Под красной эгидой

Нет места лучше дома. Хорошая фраза, вот только Югославия с ней согласен лишь отчасти. Если бы его попросили переделать ее, он бы сказал: «Нет места лучше тихого дома.» Так уж получается, что по возвращению после тяжелого дня его всегда ожидает шум и гам со стороны его подопечных. Южный темперамент в смешении с распитием алкогольных напитков всегда приводил к этому эффекту. Вот и сегодня, после очередного неприятного разговора с Советским Союзом, перед югославом предстает знакомая картина. Шесть социалистических республик и два социалистических автономных края что-то громко обсуждают, так громко, что слова и их смысл теряются в общем галдеже. Югославия громко захлопывает входную дверь, что тут же заставляет его подопечных замолчать. Все они, как один, в упор смотрят на своего «отца». — Добро пожаловать домой, — нарушает тишину Македония, вежливо здороваясь с вошедшим. Его голос болезненно напоминает о не менее неприятном разговором с Болгарией этим утром. Остальные тоже здороваются, стараясь не отставать. Несмотря на то, что югослав всеми силами старался пресечь все попытки проявления национализма и какого-либо превосходства, его республики продолжали соперничать друг с другом в других вопросах. Вот и сейчас они сидят как паиньки, один невиннее другого. Словения прячет карты под тарелку, Босния делает вид, что стакан с самогоном перед собой видит первый раз, Войводина загораживает Сербию, пока тот как можно незаметнее ставит бутылку под стол. Косово и Черногория оперативно прикрывают пепельницу салфеткой, как будто это заставит ее исчезнуть. Лишь Хорватия сидит спокойно, всем своим видом говоря: «Это была не моя идея, я здесь не при чем.» — Вон отсюда, — у Югославии нет сил отчитывать их за неподобающее поведение, — все, кроме Сербии. Скорость, с которой его подопечные исчезли из гостиной могла сравниться лишь со скоростью отступающей итальянской армии. Как ветром сдуло, ей богу. Одинокая фигура серба, оставшегося наедине с бардаком на столе и Югославией, выглядит почти что жалко. Однако Сербия даже и не думает выглядеть виноватым. Наоборот, стоило его братьям покинуть помещение, он словно набрался еще больше нахальности. — Ну что, опять веселятся все, а наказывают только меня? — ядовито тянет серб, в упор уставившись на отца. — Я не собираюсь тебя наказывать, — Югославия вздыхает и присаживается рядом, — почему ты относишься ко мне, как к какой-то бездушной ограничивающей силе? — Потому что когда я создавал тебя, я не думал, что ты будешь таким. — Каким? Сербия молча достает бутылку из-под стола и делает большой глоток прямо из горла, заставляя югослава морщиться. Ему не нравилось, что его республики так часто и много выпивают. Ладно еще по праздникам, но каждую пятницу… Надо бы установить какое-то ограничивающее правило. Однако сейчас Югославия может лишь наблюдать, как серб медленно закручивает крышку и вновь ставит бутылку на пол, все еще не говоря ни слова. Терпение югослава на этом кончается. — Будь добр ответить, когда я задаю тебе вопрос, — он поднимается сам и рывком поднимает Сербию со стула. Тот слегка пошатывается. — А что тебе ответить? — пожав плечами спрашивает серб, — Я просто разочарован. — Разочарован тем, что твое союзное, — Югославия подчеркивает это слово, — государство не дает тебе никаких преференций, а старается удерживать вас всех на равных? Ты же понимаешь, что если бы я это не делал, случилось бы то, что уже случилось раньше? — Ты бы сдох, — Сербия в упор смотрит на югослава, — так ведь? И мы бы переубивали друг друга. А так мы можем быть вместе недовольны тобой. — Так. Но у нас есть другие поводы быть недовольными вместе. Я оставил тебя, чтобы поговорить о серьезной проблеме, которую я пока не хочу освещать перед всеми. Не хочется пугать их раньше времени. Прежде, чем серб открывает рот, чтобы спросить, о чем речь, его прерывает отчетливый стук в дверь. Внутри у Югославии