***
К пятнице стало понятно, что реальная кандидатура на должность начальника экономического только одна — Жанна. Да, молода и вечно не уверена в себе, но как ей было приобрести уверенность в вечной тени Кости? Влад еще раз глянул в личное дело — тридцать три года. Костя, кстати, был даже на четыре года моложе. Стареешь, Владик, если женщина в двадцать восемь кажется тебе молоденькой. Хотя Жанна и выглядит девочкой: хрупкая, светленькая, большеглазая… Но проект шведам представила отлично, лишь пару раз глянув на Влада и поймав его одобрительную улыбку. А матереют на начальственных должностях быстро. — Ну, смотри, Влад, — вздохнул Родионов, подгребая назад личное дело Жанны Витальевны Родниковой. — Спец-то она неплохой, но уж слишком привыкла всегда вторую скрипку играть. Попробуем? — Попробуем, Сергей, — кивнул Влад. — Я вот еще что спросить хотел: что у тебя с Кариной? — С Кариной? — Родионов прищурился, опускаясь обратно в кресло, из которого, было, привстал. — Да так. Ничего особенного. А что? — Сергей… Влад вздохнул, понимая, что лезет не в свое дело. — Я ж тебя сто лет знаю. Ты кобель еще тот, а она девочка хорошая. Что, другую не найдешь поиграться? — Вот поиграться — найду, это дело нехитрое, — буркнул Родионов, отводя взгляд, но тут же снова поднял его на Влада. — Владик, а ведь ты с ней не спишь, если уж такой разговор пошел? — Не сплю, — подтвердил Влад. — И не спал никогда. А что, обязательно? — Не-не-не, — ухмыльнулся Родионов, — совсем даже наоборот. И тут же посерьезнел, даже поморщился, потирая колено, как всегда делал, нервничая. — Кобелям, Владик, тоже кобелировать надоедает. Хочется дома, семьи. Тебе вот еще не хочется? — Не обо мне речь, — негромко сказал Влад. — Сергей, я тебя жизни не учу, ты сам меня поучить можешь. Если у вас что-то всерьез — совет да любовь… — Да не знаю я, — опять поморщился Родионов. — Ну, сам посуди, а? Ей двадцать, а мне сорок шесть. Я не молодею, Владик. Вот по молодости думал: да на хрена мне пеленки-распашонки, жизнь и так короткая. Потом выбирать начал: чтоб умница, да красавица, да не за баблом гналась, а за мной, таким распрекрасным. Довыбирался. Он помрачнел, и Влад кивнул: выбранная умница-раскрасавица лет пять назад кинула многоопытного Родионова просто классически, уйдя к молодому жеребцу и прихватив единственного ребенка. — А Карина… она и правда хорошая девочка, — нарушил молчание Родионов. — Только вот я ей зачем — не пойму. Ей надо мужа по возрасту, чтоб вместе стариться. Ну, еще лет десять-пятнадцать я побегаю молодчиком, если бог даст, а потом что? Она в самом соку будет, а мне вставную челюсть примерять? Эх, Владик, кабы не это — завтра же замуж позвал бы. — Понятно, — вздохнул Влад. — Сергей, ты сам смотри. Девочку ты не обидишь, я тебя знаю. И у меня с ней ничего не было, если кто трепанет — не верь. А решать вам. Это в кадрах можно личные дела перетасовать, да и выбрать, а тут хрен угадаешь. Она сама что говорит? — Да что она, — махнул рукой Родионов. — Дите же еще, жизни не знает. Говорит, что любит. Смотрит, как… Вот как дети на Деда Мороза смотрят, представляешь? А я ей жизнь ломать не хочу. Богом клянусь, Владик, я ее и не тронул еще — чтобы всерьез. Он сгорбился на стуле, показавшись еще старше, и у Влада потянуло внутри от сочувствия. Действительно, отличный же мужик Родионов. Первая жена за ним, как за каменной стеной была, и сейчас Сергей ждет-не дождется выходных, чтоб с сыном побыть, игрушки покупает ворохами, возит его на экскурсии и в лунапарки, оплачивает все, что может… Чего ей не хватало? А Родионову