто забыв про наручники, орал, срываясь на хрип, ничего не видя и не слыша вокруг: - Уберите огонь! Уберите! Уберите! И очнулся, лишь когда понял, что – все. Запаха горячего воска – нет. И огня – тоже нет. Свечи потушены. Комнату заливает свет бра: мертвый свет, спокойный – слава богу – огня нет! А его обнимают руки Сокольского. И на запястьях никаких наручников… - Не надо огня, - прошептал Марк. – Пожалуйста. Я все сделаю. Правда, все. Что скажете. Только огня не надо… Лицом он уткнулся в плечо Корсара, прямо в скользкий шелк рубашки, пахнущий горько и тепло. Прижался, едва сдерживаясь, чтобы не заскулить. Ладони Сокольского медленно гладили ему спину, плечи, бока. - Пожалуйста, - беспомощно повторил Марк. - Так вот на чем ты ломаешься… Значит, все? Все, что скажу? - Да… Не отрывая от плеча, его развернули немного, уложили спиной на кровать. Корсар оказался сверху: Марк видел свое отражение в его блестящих расширенных зрачках. Подумал, что теперь уже глупо дергаться – его страх завел Сокольского так, что точно не отпустит. Но было все равно. Почти. Пережитый ужас отключил эмоции. Разве облегчение… Он только сейчас заметил, что дрожит. Теплые губы накрыли его рот: мягко, совсем не так жестоко, как до этого, но властно. Марк покорно раздвинул колени, подчиняясь, приподнялся, обхватил руками плечи Корсара. Закрыл глаза. В ушах все еще стоял рев огня, но уверенные ладони, оглаживающие его тело, стирали страх, отвлекали. Ключицы, грудь, живот… Бедра, пах, ноги… Член Корсар не трогал, да и вряд ли у Марка бы сейчас встало, но тягучая волна поднималась откуда-то из низа позвоночника, заполняя тело. К животу прижалась чужая возбужденная плоть: горячая, скользкая, твердая. - Скажи, что хочешь меня, - шепнули на ухо, обжигая дыханием. - Я вас хочу, - послушно повторил Марк, не открывая глаз. В ответ разочарованно хмыкнули, но ладонь спустилась с бедра ниже, скользнула между ягодиц. Марк только поежился, когда бесцеремонные пальцы раздвинули плоть, по одному втискиваясь внутрь. Боли не было. Тянущее чувство, жжение, саднящее неудобство. И сразу – вспышка удовольствия, резкая, болезненная. Охнув, Марк подался вперед, двинул бедрами… И проснулся. Сердце молотило, словно он час вкалывал на тренажерах. Или выглушил пол-литра крепкого кофе. Марк повернулся на спину, уставился в желтый потолок. День давно. После долбаной ночки никак не отоспаться.. Третий раз кошмар. Он видел Сокольского, горящего вместо Наташки в машине. Видел ее, ласковую, льнущую к нему – и обернувшуюся Корсаром. А теперь – это. Если бы досмотрел - и здесь бы началась жуть и мерзость. Впрочем, куда уж мерзостнее. Шутки шутит подсознание, выплескивает калейдоскоп небывальщины. Огонь проклятых свечек – это было. И срыв – был. И скулеж его позорный. А вот потом… Марк содрал мокрую от пота простыню, скомкал, швырнул в сторону… Это вот еще… Ну, не то чтобы эрекция, но… Да ладно. Все нормально. А сон... Просто сон. И не такое во сне бывает. Главное, что наяву было совсем не так. Он сполз с кровати, добрел до ванной, встал под холодный душ. Нечего закреплять… неправильные рефлексы. Ледяная вода обожгла кожу, Марк ахнул. Вот и хорошо, вот и славно… Он вцепился в стойку душа. Память накатывала волнами, отказываясь прятать случившееся. - Не надо огня. Пожалуйста. Я все сделаю. Правда, все. Что скажете. Только огня не надо… - Все – это очень много. Никогда такого не обещай. На плечи легла мягкая ткань покрывала. Не отрывая рук, Сокольский закутал его, прижал плотнее. - У тебя проблемы с огнем, мальчик? О фобиях надо предупреждать. Хотя – понимаю. Все было наперекосяк. Ну-ну… Тише, тише… Эта неправильная, неожиданная доброта оказалась еще хуже жестокости. Боль можно терпеть, ласку – невыносимо. Марк дернулся, вырываясь, но с таким же успехом можно было рвать цепь наручников. Вон они, валяются… Страх все еще накатывал судорогами, но уже легче, стихая. И было стыдно. Дико стыдно. Он чувствовал, что губы трясутся – слова не сказать. Ну, чего ему