все холодеет. Он никого не ждал в такой час. Сербия явно подмечает нервозность отца и недоуменно переводит взгляд на дверь. Стук повторяется, на этот раз настойчивее. Югославу очень хочется отправить подопечного впустить нежданного гостя, но он знает, что сам должен сделать это. Поэтому, сделав несколько глубоких вдохов, он медленно проходит в прихожую. Третий, уже практически гневный, стук заставляет югослава открыть все замки и распахнуть дверь. На пороге стоит Советский Союз, черт бы его побрал. — Добрый вечер, — нейтрально здоровается Союз, — извиняюсь, что так поздно, да еще и без приглашения, но нам определенно нужно все как следует обсудить. — Сербия, иди наверх, — не отрывая взгляда от гостя приказывает Югославия. Судя по тяжелым шагам по лестнице, серб не решился оспаривать приказ. Хорошо. Не здороваясь с СССР, югослав молча впускает его в свой дом. Ему очень не хочется делать этого, особенно после всего, что произошло между ними. Особенно сейчас, когда Югославия балансирует на тонком тросе натянутом через пропасть. Тем более то, что Союз решил заявиться к нему домой, говорит о том, что он не постесняется нарушить личные границы югослава и в других вопросах. Нужно быть предельно осторожным, любое неверное слово может привести к крайне неприятным последствиям. — Мило у вас тут, — иронично бросает гость, разглядывая состояние обеденного стола, — распустились твои республики, Юго. — Во-первых, я тебе больше не Юго, — хозяин дома складывает руки на груди и презрительно рассматривает СССР, — во-вторых, не лезь в дела моего дома и моей семьи. — Ты явно охладел ко мне. — Да ты что? Интересно, в чем же причина? — А в чем собственно? — Союз приближается ближе и кладет руку на плечо Югославии. Тот дергается, сбрасывая ее. — В том, что ты решил, что можешь контролировать меня, — югослав отступает на шаг, но чувствует твердую поверхность стены за спиной. Дальше отступать некуда, — я тебе не один из твоих сателлитов. — Да без меня тебя бы не существовало сейчас! — СССР резко срывается, с силой ударив кулаком по стене в паре сантиметров от головы Югославии, — А ты вместо благодарности занимаешься ревизионизмом! Тело югослава словно заледенело. Союз был близко, слишком близко. Он был физически сильнее, выше, мощнее. Югославия не может даже выдохнуть из-за того, что его бронхи сжались. Его прошибает холодный пот, а кишки стягиваются в тугой узел. Ему было страшно, до ужаса страшно. Но югослав не может позволить себе поддаться этому животному инстинкту, он должен отстаивать свои интересы. Ради себя, ради своей семьи. — Я благодарен тебе за помощь в войне, — холодно парирует он, — но сейчас ты должен понимать, что мне нужно больше свободы действий. Я не собираюсь перед тобой пресмыкаться. — Мы должны держаться вместе и тянуть за один канат, — шипит Союз, — а ты не только подрываешь нашу дружбу, но и вносишь смуту в ряды Коминформа! — О чем ты? — недоуменно поднимает бровь Югославия. — Об этом. Советский Союз отходит на шаг и достает из внутреннего кармана легкого летнего плаща небольшую фотокарточку. Он протягивает ее югославу и тот неуверенно берет ее в руки, вглядываясь в изображение. На нем он сам, в Праге, вместе с Чехословакией. Югославия переводит взгляд на Союза, который сурово смотрит на бывшего товарища исподлобья. Но что такого в этом снимке? Что, ему уже запрещено видеться со старыми друзьями? К тому же югослава возмущает, хотя и не удивляет сам факт слежки. — И что в этом такого? Мы встретились, что дальше? — Что дальше? А дальше Чехословакия оспаривает мои решения. Я умею сложить два и два, Юго. Что ты ему наплел? Что я такой злобный и страшный диктатор, пекущийся только о своем влиянии? Это так ты обо мне думаешь? — Ничего я ему не «наплел», — Югославия морщится, — мы даже не обсуждали политику, успокойся. И уж точно не обсуждали тебя. Не все в мире крутится вокруг твоей персоны, Союз. — Хватит врать! — СССР