Охана

1       - Так когда мы сможем увидеть Бертрама? – Ричи готов был так и прыгать от счастья, что совсем скоро, в пределах сорока восьми часов, он сможет увидеть своего пса, если конечно, он был ещё жив.       Их поселили в маленькую комнату, забитую койками, чем-то напоминающую старинный дормиторий. Как только Стэн произнёс это слово, Ричи сразу же придумал для этого прекрасную рифму – «дермоторий», нисколько не обращая внимание на доводы Бена, который говорил, что раз это – дермоторий, то они, должно быть, дерьмо, раз сидят тут. Ричи энергично замотал головой из стороны в сторону и ответил, что, если он хочет, то дерьмом могут быть все, и это ничего не изменит.       - Бертрама? – Эдди стянул галоши и закинул их под койку. – Это что-то типа нового позывного или какое-то кодовое слово?       Всего в комнате было десять коек, как в казарме, и Майк, по наполненности предположил, что Генри, к их счастью, перевели в другую группу. На одной из коек аккуратно лежали сложенные вещи одного из близнецов из класса Беверли и Майка, а на двух других уже устроились белые дети и о чём-то оживлённо беседовали. Последняя койка пустовала. Майка не волновало, что он был единственным чернокожим рынком. Волнение за это было у Ричи, который всё ещё стыдился за шутки о пиканини, несмотря на то, что прошёл почти месяц с той поры, когда Стэн взъелся на него. Сейчас Урис спокойно воспринимал все его шутки, но такова уж была натура Ричи.       - Мой пёс, - он распростёр руки в стороны. – Если честно, так долго не видел его, что даже не помню, какого он размера. Может, такого, а может, чуть больше. Он сенбернар.       - Мама говорила, что сенбернары более подвержены бешенству, чем другие собаки. Ты уж извини, конечно, но ты не думал… Ты не думал, что это правда? – Эдди не нравилось сообщать плохие новости, но он чувствовал, что должен сказать это.       - Он был у меня чуть ли не с самого рождения и, как видишь, всё с ним в порядке, Спагетти. Не вешай мне лапшу на уши.       - Б-б-бешенство можно подхватить т-т-только если е-е-его укусит кто-то бе-бе-бешеный.       Майк не думал о том, что могло бы произойти ни с псом Ричи, ни с тем, как они собираются разбираться с его поисками. Он всё продолжал смотреть на пустующую койку, подсчитывая в уме вероятность того, что Генри попадёт именно сюда. Конечно, их было шестеро, но вряд ли они бы одолели его одного, того, кто должен был быть старшеклассником, намного превосходившим их по росту. Майк, в отличие от Билла, мог проводить черту там, где Билл считал это невыполнимым, аналитически размышлять над тем, что для Билла казалось негуманным и просто подлым. Майк думал о том, кто же может быть слабым звеном. Первым он подумал о Ричи, который своими шутками, грязным ртом и поспешными выражениями мог только лишь сам нарваться на неприятности. А кто ещё? Эдди с его астмой, так что он станет лёгкой добычей для Генри – он может запугать его и тогда у него начнётся приступ астмы, а в Касл-Роке не было мистера Кина, который мог бы с точной быстротой наполнить его ингалятор, к которому Эдди в последнее время прикладывался всё чаще, сетуя на влажную погоду и пыльцу осенних растений. Стэн, который блещет скорее умом, чем силой? Ум ему точно не поможет, когда дело дойдёт до Генри.       - Всё хорошо, Эдс. Он не бешеный. Можешь пойти с нами и посмотреть. Можете все пойти с нами и посмотреть! – Ричи раскинул руки и упал на стопку постельного белья.       