Lunar Blood

Ноты, окутанные теплым пламенем догорающей свечи, лежали на закрытом черном рояле. В этот одинокий вечер музыка и лунный свет в танце созвездий составят ей компанию. Отдавая предпочтение классицизму или же сентиментализму, где ночь — олицетворение зла, Фредерика не считала ее жестокой и холодной. Ночью душа открывает истинные черты, а из самых темных закоулков начинает мерцать свет. Это время, когда можно думать обо всем, мечтать и созерцать природу, нетронутую суетой дня. В дыхании ночи призраки прошлого напоминают о себе, а после стираются в пыль, лирические грезы ласкают слух. Ноктюрн Es-dur, op. 9 №2. Триумф победы света над тьмой. С последнего разговора Тома и Драко прошла почти неделя, и за это время Слизерин потерял много очков из-за провалов своего, казалось бы, лучшего ученика. Малфой успел испортить не одно зелье, чем очень разозлил профессора Снейпа, его несобранность на уроках приводила к применению заклинаний по отношению к другим ученикам. Когда терпение Северуса кончилось, он заставил Драко натирать котлы. Конечно, Малфою это не нравилось, и по этому поводу высказался даже Люциус. Сказал, что, вот, уже шестой курс, а его сын все никак не возьмется за учебу всерьез. Семье нужен достойный наследник, а не бестолковый неудачник, который не может превзойти даже грязнокровку. Так Люциус отзывался о Гермионе только в присутствии сына, в высшем обществе он подбирал более приемлемые слова. — Эй, Фран, — Рон окликнул девушку, сидевшую у дерева на внутреннем дворе. Он возвращался к себе в комнату после квиддича и как раз заметил Фран. — Ты идешь на обед? — Да, конечно, — радостно ответила она. — А почему ты один? Где Гарри? Рон рассказал ей, что во время игры Гарри повздорил с Драко из-за какого-то пустяка, ну, а после они оба столкнулись, когда пытались поймать золотой снитч. Гарри был в порядке, лишь небольшие ссадины, а вот Драко сломал руку, и его отправили к мадам Помфри. Рон спросил Фредерику, пойдет ли она к Драко, на что та ответила: «Возможно». Ее ответ немного смутил Рона, но тем не менее он продолжил рассказывать ей, как прошла игра. Из троих друзей Фран смогла поладить только с ним. Их полные противоположностей характеры идеально подходили друг другу. Рону нужен был слушатель, а Фран — рассказчик. Иногда им удавалось побыть в библиотеке и вместе делать задания, но это было так редко, что им пришлось договариваться о встрече, когда у обоих было свободное время по вечерам. Два дня в неделю, но и этого было предостаточно. Ближе к вечеру Фредерика решилась пойти к Дамблдору. Волшебница уже знала, что дельных советов от профессора не получить, но кое-что узнать все-таки можно. — Какая приятная встреча, Фредерика, проходите, — приветливо сказал Альбус, но немного отвлеченно, потому что его мысли были заняты чем-то своим. — Если хотите, то угощайтесь. Лимонные дольки на столе. — Спасибо, но я откажусь, — она подошла к его столу, где лежали книги, написанные на языке древних рун. Наверно, в другой раз она бы и попросила Дамблдора одолжить ей их на время, но не сегодня. — Профессор, ведь никто не может обрести бессмертие, так почему Том так одержим своей идеей? — Нелегкий разговор нам предстоит, но я постараюсь… Он рассказал ей о древнем пророчестве, что если собрать три крови непростительных заклинаний, то можно обмануть смерть. В приюте помимо Реддла был еще один одаренный мальчик с силой подчинения. Он слишком рано осознал свои силы и применял Империус на каждом ребенке, который отказываться выполнять его просьбы. Уже тогда маленький Том знал об этом пророчестве и решил, что он тот единственный, кому оно предназначено. Он убил его. Отравил. У него уже было две крови, осталось найти последнюю. Шли годы, но носителя Круциатоса не было. За это время Том понял, что кровь сильнее, когда носитель преисполнен собственным даром. Сломлен им. — И вот, уже на последнем курсе он встретил тебя. Ты станешь последней, — тихо произнес Дамблдор. — Конечно, я не должен так говорить, но ты прекрасно понимаешь, к чему я веду. — Вы знали об этом и все равно привезли меня сюда? — без дрожи в голосе Фредерика спросила его, глядя прямо в глаза. Так холодно и спокойно. — Да, но это всего лишь легенда… — Которую рассказывают нам еще в детстве, — перебила его Фран. — Мне тоже об этом известно. Только вот не пойму, кто мог придумать это нелепое пророчество, ведь никому не дано жить вечно. Пустая трата времени и напрасные жертвы, не так ли, профессор? — Вашей жизни ничего не угрожает, прошу, поверьте мне, — сейчас Дамблдор сказал правду, но это больше походило на нелепое оправдание. — Я пытался помочь ему, заставить забыть об этой идее, но безуспешно. Он стал все сильнее увлекаться темной магией, и в этом не было ничего страшного, до этих пор. Вы похожи, и именно поэтому я настоял, чтобы Вы учились здесь. — Я могла бы доучиться эти два года в Махотокоро, а не в Хогвартсе, — с горькой обидой в голосе прошептала Фран. — Разве я когда-то имела для Вас значение.? — Я рассчитывал, что Вы закончите это безумие. Только Вам это под силу, и больше никому… — Возможно, после того, что случится, меня исключат или же отправят в Азкабан. Со мной часто обращались, как с инструментом, будто я орудие, у которого нет собственной воли, ведь оно способно лишь делать то, что захочет его владелец. Я привыкла, и я прощаю Вам это, но я никогда не прощу Вам одного… — смахнув единственную слезу, она все же закончила эту фразу. — Смерть Полумны Лавгуд.