хватает югослава за плечи и со всей дури прижимает его к стене, — Я прекрасно знаю, что ты настраиваешь их против меня. Вот Чехословакию уже уговорил, кто дальше? Албания? Болгария? — Ну да, а ты мне вообще не препятствуешь, — повышает голос Югославия, пытаясь вырваться из железной хватки Союза, — учитывая, что Албанию и Болгарию я хотел взять к себе с самого начала. — Забудь, — лицо Советского Союза оказывается столь близко к лицу Югославии, что тот ощущает горячее дыхание гостя, — забудь о том, что я когда-либо позволю тебе стать сильнее. — Я не понимаю, ты завидуешь, или ревнуешь? СССР задыхается от возмущения, к его лицу приливает кровь, а глаза грозятся вывалиться из глазниц. Похоже этот вопрос задел его за живое. Но югославу все равно. Чего Союз ожидал? Что Югославия будет ходить за ним как собачка, не общаясь ни с кем больше, не ища альтернатив и копируя его политику во всем? Смешно. У них разные пути, и если бы Советский Союз не был таким упрямым бараном, он бы понял, что югослав ему не принадлежит. Но это бы слишком защемило его хрупкое самомнение, поэтому конечно же в советском мозгу все эти мысли тут же отметаются. — Ни то, ни другое, — наконец-то справляется со своей яростью Союз, — я пытаюсь оградить остальных от твоего пагубного влияния. Ты больше не являешься настоящим социалистом, ты фашист, диктатор и ведешь антисоветскую политику. Если ты думал, что я оставлю это безнаказанным, то ты ошибался. Я исключил тебя из Коминформа, но теперь я буквально изолирую тебя. Я не дам им общаться с тобой, я не дам тебе возможности когда-либо полноценно стать одним из нас. И если ты думаешь, что Запад тебя пригреет, то ты сильно ошибаешься, они точно также ненавидят тебя. Ты останешься ни с чем, голый, босой, на обочине истории. — И это меня ты после этого называешь фашистом? — Югославия даже не моргает после тирады исторгнутой Советским Союзом, — Забавно, а тоталитарные практики при этом практикуешь ты. Не говоря ни слова, Союз отнимает руки от плеч югослава, от чего тот слегка расслабляется. И зря. Замахнувшись, СССР со всей силы бьет его кулаком в челюсть. Сила удара заставляет Югославию потерять равновесие и упасть на пол, больно ударяясь об угол. Во рту он чувствует железный привкус крови, но проведя языком по челюсти он удовлетворенно подмечает, что хотя бы все зубы на месте. Очухавшись, он пытается подняться, но его попытку пресекает сильный пинок под дых. Югослав задыхается и кашляет, оставаясь лежать на полу. «Твою мать, я же хотел быть осторожнее.» — На твоем месте я бы следил за языком, — Союз говорит очень тихо, но от того более угрожающе, — не смей называть меня, героя войны, фашистом. Пока ты лежал в могиле, я этих фашистов уничтожал. И вот ведь интересно получилось. Среди них был один из твоих подопечных. Югославия знает о ком говорит СССР. Хорватия действительно участвовал в операции Барбаросса, однако это та информация, которую в югославском доме старались похоронить. Любые упоминания о роли хорвата или кого-либо еще во время войны были запрещены, дабы не ковырять старые раны и не поддерживать националистические настроения. Поэтому такой выпад югослав простить не мог. Он незаметно запускает руку на пояс своих штанов, нащупывая кобуру пистолета. Выхватив оружие, Югославия направляет пистолет прямо на гостя. — Проваливай из моего дома, — с трудом выговаривает он, поднимаясь, при этом удерживая Союза на мушке, — немедленно. — Ты же знаешь, что я бы мог ответить тем же, — говорит тот, отступая на несколько шагов, — но я не буду. Стрелять в чужом доме — дурной тон. — Вот и выматывайся, — голос югослава становится увереннее, — между нами все кончено, и ты ясно дал мне это понять. — Да, — Союз якобы случайно задевает ботинком бутылку, отчего та с грохотом падает и откатывается в противоположную сторону гостинной, — между нами все кончено. И это твоя вина. Не прощаясь, он выходит из дома Югославии, с силой