9 ноября 2017 года ПАРИЖ
Летом 1927 года я начал посещать психоаналитика Гюстава Клодо. Психоанализ только вошел в моду, и он был лучшим во Франции. Однажды доктор позвонил мне и попросил о помощи — его новый пациент приехал на месяц из Кореи и нуждался в проводнике, потому что плохо понимал по-английски и ни слова не знал по-французски. Консультации Клодо были продуктивны, и я к нему проникся, поэтому без колебаний предложил доктору, чтобы его пациент из Кореи до сентября пожил у меня. Я почему-то ожидал увидеть престарелого мужчину, но на моем пороге на следующий день появился скромный парень. Так началось мое знакомство с Сеулом. О том, что он был связан со своим городом, я выяснил в первый же вечер. Сам Сеул, которому на тот момент было девятнадцать лет, об этом не догадывался и свои сверхспособности списал на расстройство психики. За несколько дней, не без помощи абсента, я проделал почти всю работу за доктора Клодо, аккуратно объяснив парню, что он стал обладателем редкого дара. Сеул окончательно поверил, когда я продемонстрировал ему так называемые «эксперименты с погодой». Мы сидели на скамейке в Бют-Шомон и за полчаса трижды сменил безоблачное небо на дождь с грозой и молнией, а напоследок для пущего эффекта обрушил на улицы град, который так и не смог остановить до самого утра. Помню, как Сеул, осознав свою особенность, зажмурился и полушепотом сказал: «Главное, чтобы не прознал генерал-губернатор». В те годы Корея была японской колонией, и местное население явно недолюбливало назначенцев из Токио. На следующий день парижские газеты писали о том, что «погода сошла с ума», а доктор Клодо позвонил мне с хорошими новостями: «Твоя компания идет на пользу моему корейскому пациенту». К сентябрю единственной неразрешенной проблемой остались ночные кошмары Сеула, и даже сеансы глубокого гипноза, после которых он возвращался с остекленевшим взглядом, не помогли. За день до отъезда в «Кафе Де Флор» Сеул рассказал мне о своем навязчивом сновидении. Каждую ночь он видел искаженную версию своего города — блеклую и тревожную. Все реально существующие дома и ландшафты деформировались во что-нибудь уродливое и неестественное, пространство сжималось до нелепых размеров и подавляло нагромождениями. Засыпая, он попадал на центральную площадь и стоял на краю воронки, которая постепенно начинала расширяться, затягивая все вокруг. Сеул спасался бегством, пытаясь покинуть город до того, как черная пучина небытия сожрет его. Он разными путями и медленно, как это часто бывает во сне, пробирался к окраинам, минуя искривленные улицы и пустые дома. Ему никогда не удавалось сбежать — земля уходила из-под ног и он, падая в пустоту, вздрагивал и просыпался. И следующей ночью новый побег. — Когда ты летишь в этот сумрак — на что это похоже? — спросил я, выслушав его. — Наверное, так выглядит смерть, — предположил Сеул, провожая взглядом фланеров, гуляющих по бульвару Сен-Жермен. Он уехал, и больше мы не виделись. Я вспоминал о нем, когда началась Корейская война, и думал, удалось ли ему справиться с ночными кошмарами, когда много лет спустя увидел в кино, каким современным стал город. Однажды в обзоре новых компьютерных игр, который публиковал на последних страницах мой любимый глянцевый журнал, я прочитал про японский экшен «Мастер снов» и с удивлением узнал Сеула в образе главного героя. Судя по описанию, персонаж должен был выбраться из города раньше, чем черная пустота, именуемая Абоджи, поглотит его. Вымышленный город Рюгён, как и нынешний Сеул, состоял из 25 районов, игроки могли выбрать разные маршруты и, чем дальше они уходили от центра к периферии, тем больше окружающий мир становился похож на пугающую фантасмагорию, созданную воображением сновидца. После презентации игры прошло три месяца, но еще никому не удалось выбраться из Рюгёна, а потом японский школьник расстрелял одноклассников, объяснив свой поступок тем, что не мог другим способом покинуть город и экшен сняли с продаж под давлением общественности. Впрочем, эта трагедия лишь подогрела интерес к «Мастеру снов», и через несколько лет появился популярный аниме-сериал, в котором история главного героя получила неожиданное продолжение. Он жил среди людей и мог перенести в свой Рюгён всяких подонков, где те оставались насовсем, каждую ночь вместе с ним тщетно спасаясь от ненасытной воронки, умирая снова и снова. Мелодраматичности сюжету добавляло то, что Мастер нечаянно отправил в свой кошмарный сон возлюбленную и на протяжении всех двадцати серий пытался вернуть ее в реальный мир. Он знал Рюгён лучше всех, и несколько раз им даже удавалось добежать до шоссе, ведущему прочь из города, но в этот момент всегда раздавался звонок будильника. 