***

Только после ужина Фредерика вспомнила о Драко. Неторопливо она отправилась в больничное крыло, а по пути представляла всевозможные варианты предстоящих диалогов. Очень трудно понять, что думает другой человек, которого, как кажется, хорошо знаешь, но два человека, стремящиеся по-настоящему понять друг друга, должны быть полны противоречий. Фран открыла дверь, встретила уже уходившую мадам Помфри и поняла, что ей повезло, потому что Драко был единственным пациентом, и это означало, что никто не сможет помешать их разговору. Она тихо подошла к нему и села на край кровати. В голову лезли весьма дурные мысли, а слова не могли вырваться наружу. Лишь неловкое молчание и взгляд украдкой. Как вдруг он прижал свой палец к ее губам, когда услышал чьи-то шаги. Это были его родители. Фран почти отстранилась от Драко, но он схватил ее за руку и не стал отпускать. Он хотел, чтобы они все знали. Чтобы увидели и больше ни о чем не спрашивали. Фредерика не успела даже подумать о последствиях и слепо доверилась его действиям. Он поцеловал ее, но это было не так, как на Рождество. Быстрый и небрежный поцелуй, от которого горят губы, и в глазах появляется блеск. Это чувство, когда есть лишь мгновение, что казалось вечностью, но ему было суждено закончиться. Нарцисса сказала, что они зайдут немного позже, и закрыла дверь. Люциусу это не нравилось, но теперь он не мог отказаться от своего решения. Он ведь пообещал защитить его, своего единственного сына. — Ты ведь специально меня не отпустил? — шепотом спросила Фран. — Почему ты раньше не сказала мне? — Драко достал ее кольцо, требуя объяснений. — Это правда твой крестраж? — Да. И еще кое-что… Оно сделано из серебра… серебряной крови… моей крови, перестань так смотреть на меня! Кстати, как твоя рука? — В этом мире есть еще хоть что-то, чего я о тебе не знаю?! — Думаю да, — робко ответила Фредерика. — Тебе было больно? — Драко понял, что этот вопрос смутил Фран, но он хотел услышать правду. — Разделить душу? — Нет. Я не боюсь боли, и послушай… Возможно скоро все изменится, и я стану твоим врагом. — Что ты такое говоришь?! — Драко обнял рыдающую девушку, крепко заключив в свои объятия. У него было достаточно поводов, чтобы злиться на нее, чтобы никогда больше с ней не разговаривать да и просто забыть. Он не мог. Его любовь была сильнее, чем ее ложь. — Ради чего все это? — Даже я этого не знаю… — Ты можешь мне довериться. — Все-таки они ошибаются, когда говорят, что у тебя нет сердца, — едва слышно прозвучали ее слова. — И поверь мне, оно намного больше и благороднее моего. Фредерика нежно поцеловала Драко в лоб и ушла, оставив его наедине со своими мыслями. Ее прикосновение от холодных губ отдалось дрожью по всему телу, невольно взбудоражив разум. Драко не понимал, почему она готова отказаться от всего, почему хранит секреты, от которых страдает не только ее сердце, почему в ее душе бескрайний океан, в котором она сама же тонет. Ему тоже было больно. И вряд ли кто-нибудь в это поверил, если бы увидел принца Слизерина в слезах. Драко думал о ней, о словах отца и просьбе матери, судорожно сжимая это проклятое кольцо. Он вспомнил письмо в конверте и слова, значение которых было неясно до этого дня. Преисполненная гордости и решимости Фредерика ступала во тьму. Как однажды и сказала Нарцисса.