сейчас, может, последний шанс выпал наладить личное, раз уж Карине он по душе. — Сам думай, Сергей, — сказал он вслух. — Я тебе вряд ли чем помогу. Разве что возьми ты отпуск, а? Повези девочку куда-нибудь к морю, побудь с ней не пару часов после работы, а недели три. И знаешь, насчет тронуть… Уж лучше ты, чем какой-нибудь молодой козлик, что только о себе думать будет. — Может, и повезу, — сказал Родионов глядя куда-то в сторону. — Вот Анжела свадьбу сыграет — и попрошу отпуск. Они же подруги, Каринка у нее свидетельница. Сам понимаешь, девчонке такое пропустить никак. Отпустишь на месяцок, Влад? — Да без проблем, — кивнул Влад. — Ты, конечно, незаменимый, но уж постараюсь пережить. Только если что — сам будешь мне новую секретаршу искать. — Владислав Алексеевич, — очаровательный белокурый предмет разговора заглянул в дверь, глянул — сначала на Родионова, потом, торопливо отведя взгляд, на Влада — Глеб Иванович просил о разговоре в ближайшее время. — Воронцов? Карина, что там на ближайший час? — Ничего, Владислав Алексеевич. В пятнадцать часов у вас совещание, до этого все свободно. — Ну, я тогда пойду? — встал Родионов. — Раз уж ты решил насчет экономического. — Давай, — кивнул Влад. Родионов прошел к двери, и Влад увидел, как тянется к нему взгляд тут же снова спохватившейся Карины. Да, действительно… Воронцов по случаю жары только сменил обычный черный костюм на серый, так же застегнутый на все пуговицы, хотя сними он пиджак, никому в голову не пришло бы за это укорить. Кондиционер кондиционером, а на улице асфальт плавится. Сев, он молча раскинул перед Владом веер фотографий. Разжал плотно сомкнутые губы: — Знаешь кого-нибудь? Влад пригляделся. Съемка непрофессиональная, освещение так себе, но лица… лица различить можно. Первую фотографию он, внимательно рассмотрев, отложил прочь. Вторую разглядывал дольше: молодой парень в белой тенниске и джинсах показался знакомым, но снимали в кафе, лицо наполовину закрыла чья-то рука. Третью взял в руки — и вздрогнул. Пригляделся, поднял глаза на непроницаемо взирающего Воронцова, ткнул карандашом в группу веселящихся в обычной комнате парней и девчонок. — Вот — Виктор Кедрин. Сын Матвея. — Я сомневался, — бесстрастно сказал Воронцов. — Кедрина-младшего хоть и видел вживую, но пару раз, мельком. Остальных знаешь? Влад всмотрелся еще раз. — Вот этот, с длинными волосами, гитарист из Витькиной группы. Они играли вместе. Этого, — карандаш указал на невысокого блондинчика в джинсе, — тоже с Витькой видел. — А этого? — Воронцов, тоже взяв карандаш, ткнул в неприметного парня в углу на диване. — Нет, не знаю, — покачал головой Влад. — Это Олег Дворецкий, убитый официант из «Дарлинга», — сухо пояснил Воронцов. — Ах, вот оно что, — Влад снова вгляделся в фотографии, затем пролистал остальные. Концерт в каком-то клубе: Витька, его группа, у самой сцены мелькает характерная стрижка Дворецкого. Студия звукозаписи: Витька, группа, какие-то девчонки у входа. И снова Дворецкий в кадре: обнимает одну из девочек за плечи. На других фотографиях с Дворецким Вити Кедрина не было, а остальных Влад не знал, только раз мелькнул все тот же гитарист. — И как это понимать? — спросил Влад, отодвигая фотографии. — Это ты мне скажи. Что могло быть общего у клубной шантрапы и халдея Дворецкого с Кедриным-младшим? — Что угодно, — хмуро отозвался Влад. — Витька с кем только ни общался, уж поверь. Думаешь, не совпадение? — Может, и совпадение, — согласился Воронцов, снова раскладывая фотографии. — Но вот этот патлатый — он ткнул в гитариста — Денис Хамолин, он же Дэн