18:46 Мы стоим с Сеулом в зале ожидания аэропорта. Со взлетно-посадочной полосы выруливает самолет с нарисованной мордочкой котенка на носовой части. — Почему ты переживаешь? — спрашиваю, заметив, что Сеул без особой радости смотрит в ту сторону. — Как думаешь, зачем она прилетела? — встречным вопросом реагирует он. — Проконтролировать, как идет подготовка к показу Miu Miu. Она их амбассадор в Японии... — Это вы так думаете, — горько улыбается Сеул. — На самом деле она под этим предлогом прилетела уговаривать меня сыграть Мастера снов в экранизации аниме. Осака всегда выделялась на фоне прочих японских городов, особо ценивших домашний комфорт и ауру скрытности, граничащую с откровенной социофобией. Все друзья Токио ценят личное пространство и считают себя привилегированными членами закрытого клуба. Она же была настолько активна, что про нее знал даже я — тот, кто последние полвека отсиживался дома. Осака была меценатом японских художников, переехавших во Францию. Когда мы нечаянно столкнулись на выставке Чжао Уцзи, она рассказала мне о том, что ее компания занимается созданием компьютерных игр. «Мастер снов» стал их главным коммерческим успехом, и все эти годы она всячески продолжала эксплуатировать образ Сеула. Будущий фильм станет логическим продолжением их неравноценного сотрудничества. Насколько я знаю, Сеул не получал никаких отчислений от коммерциализации своего ночного кошмара. — Ты до сих пор видишь этот сон? — осторожно уточняю, стараясь его не задеть. — Когда стал медитировать, кошмары исчезли, — говорит Сеул. — Но я бы не хотел возвращаться к этой истории и не соглашусь играть в ее фильме. В любой момент все может повториться, понимаешь? Из самолета выходит единственный пассажир. — Ты не перестаешь меня удивлять, — обращается ко мне Осака и ведет себя так, словно мы, встретившись тогда на выставке, расстались закадычными друзьями. — Когда узнала, что Неделю мод перенесли сюда, я просто... Она пытается подобрать слова, набрав воздух в легкие, но так и остается восторженной чудачкой, не способной совладать с приливом чувств. Мне кажется, она искусственно воспроизводит эти эмоции, а истинные ее порывы схожи с натурой Токио — там внутри полный штиль. Так и не закончив фразу, она поворачивается к Сеулу: «А вот и наш чудесный Мастер снов!». Похоже, он был прав, говоря про реальный повод ее визита. Сеул без особого воодушевления приветствует ее кивком. На парковке нас дожидаются два автомобиля. Сеул обреченно садится с Осакой к Берлину и вместе они едут в отель. Меня же забирает Питер и везет на важную встречу. Ради нее я даже выключаю телефон, чтобы никто нас не мог побеспокоить. 19:56 Сегодня утром мне в отеле передали записку: «Мэр будет ждать вас у главного входа в парк в 20:00. Срочный вопрос». Весь день думал, зачем я понадобился. Все организационные вопросы с ней все это время решал Лондон, поэтому вряд ли Ольга Юрьевна зовет меня обсудить предстоящую Неделю мод. Есть вероятность, что она все же настоит на встрече с воплощением Воркуты и тогда мне придется представить ей собственную дочь в новом статусе. Для них это будет стресс, конечно. Питер оставляет меня у ворот парка. Ольга Юрьевна выходит из иномарки и отпускает своего водителя. — Вы очень легко одеты, Париж, — обращается она ко мне еще издалека. — Рискуете простудиться. Из всех вещей, что я привез, самым теплым оказался свитшот от Balmain. Поверх него я накинул ветровку, которую одолжил у Питера. — Мы не можем заболеть, — отчего-то хвастливо напоминаю ей. — У нас очень сильный иммунитет. Бывает, что голова болит, но достаточно одной таблетки... Она резко перебивает меня. — Стойкость вашего тела просто находка для клинических исследований! — Да, но никто из нас добровольно не сдастся ученым. — Очень жаль, — качает головой Ольга Юрьевна. — Эти исследования могли бы увеличить продолжительность жизни людей... Мы заходим в безлюдный парк. Когда я гулял здесь месяц назад, разбитые скульптуры и фонари наводили уныние, теперь же снег скрыл все эти недостатки. Грязь и запущенность оказались под толщей сугробов и эти дорожки, уводящие в темноту, отдаленно напоминают мой Люксембургский сад или нью-йоркский Центральный парк. Только деревья здесь из-за северного климата невысокие и, скорее, похожи на чахлые кусты. Подходя к замерзшему озеру, мы обходим гигантский космический спутник в виде тарелки. Раньше я такие видел только в научных журналах. — Она настоящая? — спрашиваю. — Самая что ни на есть, — безразлично реагирует Ольга Юрьевна. — Круглосуточно фиксирует сигналы из космоса. — Что-то важное? — Пока тишина. Небесам, видимо, нечего нам сказать. Чувствую стеснение. Она не то чтобы меня подавляет. Тут иное. Узнав о том, что Кирилл ее сын, я