и города живут

20 сентября ВОРКУТА

08:16 Возвращаюсь в прежнюю жизнь, подходя к школьным воротам. Не к центральным, а к тем, что выходят в лабиринт гаражей — тут у нас укромная курилка и место для разборок. Уголок уединения, где запросто могут прикончить на перемене. Я не шучу, в прошлом году восьмиклассник получил здесь ножевое ранение в драке и скончался в машине скорой помощи. На следующий день мы несли сюда свечи и гвоздики, так что теперь эти места за школой ассоциируются у меня с каким-то вечным трауром. У ворот меня дожидаются Исмаил и Юля. Если бы не они, я бы, наверное, давно потеряла веру в людей и стала киллером. С Юлей мы дружим еще с седьмого класса, обнаружив общую страсть к Кэну Канэки. Хотя внешне мы полная противоположность друг друга: Юля одевается вызывающе, все свободное время проводит в инстаграме, изучая аккаунты азиаток, которых чтит как эталон красоты и стиля. Я же так не заморачиваюсь. Мне просто лень было бы по утрам рисовать стрелки, как у нее, а розовые волосы... я не так популярна, чтобы их носить. Пока Юля спасалась от реальности в мирах аниме, Исмаил ударился в религию, что было странно для парня, который плел для нас браслеты из бисера и оставлял трогательные записки на розовых стикерах. Этот образ никак не клеился с тем новым Исмаилом, который уходил с уроков по пятницам. Юля сомневалась в искренности его отношений с Богом, а я поддержала и даже выучила вместе с ним полуденную молитву. — Почему нам нельзя было навещать тебя в больнице? — сокрушается Юля, когда мы идем через футбольную площадку, она держит меня за руку так крепко, словно боится, что я выскользну и исчезну, если отпустит. — Врачи запретили, — правдоподобно привираю я. — Что нового в школе? — О, готовься — там все уверены, что ты откинулась, — веселится Исмаил. — Только некролога в школьной газете не было. Представляю, какой переполох сейчас будет! В конце августа со мной случился нервный срыв. Кирилл, мой старший брат, все лето помогал мне искать в интернете таких же ненормальных, как я. Ну, как «ненормальных»? Сам он считает мои отклонения сверхспособностями, а я вижу в них скорее проклятье, чем дар. После долгих поисков какой-то ноунейм в даркнете скинул нам англоязычный сайт. На нем скопище фриков обсуждало теорию, согласно которой города могут вселяться в людей. На этом сайте Кирилл познакомился с русскоговорящим пользователем под ником pervoprestolna_ya, у них завязалась такая активная переписка, что он мог до утра сидеть за компьютером. О чем они говорили, я не знаю, но вскоре ко мне в друзья в ВК постучался парень, с которым мы не были знакомы — Максим Золотов из Москвы. Он же, как выяснилось, был зарегистрирован на этом сайте под ником pervoprestolna_ya и отслеживал всех русскоговорящих с симптомами, как у меня. Теперь уже я переписывалась с Максимом дни напролет. Обещаю, что когда-нибудь перестану изливать душу пытливым парням смазливой наружности. За несколько дней я рассказала Максиму буквально все — в том числе упомянула, что буду учиться в выпускном классе и, наверное, вскоре мы сможем увидеться, ведь я буду подавать документы в московский университет. Он долго не отвечал, а потом написал коротко и жестко: «Пойми, ты теперь не сможешь уехать. Это очень серьезно. Ты связана со своим городом так крепко, что умрешь, если оставишь его надолго. Я все понимаю, но придется остаться». Я спросила, могу ли снять с себя это бремя. Да, так и сказала «бремя», хотя Кирилл, узнав о последствиях, перестал сравнивать меня с супергероями, и назвал происходящее пугающим словом «порча». Оно больше подходит, мне кажется. «Тебе не отвертеться никак», — так ответил Максим и поставил грустный смайлик. Дни сливались в одно серое пятно, меня душили слезы. Я словно побывала на собственных похоронах. Представьте, вы заперты в ненавистном вам городе. Не просто заперты — вы незримо породнилась с ним и уже не знаете, где заканчивается его обреченность и начинается ваша. У нас теперь все общее — умрет он, умру и я. А наш город не жилец, как известно. Еще каких-нибудь пару лет и он загнется окончательно. Утром 26 августа пошел снег. Такое и раньше изредка случалось в