***
(Следующим утром)
Владимир проснулся довольно поздно для себя: около восьми часов утра. Сейчас он сидит у себя в комнате и нервно теребит бумажный конверт. В этот конверт сложены все стихотворения, посвящённые его избраннику. Он ещё вчера решил, что покажет ему свои стихи, но теперь боялся воплотить задуманное в жизнь. Ещё он опасался, что Евгений мог уже проснуться, а Владимир не хотел отдавать «послание» лично и терпеть его шутки. Его мысли прервал стук в дверь и Ленский рефлекторно спрятал бумагу в карман, но тут же вытащил, поняв, что это глупо. В комнату прошла, как и ожидалось, служанка с подносом кофе и сладким. Владимир понял, что она явилась как нельзя кстати. Разузнав у Евдокии, что хозяин дома ещё потчует, Ленский, отчаянно розовея, отдал ей конверт, с просьбой передать Онегину. Девушка лукаво улыбнулась, сказав, что он может не беспокоиться: она не в коем случае не разбудит своим приходом господина Онегина и доставит ему «письмо» (как она думала). Как только служанка удалилась, он вздохнул с облегчением. Как был в блузе и брюках юноша отправился на прогулку. Проснувшись, Онегин быстро привёл себя в порядок и вышел в коридор. Он лелеял надежду посмотреть на только что проснувшегося Владимира, но разумеется понимал, что тот, скорее всего уже встал. Однако, он никак не ожидал, что войдя в спальню, вовсе его не обнаружит. Онегин узнал у Дуни, что господин Ленский вышел прогуляться и оставил ему письмо. При упоминании «письма» он едва заметно вздрогнул: намерения друга уехать или, того хуже, желание поскорее отойти в мир иной, изложенные в последнем письме Владимира, врезались ему в память. Зайдя обратно в свою комнату, он действительно увидел конверт, лежавший на прикроватной тумбочке (утром он его не заметил). Онегин быстро развернул конверт и вынул несколько листов, один-два из них были слегка помяты, будто их хотели выкинуть, но передумали. К облегчению Евгения это были всего-навсего стихи юного поэта. Впрочем, в следующую секунду он счастливо улыбался, ведь это не «всего-навсего» стихи — Ленский решился дать прочесть свои творения! В стихотворениях Владимир очень нежно и трепетно изливал свои чувства, горевал о безответной любви (как думал тогда поэт). На одном листе, самом помятом, он писал о своих мыслях, когда Евгений рядом. О том, что он питает слабость к прикосновениям своего друга и постоянно опасается, что тот это заметит. Кроме того, было написано, что Ленский хочет его поцеловать. Слово «поцеловать» было зачёркнуто несколько раз, а рядом красовалась надпись настолько мелкая, что едва можно разглядеть: «Черт! Нельзя ведь… А я хочу…». Прочитав каждый листик от корки до корки, Онегин, поспешил во двор. Свою «затерявшуюся овечку», как мысленно нарёк его Евгений, он нашел в саду. Среди фруктовых деревьев, на которых только-только появлялись ещё не созревшие яблоки, груши и тому подобное, стоял юноша. Светлые брюки сшиты были точно по фигуре и потому плотно прилегали к стройным ногам; серо-голубого цвета блуза, с высоким воротником и роскошными широкими рукавами, обшитыми к краю изящными складками на манер женских нарядов, развевалась под порывами ветра. Ленскому всегда нравилась подобная одежда. Тёмные кудри, были убраны в низкий хвостик, красивое лицо источало какое-то терпеливое ожидание. — Ленский! — крикнул Онегин, подходя к нему. — О… Доброе утро — замялся тот. — О! Оо! — передразнил старший в ответ, —Ты почему ушёл? Я, понимаешь ли, прихожу к тебе, а тебя, собственно, нет. Дуня мне сказала про «письмо», так я чуть с ума не сошел! В твоём последнем письме ты излагал такие свои намерения, что… что! Чёрт, никогда больше не думай ни о чём подобном! — горланил Онегин. Владимир весь сжался от криков, понурив голову, губки подрагивали. Почему-то таким он напоминал Евгению маленького напуганного котенка, только ушек с хвостиком не хватало. Наверняка, если бы они у него были, Ленский бы прижал кошачьи уши к голове, как перепуганный зверёк. Правда на такой безобидной картине фантазия Онегина не остановилась и стала подкидывать образы «лучшего друга» с хвостом и ушками, мечущегося под ним и комкающего простыни. Вымыслы подобного, непристойного, рода стали для Евгения привычным делом, хотя он и старался пресечь их на корню, так как благопристойный Владимир даже от простого поцелуя полыхает, как костёр. Разумеется, подобные картины в сознании тотчас потушили