еще? Неужели продолжать будет? - Тебе сладкое можно? - светским тоном поинтересовался Сокольский. – На шоколад аллергии нет? Какой шоколад, мать его? Что, конфетами кормить станет? - Ну, посмотрим… Эй, мальчик… не засыпай. Тебе сейчас спать не надо… Отпустив Марка, он встал, вышел. В глазах темнело, дыхание все еще сбивалось. Марк плотнее замотался в покрывало, сжался в позе зародыша, прижавшись к высокой спинке кровати. Плохо-то как в этот раз. Его и раньше накрывало, психолог в больнице говорил, что надо лечиться, не запускать фобию, но какой там лечиться! Электроплитка вместо газа, от курильщиков с зажигалками – подальше. А открытого огня в мегаполисе не так уж много… Это от нервов… Поспать бы… Спать не дали. Проклятый Сокольский растолкал, приподнял, к самым губам поднес горячую чашку. - Ну-ка, пей. Пей, говорю. Давай, мальчик. Потом поспишь. - Вы меня… домой обещали, - едва ворочая языком, проговорил Марк. - Куда тебе домой? Здесь ляжешь. Не бойся, никто тебя не тронет. Вот так… еще глоток. В чашке был чай: душистый, приятно сладкий, не очень крепкий чай. Марк глотал с удовольствием, а вот на подсунутые конфеты с ужасом замотал головой. Шоколадные, липкие. В горле же застрянут. - Ладно, не надо, - покладисто отозвался Сокольский. – Пей тогда. - Я… домой хочу. Вы обещали. С тоской вспомнилось, что домой Корсар обещал его отпустить после секса. Но, похоже, игривое настроение и у его мучителя сошло на нет. Подарочек… Хреновый из него вышел подарочек, некондиция. Пусть потребует возврата денег или обмена на качественный экземпляр. Марк едва не хихикнул, представив, как можно было составить претензию. По всем правилам! А ведь это… странно. - Вы мне что в чай налили? - Ничего особенного. Ликера чуть-чуть. Что, повело? Не бойся, так лучше будет. Обещал – отпущу. Но лучше бы тебе остаться. Глупостей не наделаешь? Это он о чем? А-а-а-а… Беспокоится. Если Марк, например, вздернется, оставив записку с точным описанием причин, то у Корсара будут неприятности. Доведение до самоубийства. Да и все… остальное. Твою же… не ночь, а сплошная юридическая практика. - Домой хочу, - упрямо повторил Марк. – А насчет глупостей – не дождетесь. В голову било теплое и горячее, тело расплывалось медузой. Язык, наоборот, совсем сорвался с цепи. Подумав, Марк добавил: - Я еще вам… цветочки принесу. На могилку. Вы какие… любите? - Это, конечно, мотивация, - усмехнулся Сокольский, забирая у него из пальцев пустую чашку. – В таком случае, я спокоен. Можешь розы принести, белые. Только очередь отстоять придется. Не спи тогда. А то здесь оставлю. Он бесцеремонно повернул лицо Марка к свету, вгляделся в зрачки. - Голова кружится? Тошнит? - Нет, - с трудом проглотил Марк так и лезущую на язык реплику, что тошнит его от Сокольского. – Я в порядке, правда. - Ну, раз в порядке… Посиди еще немного, у меня как раз гости расходятся. И правда, в полуоткрытую дверь шумели веселые голоса, смех. Корсар куда-то делся, потом вернулся, ушел снова… Марк в оцепенении ждал на кровати, понимая, что надо бы встать, одеться – сил не было. Зато и страх тоже пропал. Сейчас, наверное, Сокольский мог с ним что угодно делать. О, а вот и он. Марк поднял голову. - Как, полегчало? Давай-ка ты лучше останешься? Только до утра… Марк напрягся. Хмель слетел, смытый поднимающейся паникой. - Нет! Чертов ублюдок присел перед ним на корточки, заглянул в глаза: - Нет – так нет, успокойся. Тогда одевайся. Такси ждет. Или в покрывале поедешь? Я-то не против, а вот таксист может неправильно понять. Да и соседи твои… Они, конечно, спят давно, а вдруг кто-то выглянет… Он что-то говорил и говорил, без всякого смысла, монотонно, успокаивая Марка голосом, как нервную лошадь. Был у них в деревне такой умелец: хоть злую собаку, хоть испуганного коня мог уговорить. Вот и Корсар болтал что-то, а его руки тем временем аккуратно и бережно натягивали на Марка трусы и рубашку, застегивали, поправляли… Очнувшись, Марк сам натянул джинсы. Ремень с ковра поднять не смог, так