Всегда ли дождь приносил нежную грусть и воспоминания о рухнувших надеждах? Все ли люди не любили плохую погоду и предпочитали солнце? Это двойственные вопросы, на которые большинство людей ответит одинаково, и лишь немногие найдут в себе смелость сказать, что предпочитают как раз-таки сам дождь. Это может показаться странным, но ведь каждый любит и ценит то, что ему по нраву.
Последние уроки по защите от темных искусств давались Фредерике непросто. То и дело она упускала даже простые заклинания, уже не говоря о более серьезных. Все понимали, что ей намного проще атаковать и быть воплощением темной магии, нежели противостоять ей. Труднее всего для Фран стало одно из последних заклинаний —
Экспекто Патронум. Говорят, что далеко не все взрослые волшебники могут призвать Патронус в «боевых условиях», но на уроке все смогли это сделать, кроме нее. Одно счастливое воспоминание из прошлого способно сотворить чудо, но Фран не могла сосредоточиться на этом. Разве это возможно, когда все мысли заняты тревогой о настоящем? Она была единственной, кто не знал и не видел силы и красоты этого заклинания.
Вечерами Фредерика проводила время в своем тайном месте, наслаждаясь одиночеством и дождем. Капли, что стекают по окну, то и дело соревнуясь между собой, успокаивали по-своему. Небо заволокло полотном темных туч, а грохот эхом разнесся по всем комнатам. Фран, сидящая за очередной книгой, отложила ее и повернулась к окну, слегка приоткрыв его. Снова грохот. Капли звонко били по крыше, а запах дождя пропитывал собой каждую клеточку кожи на ее теле, каждую страницу открытой книги и всю комнату целиком. Иногда в голову приходила мысль выйти на улицу и побыть там, под этим проливным дождем.
— Так и думал, что ты здесь, — сказал Драко, закрыв дверь. — А здесь довольно холодно…
Фредерика не ответила. Лишь протянула руку, приглашая его сесть рядом и посмотреть на вечернее небо без единого просвета.
— Сколько еще невинных людей должно погибнуть? — Драко задал вопрос, на который он уже отчасти знал ответ, но хотел услышать подтверждение.
— Нисколько, только один виновный, — Фредерика схватила его за руку, одернула рукав мантии и заметила, что к запястью подходил шрам, похожий на широкую дельту реки. Всего лишь вены и артерии, их след, выжженный на белой коже. — Долго ты собирался скрывать? Это ведь Том сделал? Когда?
— Я вообще не хотел, чтобы ты знала, — он опустил голову и тихо вздохнул. — Пару дней назад. Он начал говорить о тебе, о том, что ты сделала. Я не мог просто молчать…
— Это был
Круциатос?
— Да, — негромко ответил Драко. — Но потом пришел Снейп и разогнал нас по комнатам.
— Почему ты не сказал мне раньше? Неужели твоя гордость тебе не позволяет? — с упреком спросила Фредерика, продолжая держать его за руку. Кончиками пальцев она чувствовала биение сердца через тонкое запястье. — Он мог убить тебя… Ты даже не представляешь насколько проклятые сильны. Бьюсь об заклад, он даже палочку не использовал и все равно оставил такой шрам на твоей руке. Слизеринцы. Ваша гордость, ваше желание быть сильными медленно сжирают вас изнутри, пока вы играете, пряча свои эмоции…
— Создавая видимость того, что ни в ком не нуждаешься, хоть так важна чужая рука на плече, — Драко закончил фразу за нее. — Признай, что мы похожи. Ты ведь тоже никогда не попросишь меня о помощи, только продолжишь страдать, скрывая свою боль.
— Но я рождена такой, — подтвердила Фредерика. Ее глаза цвета льда встретились с его взглядом, таким же острым и пронзительным. — Всю свою жизнь я была слишком гордой, чтобы показывать кому-либо душевный изъян, свою увечность, но для всех продолжала быть сильной. Никаких самоистязаний. Давно пора было сказать это самой себе.
— Может быть ты и проклята, но убийство — это выбор. В этом мы различны. Я бы не смог жить с этим. Скажи, а ты сможешь?