присмирел и невольно хочу ей понравиться. Пока эффект прямо противоположный. Впрочем, ее подлинное отношение ко мне доходит сквозь мимолетные жесты и реплики неразборчивыми сигналами, еле уловимыми импульсами, которые противоречат друг другу. С ней сложно установить контакт. — Как идет подготовка? — спрашивает мэр, когда мы сворачиваем на центральную аллею. — Вижу, вы отлично справляетесь. — Да, все идет лучше, чем мы думали. — Все мои коллеги ломают голову, пытаясь понять, как мне удалось заполучить такое важное мероприятие, — она своим тоном ясно дает понять, что не разделяет всеобщего восторга. — А вы? Рады? — спрашиваю так — на всякий случай, зная, что она не ответит мне искренне. Ольга Юрьевна останавливается в свете фонаря. — Что у вас с моим сыном, Париж? Да, я в глубине души допускал, что мы заговорим об этом прямо и без обиняков. Но не ожидал, что она так резко сменит тему и при этом будет сурова и холодна, как этот вечер... это был обезоруживающий прием. — Мы дружим с вашим сыном, — говорю и, хотя это правда, в моем голосе сквозит неуверенность. — Можете не волноваться. Все хорошо. Она смотрит на меня строго и снова двигается вперед. Мы поднимаемся на горбатый мост, перекинутый над узкой частью озера. Неужели ее убедил мой ответ? Пройдя чуть дальше в тягостном молчании, мы задержались у бронзовой фигуры полярного оленя. — Я должна была спросить еще в первую нашу встречу, — продолжает она, замедлив шаг. — Насколько крупным должен быть город, чтобы вселиться в человека? Я правильно задала вопрос? — Насколько я знаю, маленькие города редко имеют воплощение, — отвечаю, немного подумав. — А что, если это не город, а обычный поселок? — Я бы сказал, это исключено. Мэр, выходя из глубокой задумчивости, спрашивает, не курю ли я. Просит у меня сигарету. — В тридцати километрах отсюда был когда-то поселок, назывался Хальмер-Ю, — говорит она, затягиваясь, и с непривычки кашляет в кулак. — Его, как и Воркуту, построили для добычи угля. Однажды в новогоднюю ночь мы отправились туда на танцы, и я увидела среди ребят парня, который мне очень понравился, — мы обходим постамент, на котором стоит олень, с разных сторон и я не вижу ее лицо, но слышу в голосе боль и слезы. — Он был темноволосый, высокий и с необыкновенными синими глазами. Мы встретились и не расставались с ним следующие пять лет. Но вот странность — я почти уверена, что он, как и вы, был тесно связан с этим невзрачным поселком. — Почему вы так думаете? — Он без видимых причин стал угасать, когда те места начали приходить в упадок, — говорит мэр, когда мы вновь встречаемся у постамента. — Ни один врач не смог нам объяснить, в чем причина. Но, мне кажется, что он сам осознал эту связь и несколько лет жил в своем поселке один, когда тот уже был заброшен всеми. А я здесь осталась одна с маленьким ребенком на руках. Тишина вокруг нас становится настороженной. — У Кирилла и моей дочери были разные отцы, — объясняет она, увидев мою реакцию. — Ни того, ни другого теперь уже нет в живых. — Отец Кирилла исчез? — Бесследно, — кивает она, склонив голову набок. — В последний раз он приходил, когда моей дочери было шесть месяцев. В то дождливое лето. Если я верно уловила суть, вы умираете по двум причинам: если надолго уезжаете и если город или, как в случае с Хальмер-Ю, поселок, покидают люди. — Ваш сын знает? — Нет. Он видел своего отца всего-то пару раз, не так много, чтобы запомнить. Тем летом их встреча произошла по чистой случайности. Я недоглядела. Кстати, прошу, чтобы этот разговор остался между нами. Рассказала вам лишь потому, что хочу знать — если мои догадки верны и отец Кирилла был таким как вы, Париж — это могло... как-то повлиять на него? Понимаю, к чему она ведет. Ольга Юрьевна — обычная женщина, которая печется о благополучии своих детей, переживает из-за ошибок молодости и вряд ли верит в высшую справедливость. Только и всего. — По правде говоря, большинство из нас предпочитают не заводить семью и детей, — говорю и замечаю неожиданное сочувствие в ее глазах. — Сами понимаете, как больно пережить не только своего ребенка, но и внуков, а потом правнуков. Но бывают исключения, и эти дети ничем не отличаются от обычных. Просто один из родителей не стареет и может стать свидетелем жизни сразу нескольких поколений. К сожалению, это воспринимается, как нечто противоестественное, чаще всего семьи распадаются. Но если вы думаете, что у Кирилла в связи с этим может быть... врожденный порок — поверьте, это не так. — Теперь я отчасти понимаю, почему вы такой, Париж, — заявляет она, когда мы идем в обратную сторону. — Мне, конечно, вас жаль, но и вы меня поймите — мои дети не видели, что значит полноценная семья. И я рассчитываю, что Кирилл