он и остался у кресла свернутой ядовитой змеей. И Сокольский, покосившись, промолчал. Сквозь пустую квартиру, пропахшую ароматами вечеринки, они тоже шли молча. Также молча Марк сел в такси, Сокольский сунул водителю деньги. Говорить не хотелось. Говорить, похоже, было и не о чем. Внутри медленно отпускала туго натянутая все это время струна. Все зря. Он ехал по ночному городу, вцепившись в ручку двери, глядя на мелькающие огни. Вот странно: ему бы бояться машин – а он от вида огня паникует. Конечно, хорошо: огонь куда реже встречается. Глупости лезут в голову. А важное – что все зря. Денег нет и не будет, за универ и квартиру платить нечем. Все зря… Еле переставляя ноги, как сомнамбула, он поднялся в квартиру, долго попадал ключом в замочную скважину. Войдя, сразу сорвал шмотки, завалился на кровать. Водки бы! Или хоть чего, чтоб заглушить тоску и стыд. Но тащиться в магазин – смерти подобно, а дома у него такого нет. Незачем оно ему всегда было. Заскулив, Марк ударил стиснутыми кулаками по постели. Дурак! Идиот! Так тебе и надо! Расплакался, уткнувшись лицом в подушку – и сам не заметил, как заснул. А потом пришли кошмары… Марк отвернул кран на полную. Ледяная вода била в поднятое лицо, стекала по плечам, груди, спине. Зад, исполосованный ремнем, горел и ныл. Задыхаясь, Марк дрожал всем телом, кожа давно покрылась пупырышками. Вот бы промыть еще и мозги: выскоблить память обо всем, что он творил – и что творили с ним. Закоченев окончательно, он замотался в полотенце, вышел. Покопавшись в тумбочке, смазал ссадины на запястьях какой-то мазью, купленной после неудачной пары физкультуры. Хоть наручники Сокольского были мягкими, но рвался так, что удивительно, как дело обошлось одними ссадинами. И тут в дверь позвонили. Нервы обожгло. Изругав себя – мало ли, кто это? – Марк глянул в глазок. На площадке маялся парнишка. - Вам пакет, распишитесь, пожалуйста. Марк черкнул в листке-квитанции, принял пакет с фирменным лейблом службы доставки. Пока распечатывал, парень уже рванул вниз, перепрыгивая через ступеньку. На сдельщине, похоже. Торопится. Ну да, и он так пробовал, только времени отнимает много, а платят… В пакете лежал телефон. Его телефон, забытый вчера у Корсара. Ключи ему Сокольский сунул в карман, а вот телефон… Неужели забыл? Неа. Они вместе на столе лежали, не мог он забыть. Марк вернулся в квартиру, воткнул зарядку. Пропущенный вызов – это от Ваньки. Три сообщения. «Наш магазин приглашает вас, как постоянного клиента, на распродажу…» «Марик, деньги будут, куда ты пропал?» - это опять же Ванька. «Господин Резневич, администрация университета благодарит вас за своевременную оплату…» Своевременную, как же. Что? Марк снова и снова перечитывал последнее сообщение. Оплата. За семестр. Кто? Хотя – что тут непонятного? Ах ты, сука! На букву К в телефонной книжке, естественно, никого не было. Зато на С обнаружился Сокольский В. А. Самая подходящая для него буква: сволочь, сука конченая… Марк обессиленно опустился на постель. Вот, значит, как. Быстро он. Всего за полдня выяснил все – и решил проблему. Откупился, что ли? Как же! С чего ему откупаться? Номер забил – предусмотрительный. Ладно… Вызов шел недолго, Марк и дух перевести не успел. - Добрый день, мальчик. - И вам… того же, - едва сдерживаясь, проговорил Марк. – Что это значит? В трубке хмыкнули. - Неправильный вопрос. У тебя еще одна попытка, а потом я вернусь к работе. Хотелось послать матом – ох, как хотелось. Но Марк сдержался, подумал: - Где и когда мы можем поговорить? - А вот теперь верно. Молодец. Завтра, в два часа дня. Ресторан «Азимут». На входе скажешь, что ты к Сокольскому. - Хорошо, - буркнул Марк, нажимая кнопку. Бросил телефон на кровать рядом с собой, сплел пальцы на колене. Вот так вот, значит? Изящно. Интересно, а если бы он не позвонил? Такие, как Сокольский, рыбу с крючка не упускают. Ладно, неважно. «Азимут», значит… Кстати, надо найти Ваньку и забрать деньги. Не сидеть же в этом «Азимуте» за счет Корсара?