Эдди хотел посмотреть на собаку, несмотря на то, что его мамочка всегда говорила, что у него до сих пор нежные лёгкие младенца, и любой раздражитель мог только навредить им. А к раздражителям относились не только пыль или пыльца, но и шерсть животных. Эдди помнил, как в детстве он играл с котом тёти и его угораздило чихнуть как раз в тот момент, когда он с задумчивым видом тянул кота за шерсть на загривке. Тогда Соня пришла в ярость, накричала на сестру, что она разводит дома дизентерию, схватила Эдди на руки и ушла с горделиво поднятой головой, чтобы никогда больше не возвращаться туда вновь. Эдди было не то четыре года, не то пять лет… Суть заключалась в том, что он помнил это, и поэтому отказался.       - Мы ведь будем ходить по Касл-Року в группах на экскурсии. Когда у вас будет время успеть выведать, куда твои родители отдали Бертрама? А уж тем более навестить его.       - Я видел пару ферм, когда мы заезжали в город, - Стэн, закончивший застилать постель, сел на койку. – Точно не знаю, сколько миль отсюда до того места, но, думаю, что никак не меньше четырёх. А ты не взял Сильвера, Билл.       - В-в-выход есть вс-с-сегда.       Если бы в комнате воцарилась абсолютная тишина, не прерываемая детскими голосами, Майк мог бы услышать крик, доносящийся из комнаты девочек снизу. Сейчас же этот шум не напоминал ему ни о чём, кроме как о потолочном вентиляторе, изживающим свои последние деньки. 2       Беверли открыла дорожную сумку и нащупала заветную прямоугольную коробку, завёрнутую в трусики. Не такие трусики, какие она предпочитала носить дома, с растянутой резинкой и выцветшим узором, но абсолютно новые, всё ещё с этикеткой. Ей не хотелось вспоминать, что именно отец заинтересовался её нижним бельём, и даже настоял на том, чтобы она взяла именно эти, а не какие-либо другие трусики. Они слишком сильно привлекали внимание, поэтому Бевви даже думала, что это никак не прокатит, но как только учительница пропустила её в автобус, она почувствовала, как от сердца сразу отлегло, а к ногам побежали приятные тёплые волны. Она быстро распутала коробку и спрятала её в карман шорт, но прозорливые глаза Греты увидели всё. И как только она открыла рот, Беверли поняла, что беды не избежать. Сейчас она была готова отдать всё, что угодно, чтобы стать мальчиком и находиться в комнате наверху, где раздавался смех, где были все её друзья, которые смогли бы её защитить.       - Так, так, говнюшка, - Грета закинула ногу на ногу, пользуясь случаем, что никого, кроме неё, в комнате не было. В отличие от мальчиков, девочки сразу же высыпали во двор. – И что это тут у нас?       - Перестань, Грета. Ты ведёшь себя, как второсортный злодей и это, - Беверли сморщила носик, как это, она знала, не нравилось Гретель Кин. – Это просто отвратительно и слишком грустно.       - Грустно, значит? – Грета резко поднялась, и её ярко-фиолетовая юбка (Беверли без сожаления подумала, что она, должно быть, стоит кучу денег, в отличие от её шорт, которые она донашивала за кузеном) веером окружила её бёдра. – Грустно видеть, как ты, Бе-вер-ли, не успела приехать, а уже начинаешь курить возле меня свои дерьмовые наркотики.       Беверли уже была впереди своего времени, не привязывала одежду или интересы, характер какому-то определённому полу, но сейчас решила воспользоваться унизительной уловкой. Грета получила от отца массивный подбородок и широкие, как у Пола Баньяна, руки, и ненавидела, когда ставили под сомнение её женственность.       - Дерьмовые наркотики? – Бевви чувствовала, как сердце маленькой пташкой бьётся о ключицу. Она бы никогда не поступила так, не нарвалась на ссору, но желание закурить подавило чувство самосохранения. – Ох, Грета, хорошие девочки не должны говорить такие слова. Потому что это… Неправильно. Дерьмо. Ну что за слово.       