Феникс

— Я же просила, — подруга закатывает глаза. — Извини, — тут же исправляюсь я. — Лора. Непривычно называть ее иначе, но Глория настаивает. Оказавшись на перепутье между адом и раем, она выбрала новое имя — так легче разорвать связь с миром живых, не задаваться вопросами и не искать ответов. Меня же по-прежнему тянет назад любое напоминание о земном существовании. Я больше не человек и знаю, что надо смириться с этой мыслью. Отпустить прошлое и двигаться дальше, как будущий духовный наставник — ангел или демон — помогать людям принимать верные решения, чтобы они нашли свой путь. Какая тонкая издевка судьбы, я и себя-то найти не успела. И вряд ли смогу, если не перестану думать о смерти. — Оставь ее, — из-за спины Лоры выглядывает Мими. Такая же, какой была в баре, с ярким макияжем и провоцирующим декольте. И с крыльями чернее волос. Тогда я их не замечала, но теперь восприятие изменилось — смерть рушит оковы разума — я вижу и помню все. Даже то, что предпочла бы забыть навсегда. — Идем, куколка, — Мими игриво обнимает Лору за шею. — Непризнанная нас догонит. Чем не еще одна шутка небес? Та, что погибла, и та, что способствовала ее гибели, стали лучшими подругами. Хотя вряд ли в подобном замешаны ангелы. Не иначе это проделки ада, учитывая, что и путь Лора выбрала во тьму. — Эй, я ведь тоже непризнанная, — она шутливо шлепает Мими по ладони. — А вот и нет, — с улыбкой возражает та. Я морщусь — с первого дня меня раздражает всеобщая манера делить нас по происхождению. Элита — урожденные ангелы и демоны. И низшая «каста» — непризнанные — те, кто когда-то был смертным. — Идем, иначе опоздаем на занятия, — поправив перекрутившуюся подвеску на чокере, Мими тянет Лору за собой. Издалека они выглядят как близнецы — с похожими прическами и макияжем, в корсетах со шнуровкой, обтягивающих брюках и босоножках на шпильках. У них даже крылья одного цвета, в противоположность моим белым. На выходе Мими оборачивается и бросает через плечо: — Поспеши, Вики, иначе зануда Мисселина снова назначит тебе отработку. Третьей насмешкой судьбы стала необходимость учиться. Снова. И неважно, что за плечами у меня уже был земной университет. — О, нет, — я со стоном откидываюсь на подушки и с тоской смотрю на плотную ткань балдахина. Она нависает над головой как искрящийся купол — у того, кто оформлял спальни небесного замка, был весьма своеобразный взгляд на умиротворение. Первые пару недель мерцание звезд раздражало, но со временем я научилась воспринимать их как фон. Как и всю остальную обстановку академии — яркие фрески на стенах, массивные статуи на лестницах, утопающий в вечной зелени сад и увитые плющом беседки во внутреннем дворике. Какая разница, что вокруг, если это лишь жалкое подобие земной жизни? Часть меня противится миссии. Я не готова отвечать за себя, а не то, что становиться наставником. Хочется накрыться крыльями и не подниматься с кровати. Оплакать свою участь и тех, кого пришлось оставить на земле — отца и друзей. Если бы не угроза исключения за неуспеваемость, я бы продолжила хандрить, но мне все-таки приходится выцепить из шкафа первый попавшийся наряд и спуститься к учебному крылу. На лужайке у золоченых ворот собирается шумная компания — демоны с энтузиазмом обсуждают предстоящий полет в библиотеку ада. Мими задорно хохочет над чьей-то шуткой, а Лора хоть и держит дистанцию, но явно не робеет. По ее гордо вздернутому подбородку заметно, что она считает себя частью темной «тусовки», даже являясь непризнанной. Я стараюсь проскочить мимо, и мне почти удается незамеченной обогнуть толпу. До входа учебное крыло остается меньше сотни ярдов, когда я