ПАРИЖ
14 декабря 2017 года
20:43 Бывает же все настолько превосходно, что и не веришь своему счастью, просто целиком растворяешься в моменте. Я сижу с Кириллом в его комнате и улыбка начинает появляться сама по себе, когда вижу, как он переживает — сегодня его сестра станет гостем популярного британского «Шоу Грэма Нортона». Кирилл находит в интернете прямую трансляцию Би-би-си и поворачивается ко мне: «Через пять минут начнется». — Все будет хорошо, — говорю и дружески бью его кулаком в плечо. — Не переживай. Сегодня я рассказал Кириллу о планах бизнесмена Олега Шакалова ликвидировать город и создать на его месте военный полигон. О том, что решающую подпись поставила Ольга Юрьевна, его мать, я умолчал. Он и без меня, наверное, догадался. Трудно представить, что теперь творится у него на душе. С одной стороны, Кирилл мечтает уехать отсюда, но бросить сестру в таком положении не может, а тут еще Ольга Юрьевна на него давит, узнав о том, что ее сын не отходил от моей больничной койки весь месяц. Улетая в Англию на шоу, Таня поделилась со мной секретом: «Пока ты спал, мама запретила ему приближаться к тебе, но Кирилл, разумеется, ослушался». Вся эта дилемма усложнялась тем, что Ольга Юрьевна, ополчившись на нашу дружбу, до сих пор не знала — настоящая беда стучится в ее семью с другой стороны. Поэтому мы поддержали решение Тани открыться в «Шоу Грэма Нортона», а сегодня договорились с Кириллом, что посвятим его сестру в планы Шакалова, как только она вернется. Таня теперь сильная, должна справиться. И мы вместе будем бороться. Так забавно, что она сказала «пока ты спал». Я обычно всегда вижу сны. Даже, если засыпаю на пять минут. Здесь же получилось иначе — мне кажется, что я умер тогда, но не до конца. Как будто толком не определился в своих намерениях и угодил в пограничную зону. Помню, как закрыл глаза в машине скорой помощи и открыл уже спустя две недели. Между этим было лишь ощущение свободного полета и неопределенности. Раньше, когда я представлял себе кому, мне казалось, она похожа на инертное блуждание в темноте, но ничего подобного не было. В моем случае тело просто неожиданно перенеслось на две недели вперед и стало точно не моим совсем (я до сих пор к нему привыкаю). Даже не знаю, что я почувствовал — удивился, расстроился или обрадовался — обнаружив в момент пробуждения подле себя не Кирилла. В ту ночь в палате дежурил Лондон: «Ты будильник что ли забыл поставить, балда?» — ворчливо произнес он, потирая глаза. — Ого, ты ведь еще новую рекламу не видел, — говорит Кирилл, прибавляя громкость. В эфире Би-би-си уже идет обратный отсчет до начала «Шоу Грэма Нортона», а пока начинается рекламный блок. Я неожиданно узнаю песню «Une belle histoire», от которой просто без ума, а в герое ролика нашего Максима. Ночь, медленно падает снег. Он спускается с подножки поезда на вокзале Воркуты. На нем двубортый светло-коричневый пиджак из новой коллекции Dior. Крупным планом нам показывают его лицо — он оглядывает станцию и замечает девушку, которая идет по платформе. Ничего себе! Это Москва в черном ретро-платье от Chanel. Он следует за ней. Затем в кадре люди в здании вокзала, герой старается не упустить ее из вида, налетает на других пассажиров с багажом. В замедленной съемке он уворачивается от толпы, пытаясь догнать ее, но героиня садится в машину на привокзальной площади и уезжает. Максим остается на дороге в одиночестве и с досадой смотрит ей вслед. Затем, уже днем, Максим гуляет по самой типичной улице Воркуты, окруженный серыми домами в фиолетовой куртке-рубашке от Gucci с блестящей аппликацией. Он поднимает взгляд и видит ее в окне — героиня открывает шторы, с чувством смотрит на него. Крупным планом показывают, как она кладет руку на стекло и