Беверли совсем и не думала о том, что сейчас она похожа на Эла Марша или Уэортрейта Тозиера – людей приземлённый и тугоумных, которые только и умеют, что мыслить стереотипами. Она лишь бегала глазами из одного угла комнаты в другой, анализируя ситуацию и пытаясь найти возможные пути отступления. Да, она была храброй, она МОГЛА быть храброй, переступить через себя, и именно ОНА участвовала в побоище с камнями, где прошлой весной Неудачники столкнулись с бандой Бауэрса. Но, как только Беверли оставалась одна, она не думала ни о чём другом, как о путях отступления. В такие моменты она считала себя обречённой на провал, потому что, что бы она ни говорила Ричи о том, что он может в любой момент оторваться от отца и отправиться в свободное плавание, Бевви сама не могла избавиться от ощущения собственной безысходности, внушённой ей отцом. Иногда ей казалось, что она хочет, чтобы её избили, чтобы оттаскали за волосы, чтобы прижгли сигаретой или оставили прямоугольный красный след от пряжки ремня.       - В самом деле, Грета, мне не хочется ругаться с тобой. Просто дай мне покурить, и всё, - Бевви поспешно запихала вещи обратно в сумку и закрыла замок. Рука Греты легла на её запястье и крепко сжала, отчего Беверли слегка вскрикнула.       Грета наклонилась над ней. Беверли уловила в её дыхание запах фруктовой жвачки, которую Грета воровала с прилавка аптеки собственного отца, и горький запах дезодоранта. Её лицо было так близко, что Бевви могла разглядеть каждый прыщик на её коже, каждый комок неумело нанесённых теней для век.       - Нет, говнюшка. Ты не просто оставишь эти сигареты. Я заставлю тебя сожрать их!       Свободной рукой она резким рывком вырвала пачку сигарет, но Бевви успела зажать пальцы, содрав кутикулу с ногтей Греты. Сначала она не чувствовала боли, пытаясь зубами вскрыть запечатанную упаковку «Camel». На какой-то миг пальцы попали к ней в рот, и она ощутила металлический привкус крови. Обрадовалась, что ещё и смогла поцарапать эту рыжую прошмандовку до крови, но, как только она вытащила пальцы изо рта, чтобы вдоволь налюбоваться на результаты своей работы, из её груди вырвался сдавленный крик, совсем как у кинодев. И не будь она такой крупной, была бы в этот момент похожа на Одру Хепбёрн, решившуюся обойтись обычными сигаретами, а не изящным мундштуком. Кровь с кутикулы сползла по пальцам, капнула на простынь Беверли.       - Ах ты, сука!       Грета отпустила руку Бев (о чём, впоследствии, пожалела) и ударила её по щеке наотмашь. Комнату наполнил звучный шлепок, будто кто-то кинул в пруд большой булыжник, словно вдали раздался сухой треск ружья. Грета победоносно улыбнулась, наблюдая за тем, как на правой щеке Беверли появляется красный отпечаток её ладони. Она уже и забыла думать о крови, стекающей по её пальцам.       Беверли почувствовала боль намного позже, чем пришёл звук. Сначала половина лица будто бы онемело. Слёзы рефлекторно навернулись на глаза, но она подавила их. Не хватало ещё расплакаться перед такой тварью, как Грета. Голова болела и гудела, правое ухо шумело. Если Грета попала ей и по уху, в скором времени оно опухнет, и Беверли не сможет лежать на боку. Она провела языком по правой стороне челюстей, ожидая наткнуться на осколки зубов, но все они были на месте.       Грета была только рада тому, что все действия Беверли были заторможены, как у только что пробудившегося после спячки зверька. Она наклонилась к выпавшей пачке, не сводя глаз с Беверли, потянула за язычок обёртки. Грете никогда раньше не приходилось открывать сигарет, и ей пришлось предепринять несколько попыток, прежде чем она психанула и разорвала картонный уголок зубами. Достала две сигареты, подумала и засунула вторую обратно, положив пачку себе за спину, вне досягаемости рыжей сучки. Она и не могла ожидать того, что Беверли выжидала подходящего момента.       