Охана

      Мэгги прибыла в Касл-Рок следующим утром, когда на автобусной станции почти никого не было, и только пыльный воздух родного города встречал её, обволакивая толстым слоем пыли. Касл-Рок от Дерри отделяли несколько десятков миль, и, как и полагала Мэгги, жить ей тут нужно будет ни как не меньше недели или десять дней, а может быть даже и больше, потому что такие серьёзные ранения не заживают за одно мгновение. На её счастье, Мэгги никто не узнал. Маленький город уже успел забыть её, похоронить, как ненужный мусор где-то в глубинах воспоминаний и, даже проходя мимо кассы автобусного парка, чтобы вернуть свой билет на обратный путь, она поняла, что теперь это будет навсегда. Меган Тозиер стала чужой для этого города и так и не ассимилировалась в другом. Застряла между ними двумя и болталась, как марионетка в руках неопытного кукловода.       Она выплакала все слёзы, и глаза теперь опухли и щипали, будто она натёрла глазные яблоки наждачкой. За весь путь Мэгги истратила все салфетки «Клинекс», которые покупались Уэортрейту про запас, и ей приходилось выходить на каждой остановке, чтобы выбросить их и подышать свежим воздухом. В автобусе компании «Грейхаунд» было жарко и душно, воняло сигаретами и духами, но ей всё же удалось задремать на несколько минут. Снилось ей озеро Ташмор, тёмная глубокая вода и густой хвойный лес, маленький Ричи, плещущийся в озере и Уэортрейт, который стоит на дальнем берегу и улыбается ему искренней улыбкой, скрестив руки на груди, с клетчатой шляпой набекрень. И почему-то в этом сне ей привиделась и знакомая её сына — маленькая девочка с рыжими кудрявыми волосами. Она плавала в озере со своим отцом — Элвином Маршем, который улыбался так же, как и муж Мэгги. Она перевела взгляд с купающихся Маршей дальше, на лес. Потом последовал резкий детский крик, всплеск воды и Мэгги проснулась от удара лбом об стекло. Ещё одна остановка. Ещё один перевалочный путь на пути в Касл-Рок.       Мэгги не потрудилась взять ни чемодан, ни саквояж — только большую хозяйственную сумку, куда накидала пару платьев, одну пару брюк, две кофты и пальто. Большего ей было и не нужно. Конечно, возникали сомнения насчёт Уэортрейта. Что делать с ним? Сможет ли он продержаться без неё? Кто будет его кормить и поить? Но потом мысли её переметнулись на сына, то, что он вытворял с ним на протяжении долгого периода времени, и Мэгги решилась.       Совсем скоро она будет в больнице, стоять перед дверьми главного входа, собираясь с мыслями, пытаясь выдернуть наружу все остатки мужества, чтобы взяться за ручку, потянуть дверь на себя, пройти внутрь и подняться наверх. Ей говорили, что рана у Ричи не такая уж и серьёзная, что жизненно важные органы задеты не были, но страх всё же взял над ней вверх. 2       Мэгги зашла в палату как раз тогда, когда Неудачники собирались уходить. Автобус до Дерри отъезжал от станции, которую она покинула только недавно через два часа, и у каждого из детей в руках была либо дорожная сумка, либо походный рюкзак. Мэгги увидела и сына Сони, притаившегося в углу, на сваленных в кучу сумках. Он что-то оживлённо рассказывал всем, яростно жестикулируя, пока его дыхание не переходило на свист. Тогда он прикладывался к ингалятору, глубоко вдыхал (Мэгги отметила, что в это время все стояли молча и с уважением смотрели на него) и продолжал рассказ. Даже мальчик-заика пытался рассказывать что-то. Что-то о школе и каком-то ковбое из телевидения. Его слова Мэгги никак не могла разобрать, зато остальные понимающе кивали и иногда договаривали за него, когда у того получалось слишком уж плохо. И тогда Мэгги почувствовала себя старой и ненужной.       Она перенеслась в собственное детство, когда была маленькой девочкой с коленками, заклеенными пластырем, в грязном платье и с растрепавшимися тёмными волосами, собранными в неряшливые косички. В молодости волосы у неё кудрявились, и такие же признаки стали проявляться и у Ричи. Мэгги не сомневалась, что у её сына будет лучшее будущее, но ей становилось немного грустно от осознания того, что её маленький мальчик взрослеет.       Мэгги, усталую и понурую, заметил Эдди. Он подскочил с сумок. Рюкзак с резким шлепком упал на пол, и дети оглянулись сначала на него, а потом на Мэгги. На их лицах застыл страх, будто группа маленьких подростков знала такое, что взрослым знать никак не обязательно, потому что они всё равно не поймут, но больше всего её напугало то, что они будто ждали кого-то плохого или ЧТО-ТО ПЛОХОЕ, что могло появиться в дверях палаты её сына. Сердце сжалось, когда она подумала, какой опасности подвергала Ричи. Никакая мать бы никогда так не поступила. И Соня Каспбрак была отличным тому подтверждением. Но как можно удержать ребёнка на поводу, не причиняя тому ментальное насилие? Уэортрейт пытался, и что вышло в итоге? В итоге он сломил его, хотя они хотели как можно лучше, чтобы не повторять плачевного опыта. Но её муж слишком заигрался в роль заботливого родителя до такой степени, что перестал отличать обычную заботу от издевательств и жестоких запретов.       — Зд-д-д-дравствуйте, миссис Т-Т-Тозиер, — первым голос подал мальчик-заика (память у Мэгги становилась всё хуже и хуже, и она никак не смогла вспомнить его имени. Знала только, что девочку зовут Беверли, а сына Соня — Эдди. Как того певца рок-н-ролла, которого она ненавидела), показавшийся ей негласным лидером маленькой группки. Остальные вторилии ему невпопад. 