отпускает. Уходит, оставляя теплый след на окне. Максим завороженно смотрит наверх, мимо идут обезличенные прохожие в неброской одежде. Один из них толкает его плечом. Супермаркет. Максим идет вдоль полок и видит в дальнем конце зала ее — оба в безразмерных худи от Balenciaga. Они смотрят друг на друга так, словно не виделись сотню лет, и пытаются наглядеться. Герой Максима идет к ней, оставив свою тележку. Она отводит взгляд и удаляется в другой ряд. Камера вращается вокруг него – он глядит по сторонам и не может ее найти. Максим заходит в пустой зрительный зал Дворца культуры. Свет приглушен. Она стоит на сцене в красном платье от Givenchy, и кажется, ждет именно его – вот сейчас они сблизятся. Он спешит к ней сквозь ряды и, чем быстрее сокращается расстояние между ними, тем быстрее начинает закрываться занавес с двух сторон. Герой поднимается на сцену, опасно балансируя на самом краю в лакированных ботинках, но портьера уже скрывает героиню и колышется как будто на сильном ветру. Крупный план — на его лице застывает отчаяние, но уже через мгновение появляется решимость. Он приоткрывает занавес. С той стороны струится нежный зеленый свет, падая ему на лицо. Герой щурится и всматривается. Затем он отодвигает занавес и, медленно ступая, проходит вперед. Максим на крыше многоэтажного дома в морозную зимнюю ночь — у него изо рта идет пар. Портьера, раскачиваясь на ветру, остается позади него. Нам показывают, как он смотрит куда-то вперед так, точно там творится чудо. Камера сверху пролетает над ночным городом и кружит над этой крышей. В небе переливается зеленым северное сияние. Фигуры наших героев друг напротив друга, но снова отдалены, не рядом. Она стоит к нему спиной и наблюдает за сверкающими всполохами. Оборачивается, замечает его присутствие. Он осторожно, словно боится спугнуть, идет к ней. Мы видим зрительный контакт такой силы, что понимаем – герои уже не видят ничего вокруг. Их встреча неизбежна! Он подходит к ней, берет за плечи и… они сливаются в поцелуе. Когда он открывает глаза, она уже растворилась в воздухе. Герой Максима остается на крыше один, глядя перед собой туда, где только что стояла Москва. Чары медленно отпускают его. Камера поднимается и на фоне северного сияния всплывает послание: «Красота ускользает/Прекрасное остается». И потом: «Неделя высокой моды. Воркута, Россия». Это был потрясающий ролик. Лучший из всех, что я когда-либо видел. Не успеваю толком выразить восхищение — начинается заставка шоу. Грэм Нортон выбегает к зрителям в блестящем костюме и в своей типичной, слегка жеманной и восторженной манере, обращается к зрительному залу. Грэм Нортон: Вы пришли в особенный вечер — нас почтит вниманием Лондон, получивший на днях Орден британской империи, и та, по которой скучают русские олигархи, живущие в районе Итон-сквер, — да, это Москва. Какой же сегодня замечательный выпуск! К нам еще заглянет особый секретный гость, а в конце нас ждет выступление Мадонны, которая выпускает новый альбом. А сейчас… Он прошел путь от римского бастиона до обаятельной столицы Великобритании – встречайте, Лондон! Лондон появляется в студии, бодро выходя из-за кулис, раздаются овации. Он подстрижен короче, чем обычно, и оттого выглядит теперь еще моложе, совсем мальчишка. Ведущий жмет ему руку, осматривает его идеально приталенный смокинг и провожает до красного дивана для гостей. Нам показывают плакаты в зале — на них фигуры Лондона, вырезанные из журналов, окружены сердечками и признаниями в любви. Надо будет потом его подразнить на этот счет. Грэм Нортон: Она светится, как кремлевская звезда, и с ней лучше не шутить, но мы все же попробуем – сегодня с нами Москва! Москва держится скромно и одета не так вычурно — правда, ради шоу она сделала завивку и