Лицевые мышцы Бев заболели с удвоенной силой, когда Грета, скорчив брезгливую гримасу, пальцами оттянула её подбородок. Беверли позволила ей открыть рот и засунуть сигарету, как лакричную конфету, целиком, начиная от фильтра и заканчивая открытым кончиком с табаком. Несколько сухих листочков высыпались Беверли на язык.       - Ну же, жуй, говнюшка! – Грета схватилась за нижнюю челюсть Беверли обеими руками.       Бевви ждала того момента, когда обе руки Кин окажутся занятыми. Она с силой выкинула ногу вперёд, ударив Грету по животу. Грета отлетела на пару метров, крякнув и схватившись за живот чуть пониже груди. Если бы она не стояла так близко, Беверли могла бы с лёгкостью ударить её и по груди, чтобы она не смогла дышать некоторое время. Ровно столько, чтобы Беверли смогла убежать.       Грету согнуло в кашле, и она упала на пол. Подол юбки распростёрся на полу. Правым коленом она опиралась о холодный кафельный пол, выставив левую вперёд, будто собиралась сделать Беверли предложение руки и сердце. Желудок и лёгкие полыхали огнём, внутрь них будто налили свинец. Диафрагма сокращалась со слишком длинными промежутками, чтобы Грета смогла дышать. Перед глазами поплыли тёмные пятна.       Беверли попятилась к стене и, облокотившись от неё, медленными шагами стала продвигаться к двери, не сводя глаз с Греты. В мозгу крутились самые глупые и абсурдные идеи, какие приходили к ней каждый раз, когда Эл Марш вновь срывался с цепи: убежать, просто убежать, куда глаза глядят, потому что она не собирается ночевать в одной комнате с Гретой, хоть сколько бы тут не было девочек. Никто не любил Беверли не только потому, что она была пацанкой, и, как казалось всем шлюхой, но и потому, что даже в старых вещах и без косметики она выглядела изумительно. Не так ярко, как Гретта или её подруга, Салли. Нет, всего лишь серая мышка, которая могла обойти весь фиф. Во рту Беверли всё ещё ощущала вкус табака. Сигарету она не выкинула – лишь перевернула языком так, чтобы было удобнее кусать фильтр.       - Ты пожалеешь об этом, Грета. Я сказала с первого раза, чтобы ты не приближалась ко мне, - её поясница дотронулась до розетки, и Беверли вздрогнула, но затем продолжила путь дальше. До двери оставалось всего пару футов. – Теперь же пеняй на себя. Я ни в чём не виновата. Не виновата, что такая тупица как ты, не умеет общаться с людьми. А только ведёт себя, как носорог! Как большой разъярённый носорог! Как… Как… Как сраный пещерный человек! И знаешь что, пещерная баба?! Ты даже оставила на мне отпечаток своей ладони, как это делали пещерные люди! Потому что вот ты кто, Грета Кин – пещерный человек!       Беверли уже нащупала оловянную ручку двери, почувствовала её благоговейный холод, провернула её в ладони… Но Грета с диким криком вскочила с пола. Волосы, собранные в конский хвост, растрепались, отдельные пряди, смазанные бриолином, торчали в разные стороны причудливыми пиками. Снизу ноздрей полупрозрачной дорожкой блестели сопли, которые она тут же смахнула рукой, быстрыми, но неуверенными шагами приближаясь к двери. Лёгкие всё ещё продолжали болеть, но, ни смотря ни на что, она продолжала идти. Она не дала Беверли убежать – успела протянуть руку и, вцепившись в волосы, втащить её назад.       - Ты – труп, Марш, - лёгкие полыхали огнём, в горле пересохло, и она ощущала, как стенки гортани трутся друг о друга, но Грета продолжила говорить. – Никогда не вставай у меня на пути!       