3       Мистер Кин опаздывал, и опаздывал чертовски сильно. Он спешил сообщить главную новость, которую таил вот уже несколько недель, но сегодня, на семейном ужине, как только приедет его любимая дочь, он намерен рассказать всё, что знал о Меган Тозиер. Конечно, разносить сплетни о своих постоянных клиентах дело то ещё тухлое, но ведь он разнёс в пух и прах теорию Каспбрак о том, что её сын болен, и болен неизбежно, смертельно, что если ему не будут подавать окись углерода, то он умрёт. Но ведь на бутылке с ингалятором было написано «принимать по необходимости» и мальчик, если он не был глупым, мог бы точно понять, что такие вот лекарства и являются плацебо. На том же самом аспирине написано, что его нельзя принимать в большом количестве, потому что он может вызвать не только заболевания желудка, но и смерть. А что может быть от обычной воды, лишь слегка изменённой до газообразного состояния и слегка разбавленной камфорным маслом для запаха? Конечно же, ничего, и вот поэтому-то и можно рассказать о Меган Тозиер всем, абсолютно всем.       Но Норберт Кин рассказал прибережённую до вечера историю мистеру Уайзу, который то и дело называл себя «мудрецом», будто его фамилия была единственным и безоговорочным доказательством его умственных способностей. Он встретил его в магазине скобяных товаров, и разговор завязался сам по себе, пока Норберт не вытерпел и не выдал все карты.       — Ты был прав, старина. Меган Тозиер как раз-таки и находится под подозрением. Килн — тот молодой паренёк из больницы рассказывал мне об этом, но я никкак не хотел верить ему, — это сообщение вплелось в разговор о погоде и успехах детей резко, но незаметно, как это часто бывает в маленьких городках, где все любят посплетничать, но ещё более незаметно происходит в Дерри, где всем глубоко наплевать на моральные устои и жизни других граждан, потому что они предстают для них всего лишь в качестве очередного забавного реалити-шоу. — Я видел, как она переговаривалась в кафе напротив моей аптеки с шерифом Салливаном. Ничего не имею против него, но он показался мне очень уж рассеянным.       — Рассеянным? — Уайзера, казалось, не интересовала история семьи Тозиер, муж которой лежал в больнице, а сын всегда ходил с синяками, проступающими под косметикой, когда солнце нагревало особенно сильно, или он заигрывался с друзьями до появления пота, когда он мокрым прибегал в аптеку, после того, как купался в обмелевших прудах Пустоши. Но он слушал. Слушал очень даже внимательно, хоть его взгляд и не смещался с полки с консервированными продуктами. — В каком это смысле «рассеянным»?       — Рассеянным, но довольно-таки строгим. Занятым своей работой, если ты понимаешь о чём я.       Уайзер усмехнулся. Старый совсем выжил с ума и даже не знает, как и связать слова в предложениях, поэтому продолжает нести какую-то несусветную чушь. А что же происходит на самом деле? Возможно он просто наелся своих желатиновых червяков до появления галлюцинаций. Потому что всегда, когда Уайзер видел Норберта, из уголка губ последнего всегда стекала тёмная слюна от корня солодки, входящей в состав червяков, или зубы его были окрашены в неестественные цвета.       — Кажется, он подозревает Меган Тозиер в том, что это именно она убила мужа. То есть, почти убила. Покушалась на его жизнь. Мне говорили, что сейчас мистер Тозиер… — мистер Кин замолчал, чтобы покопаться на задворках своей памяти. Кажется, Меган называла ему имя мужа, или же он видел его на бланке с рецептами лекарств, который выдавался аптекой и заверялся подписью Килна, но он не мог сказать об этом точно. За то время Уайзер всё-таки смог выбрать подходящую марку консервированных овощей и закинул её в корзинку из железной проволоки. — Уоэртрейт. Кажется, его звали так. Да. Я слышал, что именно Меган чуть не убила его, потому что размозжила голову молочником. Обычным стеклянным молочником так, что он разбился! Когда ты последний раз видел молочник из тонкого стекла или хрусталя? Они толстые, как линзы очков её сына!       Уайзеру не нравился разговор, хотя интерес к сплетням и брал над ним вверх.       — И кто же сказал тебе об этом?       — Килн.       — Я не очень доверяю ему. Он ещё слишком молод и глуп, да к тому же и нарушает профессиональную этику.       Кин презрительно фыркнул. Килн, по сравнению всё с тем же Уайзером, являл собой прекрасный авторитет для получения информации не только потому, что тот обладал хорошей харизмой, но и потому, что он, казалось, видел всё, как будто его глаза и уши были развешены по всему Дерри, во всех гнусных местах и закоулках, начиная от Пустоши и заканчивая скотобойным двором. Будто бы за спиной Килна стояло нечто большое и могущественное, открывающее ему истинную природу вещей в этом городе.       — Да послушай же ты! — Норберта одолела невиданная до этого ярость. Совсем как того ненормального, который убил младшего сына молотком. Коркорэн. Старший находился на обследовании у психотерапевта, пока отчим отбывал срок в тюрьме. Он тоже узнал эту информацию от Килна, а, значит, ему нужно доверять. — Он — лечащий врач этого самого Уэортрейта. Когда его только привезли в больницу, он был весь в воде и крови и….       — Он был в реке. Я знаю это, — историю о том, что Уэортрейт спасал упавшую в воду собаку знали все, благодаря одной очень болтливой медсестре, которой посчастливилось находиться рядом, когда Мэгги рассказывала придуманную историю.       — Собака была стеклянной? — Кин поднял бровь, и желудок Уайзера скривился в рвотном позыве. Ему был противен этот старик, пропавший лакрицей, и он никак не мог понять, почему Каспбрак, ранее закупавшаяся у него, была так благосклонна к этому типу. — Потому что при первичном осмотре было обнаружено, что череп Уэортрейта был попросту… Чуть ли не размозжён! Уверен, что если у его сейчас не растут волосы, то ты можешь сам зайти к нему в палату и удостовериться в этом. Он блестит, как тот священный камень, который целуют евреи! Из его головы вынули минимум дюжину крупных осколков. Вот тогда подозрения и пали на его жену, но все не хотели разбираться до тех пор, пока Уэортрейт не придёт в норму. Сам знаешь, этот городишка не любит кипятиться. И все благополучно забыли об этом, кроме Килна.       — И это он подал наводку шерифу Салливану?       Кин пожал плечами. Он знал, что это сделал Килн, потому что тот похвастался ему за кружкой пива, когда те встретились в баре, пропахшем пылью автобусных путешественников.       — Кто-нибудь видел её в городе? Она заходила в аптеку почти каждый день, но сегодня она не явлилась, да и флажок на её почтовом ящике поднят несколько часов. Я видел, когда проезжал мимо. 4       Вечером следующего дня уже весь Дерри бурлил, как один гигантский котёл, наполненный волшебным ядом, как в сказках или мультиках Дисней и Уорнер Браззерс. И имя этому волшебному яду было — сплетни.       Первым источником сплетен стал Норберт Кин. Он забрал Грету к шести вечера, потому что она решила после автобуса не идти сразу домой, а заглянуть к Салли Мюллер на ленч, где они делали друг другу причёски и красились косметикой миссис Мюллер. В машине Грета слезливым тоном рассказывала про то, как Беверли Марш побила её, опуская подробности, что именно она и была причиной того, почему вдруг та напала на неё и оставила синяк, который девочки не замазали специально, чтобы Норберт точно увидел его. Салли даже постучала пальцем по палетке материнских теней и провела по щеке Греты жирную синюшную полосу. Кин разразился праведным гневом, назвал Беверли марш «маленькой потаскушкой», вызвав у дочери смех, развернулся к ней лицом, пока горел красный сигнал светофора, и выдал всё, что узнал. Его девочка была не так умна, как бы ему этого хотелось, но сплетни разносила отменно. Так пускай же все в городе узнают, что Беверли Марш не только дружит с одними мальчиками, как делают девочки известного поведения, но и дружит с мальчиком, чья мать совершила покушение на убийство и теперь находится под подозрением на убийство. Грете нравился Виктор Крисс, и она пожелала, чтобы Меган Тозиер поскорее села в тюрьму, а её сына упекли в детский дом, чтобы он «не мешался нормальным людям своим длинным поганым языком».       Уайзер до последнего не собирался верить в то, что вчера сказал ему Норберт. Но банка тушёных бобов, вынутая его женой для того, чтобы пожарить их со свининой, развязала ему язык. И он рассказал историю, произошедшую с ним во время покупки этих самых бобов. Маленький несмышлённый сын на высоком стульчике никоим образом не обращал внимание на слова отца, увлечённый игрой с пальцами собственных ног, зато жена мистера Уайзера услышала всё, что нужно, и даже больше. Поэтому вечером, когда ужин был съеден, а посуда помыта, она незамедлительно сняла с трубки телефон, чтобы позвонить мисс Дейвис — молоденькой библиотекарше, которую так любил Бен, но которая была противна миссис Уайзер. Сплетни объединяют людей, и в этот вечер холодность в их отношениях упала, как кулисы в конце спектакля. Но спектакль только начинался.       Мисс Дейвис провела на телефоне не больше часа. С утра нужно было идти в библиотеку, перепроверять формуляры, а потм собирать маленьких детей вокруг себя на час сказок и читать им книжку про тролля, потому что все дети такие странные — они хотят повторения одной и той же истории каждый день. Но за тот час она успела позвонить двум своим подругам и миссис Ван Претт, что дружила с её матерью с незапамятных времён. Миссис Ван Претт страдала от какого-то кожного заболевания и не могла долго говорить по телефону, потому что кожа на ладонях начала болеть и шелушиться.       Но в тот вечер кожа миссис Ван Претт словно бы восстановилась по волшебству — она больше не ощущала той жгучей боли, как и прежде, и без устали набирала каждый номер в своём толстом блокноте, чтобы рассказать пикантную новость. Она уже успела обрасти такими подробностями, как то, что Меган Тозиер выносила ребёнка от другого мужчины и муж узнал об этом и поэтому бил мальчика, о том, что Уэортрейт Тозиер пытался убить сына, совсем как это сделал мистер Коркорэн несколько месяцев назад, о том, что на самом деле Уэортрейт пытался покончить жизнь самоубийством, потому что Меган пригрозила тому уйти к другому мужчине с ребёнком. И память миссис Ван Претт было, что старое сито, и с каждым разом каждый звонок для неё становился чистым листом, на котором она могла записать новую историю, кардинально отличающуюся от предыдущей. Позвонила она и жене шерифа Салливана, которую нашла в телефонном справочнике. Когда миссис Салливан подняла трубку, женщина заговорила, не давая ей вставить ни слова, а потом поспешно бросила трубку, как будто держала в руках змею. Миссис Ван Претт обожала драмы, и никак не могла успокоиться, придумывала и придумывала новых действующих лиц, пока последний её звонок в час ночи (звонила она матери, жившей в другой части города) не начал состоять из обрывков, как замысловатый деревенский плед, а главным действующим лицом стала некая миссис Керш, подговорившая подругу сына Тозиеров поиздеваться над мистером Тозиером.       