накрасилась ярче обычного. Она сдержанно обнимает Грэма Нортона и присаживается рядом с Лондоном, явно чувствуя себя не в своей тарелке. Ведущий жестами пытается угомонить зрителей в зале. Грэм Нортон (манерно помахивая рукой возле лица, словно ему вдруг стало душно): Я очень взволнован. Спасибо, что пришли. Лондон: Спасибо, что позвал. Грэм Нортон: Вы за несколько недель затмили всех звезд шоу-бизнеса, и я, признаться, от этого в полном восторге. Теперь мы можем поболтать с вами вместо того, чтобы выслушивать их бесконечное нытье про новый фильм или супер хит. Только не говорите об этом Мадонне, которая скоро появится здесь. Москва: Это останется между нами, Грэм. Грэм Нортон (обращаясь к Лондону): Мы были в шоке, когда месяц назад в Time вышло твое сенсационное интервью. Из него мы узнали о том, что среди нас живут люди, имеющие сверхъестественную связь с городами. Мне кажется, мир до сих пор не может оправиться. Скажи, что тебя подтолкнуло открыто заявить об этом? Лондон: Ты сказал «сверхъестественную связь», но это абсолютно естественно, Грэм. Не думай, что я цепляюсь к словам, но… Грэм Нортон: Эта твоя врожденная педантичность, я знаю. Лондон: Пришлось об этом открыто заявить, ведь нам угрожала опасность. Грэм Нортон: Да, эти терки с военными и спецслужбами. (Прикладывает руку к губам и говорит шепотом.) Этих ребят даже наш премьер-министр боится. Лондон: Мы больше не хотим бояться и прятаться не собираемся. Не мне тебе объяснять, Грэм, зачем нужна эта открытость и видимость. Грэм Нортон (обращаясь к Москве): Как, кстати, отреагировали в России? Там ведь чуть ли не каждый второй спецагент. Москва: Это, скорее, устаревшие стереотипы. В России, как и во всем мире, вынуждены… принять эту данность. Мне действительно в какой-то степени стало легче, но я не нуждалась в славе, которая на нас так внезапно свалилась. Да, мы чем-то отличаемся от остальных, в этих отличиях есть свои плюсы и минусы, но это был не наш выбор. И это не определяющая черта моей личности, из-за которой меня стоит любить или ненавидеть. По правде говоря, вся эта шумиха лишь огорчает. Я хочу, чтобы ко мне относились просто — как к обычному человеку. Вот и все. Грэм Нортон: Таблоиды пишут про твой роман с Мюнхеном. На этой фотографии вы вместе сидите в кафе… (Демонстрирует на экране размытую фотографию.) Москва: Все сложнее, чем вы думаете. Папарацци не фиксируют истинное положение дел, Грэм. Грэм Нортон: Ты говоришь про стереотипы, но все же теперь я знаю, кого винить в том, что меня вечно донимают эти проклятые дожди. Видите, он улыбается? (Кивает в сторону Лондона.) Но, судя по погоде, на душе у него скверно. О чем ты переживаешь? Лондон: Последние три месяца мы много работаем — стараемся, чтобы Неделя высокой моды прошла в России на должном уровне, и я переживаю, Грэм. Грэм Нортон: Нам сказали, что за этой историей стоит лично Париж. Как он поживает? Слышал, ему нездоровилось? Лондон: Накануне его выписали из больницы. С ним все в порядке. Грэм Нортон: Что ж, это отличные новости. А теперь пришло время встретить нашего секретного гостя, чье имя до некоторых пор было никому неизвестно. Теперь же она вдохновляет Карла Лагерфельда, став его музой. Впервые на публике та самая Воркута! Я даже не сразу ее узнал — коротко стриженные волосы Тани выкрашены в пепельный и уложены гелем аккуратными проборами, глаза густо подведены, на скулах россыпь сиреневых блесток. На высоких каблуках и в облегающем платье она выглядит совсем как топ-модель с внешностью унисекс. Таня изумленно оглядывает зрительный зал и наверняка краснеет, когда Грэм Нортон падает перед ней на колени — выбеленное пудрой лицо придает ей холодную бледность и выгодно скрывает признаки смущения. Грэм Нортон: Нам сказали, ты не такая