Она дёрнула Беверли за волосы, затаскивая внутрь. Ручка, за которую продолжалась держаться Бевви, выскользнула из рук, и дверь за ними шумно захлопнулась. Беверли развернулась лицом к Грете и плюнула. Сигареты, измусоленный табак попали на лицо Греты, и она, с диким воплем, привалила Беверли к стене. Марш почувствовала, как розетка воткнулась ей в поясницу. Она пыталась нашарить хоть какой-то шнур, чтобы ударить Грету – ударить по ляжкам, как то же самое проделывал с ней и отец, а потом убежать.       Руки Греты сомкнулись на её шее. Беверли взяла вправо, волоча за собой Грету. В голове Беверли ураганом пронеслась безумная мысль: «Ей богу, совсем, как сорняк на собачьем хвосте», а потом её левый бок пронзило болью. Из горла вырвался тихий хрип, когда она поняла, что Грета кинула её на угол железного прикроватного столика. Из раны потекла кровь, пачкая её шорты. Тепло расползлось ниже живота, но это отнюдь не было приятным теплом, какое Беверли иногда испытывала, наблюдая за Биллом. Это было тепло, сообщающее о том, что в скором времени произойдёт что-то страшное, если ей не окажут первую медицинскую помощь.       Глаза Греты покраснели, на лбу выскочила жила, по щекам и носу текли остатки табака. Сигарета нелепо завалилась за воротник её свитера. Она с силой ударила Беверли головой о стену, и у той перед глазами появились звёзды. Она думала, что так бывает только в фильмах. Ногти вдавились в шею, и ей не оставалось ничего другого, как пытаться оторвать от себя эти холодные пальцы, пока мир перед глазами мерк и расплывался.       - Гретель Кин! Беверли Марш! – визгливый женский голос заставил Грету отпустить руки и попятится назад. Беверли увидела, как её эмоции сменились со скоростью света от лёгкого удивления до страха и стыда. – Что вы делаете?! Вы хотя бы понимаете, что вы натворили?! Вы…       Мир захлебнулся на последнем отчаянном крике учительницы, когда та подошла ближе и увидела окровавленную Беверли. Мир погрузился во тьму, и Беверли была только рада этому. 3       Дом Додд Генри удалось найти не с первого раза. Ему пришлось обойти несколько этажей, прежде чем он смог найти нужную квартиру. И, когда перед ним открылась дверь, он перестал сомневаться в словах других о том, что его папаша – полоумен. Миссис Додд, вероятно, потерявшая мужа ещё в те времена, когда по земле бродили динозавры, не отличалась красотой. Скорее, наоборот. Немытые редкие волосы, связанные в пучок, жёлтые ногти от сигарет, нездоровый, почти глинистый цвет лица. Но Буч Бауэрс рассказывал о ней с таким остервенением, и рассказывал сыну все свои мечты насчёт неё в таких мельчайших подробностях, что Генри решил, что перед ним предстанет мисс Вселенная, если не больше. Единственное, насчёт чего не соврал его отец – необъятные груди, разъезжавшиеся в стороны, как два оползня.       Ребёнок Додд был намного младше Генри, мальчиком достаточно тихим и странным, поэтому Генри и вовсе предпочёл не сталкиваться с ним. Фрэнк Додд (кажется, его звали так. Генри не собирался запоминать имён тех людей, которые были для него ничем иным, как убежищем) играл с воздушным пистолетом, как только Генри появился на пороге. Он был худого телосложения и почти без мышечной массы. Мальчик мечтал стать полицейским, и не представлял себе мира, отличного от кровавых детективов, которые его безумная мать разрешала смотреть ему, когда сама уходила в запой и лежала на диване, глаза её были покрыты туманом, а ноги расставлены в разные стороны, будто она готовилась к рождению очередного ребёнка. Фрэнк с диким криком нажал на спусковой крючок, и пистолет выстрел пластмассовым зарядом в живот Генри. Ему не было больно, но злость пробрала всю его сущность.       