Охана

1

Ночь застала Оскара Бауэрса врасплох как раз тогда, когда он выезжал на главную магистраль Дерри, сменив трактор на маленький сельский грузовик с деревянным кузовом. Сзади, гулко ударяясь о стенки, переворачивались бочки, мотыги и лопаты, мешки с навозом и семенами, одна старая ржавая кастрюля, в которой папаша не раз варил сыну и его дружкам пожрать, когда те задерживались в поле, обильно сдабривая всё алкоголем, чтобы скрыть привкус испорченной еды. Но самое главное – в кузове валялась одежда Лося, пропитанная кровью.

Оскар всё ещё помнил, как маленький засранец верещал, когда тот выстрелил в воздух, сделал это специально, чтобы не сильно травмировать ублюдка. Несмотря на жир и тупое лицо, двигался тут с чудовищной скоростью, как поезд, мчащийся под гору и, если Оскар изначально намеревался всего лишь ранить, проучить их, то на этот раз испугался, что его могут посадить в тюрьму, если тот попадёт в лосиную рожу, а не, допустим, в руку или ногу. Но идиот заверещал так сильно, что уши у Буча заложило, и ему пришлось несколько раз приложить того укладом, прежде чем Лось умолк. Оскар знал, что тот дышал – видел это по пару, вырывающемуся изо рта. Бауэрсу пришлось стянуть одежду, чтобы не навлекать на себя подозрений и оттащить его подальше, перед этим загрузив в кузов и прикрыв толстым серым брезентом. Бауэрс вывес подростка в Пустошь, где и оставил одного, в кустах терновника, где тот был похож на допотопного распятого алкаша с разбитым лбом и губой.

На самом деле не он, Оскар, или же Буч, Бауэрс избил мальчика – это сделал маньяк-насильник, забравший одежду. Это сделал именно он, и никто иной.

Теперь, когда настала ночь, а на радио рок-н-ролл сменили слащавые песни Сестёр Леннон, ему предстояло возвращаться домой. Мозги совсем не работали, мелкая дрожь сковала руки и ему приходилось не один раз прикладываться к банке «Техасского драйвера», пока сознание более-менее не вернулось к нему. Но он всё ещё не помнил, что выехал специально для того, чтобы найти остальных сбежавших мальчишек, чтобы наказать их по полной не только за то, что они осмелились сбежать посреди работы, оставив того в дураках, но и потому, что из-за того, что те работали, спустя рукава и разглядывая задницы друг друга, они пропустили несколько камней, и борона, которой Бауэрс в это время обрабатывал землю, сломалась, наткнувшись на особо большой камень. Не помнил Бауэрс и о предосторожности в городе, съезжая на встречку и не останавливаясь у светофоров. Ему было весело, и это было самым главным. Он чувствовал себя под кайфом, как тогда, когда попробовал наркотики, сидя в своём маленьком городе и прячась от набора в армию, пока его ровесники теряли жизни на корейской войне. А он развлекался, развлекался по полной. Вот и сейчас всё вокруг предстало в таком же свете – мутные от осеннего тумана очертания домов, гул в ушах, лёгкое подрагивание в конечностях, будто Бауэрс пробежал ни один марафон. Рука инстиктивно потянулась к дробовику на коленях, погладила, схватила… Все его ровесники оканчивали жизнь одинаково – с пистолетом в руках, но способов её окончания было множество, и Бауэрс хотел повторить один из них. Но вместо этого, будто повинуясь какому-то шестому чувству, он свернул на Уитчем-стрит, как только появился указатель, мелькнувший в скудном свете фар.

Навстречу ему шёл Генри, подволакивая ногу. Голова у Бауэрса прояснилась, и он тут же резко нажал на тормоза, с силой распахнул дверцу и заорал на всю улицу, так, что даже Билл Денбро, крепко обнимавший плачущего от страха Джорджи, услышал его и крепче прижался к брату, пытаясь успокоить:

- Ты где таскаешься, сукин сын?! – о дробовике Буч забыл, и это было самым лучшим, что он мог сейчас сделать. – Я из-за тебя, блядь, похерил борону! Борону, маленький пидорас!

Он вынырнул из-за дверцы, покачиваясь на ватных ногах, подался назад и схватился за зеркало заднего вида, но оно хрустнуло и отломилось. Старший Бауэрс с глухим – шлёп! – упал на землю и завопил, чувствуя, как осколки битого алкашами стекла и галька попадают в кожу через толстую ткань джинс.

Генри чувствовал себя превосходно. Более того, он ощущал, что всё вокруг – неправда, сказка, которая подчиняется только ему. Как смотреть постановку фильма, когда ты – режиссёр, когда ты можешь изменить всё в любой момент и всё равно все останутся довольны. Именно поэтому он молча прошёл мимо отца, обогнул грузовик, открыл пассажирскую дверцу и залез внутрь, закинул ноги на бардачок, чего никогда не позволил бы себе в присутствии отца.