древняя, как эти двое. Таня (подсаживаясь на диван к Лондону и Москве): Мне семнадцать. Грэм Нортон: Ого! У тебя все только начинается! (Зрители аплодируют.) Если твои одноклассники нас смотрят, у них, наверное, челюсть отвисла и это неплохое начало. Ты ведь не только принимаешь Неделю мод — на прошлой неделе Нетфликс выкупил у японцев права на экранизацию аниме «Полярная ночь». Это история двух молодых людей отсылает нас к классическому сюжету Шекспира — два молодых человека из непохожих до крайности семей чудом полюбили друг друга. И все это происходит в твоем городе! Скажи, ты была готова к такой бешеной популярности? Таня (едва заметно опуская взгляд): Я долгое время переживала из-за своей внешности. Город, в котором я живу, тоже… странный и далек от идеала. Можно сказать, это была наша общая, взаимная закомплексованность — его и моя. Но знакомство с ребятами и поддержка Карла убедили меня в том, что нестандартная красота может вдохновить многих девушек быть собой — такими, какие они есть. Грэм Нортон: Скажу по секрету — ты даже меня вдохновила. Правда! А как тебя нашел Карл? (С искренним интересом подаваясь вперед.) Насколько я знаю, увидев твои фотографии, он переосмыслил свою новую коллекцию, но вы еще не знакомы лично. Таня: Да, я рассчитываю, что он приедет в мой город в январе. Грэм Нортон: А как ты думаешь — приедет ли Мадонна? Кстати, у нас есть возможность спросить ее. Ведь сегодня она с нами! Мадонна выходит под мотив «Hung Up» и, картинно уперев руку в бок, с пристрастием оглядывает студию еще до того, как к ней подбегает Грэм Нортон. Он целует ее и провожает к дивану. Мадонна (хмурится и возмущенно обращается к ведущему): Ты обещал, что здесь будет Иерусалим. Грэм Нортон: Мы знаем — ты одержима этим молодым человеком. Но что-то он не торопится появляться на публике. Мне вот любопытно, он араб или иудей. Мадонна: О, перестань! Давай не будем вмешивать сюда политику. Разве это имеет значение? Он, наверняка, обрезан. Пока это все, что мы знаем. Лондон: Мы, пожалуй, пойдем. (Дурачится — делает вид, что уходит, но быстро возвращается.) Грэм Нортон (обращаясь к Мадонне): Ты собираешься приехать в Воркуту? Мадонна (оценивающе разглядывая Таню): Она милая. Чем-то напоминает меня в эпоху «True Blue» — помнишь, короткую стрижку под мальчика, выкрашенную в блонд? Грэм Нортон: Эта девочка еще не родилась в те годы — не пытайся, Мадонна. Скажи нам, так ты приедешь? Мадонна: Вы же знаете — у меня есть одно условие. Грэм Нортон: Там должен присутствовать Иерусалим, ведь так? Мадонна (хитро щурится в камеру): Он должен сопровождать меня. Грэм Нортон: Будем надеяться, он услышит твое приглашение. Это Мадонна! Сейчас она споет для нас. Кирилл резко опускает крышку ноутбука. Не уверен, что шоу в полной мере оправдало его ожидания. Он, подумав немного, испуганно смотрит в мою сторону: «Все ведь не так плохо, как мне кажется?». Я говорю, что Таня держалась великолепно, очень уверенно — это восхищает, учитывая, что еще недавно она краснела и смущалась даже без веского повода. Кирилл малость успокоился, но не спешит радоваться за сестру. Программа шла в записи. В последний раз, когда Таня нам звонила, они выезжали со студии в аэропорт. У нее тоже остались смешанные чувства, но иного рода. «Чувствую себя самозванкой, — заявила она, когда я уточнил причину смятения и Кирилл поставил на громкую связь. — Не понимаю, почему все так восхищаются». Я обещал, что объясню ей, когда она вернется, а Лондон, вырвав у Тани телефон начал паясничать: «Эй, я хочу позвать тебя на свидание. Ты ведь не откажешь рыцарю-командору?». Кирилл помрачнел и, когда я положил трубку, с необычайно серьезным видом спросил: «Между вами что-то есть или это он так прикалывается?». Возникшая