в будущем узнает, как это бывает по-настоящему. Понимаете, о чем я говорю? Вы только что сами предельно четко обрисовали, как из-за физиологических особенностей ваших собратьев рушатся семьи. Я прошу или даже предупреждаю вас — не пытайтесь. Оставьте Кирилла в покое. Даже не знаю, что меня задело больше — сам ультиматум или формулировка «физиологические особенности». Никто еще не выставлял мои возможности в таком свете — выходит, я для нее сбой в общепринятой системе, досадная ошибка природы. В какой-то степени она, конечно, права. Иногда мне самому кажется, что это не дар вовсе, а проклятье. — Еще один момент, — говорит она, уже направляясь к служебному авто. — Помните, вы планировали познакомить меня с Воркутой? Я вынуждена отказаться. Мне трудно будет заглянуть ей в глаза. В следующем году начнется расселение города — владелец частной военной компании Олег Шакалов превратит Воркуту в полигон. Я не смогла предотвратить эту унизительную сделку, документы уже подписаны. Забавно, правда? Здесь скоро начнется Неделя высокой моды, а уже через несколько лет город опустеет и умрет. Надеюсь, у вас все получится, Париж, и напоследок вы подарите нам праздник. Она проговорила быстро. Налегке. Словно хотела избавиться от собственных переживаний, передав их неуютную и постыдную суть мне. При этом я замечаю подчеркнутую беспомощность — она прикинулась маленьким человеком и сдала город без боя. Ей так было проще. По-хорошему я должен сказать, что ее дочь теперь в смертельной опасности, но эта тайна остается при мне, когда она уезжает. В этих краях, похоже, счастливый финал даже самой красивой истории невозможен. 21:09 В номере отеля я читаю про судьбу поселка Хальмер-Ю. Верю ли я, что отец Кирилла мог быть его воплощением? Безумие, но верю! С языка коренного населения название переводится как «долина смерти». Кочевые оленеводы считали Хальмер-Ю священным местом и свозили туда своих покойников для захоронения. Зловещие предзнаменования не смутили геологов и рабочих. Они поселились там в середине прошлого века и почти пятьдесят лет добывали уголь. На старых черно-белых снимках Хальмер-Ю кажется местом, где люди жили счастливо. Дети возле школы дурачатся в пионерских галстуках, молодая девушка в теплом пальто с меховым воротником улыбается на фоне деревянного барака, с нежностью глядя на фотографа. Группа симпатичных молодых ребят позирует с лопатами на вычищенной покатой крыше. Один из них целится в сторону камеры снежком. А на другом снимке новогодний вечер в Доме культуры — возможно, тот самый, про который мне рассказывала Ольга Юрьевна. Вокруг огромной елки до самого потолка танцуют парочки. Хочу разглядеть их лица, но качество слишком плохое. В сети пишут, что в 1993 году правительство России решило закрыть поселок, началось принудительное расселение. Читаю: «Вышибались двери, людей насильно загоняли в вагоны и вывозили в Воркуту. Новое жилье предоставили не всем, некоторые получили недостроенные квартиры, другие были переселены в общежития и гостиницы». Так печально закончилась история молодого поселка. По фотографиям изучаю нынешнее состояние Хальмер-Ю. Теперь это военный полигон — пустые дома стали мишенью для ракет. В 2005 году три снаряда по зданиям выпустил лично Владимир Путин, находившийся за штурвалом бомбардировщика. Одна из этих ракет попала аккурат в Дом культуры. На частично рухнувшей стене позже кто-то оставил надпись «Мне больно». Если отец Кирилла был привязан к этим местам, то его дух сейчас неспокоен и терзаем в долине смерти. Разозлившись, закрываю ноутбук и полчаса сижу в тишине. Скоро точно также люди уничтожат Воркуту. Что почувствует Кирилл, оставляя сестру умирать в руинах опустевшего города? А ее мать? Она никогда не успокоится, узнав про участь дочери, на которую сама же ее обрекла. Нам нужно спасать Воркуту. Пока не знаю, что для этого придется сделать, но я не позволю людям ликвидировать город, в котором мы по-своему, но впервые за много лет, счастливы. Вспомнив о том, что так и не включил телефон после встречи с мэром, щупаю карманы ветровки, но меня отвлекает осторожный стук в дверь. Бледный Сеул в халате падает ко мне на руки, как только я открываю, и рыдает: «Это снова происходит». Кладу руку на его черные как смоль волосы. Появление Осаки, видимо, взволновало его настолько, что он увидел сон про ускользающий город. Сеул никак не может успокоиться. Я предлагаю ему ненадолго выйти на улицу подышать. Помогаю спуститься, закинув его руку себе на плечи. Проходя возле стойки ресепшн, прошу администратора вынести нам стакан воды. В этот момент со спины ко мне подбегает Кирилл в каком-то отчаянном порыве со словами: «Нам нужно выбраться из этого города». Сеул смотрит на него в ужасе.КИРИЛЛ