— Не забывай, что я собственными руками убила своих родителей. Я была зла. Обида, ненависть, что они были слабы и равнодушны, порыв, желание, а может и любовь к сестре, не знаю, что тогда взяло верх, — она даже не пыталась отвести взгляд, потому что из ее уст звучала правда, какой бы она ни была. — Я знаю, что при определенных обстоятельствах убить сможет каждый…
— Нет.
— Но я думала…
— Нет. Не каждый. Неужели ты не понимаешь? — с волнением спросил Драко. Ему трудно объяснить это, но его чувство справедливости и ценности человеческой жизни стояли наравне с теми, что были у Фран. Разве что достигались не столь высокой ценой.
— И это говоришь мне ты, разделяющий мнение своего отца о маглорожденных волшебниках? Они должны быть уничтожены, только чистокровные могут учиться в школе магии. Они — грязнокровки. А что насчет меня? Будь моя кровь чиста хотя бы наполовину, что тогда?! — прокричала Фредерика, захлебываясь слезами. Это был ее предел, до которого она никогда не хотела доходить. Минутная сентиментальность и была слабостью, хотя многие считали, что у нее таковой нет. — Ты бы ненавидел меня? Стал бы говорить со мной?
— Я бы пошел против воли отца.
— Что.? — сомнительно спросила Фран. Она уже была в его крепких руках, что путались в волосах и судорожно вытирали капающие слезы.
— Еще тогда, в самую первую встречу, я не знал тебя и твоего происхождения. Да, конечно, ходили слухи, но слепо верить сказанному — нельзя. Мы только встретились в коридоре, и я даже помню, что сказал тебе. Позже стал думать, как заговорить с тобой, как потом объяснять это отцу, но все обошлось, когда Дамблдор сказал, что ты из древнего рода магов. Я был рад, узнав, что ты…
— Я еще хуже, чем маглорожденные, — безразлично отозвалась Фран. — Иногда и в мою голову приходят мысли о превосходстве крови, но я совсем другая. Лунная кровь может быть у любого, пойми. Мы не решаем, какими родиться. Но эта судьба сломила как Реддла, так и меня.
— О чем ты?
— Он одержим бессмертием, а я — страданиями других, как и принятием их боли. Наша сила стала нашим собственным проклятием, нашим грехом.
— Так вот почему «проклятые». Но судьба — это не тот путь, который предопределен, но тот, что мы выбираем сами. Так говорил мой отец, и, наверно, поэтому я бы выбрал тебя, какой бы ты ни была.
— Знаю, но от этого не уйти. Не нам. Из двух всегда остается один. Считай, что это сражение. Не преступление. Я просто отстаиваю свою честь, свои идеалы, любовь и свободу. Это мой долг, и я не могу поступить иначе, — Фредерика позволила себе еще одну слабость в этот дождливый вечер, поцеловав того, ради кого она готова даже умереть. — Я люблю тебя, Драко, но мне жаль, что это не означает
'Я никогда не сделаю тебе больно'.
Фран не стала продолжать говорить о чувствах, отдав предпочтение неловкой тишине, повисшей в воздухе, ведь это так же бессмысленно, как и загадывать желание на падающую звезду. Разве после этого последует ответ? Драко, готовый вновь открыть свое сердце, снова поверил ей, снова жаждал понять ее, но это молчание было больнее всего. Он не мог сказать ей все, о чем думал, все, что так терзало душу.
«Лучше бы солгала. Сказала, что ты мне безразличен. Что мы никто друг другу и между нами абсолютно ничего. Ты бы ушел, громко хлопнув дверью, и со временем смирился бы с этим…»
«Лучше бы никогда не встречался с тобой, чтобы ты не покорила меня и не сломала мое сердце. Твоя любовь уничтожает все, что так тебе дорого, и я готов был стать следующей жертвой… но сейчас уже не уверен.»
Полные противоречий мысли вперемешку с чувствами. Их безразличность в этот миг сравнима лишь с последним ножевым ранением, после которого остается ничего, кроме как сжечь сердце и похоронить прах, как светлую память о вечном.