конце лета, но не так обильно — все улицы замело за пару минут. О том, что эта аномалия связана с моим настроением, знала только я и, наверняка, о чем-то мог догадаться Кирилл. На полке в книге Брэдбери между страниц были спрятаны билеты в Москву. Брат в тот день отсыпался после ночной смены в отеле, мать была на работе. Я спокойно, не сознавая до конца, собрала сумку и вышла в метель. Конечной остановкой моего автобуса был вокзал. Последнее, что я помню — мне нечем дышать в маршрутке. Прошу кондуктора остановить и вылетаю в белую канитель — голову кружит, тело дрожит, а я поскальзываюсь и почти умираю. Говорят, меня нашли лежащей на пустыре возле Рудника. Это странно, ведь я вышла из автобуса на другом конце города. Меня как будто накачали наркотиками — мать, кстати, до сих пор уверена, что я принимала какие-то препараты. Поезд отправился без меня, а я три недели лежала в больнице с неопределенным диагнозом. Каждый день я мысленно расставалась со своими надеждами и никого не хотела видеть рядом. Никого! Даже Кирилла. Не верится, что после такого, я иду в школу как обычно, но мать настояла. Она всегда считала меня особенной и, к сожалению, отчасти оказалась права. Боюсь только, ее не обрадуют, мои «суперспособности». — Физичка перевелась в другую школу, не выдержала, — Исмаил идет, размахивая пакетом со сменной обувью, и вспоминает события, которые я упустила, будучи в больнице. — Отца Папанова задержали прямо в «Лакомке». Говорят, он требовал взятку с директора пансионата. А сам Папанов, кстати, официально теперь встречается со Скворцовой. Она из-за него рассталась с этим своим репетитором, и тот ворвался прямо к нам в класс выяснять отношения. Буданова ездила в Петербург на конкурс красоты и не смогла назвать столицу России, глянь в интернете видос, у него уже два миллиона просмотров. Только я раз сто посмотрел! — Ты про поджог не рассказал, — говорит Юля, когда мы стоим в очереди у гардероба. — А что тут рассказывать? — мнется Исмаил. — И не поджог это, а замыкание. — Ага, и свастика сама собой появилась, — колко парирует Юля и, заметив мое недоумение, объясняет: «Кто-то поджег их ларек на Автозаводской». У семьи Исмаила есть несколько продуктовых ларьков, в которых он иногда подрабатывает после учебы. — Успели потушить? — Какой там, — горячится Исмаил. — Все подчистую сгорело! Твоя мама, кстати, приезжала, взяла под личный контроль. — Под личный контроль, — не выдержав, сержусь я. — Она за нами-то уследить не может! Кирилл с кем-то подрался, а мать его под домашний арест посадила вместо того, чтобы во всем разобраться. — А тут нечего разбираться, — говорит Юля. — Все знают, это они с Ильей так... Илья Шакалов учится в нашем классе недавно, но дурная слава о нем и его группировке уже разлетелась по всему городу, и никто даже не пытается поставить ребят на место — все знают, что бесполезно. Шакалов-старший везде имеет связи и уже отмазывал сыночка, всячески поощрял в нем страсть к звериному насилию. Говорят, именно папаша устраивает подпольные кулачные бои в промзоне. Летом в них начал принимать участие и Кирилл. Мы встречаем Шакалова на лестнице, когда поднимаемся на первый урок. Увидев его лицо, я с удовлетворением отмечаю, что Илье тоже неслабо влетело от брата. 10:55 В кабинете истории пахнет пылью вперемешку с мелом и старыми тряпками. Приколы по поводу моего воскрешения закончились уже к третьему уроку. Меня совсем не задели реплики о том, что я выгляжу как трупак и сбежала из морга. Это было предсказуемо, я же рассчитывала, что они ранят меня больней. Буданова передает мне записку с рисунком — я лежу в гробу и у меня крестики вместо глаз. Очень остроумно! Я, по крайней мере, знаю столицу России. Более того — знаю лично. Зря только я рассказала ей, что мечтаю о встрече с Парижем. Мне даже в голову не могло прийти, что тот приедет и растревожит наше сонное царство. Больно думать, что он сейчас вместе с остальными готовится к завтрашнему празднику, пока я сижу в душном кабинете с умалишенными одноклассниками. Он никогда не ответит мне взаимностью. И дело даже не в том, что я стала воплощением самого унылого города на земле. Нет, все гораздо