захлопнув дверь. После оглушающего хлопка наступает невыносимая тишина. Вокруг было так тихо, что югослав боялся вдохнуть, чтобы не нарушить хрупкий покой. Он на негнущихся ногах доходит до ближайшего стула и опускается на него. Вот и все. Рубикон перейден, назад дороги нет. Югославия отрешенно наблюдает за своими трясущимися руками и откладывает пистолет на стол, от греха подальше. Ему все еще тяжело дышать, но он понимает, что рассиживаться он не может. На это нет времени, нужно созвать всех и сформировать план действий. — Сербия, — тихо подзывает он подопечного, — я знаю, что ты слушал наш разговор. Иди сюда. Не заставив себя ждать, серб пулей спускается. Он выглядит искренне обеспокоенным, но молчит, похоже собираясь с мыслями. Однако молчание его длится недолго. — Ты называешь это разговором? Он поднял на тебя руку, мы не можем это так оставить. Теперь настал черед Югославии молчать. «Мы не можем это так оставить.» Хорошо звучит, но что это значит в реальности? Они мало что могут противопоставить Советскому Союзу, окруженные его сателлитами. Вот если бы они успели вовремя взять к себе хотя бы Албанию… Но нет, тот к сожалению уже фанатично следует за Советами. И если Союз прикажет атаковать Югославию с тыла, албанец это естественно сделает. Не говоря уже о косовском вопросе. Впрочем, причин для вторжения у каждого из их соседей навалом. СССР не побрезгует использовать их в своих целях. — Позови сюда остальных. Мы должны составить план действий на случай советского вторжения. Кивнув, Сербия стремительно взлетает вниз по лестнице, оставляя югослава на несколько минут наедине. Он тратит их на то, чтобы как следует отдышаться, убрать пистолет в кобуру, налить себе стакан воды и залпом осушить его. Вернувшись к столу, Югославия задумчиво рассматривает игральные карты, брошенные на нем. Не считая Словению, чьи карты все еще были спрятаны, наилучший расклад был у Черногории. Хотя, учитывая что черногорец мог зазеваться во время игры и упустить свой шанс, вторым гипотетическим победителем мог стать Босния. «Дуракам везет, ” вспоминает югослав, «Вот бы нас всех судьба сочла дураками.» Однако его мысленный поток прерывает топот восьми ног, спускающихся по лестнице, и вот уже перед Югославией выстраиваются все его составляющие. Они были ему и родителями, и детьми, они были его семьей. И он защитит их всех. — Итак, как вы могли услышать, — югослав окидывает своих подопечных взглядом, делая небольшую паузу прежде, чем продолжить, — Советский Союз больше не является нашим союзником. Более того, мы можем стать его мишенью со дня на день. — Господи, — шепчет Македония. — Вам всем, кроме Боснии, нужно укрепить границы. Словения, Хорватия, Войводина, особенное внимание уделите границе с Венгрией. Союз уже занялся его ремилитаризацией. Македония и Сербия, не спускайте глаз с Болгарии. Косово и Черногория, — Югославия еле слышно вздыхает, — докладывайте мне о состоянии на границе с Албанией. — Что насчет Румынии? — задает резонный вопрос Сербия, — Разве он не является такой же гипотетической опасностью? — Румыния определенно будет участвовать во вторжении, если оно произойдет, но в отличие от остальных, у него нет к нам территориальных претензий. Поэтому его наступление наверняка будет менее целеустремленным. Все замолкают, обрабатывая полученную информацию. Югославия понимает, что им всем тяжело думать о новом вторжении, когда они только несколько лет назад выбрались из кровавой мировой войны. Память о ней была слишком свежа, чтобы просто спокойно заниматься укреплениями границ. Советская армия в сочетании с венгерской, болгарской, румынской и албанской запросто размажет их по стенке. Благо хотя бы со стороны Запада было поспокойнее, но и итальянскую границу не стоит оставлять без присмотра. Черт его знает, от Италии всегда можно ожидать что угодно. Они только-только разобрались с Триестом. — Кроме этого, — наконец-то нарушает