вспыхнувший недавно гнев. — Ты… Из-за стихов, да? — невнятно пробормотал «котёнок», шмыгая носом. — Что? — не расслышал тот. — Тебе не понравились мои стихотворения и ты поэтому злишься! — ответил Владимир, подняв темные глаза на собеседника. Казалось, он сейчас заплачет. — Ленский! Что ты несёшь? Это не из-за стихов, я просто за тебя волнуюсь. Видимо, Владимир не сильно ему поверил, поскольку продолжал глядеть большими грустными глазами. Однако, Онегину было слегка не до этого, потому как он заметил, что во время их перебранки с неба понемногу капало, а сейчас и вовсе пошёл дождь. Он снял свое пальто и набросил на хрупкие плечи Ленского. В ответ на недоумевающий взгляд он ответил: — Простыть хочешь? Почему ты вообще на улицу без пальто вышел! Взяв его за руку, Евгений пошёл в дом.***
Они поднялись в комнату Онегина. Поскольку Евгений под дождем был без пальто, вся его рубашка промокла насквозь и сейчас тонкая ткань просвечивала, плотно прилегая к телу. Владимир украдкой бросал взгляды на столь неприличное зрелище, которые объект его созерцания не замечал. Онегин тут же, не долго думая, расстегнул и стянул с себя промокшую рубашку. Ленский ошарашенно распахнул глаза и моментально отвернулся. — Ох, прошу прощения, кажется я кого-то смутил своим неподобающим видом? — проговорил Евгений. Ленский пулей вылетел в свою спальню. Он бы не выдержал поддразниваний друга, так ещё и… без одежды. Он быстро снял с себя мокрые вещи и оделся в сухое. Владимир постучал в знакомую комнату и дождался, пока ему откроют. Онегин, к счастью, уже был одет. Они сели на диван, стоящий около камина. Евгений пристально рассматривал друга: он впервые видел его с мокрыми волосами. Тёмные пряди от воды казались ещё чернее, в беспорядке спадали до плеч. С них капельками падала вода. — Можно я вытру тебе волосы? Ленский удивлённо моргнул, склонил голову в бок, как бы спрашивая «Зачем?», но наконец неуверенно кивнул. Онегин достал полотенце и сел на диван за спину Владимира. Тот до сих пор молчал, и, вытирая его волосы, Евгений с ним заговорил. — Ты расстроился или обиделся? Может и то и другое? — ответом было только тихое шмыганье носом. — Мне правда понравились твои стихи. — немного погодя, продолжал он. — Ты это просто так говоришь, чтобы меня утешить, — ответили ему. Онегин тяжело вздохнул: как с ним бывает сложно. — Нет. Я говорю искренне. Евгений наклонился и прошептал в влажные волосы: — Хочу поцеловать, — Владимир вздрогнул, думая, что сейчас последует исполнение желания, однако тот не торопился его целовать, вместо этого, продолжая говорить, — Нельзя ведь… А я хочу. Ленский застыл. Это ведь его строки! — Неужели ты так стыдился того, что хотел меня поцеловать? Несколько раз слово перечёркивал. — Ты ведь друг… был, а я о таком думал. — ответил Владимир, ковыряя пальцем диван. — Пф! Боюсь, если ты узнаешь, какие у меня фантазии на твой счёт — сгоришь, как спичка. Ленский обречённо вздохнул, понимая, что Онегина не изменить. Он, разумеется, понятия не имел, что творится у приятеля в голове. Евгений уже закончил вытирать волосы и теперь достал из тумбочки расчёску. Он придерживал пряди одной рукой, другой проводя по ним гребнем. «Какие мягкие» — подумал Онегин. Пока он проворачивал махинации с его волосами, Ленский почти клевал носом. Расчёсывание волос, было сродни чего-то вроде массажу головы, поэтому такие действия вводили в полусонное состояние тягучей неги. Впервые это делал кто-то другой и Владимир таял от того, как Евгений мягко перебирал его локоны. Атмосфера была словно бы домашняя: они сидели так, один укладывая волосы другому; в камине потрескивали дрова, а за окном стучали капли дождя. — Влад, — нарушил тишину Онегин — тебе нравится твоя комната? — Да, а почему спрашиваешь? — Да так, ничего. Знаешь, у меня такая красивая спальня. — говорил Евгений, ожидая какой-то реакции от друга, но тот молчал. —Такая мягкая, большая кровать. — Ты это к чему? — не понимал Ленский. Онегин не сразу ответил, но убедившись, что до Владимира и вправду не доходит только отмахнулся. — Не важно, забудь. Евгений закончил расчёсывать ему волосы и тот повернулся к нему лицом. Онегин заправил выбившиеся пряди ему за уши и усмехнувшись протянул: — Я пришёлся по вкусу господину Ленскому без рубашки? Владимир густо покраснел, очень напоминая ярко-красный помидорчик. Однако на бестактный вопрос ответа так и не дал.