Бардак, три дня назад найден убитым на собственной квартире. Запашок пошел, соседи встрепенулись. Только ему не горло перерезали, а свернули шею, как курчонку. — Так, — слегка растерянно сказал Влад. — Уже двое? И оба были связаны с Кедриным? Ладно, допустим, это не совпадение. Глеб, но тогда клуб ни при чем? — Это ты мне скажи, — повторил Воронцов. — Кедрин-младший в этом вашем «Дарлинге» ошивался? — Витька? Да было пару раз. Но только ему там ловить оказалось нечего, а просто любопытствующих в таких местах не любят. — И в качестве кого? — Воронцов дернул за кончик галстука, придавая ему строго вертикальное положение и параллельность относительно пуговиц рубашки. — Он что, голубой был? — Глеб, — вздохнул Влад, — там не только геи собираются. Еще те, кто занимается БДСМ. Ну, садо-мазо… И стриптиз бывает. Думаю, Витька просто ради экзотики ходил. Да и не стал бы он рядом со мной что-то мутить, я ведь часто там бывал. Для чужих как юрист, но все-таки… — Рядом с тобой мутить — или с тобой? — бесстрастно поинтересовался Глеб. — Так, — уже раздражаясь, наклонился Влад. — Глеб, давай без намеков. Ты хочешь сказать, что я Кедрина… Витька мне как родной был, хоть и… — Хоть и что? — Хоть и поганец редкостный, — зло отозвался Влад. — О мертвых плохо не говорят, но скурвился он в последние годы окончательно. Матвей слышать ничего не хотел, мы с ним пару раз крупно поругались даже. Стоило про Витьку слово сказать — как с цепи срывался. А не мог же не видеть, к чему все идет. — Так он голубой был или нет? Воронцов сплел пальцы на столе, глядя Владу прямо в глаза. — Не знаю, — буркнул Влад. — При мне никто ничего такого не говорил. Хотя если хорошо тихарился… Но сколько помню — всегда возле него крутилась толпа девок. И даже не думай про меня, ясно? Вот выпороть мне его частенько хотелось, причем без всякого… подтекста. А трахнуть — я не настолько извращенец. Как тебе вообще в голову такое пришло? — Работа у меня такая, — безмятежно сообщил Воронцов. — Ладно, Влад, без обид. С Кедриным ты ни-ни, понятно. Слушай, а ты ведь там в авторитете? Или как у вас это называется? — Я в авторитете, — усмехнулся Влад. — Это называется мастер. А еще верхний, топ, доминант… А что? — Ну, тогда тебе и карты в руки. Мужик, что дело Хамолина ведет, обещал подкидывать инфу, но не забесплатно. Денег ему не надо, а надо баш-на-баш. Если мы что-то интересное раскопаем, то и он поделится. Но мне там хрен что расскажут. — Фотографии оставь, — кивнул Влад. — Я поспрашиваю. Но если что и будет, то не под протокол. — Ясное дело. А вот интересно… Дослушать Влад не успел — мобильный залился трелью, высветив: «Кочергин». — Подожди, — сказал Влад поднявшемуся Воронцову. — Посиди минуту. — Владислав Алексеевич? Не помешал? Кочергин говорил слишком быстро, скрывая нервность тона за поддельной уверенностью, так что Влад ответил бесстрастно и нарочито медленно. — Нет, Константин Георгиевич, не помешали. Слушаю. — Нам бы встретиться и поговорить. Не возражаете? — А есть смысл? Кажется, мы уже все обсудили при вашем увольнении. Влад откинулся на спинку кресла, вертя в пальцах карандаш. — Это уж вам виднее, есть смысл или нет, — с тем же лихорадочным придыханием сказал Костя. — У меня тут одна вещица завалялась. Только не знаю, ваша или вашего… мальчика… Воронцов, все-таки поднявшись, отошел к окну, обтянутая серым спина маячила на периферии зрения. — А вы, Константин Георгиевич, ничего не путаете? — скучающим тоном спросил Влад. — Или меня с кем-нибудь? — Может, и путаю, — весело согласился Костя. — Немудрено запутаться: на одной