тишину Югославия, — пока вы занимаетесь укреплениями и военной подготовкой, я попытаюсь связаться с западными державами и наладить с ними торговлю. У нас нет другого выхода. — У меня вопрос, — подает голос Словения, — как нам помогут все эти укрепления, если Союз все же решит на нас напасть? — Мы продержимся не пять часов, а пять дней, — мрачно выдает Сербия, за что тут же получает затрещину от югослава, — ай! За что? — За паникерство и упаднические настроения, — без тени раскаяния отвечает Югославия и поворачивается к словенцу, — укрепления должны помочь нам сдержать наступление на то время, пока кто-нибудь не придет нам на помощь. Поэтому я бы и предпочел наладить отношения со Штатами. Пока у нас нет политической весомости, Советы могут себе позволить делать все, что хотят. Но мы же этого не хотим? — Нет, — практически хором отвечают республики. — Вот и все. Свободны. Югославия машет рукой в сторону лестницы, отворачиваясь к окну, вглядываясь в темноту летней ночи. Его подопечные тем временем уныло плетутся наверх, в свою общую комнату. Хорошо, что они спят в одном помещении. Это должно помочь им сплотиться. Ведь если они все будут порознь, их раздавят. Вздохнув, югослав оборачивается, чтобы встретиться лицом к лицу с сербом, который, сложив руки на груди, явно и не думает уходить. — Я сказал «свободны», — устало повторяет Югославия, — что тебе нужно? — Мне не нравится тот путь, который ты выбираешь. — Ты предпочел бы, чтобы мы стали сателлитами Союза? — Я не об этом. Сербия подбирает бутылку, опрокинутую уходящим СССР и внимательно на нее смотрит, словно раздумывая, пить из нее или нет. В конце концов он все же делает глоток, морщится и ставит бутылку на стол. Что, у ракии появился привкус предательства и разрушенного товарищества? — А о чем? — югослав устает ждать, пока серб соизволит продолжить. — О коммунизме. Зачем нам сохранять его, если мы все равно сейчас будем пытаться выклянчить уважение Запада? — Потому что, Сербия, — Югославия всеми силами пытается удержать гнев в себе, — я не вижу пока что других идеологий, которые бы справлялись с многоэтничностью внутри государства. Каким бы мерзавцем ни был Союз, конфликты между его республиками не происходят. — Зато какими методами он этого достигает, — серб закатывает глаза, — так ты к нам хочешь относиться? Репрессии, ограничения, тотальный контроль? — Откуда ты знаешь, каково там, м? — Мы переписывались с Рос-, — Сербия запинается, поправляясь, — РСФСР. — Забудь об этом, — угрожающе нависает над ним югослав, — никаких больше переписок с Советами. Строго запрещаю. Как они к нам, так и мы к ним. — Но, — начинает было возмущаться серб, но останавливается под тяжелым взглядом отца. — Иди спать, Сербия, — устало отправляет его прочь Югославия, — у меня нет сил терпеть твои выходки. Не желая больше пререкаться, югослав уходит в ванную, включает воду и смывает небольшой кровавый след на подбородке. Он всматривается в свое отражение, пытаясь найти еще какие-то повреждения, но кроме стремительного темнеющего синяка ничего не находит. А не слишком ли он погорячился? Что такого, просто синяк ведь. Может стоило сохранить столь дорогие душе близкие отношения с Союзом, вместо того, чтобы гнуть свою линию? Но Югославия тут же заглушает эти мысли, не давая им перерасти в чувства вины и сожаления. Он сделал правильный выбор. Вся цель его создания была в освобождении южнославянских народов. Свобода, вот его главная ценность, и она дорого стоит. А Советский Союз покушался на его свободу. Когда югослав покидает ванную, Сербии уже нет в гостиной. Бардак на столе явно уменьшился в размерах, похоже он решил немного прибраться перед сном. Решительности его хватило однако ненадолго, так как вся посуда осталась на месте. Югославия приподнимает тарелку, разглядывая расклад карт Словении. Не такой красивый, как у Черногории, но тоже имеющий неплохие шансы. «Эх, Фортуна, сочти меня дураком.»