Буч рывком поднялся с земли и заорал, перед этим вобрав столько воздуха, сколько смог.

- УБЕРИ СВОИ СРАНЫЕ НОГИ, ГЕНРИ! – он замахал сжатыми кулаками, залез наполовину в грузовик и со всей силы ударил того по коленям.

Что-то внутри ног Генри хрустнуло, но особой боли он и не почувствовал. Он лишь волновался о том, чтобы отец не сломал нож, спрятанный в голенище сапёрского сапога. Остальное его не волновало. Всё было ничем, просто вымыслом. Как будто он – режиссёр, а все вокруг – его беспрекословные подчинённые.

- Ты, блядь, знаешь, что натворил?! – Буч боком залез в машину, с усилием втащил ноги на половик и захлопнул дверцу. – Где тот, второй?!

Генри решил действовать сразу, резко, без промедлений, вытащить на сцену всех актёров, каких только мог.

- Что насчёт Лося?

Вопрос прозвучал в машине эхом, и Буч, увидевший в сыне что-то страшное, чудовищное, замолчал. Мочевой пузырь наполнился до краёв.

- ЧТО НАСЧЁТ ЛОСЯ?! – пришёл черёд Генри орать, и он воспользовался этим случаем, с нескрываемым удовольствием наблюдая, как капли слюны брызжут на перекошенное от ужаса лицо отца. Ему стоило разыграться, ему было нужно привести себя в чувство после того, как тот умудрился опустить Заику, несмотря на то, что болван наебнулся со своей старой колымаги. – ГДЕ ЛОСЬ?! Я СЛЫШАЛ, КАК ТЫ СТРЕЛЯЛ!

Дробовик упал на половик, и Оскар поставил на него ноги. Оба знали, что если бы Генри увидел оружие, то незамедлительно пустил бы его в ход, исполняя потаённые мечты отца.

- Не ори на меня! – Буч толкнул сына в грудь и тот отлетел к окну, приложившись затылком к стеклу. Рот последнего перекосило в бешеной гримасе.

Где-то по слева зажёгся свет, кто-то раздвинул шторы, и длинная тень женской фигуры легла на Генри. Отец и сын замерли, как дикие псы, ожидая, когда любопытные глаза вновь скроются за занавеской, что и вскоре произошло.

- Где. Лось?! – Генри повторил это тише, но с ещё большим напором.

- На кой хер тебе обосрался этот полоумный ребёнок?! – неприятный страх закрался к нему. А что если его сын – гей, такой же пидор, как и все остальные, кто ходил в бар у окраины? Если бы это было правдой, он был готов задушить того собственными руками.

Генри лишь посмотрел на него и улыбнулся. Ему нужны были эти полоумные дети, подростки, которые не могли даже завязывать шнурки, не говоря уже о том, чтобы хоть как-то принять собственные решения, так что же мешало ЕМУ принять их вместо них? 2

- С тобой всё нормально? – Эдди приложил трубку к уху, отталкивая Ричи от телефонного аппарата. Всю ночь они провели у телефона, сменяя друг друга, как часовые, но после того тревожного звонка от Бена других не поступало. Только ближе к утру кто-то позвонил им, но, как только Ричи, бодрствовавший в то время и смотрящий ночные передачи по телевизору, поднял трубку, на той стороне бросили трубку.

И никто не удивился, что не звонила Беверли. Потому что никто не знал, что именно она первой почувствовала, что Биллу грозит опасность, что она пыталась сначала позвонить ему домой, а уже после и выйти из своей квартиры, но голос разума заставил её остановиться. Если возле него и была опасность, то ей она угрожала тоже. К тому же, отец в любой момент мог проснуться и не застать её дома. Тогда она, всё ещё в накинутой наспех вязаной майке и расстёгнутых шортах, легла на кровать и закрыла глаза, вспоминая день, когда они собрались возле Ричи в больнице, а Стэн принёс осколок из-под колы, потому что ей казалось, что именно таким способом она могла передать свои мысли и тревогу остальным. Конечно, это могло показаться ей сущей глупостью, в любой другой момент она засмеялась бы и сказала, что уже не ребёнок, раз грудь у неё теперь гораздо больше, чем у Салли или у Греты, но сколько же много было всех тех моментов, которых нельзя назвать случайностями!

- Е-е-е-если не счи-и-итать того, ч-ч-что на моём газоне ва-а-алялся Б-Б-Бауэрс, то вполне.