флэшке и проект тендера с приличной шведской фирмой и такой забавный документ. Карандаш согнулся, и Влад отстраненно подумал, что надо велеть Карине покупать деревянные карандаши, а не пластиковые. Или не надо? Из трубки послышалось: — Контракт между первой стороной, именуемой в дальнейшем сторона С, и второй, именуемой сторона Р, подразумевает, что Р признает себя собственностью С, с которой С вправе обращаться по своему усмотрению на протяжении всего срока действия настоящего Контракта, исключая оговоренные ограничения. Дальше продолжать, Владислав Алексеевич? — Не надо, — разрешил Влад. — И что? Какое отношение этот документ имеет ко мне с учетом способа, которым вы его, Константин Георгиевич, заполучили? — Ни малейшего, господин Сокольский, ни малейшего. Конечно же, С — это не вы. И господин Корсар, известный в определенных московских кругах, как большой специалист в своем деле — это тоже не вы. А контракт замечательный. Интересно, кто его составлял? С? Или Р? А самое интересное я все-таки приберегу для личной встречи, Владислав Алексеевич, если позволите. И если вам любопытно, конечно. — Пожалуй, любопытно, — согласился Влад. — Можем встретиться послезавтра в восемь вечера. — Лучше бы сегодня! — Лучше для кого? У меня для вас время есть послезавтра и именно в восемь вечера, а там уж вам решать. — Хорошо, — согласился после небольшой паузы Костя. — В воскресенье, так в воскресенье. Но место выбираю я, и не сейчас, а когда встретимся. Куда подъехать? — Костя, — подпустил тщательно рассчитанного удивления в голос Влад, — вы реальность с детективом не путаете? Такие сложности… Хорошо, любой ресторан по вашему выбору. Подъезжайте на стоянку «Корсара» к восьми. Это все? Отключив телефон, он потратил еще несколько секунд, чтоб разогнуть карандаш, и окончательно пришел к выводу, что пластиковые — лучше. — Проблемы? — поинтересовался от окна Воронцов, не поворачиваясь. — Это еще не проблемы, а просто хлопоты, — хмыкнул Влад, откидываясь на спинку кресла. — Кочергин чудит. Ну, и мы почудим. У тебя сверхурочная работа, Глеб.***
Утро субботы Марк провел с Гамлетом Автандиловичем, долго и тщательно объяснявшим, что именно и почему было сделано для господина Резневича за эту неделю. Смотрел снимки легкого, сделанные в пятницу и сейчас, ничего особо не понимая в туманных разводах, сравнивал показатели анализов, понимая еще меньше. Но какие-то пятна за неделю на снимках действительно исчезли, а цифры в анализах отличались. Главным было, что врач твердо пообещал: когда Марк пролечится до конца, вечерне-ночные ознобы исчезнут и больше не вернутся. Список лекарств, которые предстояло пить, оказался длиннющим, но все их Марку выдали тут же, упаковав в аккуратный пакетик с эмблемой клиники и вложив подробнейшую инструкцию по приему. Еще выдали запаянную в ламинат карточку с его фотографией и штрихкодом, с которой следовало приезжать в клинику три раза в неделю после работы. — А почему три? Говорили же про два! — растерянно возмутился Марк, принимая пластиковый прямоугольник и понимая, что еще один вечер в автошколе пойдет прахом. — Чтобы надежнее и быстрее, — непреклонно сообщил Гамлет Автандилович, шевеля усами. — Марк Анатольевич, дорогой, на здоровье экономить нельзя! — Кого ни послушаешь, ни на чем нельзя экономить, — буркнул Марк. — Это все? Оказывается, это было далеко не все. Бесконечные полчаса Марк выслушивал, как ему теперь следует питаться, заниматься физкультурой, соблюдать режим труда и отдыха. Было похоже, что здоровье господина Резневича — главная забота всей клиники «Медилан», словно