19:01 Сегодня Париж не встречает меня и, выходя из колледжа, я иду к остановке автобуса. Мы договорились увидеться с Денисом, с которым теперь общаемся редко. Раньше мне каждую неделю удавалось выбираться к нему в общежитие, а этой осенью я не был у него ни разу и, судя по сухим ответам в нашей переписке, он обижается. Надо бы ему напомнить, как он пропал на полгода, когда они с Кристиной только начинали встречаться. И хотя он был моим лучшим другом, а она моей бывшей девушкой, я принял это исчезновение с пониманием — все мы рано или поздно с кем-то сближаемся и исчезаем для остальных. Царапаю на заиндевевшем окне автобуса кружок и смотрю в темноту с редкими огоньками, стараюсь их распознать, чтобы не пропустить свою остановку. Денис живет далеко от центра, в районе, построенном для сотрудников фабрики, которую закрыли еще до нашего рождения. Я никогда раньше не задумывался о том, насколько гиблое это место, и, по правде говоря, мне совсем не хочется туда приезжать. Если в Воркуте жизнь когда-то остановилась, то в этом районе ее никогда и не было. Выходя на остановке «Пустошь» я смотрю на беспорядочно разбросанные в широком овраге пятиэтажки. Над ними возвышается та самая фабрика. Прохожу мимо ангара с разбитыми стеклами и надписью на стене «Мечты не сбываются» и спускаюсь вниз — туда, где завывает собака, а из девятки, припаркованной у ларька, играет шансон. Общага стоит на другом конце района, и мне приходится пройти по центральной дороге до противоположного холма, над которым только что взошла огромная луна, осветив синий двор болезненно желтым. Дверь подъезда открывается, и мне навстречу идет парень, которого я как-то раз видел в компании Парижа и других городов в отеле «Россия». Как он сюда попал? Вслед за ним бежит корги, он окликает: «Диккенс!». Поравнявшись со мной, парень начинает скалить зубы в насмешливой улыбке и преграждает мне путь. — Эй, а я тебя знаю! — говорит он, хватая меня за плечо. — Ты нормальный? — спрашиваю и отталкиваю его, немного не рассчитав силы, но он снова подходит ко мне и уже без прежней улыбки. — Он тебе нравится, да? — Кто? — спрашиваю, еле сдерживаясь, чтобы не ударить его. — Париж тебе нравится? — вновь оскалившись, интересуется парень, а его собака громко лает на нас. — Что значит «нравится»? — я теряю самообладание и чувствую лишь холодную ярость, он отвечает мне тем же сполна. — Ну, вот ты мне, например, не нравишься... — Да мы с тобой даже не знакомы! — А ты мне уже не нравишься! Представляешь, какой силы неприязнь! Держись от него подальше, понял? От таких, как ты одни проблемы. Он уходит прежде, чем я успеваю опомниться. Эта неожиданная стычка вызывает во мне неуютное чувство — совершенно посторонний человек вслух озвучил то, о чем я даже подумать боюсь. Моя вероятная влюбленность подкреплена угрозой и становится для меня пугающе очевидной, словно все это время подавляемое чувство нуждалось в вызове извне. Сейчас все стало каким-то явным, незамаскированным. Сомневаюсь, что я был готов к этому, но жалею, что не ответил ему твердо: «Я не собираюсь держаться от него подальше. Буду рядом настолько, насколько это возможно!». Мне становится легче от этой договоренности с самим собой, но в общагу я захожу с волнением и в темном подъезде пишу Парижу: «Мы можем увидеться сегодня?». Озадаченный этим внезапным столкновением, иду по длинному коридору мимо обшарпанных дверей. Из этой комнаты доносятся звуки телевизора, в следующей гремят посудой, пахнет то ли гнилой картошкой, то ли кислым супом — не разберешь. Кухня совмещена с умывальной комнатой, дверь приоткрыта. Заглядываю, зная что Денис любит там курить. Мальчик лет шести стоит у зеркала на стуле и энергично чистит зубы. Он оборачивается, увидев меня в отражении, смотрит испуганно и тут же ладошкой вытирает пасту с подбородка, словно боится, что я обругаю за небрежность. Прохожу дальше, огибаю бесхозную рухлядь и у комнаты Дениса с удовлетворением отмечаю — вкладыши от жвачек до сих пор красуются на двери. Мы ее обклеили еще в дошкольные времена, а его родителям было настолько все равно, что они так и оставили. Крутые тачки, мультяшки и даже обнаженные супермодели — картинки изрядно выцвели. Сейчас этот своеобразный артефакт из детства внушает обманчивое ощущение, что оно где-то рядом. Денис осунулся и выглядит очень уставшим. У него в этом месяце сразу две подработки — в первой половине дня он работает кассиром в супермаркете, а ночью грузчиком там же, принимает товар. Зарплаты еле хватает на то, чтобы оплатить жилье. Трудно поверить, что нахождение в этой тесной комнате без всяких удобств в принципе стоит каких-нибудь денег. Денис рекомендует не снимать пальто — из-за аварии на теплотрассе