Билл говорил вправду, но в то же время и обманывал – растянутая от падения лодыжка отдавала болью, а ночная ссора отца и матери, когда те вернулись домой и застали Билла на втором этаже, в комнате Джорджи, всё ещё напоминали о прошлой ночи. Он всё ещё чувствовал вкус железа на языке и голос в голове, который постепенно сходил на нет, как и закравшийся страх и подозрение о шизофрении.

Эдди облегчённо выдохнул. Ричи спросил, что ответил Билл, и Эдди передал разговор. За то мгновение, когда Эдди обменивался информацией, Билл прошипел от боли, поменяв ногу, на которую опирался. Джорджи всё ещё был встревожен и ходил по дому, как маленькое привидение. Мать наорала на Билла ещё и за это. Да, она обнимала и целовала его, когда увидела двоих своих мальчиков в шкафу (Биллу эта идея казалась не лучшей, но Джорджи было так комфортнее), но это не меняло того факта, что она была зла. Джорджи принял уже две ложки детского ибупрофена, но никаких результатов пока не наблюдалось, и Билл остерегался, что по его вине младший брат теперь навсегда останется пустышкой, оболочкой радостного себя. И его не стоило винить в этом – у самого Билла перед глазами до сих пор стоял образ Генри Бауэрса, с криком катающегося по земле и вырывающего куски газона с дёрном, прежде чем издать последний вопль, схожий со звериным, перемахнуть через забор и скрыться из виду.

- Как насчёт распределения? – Ричи удалось выхватить трубку, когда Эдди пытался объяснить ему случившееся с Биллом.

- Хэй, Ричи! – Эдди толкнул его. Ричи упал на столик и засмеялся, когда тот опасно покачнулся, и Эдди вскрикнул. – Чёрт, если ты сломаешь хоть что-то, тебя самого тут сломают напополам!

Соня развешивала бельё на улице, так что тот не опасался говорить правду о своей матери.

- Р-Р-Разве мис-с-сис К-К-Каспбрак не согласилась в-в-взять тебя на всё в-в-время?

- Твоя задумка показалась мне слишком заманчивой, окей? – Ричи зажестикулировал в воздухе, пытаясь изобразить таблицу, что Билл нарисовал на песке. Эдди заворожённо смотрел за движением его рук. – Потому что это круто, чел! Дай мне хотя бы раз в жизни ощутить – какого это быть странствующим комиком.

- Ты скорее, странствующий шут, Ричи, - Эдди засмеялся своей шутке.

- Да, да, доктор К. Собираем весь средневековый состав – шут, лекарь, сокольничий, бард, маг, наёмница и капитан.

Биллу пришлось повторить вопрос, прежде чем Ричи с Эдди перестали дурачиться, и первый ответил, громко и чётко прокричав в трубку:

- Я не думаю, что это хорошая идея, Билл. Потому что если буду сидеть тут слишком долго, вся романтика просто улетучится! – он рассмеялся, когда Эдди попытался выхватить у того трубку и ответил тому голосом Багза Банни, который, по представлению Билла, был скорее похож на голос старика. – Ээээ, док, не паникуй. Я всё равно женюсь на твоей мамаше, док. И ты будешь моим приёмным сыном, - тот вывернулся и ущипнул Эдди за щёку.

- Единственное, что я хочу от тебя, так это то, чтобы ты заткнулся, Рич! – Эдди польщало, что его называли «доком», но одновременно и бесило, потому что он сразу вспоминал того браконьера, на чью речь была похожа речь Билла, когда тот заикался на его имени, непрерывно повторяя «Э-Э-Э», что было созвучно со смехом охотника.

- В т-т-таком случае, н-н-наверно, всё м-м-можно.

- Больше всего я нервничаю из-за Стэна, знаешь ли.

Билл с той стороны трубки улыбнулся, облокотился спиной на стену и сполз на пол. Разговор обещал быть длинным и мучительным, так как если у Ричи или Стэна заходил разговор друг о друге, они начинали ныть и жаловаться, пока, впоследствии, сами того не замечая, не распалялись и не переходили на открытые комплименты.

Мимо прошёл Джорджи, и Билл похлопал по ковру справа от себя, приглашая того присесть, но мальчик никак не отреагировал, лишь крепче обнял деревянную черепашку и продолжил путь до гостиной, где уселся перед телевизором и стал бесцельно переключать каналы.

Голос Ричи в телефоне продолжал давить на барабанные перепонки. Билл прикусил губу. Нить разговора, прерываемого выкриками Эдди, вознёй, когда те дрались за трубку и смехом, он давно потерял. Помнил только, что всё началось с того, что Ричи вспоминал таблицу и дни, отведённые для Стэна, пока Эдди не подсказал ему (Эдди помнил всё и, почему-то так казалось Биллу, в будущем он мог бы стать прекрасным гидом или юристом), а закончилось всё тем, когда Билл сконцентрировался на тараторении и попытался выловить хоть несколько слов. Если в их компании Билл молчал больше всех, предпочитая лишний раз не открывать рот, если нет что сказать, так как заиканье растянет даже самый короткий разговор на долгие минуты, то Ричи, наоборот, был болтуном, и Билл улыбнулся при мысли о том, что Ричи мог бы быть прекрасным переводчиком, если бы Билл выучил язык жестов, а тот, в свою очередь, был достаточно усерден для того, чтобы проделать то же самое и не отвелчься на другие темы.