Звонок к Соне Каспбрэк мог бы оказаться последним, потому что, несмотря на здоровый восьмичасовый сон, который так ей нравился, она ложилась после полуночи, засматриваясь телепередачами. Ночью показывали чушь, как, например, телевикторины или старые телесериалы, один раз ей удалось наткнуться на рекламу с девушками в коротких платьях; но Соня не могла уснуть после того, как сын вернулся с экскурсии. Она не могла уснуть, не удостоверившись, что её мальчик в безопасности, и хулиган, чуть не убивший Ричарда Тозиера не заберётся ночью к нему в окно, чтобы закончить начатое. Для таких целей Соня даже купила дополнительные два шпингалета, открывающиеся только с внутренней стороны и приделала их сама, но страх никак не хотел покидать её душу. Телефонный звонок, раздавшийся в ночной тишине, она так и не услышала, потому что уснула, смотря по телевизору запись со старого выступления цирка, где забавный, но жуткий клоун ходил на руках и скручивал зверюшек из шариков — паук, черепаха, медведь… А когда он скрутил ярко-красную розу, экран телевизора засветился ярче, что-то внутри щёлкнуло, и он выключился сам по себе. 5       — Слышали, что происходит? — Беверли запрыгнула в убежище в земле и уселась на диван.       Транзисторный радиоприёмник, который Ричи оставил в убежище, орал рок-н-ролл, которому подпевал Майк. Поначалу никто не обращал внимание на Бев. Никто и не заметил, что она пришла из-за громкого шума, наполнившего Пустошь. Бадди Холли по радиоприёмнику пел о том, как он любит Пегги Сью, Бен, Майк и Эдди вторили ему, а Стэн отбивал ритм ладонями и новенькими кожаными туфлями, делавшими его похожего на маленького бухгалтера. Сегодня в младшей школе было какое-то важное мероприятие, и его галстук болтался из стороны в сторону, аккуратно скреплённый булавкой. Билла в убежище не было, и Беверли почувствовала волну страха, пробежавшую по спине. Сначала Ричи, потом Билл… Будто бы Генри выслеживает их поодиночке. Под мостом Сильвера не оказалось, равно как и его игрушечного пистолета, и Бевви искренне надеялась, что он ушёл домой на ленч. Но почему он тогда никого не взял с собой? Майк? Они всегда обедали вместе, потому что ферма Хэнлонов располагалась слишком далеко от Пустоши.       — Ребят, важная информация! — Беверли подняла руки вверх и замотала руками из стороны в сторону.       Стэн обернулся к ней, опустил руки и сложил их на коленях, как примерный ученик. Остальные обратили на неё внимание только тогда, когда она подошла к приёмнику и выключила его. Бадди Холли захлебнулся на повторенни имени девушки, и Эдди допел за него, раскраснелся, услышав только собственный голос и замолчал.       — Что случилось? — Майк был недоволен, но он всё же попытался улыбнуться.       — Никто не видел Билла?       — Билла я не видел, но видел Сильвера, когда первым пришёл сюда, — Бен уже снимал приёмник с вбитого в стену колышка.       У Беверли будто камень с души упал. Никто не знал, что под мостом есть их схрон, да и из-за высокой травы его никак не видно, а если даже и видно, то никто не смог бы проходить мимо гигантского, почти проржавевшего велосипеда, на которых молочники развозят свою продукцию. Так что Билл в безопасности. Он лишь только почему-то решил вернуться обратно, разминувшись с Беном.       Она чувствовала, как постепенно Майк становится негласным лидером. И Билл, если бы был тут, подтвердил бы это. Если бы Билла отправили больницу, его место занял бы Ричи или Беверли, может даже Майк… Но Ричи был в больнице, а Билла не видели с самого дня, как они приехали в город. То есть, уже больше двадцати четырёх часов. И в школе он не появлялся, что случалось крайне редко. Чета Денбро была просто помешана на дисциплине и послушании, особенно его мать. Можно было только думать, что Билл вновь слёг с простудой. А болел Билл долго, и даже обычную простуду переносил тяжело.       — Слышали, что происходит? — Беверли обвела всех взглядом.       — Что-то про Бауэрса? — догадку выдвинул Эдди. Внушимый матерью страх давил на него. — Мне кажется, что в тот раз Билл с Ричи ему наподдали. Он не сел в автобус, он не приехал с нами в Дерри. А я вообще слышал, что его отправили в психиатрическую лечебницу «Джуниппер-Хилл».       — Она только для взрослых, — Стэн пожал плечами. — То есть, если даже его куда и отправили, то точно не туда. Но надеюсь так далеко, что мы его никогда не увидим.       — Дело не в Генри. Я не слышала о нём с самого воскресенья. Дело в Ричи.       Все переглянулись. Пять — число силы, но оно не такое загадочное и могущественное, как семь. Их было пятеро, и в голову каждого закралась догадка, что Билл не пришёл лишь по той причине, что дружки Генри поймали его. Лось, Рыгало, Виктор, Патрик… Их было много, он — один.       — Про него и миссис Тозиер поползли сплетни, — Беверли зажгла спичку и поднесла к кончику сигареты. 