— Совсем забыл, — Драко прервал эту угнетающую затянувшуюся тишину, что изредка нарушалась раскатом грома и ударами капель по стеклу. — Профессор Снейп попросил тебя прийти. Я пытался узнать зачем, но он сказал, что это не мое дело. Он будет ждать тебя в кабинете, где мы обычно варим зелья.
— Да, хорошо, — ответила Фран, как ни в чем не бывало. — Нужно идти. Не хочу заставлять его ждать.
Разговор был окончен. Всем известно, что самые горькие слезы люди проливают над могилой из-за слов, которые так и не были сказаны, но ведь они и даны для того, особы скрыть свои мысли. Да, неправильно. Да, порой больно. Теперь Драко и Фредерика понимали, что их встреча, как и вся любовь, лишь случайность, которой могло бы не быть, не скажи Дамблдор, что та волшебница в двадцать седьмом поколении. Они оба страдали от собственных идеалов и поступков и были разочарованы, когда не оправдали ожиданий, но отпустить друг друга, казалось бы, невозможно. Никто не примет их, не сможет жить с их грехами, кроме них самих. Так и получилась любовь и ненависть в одном флаконе с горьким привкусом отчаяния и сладким послевкусием нежности.
Тонкий лунный свет пробежался по книжным полкам, как острие, вонзаясь в пыльные корешки, а после просачиваясь куда-то в глубины вечных историй…
…пока часы не пробили девять.
Уже издалека чувствовался плотный, весьма тягучий, смолистый запах. Фран представила ночную, уходящую вдаль леса тропу со стелющимся туманом, уханьем сов и волнующим ожиданием чего-то волшебного. Аромат исходил от разнотравья, из которого профессор уже готовил отвар. От бальзамических запахов лесных цветов, коры, хвои в душе наступал покой и становилось тепло. По некоторым ингредиентам, разложенным на столе, Фран поняла, что ей придется приготовить Мерцающий раствор. Ничего сложного в этом нет, один из простейших эликсиров, но почему именно он, девушка не понимала. На все вопросы, заданные профессору, она так и не получила ответа.
— Через одиннадцать минут добавьте экстракт грибов
Poromycena Manipularis и пыльцу эпифиллума.
— А потом снять с огня, положить молотое перо грифона, а когда приобретет прозрачный цвет, примерно через три минуты, кинуть измельченные плоды бадьяна, — закончила за него Фран, продолжая следить за кипением дождевой воды. — Я знаю это, профессор, но я ведь здесь не ради зелья, которое готовят второкурсники, верно?
Фредерика взглянула на него с надеждой, и эти сверкающие искры в ее глазах, кажется, отозвались в глубине его сердца. На вопросы, что мучили ее так долго, у Снейпа ответов не было, но были мысли, способные понять ее. Он решил приготовить этот раствор для Фран, чтобы помочь ей избавиться от ночных кошмаров и плохих мыслей. Правильно сваренное зелье мерцает мягким светом, похожий чем-то на лунный.
— Смотрю на Вас и думаю, что если проткнуть Ваше сердце, Вы сможете и дальше жить с улыбкой на лице, не так ли? — спокойно спросил Северус. Весьма жестокий вопрос, за которым кроется простой ответ, нисколько не смутил Фран. Ее голос был тихим и спокойным, как и всегда, но он передал то, что Снейп хотел услышать. Приготовление зелья нисколько не влияло на их разговор по душам, словно они были старыми друзьями, и у них была только эта, одна единственная встреча, за которую хочется сказать многое, а вроде бы и не стоит. — Сделанный нами выбор приводит нас к новым испытаниям, а преодоление их помогает нам осознать, что мы вовсе не те беспомощные жалкие существа, которыми сами себе иногда кажемся. Мы — безграничные выражения жизни, зеркала, отражающие дух времени.
—
Der Zeitgeist… — задумчиво сказала Фредерика, вспоминая фразу из одной среди тысяч прочитанных книг. —
Was dem Zeitgeist dient, ohne ihn über sich selbst zu erheben, wird notwendig von ihm überrannt und beseitigt. То, что служит духу времени, не возвышая его, необходимо для того, чтобы сломить его и уничтожить.