батареи у него еле теплые, включает электрочайник, убавляет музыку на ноуте и выдает мне комнатные угги с розовыми помпонами. «Мамины», — уточняет он с нетипичной нежностью. Не понимаю, как можно с таким придыханием говорить о женщине, которая бросила его и переехала с новым мужем на юг. Отец Дениса преуспевал в 90-е, но умер вслед за моим. Общее горе сплотило нас в период подросткового одиночества. Мы часто сидели до ночи в той самой общей кухне, не стесняясь курили в форточку и, чем больше говорили о смерти, тем интереснее нам было жить дальше. Стираное белье висит на веревке, у дивана расставлены пустые пластиковые бутылки. Денис наливает в них кипяток и согревает постель, когда спит. Надо отдать должное — он никогда не жалуется. Когда моя мать стала мэром, многие через меня решили докладывать ей о своих проблемах (Наивные! Они думают, мы с ней нормально общаемся). Так вот Денис ни разу этой опцией не воспользовался и только передает ей всякий раз привет. У меня много накопилось этих приветствий, не дошедших до адресата. — На следующей неделе обещают сорокоградусные морозы, — говорю, пока он заваривает чай. — Не хочешь на это время перебраться к нам? И до работы так ближе будет. У него неудобный рабочий график. Денис вечером приезжает домой, спит до полуночи и возвращается в центр к выгрузке товара. Ради сегодняшней встречи со мной он жертвует вечерним сном. Я понимаю, насколько это дорогая цена, учитывая его режим. — Нет, я как-нибудь справлюсь, — Денис предсказуемо отказывается от моего предложения. — Но спасибо. Как там Ольга Юрьевна? — Отравляет мне жизнь, — говорю без зазрения совести и добавляю. — Мне и всему городу. Денис неодобрительно смотрит на меня и протягивает стакан с чаем. — Ты несправедлив. Она ведь, наверное, с утра до ночи пашет из-за Недели мод. — Да, но ее заслуги в этом нет совсем, — продолжаю спорить. — Поверь, она будет рада, если все отменится. — А что плохого в том, что теперь весь мир узнает про наш город? — недоумевает Денис и расплывается в мечтательной улыбке. — Представляешь, сколько туристов и звезд будет на улицах в январе? С ума сойти можно! — Потом они уедут, а мы здесь останемся, — напоминаю я, хотя и не хочется крушить его невнятные надежды. — Как Кристина? — Кристину с ее знанием английского завербовали помогать Луи Виттон с показом. Вот когда бы она еще на них поработала? — И чем конкретно она занимается? — Каждый день ей присылают техническое задание страниц на пятьдесят. Она переводит его на русский и обучает волонтеров — там сложные правила по поводу регистрации и рассадки гостей, их питания и передвижения. Много всяких заморочек. На стенде в нашем колледже недавно повесили объявление о наборе волонтеров — представители сразу нескольких модных домов нуждались в рабочей силе. И хотя эта работа никак не оплачивалась, желающих было так много, что набор закрыли уже на следующий день. Разумеется, все девочки с нашего потока записались. Они мечтали подавать кофе Джонни Деппу и сопровождать Ким Кардашьян до ее места в первом ряду, но что-то мне подсказывало — к звездам их не подпустят. 20:07 Мы не изменяем давно установившейся традиции — Денис играет в компьютерные игры, а я сижу рядом и остроумно комментирую. Он раздобыл на каком-то форуме доступ к игре «Мастер снов». — Есть такой сериал, где он телепортирует из реальной жизни в свое сновидение всяких мерзавцев, — объясняет Денис, пока игра загружается. — Еще до аниме японцы придумали этот экшен. Говорят, его быстро сняли с продаж, но в сети он свободно гуляет. Наша цель — выбраться из города раньше, чем его поглотит черная материя. Я, конечно, смотрел аниме, но про игру узнал впервые. Устроившись на диване так, чтобы видеть рабочий стол, за которым сидит Денис, я мало увлечен побегом главного героя и постоянно проверяю входящие на телефоне — пусто. Париж до сих пор не ответил и я уже думаю — под каким бы предлогом уехать? Он наверняка сейчас в отеле, а я бесполезно трачу время здесь. Нужно сегодня увидеться с ним, чтобы никто, и главным образом я сам, не мог усомниться: «Это серьезно». Мастер, глазами которого мы видим пугающе реалистичный мир снов, по воле Дениса бежит вверх к телебашне, парковая аллея с цветущей сакурой залита полуденным солнцем. Мне кажется, что игра подвисает, но Денис говорит, что эта замедленность симулирует ощущение сна. На смотровой площадке он, сменив угол обзора, оглядывается назад. Отсюда открывается вид на город, который наполовину уже опрокинулся со всех сторон в некую воронку и заполняется снизу черным дымом. В жерло с отдаленным грохотом летят дома, металлоконструкции мостов, натянутые над улицами провода искрят и рвутся. Денис снова меняет угол обзора, и мы