ее врачи будут получать зарплату только до тех пор, пока господин Резневич снова не заболеет. Марк покорно кивал и вскоре был отпущен с настоятельными пожеланиями появляться в клинике исключительно для профилактики и медосмотров. А оказавшись на пороге корпуса уже в собственной одежде и с пакетом в руках, понял, что понятия не имеет, как добираться в Заречье без денег. Сокольский откликнулся по телефону почти сразу. — Ты уже готов? Я еду, буду через пятнадцать минут. И отключился. Марк потоптался перед входом в клинику, пожалел, что в карманах пусто — как раз хватило бы времени на чашку кофе. Снял пиджак, перекинув его через руку, и подумал, что выглядит, наверное, очень глупо в дорогущем костюме, но с пластиковым пакетом и без гроша в кармане. А вот в джинсах у него всегда мелочь была. И все равно это было здорово: дышать полной грудью, чувствовать, как слегка кружится почему-то голова и ноют исколотые руки, зная, что все уже закончилось. Он прошелся перед воротами клиники, поглядывая на телефон, потом сунул его в карман. Какая разница, сколько ждать? Сейчас приедет Корсар, и все начнется сначала. Но даже эта мысль только слегка подпортила настроение. Темно-синий «Лексус» появился едва ли не раньше, чем было обещано. Опускаясь на переднее сиденье, Марк поставил рядом пакет с книгами Олега и лекарствами, поймал взгляд, брошенный на него Сокольским, но Корсар только молча открыл бардачок и положил на колени Марка его барсетку, пояснив: — Ты оставил в офисе. — Спасибо, — отозвался Марк, отправляя барсетку в тот же пакет и откидываясь на сиденье. Мерно шелестел кондиционер, спасая от полуденной жары, по радио жизнерадостный голос ведущего сообщал, что на завтра обещают дождь, и сам же издевался над этим прогнозом, а рядом молчал Сокольский, ведя машину с привычной уверенностью, которой Марк после занятий в автошколе еще больше знал цену. — С понедельника рабочая группа начинает готовить официальную версию контракта со шведами, — негромко сказал Сокольский, выключая радио. — Ты в составе. — Да, я знаю, — сказал Марк. — Знаешь? — мягко переспросил Сокольский. — От кого? — Меня навещали, — сдержанно сказал Марк, ругая свой длинный язык. Вот что стоило помолчать? Он, конечно, имеет право на общение с кем угодно, только Корсар обязательно сунет нос и в это, а так хочется иметь что-то свое, личное. Даже не хочется, а просто необходимо. — Понятно, — сказал Сокольский. — Маша? Маша? Марк прикусил язык, уже готовый ляпнуть, что нет, не Маша, потом подумал: почему было Маше и в самом деле не позвонить хотя бы, и тут же вспомнил, как она кричала на Леву, решив, что это он испортил ноутбук. А решив так — промолчала, и не заставь ее Жанна сказать про медведя, еще неизвестно, чем бы дело кончилось. Думать об этом было горько и гадко, но и не думать — нельзя. И все это время он молчал, и Сокольский молчал тоже, так что не могло не прийти на ум, почему это Корсар первым делом подумал о Маше. Действительно — почему? — Нет, — сказал Марк, наконец. — С чего вы взяли? — Ни с чего, — хмыкнул Сокольский. — Просто она секретарь отдела, должна была тебе сказать. Наверное, еще позвонит. Вот все и объяснилось, а он-то напридумывал себе. — Мы сейчас в Заречье? Марк поерзал на сиденье, чувствуя, как болит зад. Хоть ему и делали какие-то компрессы, но шесть уколов в день — это не шуточки, желваки все равно надулись. — Да, — бросил Корсар. Потом, поглядев на Марка, уточнил: — Ты хотел заехать домой? Или еще куда-нибудь? — Нет. Действительно, что ему делать в пустой квартире? Искать неизвестно куда пропавшую