— Это не про Вас. Обычно люди начинают с самопожертвования ради тех, кого любят, а заканчивают ненавистью к тем, кому принесли себя в жертву. А Вы — наоборот. Вам не стать и духом времени, и не потому, что Вас нельзя уничтожить, но сломить — невозможно.
— Профессор, с каких пор Вы настолько проницательны? — удивленно воскликнула Фран, чуть не опрокинув пару колб, стоявших рядом с котлом.
— Всегда был таким, разве что не с Вами.
Раствор должен настаиваться всю ночь, и последний компонент нужно добавить только утром. Фредерика помогла Снейпу прибраться в кабинете, расставив все по местам, и уже собиралась уходить. Их разговор затянулся почти до полуночи и, казалось, мог длиться еще долго, если бы Фран не сказала, что уже очень поздно.
— Простите, что задержал. Придется проводить Вас хотя бы до башни.
— Не стоит, правда. Не в первый раз я нарушаю правила, — радостно заявила она, словно это было одно из ее личных достижений.
'Нашла, чем гордиться' — подумал бы кто-угодно, но точно не Снейп.
— Ну тогда, спокойной ночи, Фредерика, — сказал Снейп, осторожно произнося ее имя, и открыл тяжелую дверь.
— Вы впервые назвали меня по имени, — с трепетом сказала Фран, почувствовав, как что-то кольнуло в сердце. Она ненавидела, когда люди старше нее обращаются к ней по имени, забыв о ее титуле, ну или хотя бы о простых манерах. — Но почему?
— Я знаю, что Вы терпеть этого не можете, но почему-то захотелось сказать именно так. На это нет особой причины…
— Почему Вы позволяете мне убить Тома Реддла? Я все знаю, профессор. Будь Ваша воля, Вы бы уже остановили меня.
— Если и выбирать между вами двумя, я предпочту Вас ему. Две крови всегда сражаются друг с другом, но я не могу этого понять. Для меня — это ошибка, для Вас — осознанный выбор, и если я не прав, то готов даже поплатиться жизнью.
— Почему Вы.? — чуть ли не в слезах спросила Фран.
— Добр? Проницателен? — Снейп склонился над ней и сказал, что она поймет это немного позже. Он не хотел ставить под сомнения ее веру и решительность, как и объяснять свои намерения. — Если Вы сейчас же не уйдете, я сообщу профессору Флитвику, что Вы гуляете в такое время.
— Поняла, уже ухожу, — ответила Фредерика, улыбнувшись в ответ на его строгое замечание. — И все-таки, спасибо, профессор.
***
Всю ночь Фредерика не могла уснуть из-за жуткого холода. Еще перед сном она открыла окно в комнате и села за очередную книгу, но когда усталость взяла верх, перебралась в кровать и стала потихоньку засыпать. Встать и закрыть окно не было ни какого желания, как и дотянуться до палочки, чтобы использовать хоть какое-нибудь заклинание. Она просто лежала, ни о чем не думая, и смотрела в окно, пока в комнате царил полумрак и тишина. Иногда порыв ветра пробегал по полу коротким и свежим сквозняком, от которого хотелось как забраться под одеяло с головой и не вылезать ни под каким предлогом. За окном уже начинает светать, и поэтому в него видно очень далеко, насколько позволяет туманная дымка. Фредерика, уткнувшись носом в мягкую подушку, подумала, раз уж не до сна, то лучше приготовить кофе и встретить этот рассвет, если будет возможность увидеть солнце за завесой тумана, что разделяет небеса с землей.
На душе тихо и спокойно. Мысли прерывают мягкий кофейный аромат и негромкий стук часов, который на мгновение возвращает в реальный мир. Но вот он прекращается, и Фран снова остается одна в ожидании солнечного света. Она держала в руках чашку со сваренным кофе и сделала маленький глоток, но вначале обязательно нужно наклонить нос к краю слегка треснувшей чашки, чтобы вдохнуть этот аромат. Горьковатый, без лимона или сахара, но с капелькой молока. Совсем недолго жмурясь от удовольствия, а потом снова под шерстяное одеяло. И все-таки пришлось вставать.