сложнее — похоже, их что-то связывает с Кириллом. Вчера Париж попросил разрешения оставить куртку брата себе и взял с меня обещание не говорить об этом Кириллу. А я даже не заметила, как они познакомились. — По теме «Послевоенная волна репрессий» к доске идет отвечать..., — историчка называет мою фамилию. Она люто меня ненавидит из-за того, что живет в аварийном доме, а мать никак не может их расселить. — Но я на больничном была! Не собираюсь мириться с этим предвзятым отношением. Это несправедливо, черт возьми! — Ребята должны были передать тебе домашнее задание, — произносит она, бросая на меня зловещий взгляд из-под очков. — Если не готова, садись — два. Отвечать пойдет... Скворцова. Скворцова, единственная в классе претендующая на золотую медаль, выходит и начинает без остановки чеканить заученный по книге текст: «Люди вернулись с фронта и верили: режим должен быть смягчен, страна должна развиваться по пути демократии. Но именно в этот период начинается новый виток репрессий...». Юля, толкнув меня локтем, протягивает блокнот с Рюко Матой на обложке: «На, зацени». Она туда записывает истории яой, представляя мальчиков из нашего класса в романтических отношениях. В интернете выхода ее нового рассказа ждут не меньше, чем новую книгу Джоан Роулинг, но в реальной жизни Юля делится этими записями только со мной. К каждой истории она рисует картинки — получается что-то вроде комикса. Открываю на странице с закладкой: «Он заходит в темную раздевалку после физры и старается переодеться как можно скорее. Только время катастрофически упущено — остальные мальчишки уже схватили сумки и уходят, а он только и успел, что снять с себя влажную от пота футболку. Илья никуда не торопится и пристально следит за каждым его движением с другого конца тесной комнатки». Это история про Шакалова? Я изумленно оборачиваюсь, а Юля шикает: «Тише! Читай давай». «Когда они остаются наедине, Илья говорит спокойно и взвешенно: „Ты не должен меня бояться“». Оба замирают, глядя друг другу в глаза и, кажется, нет между ними больше преград. Их отделяет расстояние в два шага и вот сейчас — да, именно сейчас — оно сокращается и...». Я закрываю блокнот, прячу его под учебник — историчка с грозным видом тюремщика идет по рядам. Не хватало еще, чтобы она заставила нас читать это вслух. Исмаил, не спрашивая разрешения, выходит за дверь. Учителя за год привыкли к тому, что он уединяется для молитвы в каморке за актовым залом, и ни о чем не спрашивают. «Опять пол целовать идет!» — кидает ему вслед Шакалов, и его компания дружно ржет. Историчка делает вид, что не слышит. — Сейчас, наверное, вам сложно представить, что в Воркуте находился один из крупнейших лагерей ГУЛАГа, — говорит она, поставив Скворцовой пятерку. После истории все собираются в актовом зале, и скучающего вида женщина из полиции по бумажке читает нам лекцию о подростковой преступности. «Громче давай!» — кричит кто-то из зала, когда речь заходит про «вписки». — На прошлой неделе в подвале дома напротив школы найден крупный схрон — такое ощущение, что к войне готовились, — сообщает женщина-полицейский и снова обращается к своей бумаге, перечисляя. — Найдены молотки, ножи, кухонные топорики и обрезы. Если вам известно, кто мог это оставить, прошу связаться со мной по телефону. Диктует и гарантирует нам анонимность. 12:49 После лекции наш класс выходит последним и Шакалов, взяв со стола микрофон, с видом пастора обращается в зал: «Районы следят за тобой. Они знают, кто чем дышит. Кто трус, а кто боец». Исмаил шипит сквозь зубы: «Вот ведь урод...». Мы с Юлей его одергиваем — рядом стоят пацаны из компании Ильи и могут услышать. Наш класс возвращается в кабинет истории, где мы оставили вещи. Я поднимаю с парты учебник, и холод пробегает по телу: «Юль, твой блокнот. Его здесь нет». Она выругалась, мы начинаем перебирать содержимое наших сумок в надежде, что он там найдется. Но, все проверив, понимаем — блокнот кто-то забрал. — Кто был вторым? — спрашиваю, когда мы в отчаянии оглядываем пустой кабинет. — В смысле? — не понимает она. — Кто был вторым в этой истории? С кем Шакалов целуется? — С Исмаилом, — едва не плача, говорит Юля.