ревность стала неожиданностью для нас обоих — вы бы видели, как он начал переживать. Мне сразу же захотелось его обнять и успокоить. «Это ведь Лондон, — ответил я, едва сдерживая волнение. — Никогда не воспринимай его речи всерьез». Тема была закрыта, но Кирилла мой ответ, судя по всему, недостаточно убедил. Мы читаем реакцию блогеров на шоу. Многие считают, что Москва вела себя чересчур вызывающе, Воркута, похоже, скоро станет кумиром для нескладных подростков, а из фрагмента, на котором Лондон закатывает глаза, уже наделали гиф-мемы на все случаи жизни. Потом Кирилл просматривает заголовки в духе «Лиссабон принял участие в открытии музыкального фестиваля», «”Comic-Con” анонсировал участие Нью-Йорка и Сеула в летней конвенции», «Фронтмен калифорнийской инди-группы публично признался: “Я — Сан-Франциско и горжусь этим”». Смотрю на часы и понимаю, что отведенное нам время давно истекло — скоро с работы вернется Ольга Юрьевна. Кирилл смотрит с плохо скрываемым сожалением, когда я встаю с дивана: «Поздно, пойду к себе». Он говорит, что проводит меня до гостиницы, и я начинаю таять от восторга — мы не хотим расставаться. Когда Кирилл наспех натягивает поверх майки свитер, его телефон, поставленный на беззвучный, начинает вибрировать. Все также торопливо и небрежно отвечает, но в какой-то момент в ужасе останавливается и смотрит на меня. Я даже отсюда слышу, как Таня плачет в трубку. Подхожу к нему, чтобы понять, в чем дело. Кирилл ставит на громкую связь. — Их дом подожгли, — раздается голос Тани, захлебываясь в слезах. — Сейчас его потушили, но эти ублюдки там все изрисовали мерзкими словами. — Где он сейчас? — спрашивает Кирилл. — Он едет к ним, — ревет Таня, связь начинает прерываться. — Куда едет? — повышая тон, спрашивает Кирилл. — В промзону, наверное. Не знаю, его телефон недоступен. Я просила, чтобы он этого не делал. Найди его, умоляю! Кирилл потрясен и на какое-то время отстраняется, о чем-то думает. Я спрашиваю, про кого она говорила. — Исмаил, друг Тани, в беде, — Кирилл решительно идет к рабочему столу, открывает ящик и достает оттуда кастет. — Прости, я не смогу тебя проводить. — Ты шутишь что-ли? — спрашиваю, преградив ему путь в прихожую. — Я поеду с тобой. — Нет, — Кирилл хватает меня за плечи. — Ты не понимаешь, насколько все там серьезно. — Именно поэтому я поеду с тобой, — резко отвечаю, глядя ему прямо в глаза. Тянущая тишина, отмеченная каким-то просветленным прозрением и… Боже, вот он этот момент. Я представлял себе его иначе, но мы оба понимаем — сейчас. Наши лица сближаются. Мы закрываем глаза и все становится осязаемо-чувственным. Губы соприкасаются, в животе начинает приятно покалывать. Его волнующий запах, его теплое дыхание — истома наполняет мышцы, кончики пальцев пульсируют. Я целиком хочу ощутить все, что с ним связано. Ладони Кирилла плавно скользят с моих плеч вверх к шее, а потом к голове. Осторожно сомкнув руки за его спиной, медленно прижимаю… ближе к себе. Мне кажется, еще чуть-чуть и я потеряю сознание. Он отстраняется. Мы смотрим друг на друга так, словно нам только что доверили величайший в мире секрет. И он запечатан отныне внутри нас. 21:47 В темной прихожей перед тем как выйти из квартиры, я снова целую его. Уже смело, по-настоящему. Никто из нас не знает, чем все закончится, но мы принимаем вызов. Мне до смерти страшно за него, но прямо сейчас важны лишь: биение сердца, резкий вдох, солоноватый вкус, выдох, теплая кожа, его руки, эйфория. Когда свет на кухне неожиданно включается, Кирилл отталкивает меня, но уже поздно — к нам выходит Ольга Юрьевна. Вечер оказался столь насыщенным на события, что мы не слышали, как она вернулась домой. Ее лицо искажено — с отвращением и болью она смотрит на сына, даже не замечая