Дождь не прекращался со вчерашнего вечера: то затихая, то ненадолго прерываясь и снова лил с новой силой. Лениво надев белую выглаженную рубашку и завязав синий галстук на слабый узел, Фредерика покинула свою комнату. На худые плечи легла черная мантия с серебряным гербом, а поверх — локоны платиновых волос. Фран шла по пустым коридорам, касаясь пальцами камней холодных стен, что помнят своих основателей. Тех, для кого магия была не просто чем-то особенным или обыденным. Так повелось, что для гриффиндорцев магия — оружие, словно меч, которым они вершат справедливость. Пуффендуйцы принимают ее, как дар, потому и считают, что нужно быть добрым и верным, чтобы однажды это вернулось к тебе. У слизеринцев магия течет в венах, а их приверженность чистоте крови, привилегии, хитрости и тайны обязуют их хранить это великое сокровище. Когтевранцы способны раздвигать границы магии, чтобы узнать, на что они способны, потому что для них магия — это вид искусства, которому они готовы посвятить самих себя и свою жизнь без остатка. Фран подходила всем факультетам, но она сама выбрала свой путь, как и значение магии. Об этом знал только Дамблдор, и именно поэтому ее распределение прошло успешно. Она хотела знать свой предел, и речь идет не только о магии.
— Может ли разбиться сердце, если оно уже перестало биться?
— Ты хочешь это проверить? — вопросом на вопрос ответила Фредерика.
Фран встретилась с тем, в чьих венах текла кровь, подобная ее собственной, но холод не пробежал по коже, и дыхание оставалось ровным, как и всегда. Том даже не спросил ее разрешения, чтобы взять за руку, он просто это сделал, словно так и должно быть. Словно ему это было позволено. Они стояли у больших окон и смотрели на затянутое серыми тучами небо, на едва колышущуюся зелень деревьев, на величественный замок и туман, окутавший окрестности густой пеленой. С замиранием сердца Реддл смотрел на девушку, что казалась ему такой хрупкой и чертовски холодной, пока та отсчитывала минуты.
— Зачем ты пытал Драко? — спросила Фредерика, протянув руку вперед, к открытому окну и каплям, что стекали с крыши. Ее пальцы касались дождя, а ветер нес воду на лицо и волосы.
— Он того не стоит, — ухмыльнулся Том. — Ты не можешь его спасти, как и не смогла спасти его отца.
— Да, ты прав. Я ведь могла этого и не делать. Ничего бы не изменилось, но, почему-то, я решилась. Ты ведь убил мальчика, владельца
Империуса… — она взглянула на него с сожалением и грустью, и что-то в тот момент отозвалось в его сердце. В его отравленной крови. — …потому что сам выбрал этот путь. Один из двух.
— Я горжусь тобой, Фран, — сказал он, поцеловав ее после этого. В таком холоде даже прикосновение казалось обжигающим, а сам поцелуй стал костром, на котором в Средние века сжигали ведьм. — Только не пойму одного… Зачем ты уничтожила крестраж?
— Выбор есть всегда, — произнесла Фредерика, сделав один шаг в сторону. Она достала свою палочку и положила к окну, дав ему понять, что безоружна. — Я не иду одной дорогой с тобой, как и своей собственной, потому что уже давно сбилась с пути. Есть только один человек, кто может указать мне его, и пока он не отвернулся от меня, я забуду, что проклята луной.
— Как глупо, что ты так и не признала своей крови, — Том приподнял ее голову, держа пальцами за подбородок. Одна прядь ее волос упала на лицо, и он убрал ее, чтобы заглянуть в глаза цвета льда — в зеркало ее души. — Так о каком выборе ты говоришь?
— Быть убитым или убийцей, — тихим эхом сорвалось с ее губ. Фредерика бросилась в его объятия и выстрелила в упор. Ее рука слегка дрогнула от отдачи оружия, но все-таки была твердой. Пуля со свистом пробила плоть, оставаясь где-то внутри. Кровь начала проступать на рубашку и мантию, и это выглядело так неестественно, но чарующе. Серебро лунного света бледно мерцало в полутени. Том упал на колени, и Фран вместе с ним. Она не выпускала его из объятий, нежно проводя рукой по темным густым волосам. Сейчас Фредерике хотелось забрать всю его боль, но она не могла. Это была своего рода расплата за смерть Полумны. И только небо вместе с дождем были свидетелями.