флешку? — Мне в понедельник надо будет заехать, — сказал он через пару минут. — Заплатить за месяц хозяйке, она только наличные берет. И в клинику на процедуры. — Я позвоню в автошколу, — откликнулся Сокольский. — Как ты, мальчик? Хорошо себя чувствуешь? — Прекрасно, — так же ровно сказал Марк. — Спасибо. Думаю, если бы не медицинская страховка от фирмы, я бы так легко не отделался? — Может быть… Мимо летели витрины и рекламные щиты, отблески на стеклах домов, серая лента асфальта. В какой-то момент Марк чуть не уснул, убаюканный ровным шелестом шин и едва заметным покачиванием. — Марк… — А? — Ты точно не хочешь никуда заехать? — уточнил зачем-то Сокольский. — В аптеку, магазин? — Мне все лекарства с собой дали. И велели вести здоровый образ жизни, угу. Интересно, а секс — это здоровый образ или как раз наоборот? И проктолог, о котором говорил как-то Сокольский, тоже работает в «Медилане»? Нет, вряд ли. Слишком велик риск огласки, наверное. — Купаться тебе, наверное, нельзя? — полуспросил-полууточнил Сокольский. — Да нет, — медленно ответил Марк, пытаясь понять, что его настораживает. — Можно. С чего вы… взяли? — После пневмонии долго не рекомендуют. — Владислав Алексеевич! — звонко от злости сказал Марк. — Вы-то откуда знаете, с чем я лежал? — Вариант, что я беспокоился, ты не рассматриваешь? — Все равно! Это… не ваше дело! От возмущения Марк глубоко вздохнул, и побаливающие после утреннего ингалятора бронхи отозвались нытьем. — Марк, — утомленно отозвался Сокольский, — тебе стоит внимательнее читать, что ты подписываешь. В твоем рабочем контракте есть пункт, что фирма имеет право получать информацию о здоровье сотрудника, кроме оговоренных случаев. — И… каких же? — Венерические заболевания, СПИД, беременность, что-то еще… Твой случай точно не из них, потому что пневмония человека дискредитировать не способна. Ты читал свой контракт? — Читал, — буркнул Марк. — Я не помню, правда… Извините. — Все нормально, ты имеешь право возмущаться, — после паузы отозвался Сокольский. — Марк, я стараюсь не лезть в твою жизнь больше необходимого. Но и совсем тебя не контролировать я не могу. Ты сам на это согласился. — В постели. А остальное — не ваше дело. — Твои проблемы со здоровьем определенно мешали постели, — холодно заметил Сокольский, сворачивая на дорогу к Заречью. — Ты ведь из-за этого так быстро уставал? Ладно, не будем ссориться. Извини. — Лучше скажите, что не будете… — Марк замялся, пытаясь выразиться вежливо. — Совать нос в твои дела? Еще раз извини, буду. В том объеме и тогда, когда сочту необходимым. Ты феноменально не умеешь доверять людям, а это серьезный недостаток для юриста. — Да? А я думал — наоборот, — съязвил Марк, утыкаясь взглядом в лобовое стекло. — Нужно понимать, кому, когда и как доверять, — все так же бесстрастно ответил Сокольский. — Знаешь, я говорил с Жанной о том, что произошло. Она, кстати, понятия не имела, что Костя хочет убрать тебя с дороги, но речь не о том. Ты слишком замкнут, Марк. Это плохо для человека, но для юриста это непрофессионально, потому что первый объект нашей работы — люди, а бумаги — уже второй. Те, кто считает наоборот, успеха не добиваются, потому что бумаги пишутся людьми. — То есть мне надо было подружиться с Кочергиным? — зло отозвался Марк. — Нет, — голос Корсара был все так же спокоен. — Тебе следовало поговорить о тендере с кем-то еще. Спросить, как делаются такие проекты, какие мелочи важны? Тогда кто-то обязательно сказал бы тебе и про резюме, и про логотип в презентации. А будь у тебя запас времени и готовый проект, Косте было куда