6       Её утро началось, как обычно, как любое утро каждого буднего дня, когда её отец был дома.       Проснулась она от громких выстрелов из телевизора. Элвин Марш в последнее время вставал всё раньше и раньше. Разговор с Уэортрейтом Тозиером сделал своё дело, и теперь тот боялся потерять работу, оказаться сокращённым и ненужным, несмотря на то, что уборщики в больницы требовались всегда и везде. И поэтому уже с шести утра он был в своей униформе цвета хаки, позвякивал ключами на пряжке и усаживался в кресло, где до семи утра смотрел всяческие передачи, пока Беверли не просыпалась и не шла на кухню готовить завтрак, обычно состоящий из гренок и яичницы с апельсиновым соком. Грудь Беверли часто-часто опускалась и поднималась, поднималась и опускалась. Она вновь вынырнула из сна с застывшим криком, который так и не прозвучал в её комнате. Рот остался открытым, как откидная дверь их маленького убежища, выдернутая с корнем во время очередного сильнейшего урагана. Даже кричать во сне при отце Беверли не решалась.       Она провела пальцами по боку, чувствуя твёрдую корку заживающей раны. Вспомнила о Ричи, и вздрогнула, как от удара отцовского ремня. Думать ей сейчас о таком точно не стоило. Она опоздала с завтраком, и теперь нужно спешить как можно быстрее. В последнее время отец стал всё больше «тревожиться за неё» и думать, что «у неё не всё в порядке». Беверли не знала, следил ли он за ней до самой Пустоши, где она играла с мальчиками, или нет, но она считала, что было бы лучше, если бы всё оставалось тайной как для него, так и для неё. Меньше знаешь — крепче спишь.       Беверли переоделась и бегом спустилась вниз. Отец уже открывал банку пива и подносил её к губам. Он мог иногда позволить себе выпить полбанки пива перед работой, а потом заткнуть горлышко свёрнутой туалетной бумагой и поставить его в холодильник, но так происходило только тогда, когда завтрак или обед задерживался, и он начинал волноваться.       — Я уже думал, что с тобой случилось что-то плохое, — отец не поворачивал головы, и Беверли привиделось, будто его рыжие волосы, доставшиеся ей, окрашены в красный цвет от крови, вытекшей из его головы. Слишком уж мног она думала о том, что происходило с Ричи. И, как бы не хотела, не могла отогнать эту мысль. Как только она закрывала глаза, на внутренней стороне век высвечивалась картинка с Ричи, обмазанным до волос собственной кровью, на руках у неизвестного мужчины.       — Со мной всё в порядке, пап, — Беверли улыбнулась, хоть он и не смог бы увидеть её эмоций. Эмоции ведь придавали голосу особые нотки, так? Нотки, которые он мог услышать. После смерти её матери, Элвин стал относиться к дочери ещё более требовательнее, чем прежде, с большей осторожностью и вовлечённостью в её жизнь. — Чтобы ты хотел на завтрак?       Будто бы это что-то да изменило. Эл опять попросит яичницу и слегка подгорелые тосты с толстым слоем абрикосового конфитюра.       — Яичницу из трёх яиц и гренки. Четыре. И чай с молоком.       На кухне Беверли услышала крик со стороны соседей.       Шайенн Боуди в гостинной просил плохого парня опустить пистолет, чтобы никто не пострадал. Выстрелы отдавались в её голове, но никак не сравнились с хлопаньем входной двери, когда миссис Дойон вышла из квартиры и остановилась у чёрного входа. Каждое утро мать с маленьким Джимом спорили о том, идти или не идти в школу, какую одежду надевать, и это изрядно надоедало Беверли, но и напоминало о том, что таких семей много, и они с отцом — не какая-то ошибка, ни какое исключение. Но она сомневалась, что миссис Дойон так беспокоилась о своём сыне, что Джимми так тревожил её, что иной раз она бралась за ремень своего мужа и начинала пороть его до синяков или до тех пор, пока не порвётся кожа.       Молока в холодильнике не оказалось. Беверли помнила, что оставила заказ молочнику и, наверняка, склянки уже стояли у порога дома с аккуратным блокнотным листочком с надписью «Б. Марш», но она не хотела спускаться вниз, не хотела видеть разъярённое лицо миссис Дойон и слушать, какой уже у неё плохой сын и как он скоро загонит её в могилу своим гнусным поведением. В чём-то миссис Дойон и миссис Каспбрак были похожи, и почему-то Беверли казалось, что именно так и воспитывают женщины своих сыновей, когда остаются без мужа — окружают их удушающей лаской, потому что такова уж женская натура. Отцы же, остающиеся с дочерьми не всегда, конечно, но в большинстве случаев, перестают обращать на них внимание и превращают в маленьких прислужниц или питомцев, каких можно наказать и даже не постыдиться.       До работы Эла оставался всего час. Он уже заселся за стол и почти доел всю еду, так что Беверли не оставалось ничего иного, как выключить засвистевший чайник и спуститься вниз, стуча большими резиновыми шлёпанцами по крутым каменным ступенькам. Если бы кто-то из её сверстников увидел её, то засмеял (сейчас Беверли хотелось, чтобы даже Грета Кин появилась перед ней, как по волшебству), но на улице не оказалось никого, кроме миссис Дойон, усевшейся на скамейку напротив здания.       — Доброе утро, миссис Дойон, — Беверли быстро нагнулась к железному лотку с бутылками и подхватила их. Хотела проделать всё достаточно быстро для того, чтобы старая болтушка не раскрыла рот, но всё равно опоздала.       — Мисс Марш, Вы не поверите, что произошло, — она вседа называла всех, даже маленьких детей, исключительно по фамилии. Другим детям это давало повод для гордости, Беверли немного тревожило. — Да, я шумная. Вы можете подавать на меня жалобу в местный участок, можете даже доходить до уровня округа или целого штата, но сегодня ссора была действительно важной.       Беверли сняла с ноги шлёпанец и большим пальцем ступни стала водить его туда-сюда, пытаясь придумаь более подходящий повод для того, чтобы отвязаться от миссис Дойон. Причина, что кому-то из взрослых нужна помощь, с ней не прокатывала.       Никто никогда и не собирался жаловаться на неё в полицию. Маленькие дети становились для Дерри призраками, невидимыми существами, и пребывали в таком состоянии до наступления подросткового периода или даже совершеннолетия; взрослых же не останавливали, потому что любили сплетни и не хотели лишать себя бесплатного представления.       — Джимми опять не верит тому, что я ему говорю. Вот как так можно? Я — его мать, а, значит, знаю намного больше, потому что дольше прожила.       Беверли никогда не придерживалась такого постулата. Её отец, например, тоже прожил не один десяток, но всё ещё верил, что детские страхи — всего лишь чушь, которая проходит по утрам и не оставляет после себя никакого налёта, никакого влияния на психику, и что бить детей в целях воспитания занятие благое, чуть ли не христанское. Но она лишь кивнула и пробормотала что-то однообразное, вроде «Да, я тоже так думаю. Вы правы».       — Я говорила ему о миссис Тозиер…       В ушах у Беверли заложило, она накренилась вбок и чуть не упала на землю, разбив бутылки. Перед глазами потемнело, возникло такое же чувство, какое появляется тогда, когда резко встаёшь с кресла после трёхчасового марафона телепередач.       — Что с тобой, мисс?       — Всё хорошо. Наверное, солнечный удар, — Беверли посмотрела на небо. Осеннее солнце вновь было закрыто тяжёлыми облаками, грозящими разродиться дождём, которые вновь поднимут уровень реки в Пенобскоте и Кендускиге, затопят некоторые дренажные системы.       — Тогда лучше зайти домой.       Беверли не могла слышать, как её отец, закончивший есть, кричит на всю квартиру, зовя Беверли. Он думает, что она наряжается, не закончив работу, и это злит его сильнее, но он ждёт.       — Нет. Я хочу послушать, почему вы поругались, — Беверли сглотнула вставший поперёк горла комок.       Миссис Дойон поджала губы и осуждающе посмотрела на неё. Будто бы начатый ей самой разговор вызвал не рациональный в таких случаях интерес, а больное любопытство сплетницы.       — Потому что я не хочу допускать таких же ошибок с отцом, — Беверли улыбнулась настолько милой улыбкой, насколько смогла. И она говорила правду. Она и любила, и ненавидела отца, старалась понять его, побыстрее вступить в мир взрослых, чтобы они были на одной волне, но советов от миссис Дойон принимать не хотела. Что можно получить от женщины, которая постоянно кричит на своего ребёнка?       — Хорошо. Знакомо имя «Меган Тозиер»?       — Нет, миссис Дойон. Я почти не общаюсь со взрослыми не с нашего дома. Только если её муж работает в каких-то общественных услугах, может, я его знаю.       — Вот как раз про её мужа и пойдёт разговор, — женщина выставила указательный палец, становясь похожей на ведьму из пряничного домика, сказки, которая в детстве так пугала Бев, что она не один раз плакала во сне, представляя, как старуха приглашает её на чай, а потом норовит съесть, и она бежит по своему дому, который постепенно превращается в пряничный, а вся мебель становится сладостями. — Он стоматолог. По крайней мере, я слышала, что он раньше работал стоматологом. Они переехали с Касл-Рока, — на названии города миссис Дойон сделала такую интонацию, будто говорила о дерьме. — У них есть ещё маленький сын примерно твоего возраста. Я думала, что вы могли бы ходить с ним в один класс.       — Возможно он в параллельном, — Беверли пожала плечами. Пот крупными каплями скатывался по спине, руки похолодели. — В любом случае, я практически никогда не слышала о нём.       Всем в доме было известно, что Беверли Марш таскалась с мальчишками. Скиппер Болтон однажды увидела её в Пустоши и пообещала не рассказывать об этом за пачку чипсов и три банки колы. Но, кажется, она всё же донесла об этом, потому что взгляд миссис Дойон вмиг сделался недоверчивым, и Беверли испугалась, что дальше она рассказывать не будет. Но все деррийцы были языками, языками без костей и без ушей, которые только и могли, что говорить, говорить и говорить, разнося всевозможные сплетни.       — Так вот, мистер Тозиер после наводенения… Ты помнишь наводнение? Кто-то утонул в реке возле нас, — женщина скорчила гримасу, будто говорила о канализационной крысе, а не о человеке. — Мистер Тозиер после наводнения пинками погнал сына к речке. Уж не знаю что он там натворил. Может, девочку в дом привёл, или отцу нагрубил, или вообще отец застукал его с сигаретами. Знаешь, как часто такое бывает, да? Вот мой Джимми никогда не будет курить. Никогда. Только действовать мамочке на нервы.       Беверли уже была знакома с таким типом матерей. Когда они переключались на тему своего ребёнка, следовало подтолкнуть их, сказав, что они правы, чтобы те вернулись к точке, что она и благополучно проделала.       — В любом случае, этого самого мальчика погнали пинками к речке. Он свалился в неё, и отец пытался поймать его, но его сумасшедшая мать — Меган Тозиер — подумала, что якобы мистер Тозиер пытается утопить их ребёнка, и она полезла на него со стекляной вазой в руках, которой и ударила бедного мистера Тозиера. Он потерял сознание и потерял сотрясение мозга. Врачи нашли осколки в его затылке, когда зашивали раны. Сначала подумали, что рыбы начали потихоньку есть его, но как бы не так, ха! Эту ненормальную нужно отправить в одну камеру с Коркорэном, чтобы оба там и сгнили.       Руки Беверли покрылись мурашками, и она потянула рукава жёлтой блузы вниз, чтобы скрыть их. Первая часть истории была правдой, и Беверли не могла понять, кто же мог разболтаться об этом. Точно не кто-то из Неудачников: все они были верны друг другу и не были помойными крысами, которые только и знают, что драться друг с другом. Даже Эдди под гнётом своей мамаши не мог рассказать об этом. У Эдди были свои принципы и негласные устои, что и было доказано в тот день, когда Патрик и Генри сломали ему руку.       — А почему вы поспорили с Джимми? — Беверли оглянулась и увидела, как мальчик вышел из дома, как ни в чём не бывало, подобрал палку с земли и направился дубасить скамейку подъезда в нескольких футах от них. Иногда Джимми казался ей недалёким.       — Потому что он сказал, что тот мальчик был не от мистера Тозиера! Ты уж извини, что я говорю с тобой на такие темы, но тебе уже нужно об этом знать! Ты уже взрослая! Чтобы не повторила такой же ошибки. Эльфрида умерла, и теперь никто не расскажет тебе, что случается, когда предаёшь мужа.       Беверли кивнула головой, слыша, как позвонки скрипят подобно несмазанным шарнирам. Она предстала самой себе в виде глупой фарфоровой куклы в типичном переднике домохозяйки времён начала столетия.       Джимми без устали продолжал колошматить скамейку, смеясь каждый раз, как от палки отламывались маленькие щепки. Звук напоминал Беверли сны, в которых она бредёт по маленьким узкиим тонелям, пропахшим дерьмом, держится за плечо Билла и слышит, как сзади ломаются кости, как Генри Бауэрс кричит, что догонит их всех, а Рыгало и Виктор Крисс орут протяжным криком, потому что это их кости ломаются с сухим треском. Они с Биллом проходят мимо раздувшегося трупа Патрика Хокстеттера, и она чувствует нарастующую тошноту.       — Так вот, якобы тот мальчик не от мистера Тозиера, и тот каким-то образом узнал об этом. Вот скажи мне на милость, как такое возможно? Неужели мистер Тозиер шпионил за своей женой или что-то в этом роде? Или эта курица решила проболтаться самой? На её месте я бы так не делала, а сразу пошла бы топиться сама, чем заставлять мужа страдать.       «Вы ещё не знаете, что вам повезло, что вы остались без мужа, миссис Дойон. А ваш сын остался с матерью, а не с отцом. Вы просто не знаете сущность Дерри, хоть и прожили тут всю жизнь. Потому что только маленькие дети могут видеть всё, истинную сущность, и вы забыли свои детские страхи и страдания, погрузившись в омут взрослости и нудных серых дней. А правда такова: все отцы-одиночки в Дерри бьют маленьких девочек и мальчиков, о которых должны заботится, все матери-одиночки воспитывают из своих мальчиков и девочек рабов эмоций, которые ничего не могут решить самостоятельно, а полноценные семьи ненавидят друг друга, потому что каждый из них неидеален и источает желчь. Мы отличаемся от остальных, и именно поэтому всё пошло не по плану, задуманному Дерри. И никто из нас не виноват в этом», — Беверли могла бы произнести этот длинный монолог перед миссис Дойон, может быть, даже прокричать его на одном дыхании, но она понимала, что старая женщина так ничего и не поймёт, да ещё и обзовёт и усомнится в её адекватности, ещё хуже — расскажет обо всём отцу.       Отец. Ей уже давно нужно было зайти домой и приготовить ему чай, но она продолжала стоять на крыльце, потому что ей было интересно продолжение. Потому что и она являлась частью Дерри, и более сильная часть хотела вовлечь её на свою сторону.       — Мистер Тозиер разозлился и закатил скандал. Потом взял мальчика за шкирку и потащил топить его в реку. Как маленького щенка, представляешь! А потом та ненормальная взяла и ударила его по голове молочником, или сахарницей… Я точно не помню. Но суть одна, и во всех версиях это всегда присутствует — она ударила его по голове, и у него нашли осколки. Я бы лучше так и оставила мальчика помирать. При чём тут он вообще? Его не хотели, и мужик столько лет воспитывал его. Тут даже бы я с ума сошла.       Миссис Дойон напыщилась, её массивная шея выступила вперёд, как борода индюка, улыбка расползлась по лицу.       — Джимми! Не смей играть на проезжей части! Ты хочешь, чтобы тебя переехал грузовик?! Нет уж, мальчик, в мире не существует кладбища, которое могло бы воскрешать мертвецов!       Она засмеялась, и Джимми вторил ей. Их головы мотались из стороны в сторону, как болванчики, какие ставят на приборные доски авто, и это чертовски взбесило Беверли. Она упёрла руки в боки и повысила голос:       — Как Вы можете говорить такое?! Это ведь равносильно тому, что утопить щенка или котёнка! — в голове пролетело воспоминание о щенках Стэна, о рассказе Ричи про котёнка, которого так жестоко и медленно убивал Патрик. — Да даже с животными так нельзя обращаться! Что если бы с Джимми поступили бы точно так же?! Что если бы Джимми утопили, а не мальчика?!       