— Тебя не волнует… кровь… на собственных руках? — Том не спрашивал, откуда у чистокровной волшебницы, что едва знакома с миром простых людей, оружие маглов.
'Как же странно… мне подвластна темная магия и сила одного из непростительных заклинаний, и я умираю от куска металла…' Сердце ослабевало, как и дыхание становилось менее прерывистым, но он все еще смотрел на Фран. Короткие импульсы пробегали дрожью по всему телу, а из глаз потекли слезы. Даже гордые слизеринцы могут быть слабыми, могут плакать, когда им страшно. — Откуда в тебе столько решимости… столько силы, Фредерика? Почему ты так… так ценишь… жизнь и смерть?
— Хочу, чтобы ты понял. Так умирают люди. Лишь боги лишены такой великой участи, как смерть, оттого им и не понять всю ценность жизни. Их удел — бессмертие. Не наш. Ни ты, ни я им не принадлежим и даже не приближены. Но ты уже не ответишь мне, да и вряд ли мои слова дойдут до тебя… — она закрыла ему глаза и отпустила. Руки немного испачканы пролившимся серебром, а в сердце воцарилась пустота. Осталось лишь произнести последние слова, но она умела это и не понаслышке, словно Святая Дева отпускает грехи и освобождает душу от наказания. —
Requiem aeternam dona eis, Domine, et lux perpetua luceat eis. Requiestcant in pace. Amen.
Ее не покидало состояние странной удовлетворенности, как и улыбка. Только вот чему можно радоваться? Чему-то, что затаилось где-то далеко в душе, и о чем до сей поры даже не вспоминала. Просто какие-то отголоски далекого прошлого. Но это были лишь слезы. Слезы, которые жгут и терзают сердце — те, что в итоге даруют исцеление.
— Он сам выбрал короткую жизнь, сверкнувшую искрой, и умер, прежде чем очнулся от своих грез, — сказал Снейп, словно туча повиснув над ней. Он не видел, как это произошло, но исход был ясен уже давно, оставалось лишь ждать, как ему сказал Дамблдор. Он положил руку ей на плечо, дав понять, что она больше не одна. Около минуты они стояли над телом, слушая эхо дождя. Он поднял с пола пистолет, который Фран назвала Береттой 92, и вложил ей в руку с просьбой уйти отсюда как можно скорее.
Фредерика сбежала, потому что Снейп дал ей эту возможность, пока никто не пришел. Он смотрел ей вслед, то и дело придумывая оправдание случившемуся. В это утро профессор понял, что жизнь и смерть — всего лишь два мгновения, а магия, как и любовь, рождает боль, какой бы прекрасной и сильной она не была.
***
Драко проснулся раньше, чем хотелось бы, ведь все слизеринцы шептались, что префекта седьмого курса нашли мертвым этим утром, но странно было совсем другое. Он погиб не от заклинания, а от простого оружия, которое могли знать только маглорожденные или полукровки. Малфою было не до глупых обсуждений, он неторопливо оделся и ушел подальше от сплетней. Даже его дождь сделал сентиментальным, пока омывал весь мир, в котором все было одинаковым: ветра, города, лица. Слезы небес только размывали их очертания, пускай и на время, оставляя хрупкие осколки на земле. Предчувствие Драко растворилось как в тумане. Он не пытался найти ответ, но хотел увидеть Фредерику, ведь их обещание было исполнено, а что дальше? Неужели на этом все и закончится? Остается лишь надеяться, что однажды в этом полуразрушенном мире появится невзрачное море, освещенное кровавой зарей, волны которого не сотрут следы на песке, а два сердца, затопленные тысячами волн, не перестанут стучать. Драко верил, что однажды далекие отзвуки сожалений останутся в прошлом бродить в одиночестве, а новый мир даст клятву, что они станут в высшей степени свободными.
Безмятежное небо стянуто серыми-свинцовыми тучами. Ветер был слаб, а птицы — безмолвны.
Jeder ist ein Mond und hat eine dunkle Seite, die er niemandem zeigt. И только дождь был голосом с края небесного свода.