труднее. Крыть было нечем, и Марк просто замолчал, старательно глядя на дорогу. — Марк, — через минуту заметно мягче сказал Сокольский. — Я не говорю, что ты не прав в своем отношении к людям. Но они все разные и зачастую непредсказуемые. Я сам доверял Кочергину, просто потому, что не было причин для обратного. Доверял в разумных пределах. Но совсем без людей нельзя. Не выйдет. Наша жизнь и работа — это сотни связей, иногда настолько незаметных, что мы даже не понимаем, как и когда они работают. Какие-то двери открываются сами, а в какие-то надо стучать. И открывать другим, если они стучатся. Попросить помощи — это не признак слабости, это просто еще одна нить между людьми. Марк молчал, опустив голову. Все это было правильно, только вот на практике выходит, что ему надо просить помощи у самого Корсара, а тогда есть шанс удавиться на другой ниточке, потолще, что тянется от Кирсанова. Они выехали на трассу к поселку, и Сокольский неожиданно спросил, нарушая тишину: — Хочешь повести? — Да, — выдохнул Марк, цепляясь за возможность отвлечься. — Хорошо, — Сокольский улыбнулся, останавливаясь у обочины. — Только сначала еще один момент. Хотел подождать до дома, но надеюсь, ты не будешь в претензии. Посмотри на заднее сиденье. Марк оглянулся. На бежевой коже пятном идеальной формы чернел ноутбук. Марк сглотнул, понимая, что и отказаться вроде бы нельзя, но и принять… — Прежде чем ты скажешь очередное «Нет, спасибо», — меланхолично сказал Сокольский, — пожалуйста, выполни мою просьбу. Просто включи его и посмотри. Я прошу. Просит? Корсар? Марк неловко потянулся за ноутбуком, снова сел, устраивая плоский матовый корпус на коленях. Включить и посмотреть? Значит, там что-то записано? Марк внезапно похолодел, соотнеся речь о доверии и то, что можно увидеть на мониторе ноута. Неужели Корсар знает… про фотографии? Открыв крышку с бешено замолотившим сердцем, он нажал на кнопку. Засветился монитор, приветствуя… Да с чего он вообще решил, что это подарок? Корсар слова такого не сказал! Рабочий стол со стандартной картинкой, какие-то папки… Ноут, значит, не новый, раз уже что-то есть… Марк сглотнул. «Рефераты», «Музыка для работы», «Фотоальбом». Не веря глазам, он провел пальцем по тачпаду, два раза быстро коснулся. Папка открылась. Фотографии! Его фотографии! Первая попавшаяся замигала программой просмотра, через бесконечные несколько секунд на мониторе появился его дом… — С днем рождения, Марк, — негромко произнес рядом Сокольский. — Не знаю, сколько удалось восстановить. Может, и не все… Но все, что можно — это точно. — Я… — прошептал Марк, пытаясь сказать что-то, хоть что-нибудь. — Я забыл… — Что у тебя сегодня день рождения? — так же тихо и мягко сказал Сокольский. — Это бывает, ничего. Знаешь, Алевтина приготовила какой-то особенный торт. Сказала, что если я закажу в кондитерской, она будет оскорблена до глубины души. И я не зря спрашивал про реку, потому что если тебе нельзя, то мы устроим шашлыки дома. Подозреваю, что в понедельник тебя поздравят на работе, так что надо будет купить шампанское и конфеты, но это уже мелочи. Марк? Марк, ну что ты… — Спасибо, — прошептал Марк, изнемогая от радости, отравленной виной за свое молчание насчет Кирсанова. — Спасибо… Вы не представляете… Он поднял глаза на Сокольского, чувствуя, что еще чуть — и сам не знает, что сделает. Расплачется, признается во всем, попросит прощения… Но Сокольский, с привычной небрежностью проведя ладонью по его волосам, первым отвел взгляд, бросив: — Ну все, мальчик, все… Не стоит. Давай-ка лучше за руль. И вышел из машины.