меня. Кирилл тяжело дышит, нервно сглатывает, низко опускает голову и старается не встретиться с ней взглядом. Вдребезги! Стеклянные стакан, который Ольга Юрьевна держала в руках, летит в стенку, возле которой мы стоим. Непроизвольно прикрываем голову, нагнувшись. Вода с осколками разлетаются в разные стороны. — Мне за тебя страшно, — негромко произносит Ольга Юрьевна в звенящей тишине, обращаясь к сыну с презрением. Хочу ей ответить, но прежде, чем я подбираю слова, говорить начинает Кирилл. — А я вот, знаешь, не уверен в том, что тебе страшно за меня, — с неизвестно откуда взявшейся твердостью отвечает он, выпрямившись, и прикрывает меня спиной. — Ты боишься за себя. И это даже не страх, что я испорчу твою репутацию. Нет, тут другое. Вот скажи мне, мама, когда ты узнала о том, что город может воплотиться в человека, о чем ты подумала? Разве это не открыло тебе глаза? Она молчит. Я слышу, как работает холодильник, собака лает на улице. Ольга Юрьевна смотрит на Кирилла все с тем же брезгливым выражением, казалось бы не свойственным ни одной матери, когда речь идет о ее ребенке. Только теперь в этот облик проникает еще и страх. Я отчетливо это вижу — она не ожидала, что он посмеет оспорить ее право на жесткую реакцию. — Не понимаю, о чем ты, — железным тоном парирует Ольга Юрьевна, изо всех сил вглядываясь в темный уголок прихожей, в лицо Кирилла — стараясь, по всей видимости, узнать в нем своего прежнего сына. — О стереотипах, мама, — невозмутимо продолжает Кирилл, наступив подошвой ботинка на хрустнувшие осколки. — Города, в которых мы живем — они, как люди. Это живые организмы! Они не могут и не обязаны соответствовать нашим ожиданиям. Ты считала, что Париж — это круассаны и Эйфелева башня? Ты обманулась — он сложнее, многограннее, как многие из нас он сомневается и мечется в поисках себя. Именно это делает его настоящим, — заявляет Кирилл и, забрав ключи, пропускает меня к выходу, а потом оборачивается и продолжает, обращаясь к побледневшей матери. — Помнишь, ты переживала, когда узнала, что у нас пройдет Неделя мод? Я-то думал, ты радоваться будешь. А потом до меня дошло — а с чего ей, собственно, радоваться, если это рушит ее стройную концепцию мира — ту, в которой наш город вынужден влачить жалкое существование? Конечно, ведь это всеми забытая Воркута! Ей, понимаете ли, так положено. Тебе проще прикрыться этими предрассудками, заезженными клише из серии «ебеня», и это меня бесит! — в какой-то момент он срывается на крик, но быстро берет себя в руки. — Говоришь, тебе страшно? Да, мама, страшно представить, насколько многолик мир за пределами нашего города, ведь так легко жить обобщениями. Ты боишься усложнять, у тебя все чинно и по полочкам, но это мнимый порядок! — Кирилл подходит к ней и смотрит прямо, говорит уверенно. — Как здорово, что в моем воспитании произошел сбой — я, в отличие от тебя, не хочу упрощать. Я хочу сомневаться и буду сознательно себя ломать и строить заново столько раз, сколько потребуется, потому что я живой и это нормально. Ольга Юрьевна, испуганно выкатив глаза, держится рукой за дверной косяк. Она не была готова к тому, что получит сокрушительный отпор и, кажется, ей поплохело. Уже закрывая за собой, Кирилл снова обращается к ней, приоткрыв дверь. — Кстати, найди в интернете «Шоу Грэма Нортона», которое вышло в эфир сегодня, — говорит он. — Вот тебе наглядный пример того, к чему может привести поверхностный взгляд. Считаешь Воркуту идеальным полигоном для военных? Ну, так знай, что ты собственноручно убиваешь тем самым свою дочь, ведь так сложно увидеть в этом странном вымирающем городе лицо девочки, которая мечтает о лучшей доле. Той девочки, которую ты любишь, я надеюсь. Кирилл закрывает на ключ и вздыхает, опустив лоб на дверь.