видим, что верхушка телебашни словно расплавилась и неестественно гнется в сторону воронки. — У нас десять минут, — констатирует Денис и направляет Мастера вглубь парка. Я молчу. Мое сообщение, отправленное Парижу, не прочитано. Пытаюсь сформулировать новое — ненавязчивое и вместе с тем настойчивое. «Ты спишь?» — нет, это глупо, если рассудить. «Все в порядке?» — тоже, набрав, стираю. Все слова кажутся никчемными. Вспоминаю фразочку этого пацана, с которым мы столкнулись у входа: «Он тебе нравится, да?». Похоже, что нравится. Очень сильно. Может быть, пора с этим смириться и проблем с тем, чтобы отправить ему самое банальное сообщение, не будет? Отправляю: «Надеюсь, у тебя все хорошо». Сразу же откладываю телефон в сторону с чувством, точно поддался искушению и дал слабину. Так ненавижу эту беспомощность! Денис, пока я страдал, умудрился посадить Мастера в кабинку канатной дороги. Она медленно ползет в ту часть города, которая вот-вот изогнется под прямым углом. Машины, брошенные на улицах, уже начинают сползать вниз. Мы, как я понял, рассчитываем успеть добраться до вокзала и сесть на скоростной поезд. В дверь стучат. Денис, поставив на паузу, кричит: «Открыто». На пороге появляется парень модельной внешности, только одет он чересчур неопрятно — спортивки и мятая майка говорят в пользу того, что он живет в этой общаге, но аккуратно выбритая щетина и модная стрижка заставляют в этом усомниться. — Хорошо, что заглянул, — Денис оставляет игру, идет к нему и протягивает руку. — Знакомься, это мой друг Кирилл. Я невольно тоже встаю, отодвигаю наволочку на веревке, чтобы обменяться рукопожатием. «Рем», — представляется парень, он держится самоуверенно. — Рем это как Рома или производное? — пожалуй, слишком с очевидным подозрением спрашиваю, пытаясь понять, в чем тут кроется подвох. — Это мое настоящее имя, — отвечает парень с акцентом и, видимо, расценив мой вопрос как выпад, гордо отворачивается. — Ты можешь одолжить мне до завтра сковороду, Ден? — Не вопрос, камрад, — охотно откликается тот, лезет в подвесной шкаф и достает оттуда сковороду с многолетним нагаром. — Прости, есть только такая, немного грязновата... — Я тебе ее почищу, друг, — отзывается Рем. — Да брось, не обязательно, — Денис улыбается. Никогда не видел Дениса таким любезным! Понятия не имею, что тут происходит. — Это игра, в которой парень убегает из ночного кошмара? — интересуется Рем, обратив внимание на экран ноутбука. — Ты ведь знаешь? Она ничем не закончится. — Рано или поздно он, наверное, сбежит оттуда, — нахмурившись, предполагает Денис. — Ерунда! Он никогда не сбежит, он может только проснуться. 20:49 Наш герой выбегает на платформу, когда последний поезд уже уехал. Стеклянная крыша вокзала начинает трескаться. Терминал, затягивая за собой рельсы, фудтраки и киоски, как игрушечный домик проваливается в пропасть. Позади него остаются темные тучи со вспышками пламени, они угрожающе двигаются в нашу сторону. Денис не отчаивается и направляет героя к концу платформы, где еще нетронутым стоит пешеходный мост. — Это кто приходил? — спрашиваю, вновь проверив телефон (не прочитано). — Он приехал из Италии, — Денис отвечает непринужденно, хотя все его внимание сосредоточено сейчас на спасении Мастера. — Это как-то связано с Неделей мод? — Нет, он сказал, что хочет увидеть северное сияние и немного отвлечься, — Денис выругался — эскалатор, который двигался вверх, начинает резко тянуть его вниз, затягивая вместе со ступеньками в черный котлован. Он начинает перепрыгивать через ступеньки, стараясь добраться до моста, а его уже заволокло дымом и в стеклах отражается пламя позади нас. — Странное он выбрал место для отдыха, — замечаю я. — Кстати, я предложил ему устроиться на работу, и он согласился, — отвечает Денис, с остервенением кликая мышкой. — Работу? — переспрашиваю я, подумав, что ослышался. — Помнишь, мы летом планировали внедрить кого-нибудь из наших в корпорацию Шакалова? Недавно я нашел в газете объявление о том, что им нужен охранник и Рем прошел собеседование настолько хорошо, что с завтрашнего дня его берут личным телохранителем этого негодяя. Поверить не могу, что Денис провернул такую хитрую схему за моей спиной. Мы и вправду хотели поиграть с ним в шпионские игры и выяснить, какие планы относительно нашего города вынашивает отец Шакалова, но это было так давно и воспринималось не всерьез, как шутка. План Дениса не укладывается у меня в голове. Это просто безумие какое-то! — А с чего ты решил, что этому итальянцу можно доверять? — спрашиваю, выдержав паузу, чтобы он не подумал, будто я иду на попятную. Мастер перебегает по мосту, выбирается через тоннель на улицу, оглядывается по сторонам. Перед ним лежит упавший