Джимми отвлёкся от скамейки, выбросил палку в сторону и заплакал навзрыд, как сигналка пожарной машины. Шея миссис Дойон набухла ещё сильнее, будто она надела спасательный круг на неё, а не на талию. В горле что-то затрекотало, брови сместились к переносице.       — Ты, маленькая шлюха, хочешь сказать, что я могла изменять своему мужу?! — «шлюха». Это ударило Беверли сильнее, чем последующие дальше слова. — Как ты можешь говорить такое про маленьких детей, а?! Как ты можешь говорить такое про моего мальчика?! Как хорошо, что твоя мать умерла! Не видела бы этого позора, тебя, которая стала настоящим дерьмовым ребёнком!       Беверли выдавила из себя улыбку. Ричи делал так всегда, и она привыкла к этому. Неудачники перенимали друг у друга фишки, как это происходит в тесной семье или в кругу очень близких людей. Улыбка Ричи, когда плохо, непоколебимость Билла, смех Бена, строгость Майка, настороженность Стэна, мягкость Эдди…       — Знаете что, миссис Дойон? Вы только недавно сказали, что мальчику было суждено утонуть, и что Вы так бы и поступили, ну, или хотя бы были бы за это. Уж извините, но даже если я и «дерьмовый ребёнок» подобного дерьма я слышать не собираюсь, — она подцепила корзинку с молоком и поспешила наверх до того, как женщина начала кричать.       Беверли вбежала по ступенькам и открыла входную дверь. Сердце её бешено колотилось в груди, она чувствовала радость и вкус триумфа. Губы сложились в трубочку, насвистывая какой-то мотив из рок-н-ролла — смешение Литтл Ричи с Бадди Холли. На душе было хорошо, но тревожно. Она боялась, что сплетни могут разнестись со скоростью чумы, но радовалась, что заметила это первой из Неудачников и сможет предупредить об этом миссис Тозиер.       Она уже представляла себя героиней какого-то триллера. Рыжей девушкой с большой грудью (на таких её отец пялился ещё при жизни матери), которая сначала выглядит глупой, но потом оказывается умной и хитрой. Её будут звать Одра. Она поднимется в свою квартиру, приготовит отцу чай, прикидываясь обычной глупой маленькой девочкой, а потом, когда он уйдёт, снимет трубку с телефона, наберёт номер больницы Касл-Рока, попросит позвать Меган Тозиер и анонимно сообщит ей о нарастающих сплетнях.       Когда дверь открылась, свист замер на её губах. В воздухе просвистела рука — сжатый кулак, не раскрытая ладонь — и ударила её по скуле. Она почувствовала, как постепенно немеет правая часть лица. Слёзы брызнули из глаз, закрывая всё вокруг толстой пеленой. Корзинка с бутылками выпала из рук и разбилась.       — Что ты так долго делала на улице?! — голос Элвина Марша был холодным и отстранённым.       Бевери сжалась в комок, чувствуя всю свою беспомощность. Только пару секунд назад она представляла себя храброй безбашенной красоткой, теперь же вновь превратилась в девочку-мышку. Она опустила взгляд вниз, не решаясь встретиться со взглядом Элвина. Слёзы оставили на каменном полу тёмные круглешки размером с десятицентовик.       — Что ты так долго делала на улице?! — он повторил вопрос с такой же интонацией, с такими же паузами между словами. — Отвечай, Беверли. Я уже начал тревожиться за тебя. Не решила ли ты случаем погулять, забыв про свои обязанности?! А может, считала ворон, а, Бевви? Это ведь так весело — считать птиц, пока твой отец голодает тут, между прочим!       Беверли подумала о Стэне. Отец никогда не бывал в Пустоши, в отличие от того же Зака Денбро, например, чья работа в «Бангор гидроэлектрик» предусматривала непременное посещение клочка земли, напичканного трубопроводами. Её отец был всего лишь уборщиком, который ничего не смыслил в жизни. Но он мог оказаться на Пустыре, не так ли? Увидеть, как она вместе со Стэном рассматривает птиц. Это было так давно — недели две назад. Стэну за хорошие отметки подарили бинокль с большими опциями для настройки, и они сидели втроём — она, Эдди и Стэн — и по очереди наблюдали за птицами, белками, куницами.       — Прости, пап… — кулак попал и по губам. Во рту появился вкус крови. Было больно говорить. — Миссис Дойон задержала меня. Я не могла просто так отказать ей в общении. Она кажется мне такой несчастной. Да и она не отпускала меня. Всё время предлагала сесть рядом и поговорить, а потом схватила за руку и потянула на себя, — Беверли лгала, но чувствовала, как жар румянца распространяется по лицу, поэтому опустила его ещё ниже. Она никак не могла врать отцу. Она чувствовала стыд и страх. А что произойдёт, если Эл Марш когда-нибудь узнает всю правду? Что произойдёт тогда с лицом и телом Бевви Марш?       Точно ничего хорошего.       Он отодвинулся в сторону.       — Можешь проходить.       Беверли опустилась на корточки и выудила из лужи уцелевшую бутылку. Придётся отмывать лестничную площадку. Тогда она точно опаздает в школу.       — И больше никогда не смей слушаться эту старуху, ты поняла меня? — он улыбнулся, и в этой улыбке она увидела Генри Бауэрса. Её отец Генри Бауэрс. — Теперь быстро в дом. Мне ещё нужен мой чай.       Он махнул рукой, жестом говоря ей пройти внутрь, но Беверли испугалась очередного удара, закрыла лицо руками и выронила бутылку. Она разбилась и залила штанины Эла.       — Я… — она в страхе хаотично переводила взгляд с брюк на лицо отца, с лица на брюки. — Мне очень жаль. Я могу постирать, как только…       Элвин схватил её за волосы и с силой ударил о железную дверь.