натыкаюсь на пронизывающий взгляд знакомых красных глаз. Конечно же. Он тоже здесь. Мой персональный ад. — Как вы уже знаете, наша первостепенная задача — это сохранение гармонии, — все занятие ангел Фенцио пристально смотрит на меня, словно в аудитории больше никого нет. Я почему-то ему не нравлюсь. Даже когда он наклоняется над столом, чтобы взять один из свитков, и седые пряди скрывают лицо, я все равно чувствую исходящую от него волну неприязни. — Равновесие между небесами и адом величина неустойчивая. Чтобы его не нарушать, был введен запрет: ангелы не должны сближаться с демонами, а демоны с ангелами. Это правило касается и непризнанных, поэтому вы будете учиться отдельно, за исключением нескольких практических занятий. — А тем, кто уже выбрал сторону? — Лора нетерпеливо поднимает руку и спрашивает, не дождавшись разрешения. — Им можно встречаться с себе подобными? — Гордыня — грех, — со злостью осаживает ее Фенцио. Кажется, он недолюбливает всех непризнанных. — И прежде, чем во всеуслышание заявлять о своей сущности, необходимо доказать, что вы достойны миссии наставников и хранителей. — А люди… — робко интересуюсь я. — Они могут сблизиться с ангелом или демоном? — и поспешно добавляю, когда ангел Фенцио хмурится: — Чисто теоретически! — Человек слишком слаб, чтобы принять ниспосланную ему благодать или адское пламя. — То есть, он умрет? — продолжаю допытываться я. — Или… среди людей встречаются избранные? Фенцио снова уходит от ответа, пускаясь в долгие рассуждения о чуде благовещения и приводя примеры с Иосифом и Марией. К концу занятия Лора еле сдерживает зевоту, а я по-прежнему не понимаю, почему выжила после ночи с Люцифером. — Для осуществления напутствий на земле вы будете принимать облики умерших людей, — окончив проповедь, ангел Фенцио, наконец, возвращается к первоначальной теме. — И кроме цвета глаз вас ничто не выдаст. Услышав о спуске на землю, я едва сдерживаюсь, чтобы не подскочить со скамьи. Неужели я смогу увидеть отца? — Но даже под чужой личиной вы должны вести себя так, чтобы не вызвать подозрений, — осаживает порыв Фенцио. — Никто не должен узнать вашу истинную сущность. Однако Люцифер, забавляясь со мной, это правило проигнорировал. — А что будет с тем, кто раскроет себя? — снова встреваю я. — Случайно или намеренно… Фенцио бросает на меня гневный взгляд — я явно исчерпала его лимит терпения. — Если это повлечет за собой изменение равновесия, нарушитель будет изгнан и канет в небытие, — отрезает он. — Ни рай, ни ад его не примут. Вот почему Мими тогда сбежала — забава стоила бы ей крыльев. С надменным выражением лица и вечно ехидной ухмылкой Люцифер смотрит на меня, но не говорит ни слова. Это право берет на себя его постоянная пассия — Ости — и с пренебрежением бросает мне в лицо: — Смотрите-ка, убогая торопится на занятия. Ярко накрашенные губы кривятся в язвительной улыбке. Поправив бретельку платья, на которое ушло ткани меньше, чем на мой пояс, она игриво придвигается к Люциферу и берет его под руку. — Иди, иди, учись нести благую весть смертным. Большего непризнанным не доверят. — Лучше быть непризнанной, чем урожденной без особых талантов, — отбиваю я, ускоряя шаг. — Надо же, у нее есть коготки, — хохочет Ости, но в смехе слышится злость. — Жаль, что даже они не помогут тебе склонить ад на свою сторону. — Мне это и не нужно! — гневно сжав кулаки, я оборачиваюсь. — Я не собираюсь одеваться как шлюха и портить людям жизнь! — Повтори, — шипит Ости, рванувшись ко мне. — Прекратите! — во внутренний дворик выходит Мисселина, привычно закутанная в белое, словно это единственный способ подчеркнуть статус ангела. Простая