-…кошерная еда.

- Ч-ч-что?

- Кошерная еда, Билл! Ты что не слушал меня?! Что если они заставят меня питаться кошерной едой? – Ричи не понимал слово «кошерный» в полной мере, и на ходу придумывал самые различные сравнения, которые только приходили в голову. – Что если они каждый день едят только горький перец, именно поэтому Стэнли таокй бешеный? Что если они… Ну, не знаю, питаться плотью младенца Иисуса?

Эдди ударил себя по лбу и тяжело вздохнул. Ничего глупее он ещё никогда не слышал. По крайней мере, он хотел верить, что это глупость, так как и сам не знал, что подпадало под категорию «кошерных». Видел только маленький магазинчик на Подъёме-в-Милю с вывеской на иврите, видел куски мяса, развешанные на крюках, какие-то лепёшки под стеклянным прилавком, но больше ничего. Он не мог и не хотел верить в то, что Стэн мог есть детей. Он ведь не какой-то монстр из городских легенд, тролль, живущий под мостом и питающийся маленькими детьми. В любом ином случае, тот сразу бы съел их, разве не так?

- Пл-лоть младенца И-И-Исуса?

Мать Билла закричала из кабинета отца, чтобы тот не богохульствовал и не упоминал святое имя в обычном разговоре. Слышала бы она, сколько раз её сын говорил «дерьмо небесное» или «боже мой», когда происходило что-то из ряда вон выходящее, её сердце, наверняка, разорвалось бы от злости и негодования.

- Д-д-думаешь, Стэн мо-о-ожет пойти на т-такое?

- Откуда мне знать, Билл? Вот пойду на следующей неделе и узнаю. Надеюсь, не повторится тот случай, как в сказке о Гензель и Гретель.

- Ты не святой, чтобы тебя ели, Ричи!

Эдди произнёс это нараспев, и толкнул Ричи локтём в бок, поторапливая. Пустошь ждала, и им следовало как можно быстрее отправиться туда, если они не хотели попасть под обстрел старика Бауэрса, если тот придёт, если все их родители соберутся вместе, чтобы дать отпор. Хотя, он прекрасно это знал, такого никогда не случится. Никто не знал об их маленьком мире, никто не интересовался друзьями детей в полной мере. Им интересны были только их имена, имена их родителей и не дерутся ли они, не курят ли после школы.

- Ты так слеп, Эдс. Ослеп от моей небесной красоты?

Билл опять начинал терять ход разговора, поэтому быстро протараторил, стараясь не заикаться, пока наступила короткая пауза. Но его голос сорвался уже на пятом слове.

- Я не знаю, получиться л-ли у нас про-о-оделать это, потому что мои р-р-родители всё ещё злы из-за того, что этот… - он прижал микрофон трубки к губам и прошептал. – Об-б-бмудок, - оглянулся по сторонам, чтобы удостовериться, что никто ничего не услышал. – Катался по г-г-газону прошлой ночью.

Ричи представил, как Генри Бауэрс катается по газону и заливается диким смехом. Ему совсем не показалось это жутким, напротив, забавным до такой степени, что тот хрюкнул в трубку.

Билл поменял ухо и потёр левое о плечо.

- Билл, меня интересует только одно, - голос Ричи стал ниже и твёрже, и Билл обеспокоенно заёрзал на месте, быстро перебирая ворсинки. – Знают ли твои родители о том, что сделала моя мама?

- Я н-н-не знаю, - Билл говорил правду. Если что-то и случалось, то родители предпочитали оговаривать это всё за закрытыми дверьми, думая, что таким образом оберегают детей от зла этого мира.

- А есть возможность, что они могут узнать это откуда-то? Хотя, глупый вопрос, - Ричи почувствовал, как Эдди сжал его плечо и потряс. – Сплетен было настолько много, будто моя мать стала новым Гаем Фоксом.

- Я н-н-не знаю, - Билл подумал, а затем сказал правду. – Да. Д-д-да, как мне кажется, они м-м-могут знать. И, п-п-просто, будем над-деяться, что они не выз-з-зовут копов.

- Ты чертовски умеешь поддержать, Билл! – Ричи повернулся к Эдди и закричал, что есть силы, пытаясь перевести весь свой страх и злость в смех и веселье. – Мистер Каспбрак! Несите медаль этому герою!