строительный кран. Дорога начинает уходить из-под ног так быстро, что он бежит, но стоит на месте. — Ты ведь безоговорочно доверяешь этому французу, — говорит Денис, и я с ужасом понимаю, что он вынашивал эту фразу долго, а за ней следует внезапное продолжение. — Про тебя уже слухи пошли. — Какие еще слухи? Высотные здания с обеих сторон складываются пополам, рассыпаются в облака из пыли. — Самые разные, — отстраненно отвечает Денис. — Вас часто видят вместе. Говорят, он тебя соблазнил, а ты поддался. — Что за чушь! — взрываюсь я. — И ты в это веришь? Денис вздыхает и откидывается в кресле, не поставив игру на паузу. Мне кажется, он не оборачивается, потому что боится понять — да, это правда. Все так. — Я надеюсь, это ложь, — твердо заявляет он. — В противном случае... Он осекается, не договорив. Мастер снов стоит на месте и теряет равновесие, когда все вокруг него начинает скатываться вниз. Его тело как тряпичная кукла скользит по асфальту вместе с обломками зданий, рекламными билбордами, мусором... еще чуть-чуть и начнется свободное падение. Это конец. — Мне просто любопытно узнать твою логику, — внутри меня все горит, когда я обращаюсь к нему. — Вот ты с таким нетерпением ждешь Неделю мод, а ты вообще в курсе, что многие дизайнеры имеют нетрадиционную ориентацию? Представь, ты встретишь кого-нибудь из них — всемирно известного, уважаемого — на улице. Ты подашь ему руку? — Еще чего! Нет, конечно! Дениса так разозлил мой вопрос, что он забыл про игру и, наконец, повернулся ко мне. Этого Дениса — ожесточенного до пульсирующей жилки на лбу — я еще не знал и, если честно, не могу разглядеть в этом озверевшем лице прежнего Дениса, с которым еще недавно дружил. — Объясни, почему? Раз уж наша встреча должна закончиться плохо, терять мне особо нечего. — Вот уж не знаю! — окончательно выходит из себя Денис и смотрит на меня с отвращением. — Тут масса причин! Но главная причина — они больные извращенцы и любить их не за что! Игра со страшным звуком, похожим на минорный аккорд неисправного органа, заканчивается. Мастер погибает, падая в темную воронку. Какое-то время его тело летит над согнутыми улицами, потом изображение на экране медленно темнеет. Наш герой снова появляется на главной площади. Ему дают новый шанс. От этого становится жутко, потому что Денис не может также перезагрузиться и вернуться прежним. Он сидит сейчас напротив меня, уставившись невидящим взглядом в стенку. Если кто-то из нас скажет еще хоть слово, комната сдетонирует и взорвется. — Мне пора, — говорю. — Я поеду. Начинаю не спеша натягивать куртку. Денис даже не шелохнулся. Так и сидит, не обращая на меня никакого внимания. Точно не зная, как правильно с ним попрощаться — молча уйти или все-таки бросить спичку, чтобы он вспылил напоследок — я выбираю что-то среднее. Подхожу и молча протягиваю руку. Он смотрит на нее и равнодушно отпускает: «Это лишнее. Давай вали». 21:35 Обратная дорога тянется бесконечно долго. При этом я почти бегу и не контролирую учащенный вдох-выдох. Мороз вперемешку с крепким табачным дымом обжигает легкие. Огромный мир со всех сторон сжимается. Чем ближе я к центру, тем глубже отдаюсь этому ощущению — Вселенная сокращается, чтобы замкнуться в одной точке. Ноги сами ведут меня туда. Моя прежняя жизнь похожа на повторяющийся изо дня в день сон. Плохой сон. Итальянец прав — выйти из игры, в которой бесконечно умираешь, можно только, если заставишь себя однажды проснуться. Последним автобусом я возвращаюсь с окраин города. Так возвращаются, побродив в темноте, к самой сути. Мое место — то самое, где хочется остаться насовсем — определено теперь с такой четкостью, словно его подсветил луч ослепительной яркости. Мне все равно, что думает по этому поводу Денис и кто-либо еще. Я в покое, я знаю свое место. Еще чуть-чуть, несколько безликих кварталов, и круг замкнется окончательно. По городу могут ходить самые разные слухи. Пусть так. Главное, чтобы мы ходили по этому городу вместе. Как же долго длится мой обратный путь! Так долго, что время как будто истекает. Я с волнением жду следующего поворота. Автобус останавливается у остановки «Гостиница Россия» и весь мир, убывая до размеров моего микрокосмоса, замирает вместе с ним. Вокруг этого невзрачного здания остается сплошная пустота. Все главное сосредоточено здесь, и мне остается только занять свое место, чтобы еще тверже в этом убедиться. Париж стоит возле стойки ресепшн. Ровно там, где я впервые его увидел. Никого не замечая вокруг, глядя только на него, преодолеваю последнюю дистанцию, разделяющую нас. Мое место отныне — рядом с ним. Я кидаюсь к нему и повторяю несколько раз: «Мне нужно выбраться из этого города!», «Нам нужно выбраться из этого города вместе!».