атласная мантия — без единого узора — сливается с крыльями, а волосы скрывает массивный капюшон. Главная наставница непризнанных не допускает вольностей в одежде, и еще никому не удавалось увидеть ее с небрежной прической или в нескромном платье. — Вики Уокер, — подойдя ближе, она укоризненно качает головой. — Я была лучшего мнения о тебе. Вот-вот начнется занятие. Почему ты еще не в учебном кабинете? Я открываю рот, чтобы возразить, но не успеваю из-за перешептываний в толпе. — Уокер? — Та самая? — Думаете, они родственники? Пока демоны бурно обсуждают услышанное, Люцифер не сводит с меня задумчивого взгляда. Да, я Уокер. И что с этим не так? — Тебе тоже следует поторопиться, — Мисселина сурово смотрит на Лору. — Отработки в случае прогулов никто не отменял. С недовольным лицом та плетется следом через главный холл. Ее тяготит необходимость проводить время с непризнанными — в мечтах Лора уже давно видит себя на стороне ада. Я завидую ее уверенности, потому что до сих пор не могу определиться. — Ты не должна провоцировать скандалы, — Мисселина снова переключается на меня. — Происхождение обязывает тебя взвешивать каждое слово и просчитывать каждое действие наперед. Иначе ты запятнаешь репутацию не только себе. Я пропускаю нравоучения мимо ушей — все, кроме последней фразы. Чью репутацию она имела в виду? Заметив мой непонимающий взгляд, Мисселина останавливается и улыбается кончиками губ. — Я объясню, когда мы закончим с теорией, — добавляет она, жестом приглашая нас занять места за учебными столами. После такого обещания время тянется бесконечно. Подобно Фенцио, Мисселина долго рассказывает нам о миссии, и о том, как важно сохранять баланс. Ерзая от нетерпения, я запоминаю лишь часть лекции — о смутных временах, когда ангелы и демоны боролись за единоличное влияние на смертных. Даже Лора выглядит более сосредоточенной и с энтузиазмом записывает о страшных катаклизмах, которые обрушились на небеса и ад. — Только осознав, что нам нечего делить, мы вернулись к гармонии. Добро не существует без зла, а люди имеют право сделать собственный выбор. Становясь покровителями, вы будете направлять их, но решения они все равно будут принимать сами. Едва занятие заканчивается, я вскакиваю с места. Мисселина не спешит, и лишь дождавшись, когда все разойдутся, приводит меня в коридор с фресками. Они занимают пространство от пола до потолка, каждый квадратный дюйм стены. Светлые и мрачные — все крыло пестрит сценами из истории небес и ада. На ближайшей фреске — сотворение мира, в ярких, солнечных цветах. На следующей — благовещение, приковывающее взгляд к единственной белой фигуре в центре. На третьей, черной, с всполохами пламени — четыре всадника Апокалипсиса. А рядом снова светлая, но со скорбными лицами — на ней успение Девы Марии. На курсе по церковной живописи, который нам читали в университете, я видела множество репродукций известных картин и икон, но ни одна из них не казалась такой насыщенной красками и такой… живой. Неудивительно, что с момента смерти совсем не хочется рисовать — мои картины не будут столь совершенны. Пройдя до конца коридора, мы останавливаемся напротив самого дальнего изображения, с женщиной в одеянии архангела, с шестью крыльями вместо привычных двух. Она простирает руки к небесам, в которых парят младенцы с пестрыми крылышками, а из груди у нее вырывается луч света. На миг мне хочется зажмуриться — настолько он яркий. — Мы называем этот момент «становлением», — поясняет Мисселина. — Светлый миг, когда ангел становится серафимом. — Но почему вы решили мне показать… О, Господи, — я в изумлении отшатываюсь, узнав лицо на фреске: — Мама!