У него было дело. И если он не выполнит его с точностью, по инструкции отца, который наставлял его по этому поводу гораздо лучше, чем учил завязывать шнурки или бриться, то Бутч Бауэрс мог с лёгкостью открутить голову сыну. И его основным заданием было – забрать нелегальную в стране выпивку, от которой, по словам отца, начиналось лучшее путешествие в твоей жизни, как только ты делал один глоток. Сам Бутч считал, что алкоголь был настоян на наркотических травах по типу конопли, но точного ответа не ждали никто. Генри предстояло встретиться с посредником за фермами Касл-Рока, где в такое время года он мог с лёгкостью смешаться с толпой, скупающей урожай или мясо после осеннего убоя, а после забрать бутылку выпивки, отдав взамен три стодолларовых купюры. Генри никогда не видел таких денег и ему предстояло немедленно потратить их, но отец дал ему на дорогу лишь десять долларов – этого могло бы хотить только на десять фильмов в кино или на одну рубашку. Он же надеялся, отделавшись от отца и работы на ферме хотя бы на пару минут, повеселиться как следует, купить выпивку самому, сигареты, погулять до утра, если в этом богом забытом месте не было комендантского часа. Но даже если бы он и был, то Генри было глубоко наплевать на все эти условности. Отец пообещал, что как только Генри привезёт ему желанную бутылку, то сможет получить сто долларов и целую неделю отдыха. И миссис Додд была билетом к этой мечте – именно она могла обеспечить его алиби, если его поймают копы, и именно в её доме ему предстояло провести ночь, прежде чем встать перед рассветом, когда всё вокруг так умиротворённо тихо, и отправиться на фермы. Люди приезжают рано утром, и маленькие ярмарки устраиваются тогда же. Генри взял с собой рабочую одежду, чтобы точно не привлекать внимание.       Когда прозвенел будильник, установленный на пять часов утра, Генри открыл глаза, будто и не спал вовсе. Он был слишком взволнован, чтобы уснуть – обошёлся лишь краткой дрёмой, прерывающейся перерывами. Лунный свет из окна лилсяс на его лицо, и на светлой стороне, словно теневая фотография, отпечаталось лицо Бутча Бауэрса. Он что-то говорил, и слова вливались не в уши Генри, а в мозг: «Вставай, Генри. Время пришло. Только представь, куда ты сможешь потратить эти деньги. Сколько выпивки ты сможешь купить! И все совершеннолетние старшеклассники будут рады купить тебе любой журнал, какой ты захочешь! Кто же откажется от лишних пяти долларов, не правда ли? Всего-то делов – зайти в магазин и попросить блядский журнал. А что о тебе будет говорить Патрик? Рыгало? Виктор Крисс? Они будут восхищаться тобой! Пойдут за тобой, как покорные овцы, потому что вот каковыми являются Бауэрсы! Вставай же и иди, пока не поздно! И не смей трусить! А уж тем более попадаться на глаза копам, иначе я оторву тебе член с яйцами и заставлю съесть на завтрак, когда твоя жопа притащится домой!».       Рядом тихо посапывал Фрэнк, обняв духовушку. За тонкой фанерной стеной храпела миссис Додд, и Генри представил, как она развалилась в прозрачном халате на кровати – жирная, как льдина. Он передёрнулся, ощутив, что эта мысль вызвала не только отвращение, но и приятные чувства. Он медленно встал с кровати, переоделся в грязную футболку и потёртые джинсы, которые часто носил, когда работал на ферме отца, проверил карманы на наличие денег, и вышел в ночь. Ему казалось, что луна улыбается ему губами отца, но глаза её были холодными серыми впадины с золотыми радужками монстра.