***

Вдох. Первое касание клавиш. Стоит лишь немного приоткрыть душу инструменту, как музыка просочится внутрь. Тонкие фарфоровые пальцы всегда прохладные, но их касания легкие и невесомые. Для Фран перебирать ноты, значит задеть струны чего-то сокровенного и хрупкого, но невероятно прочного — эфемерной нити собственной души. — Вы даже не смотрите на клавиши, — удивленно сказал Люциус. Он пришел в музыкальную комнату по просьбе юной волшебницы, но никак не ожидал увидеть ее, играющую на фортепиано. — Не обязательно видеть, чтобы играть, — ответила она. — Руки и сердце сделают все сами. — Позвольте, — произнес он и сел рядом с ней. В игре в четыре руки зазвучали четыре норвежских танца, Ор.35. Музыка — это искусство создания гармонии из пустых, совершенно бездушных клавиш. — Я презираю маглов, но к музыке не равнодушен. Вот только без Ваших упреков, прошу. Фортепиано кажется глухим и непостижимым, но в умелых руках оно готово открыться целому миру. Как Вы. — Сравниваете меня с инструментом? Ну что ж, само собой, — недовольно возразила Фредерика. — Ведь поэтому Вы и пришли. — Тогда Вы солгали, и я простил это, — отозвался он. — Но я не могу назвать Вас предателем крови, но и признать в Вас наследницу — тоже… — Это и не нужно, — грубо сказала Фран, перебив его, и направила свою палочку в его сторону. — Сектумсемпра. Рассеченная плоть предательски кровоточила, окрашивая мраморный пол в алый цвет. Тело больше не слушало разум. Трость со звоном упала на пол, сливаясь с эхом от произнесенного заклинания. Осталось несколько минут до того, как дом Малфоев потеряет своего господина. — Вы чувствуете боль? — спросила Фран, взяв его за руку. — Нет… — ответил Люциус, стиснув зубы. — Лунная кровь не так уж и плоха… Фредерика, можно на «ты»? — Разумеется. — Скажи мне… что угодно… Скажи, что я не умираю напрасно… — Вы умираете не как гриффиндорец, и даже не как слизеринец. Первые готовы пожертвовать собой, чтобы спасти мир, а вторые способны его уничтожить ради тех, кто им дорог. — Я никогда не считал тебя убийцей, даже зная о тебе все. Темная магия не портит тебя, потому что ты подчиняешь ее себе… ты знаешь, что делаешь… все это не ради кого-то, ради самой себя… Хотел бы я в это верить, — Люциус разжал пальцы, и ослабленная рука соскользнула с черных одежд, пропитанных кровью. Глаза уже были закрыты, но он продолжал говорить о своей любимой Нарциссе, о Драко, которым он безумно гордился, хоть тот немного и не оправдывал его надежд. Монолог, пропитанный любовью, медленно утихал, как и угасало ослабленное тело. Люциус успел сказать ей, что знает о ее истинных чувствах к Драко, и попросил быть рядом с ним. Он был готов на все ради него, как и она. В этом они похожи. — Чувствуешь ли ты хоть каплю раскаяния, Фран…? Любой ответ был бы ложью, поэтому она промолчала. Не первый раз кто-то умирал у нее на руках, поэтому это чувство было таким знакомым. Умиротворение. В ее душе больше не было места таким чувствам, как раскаяние, милосердие и любовь. Лишь холодная кровь, жаждущая жертв. Осталась последняя смерть, которая положит конец ее сомнениям и страданиям, ради которой было отдано две жизни.