Феникс

Зал для совещаний не такой помпезный, как зал заседаний. Он в разы меньше и темнее. Нет ни гигантских статуй, ни мерцания на стенах, ни лепнины с драгоценными камнями, только редкие фрески и мозаики, которыми некогда любоваться — меня пожирают четыре пары глаз и каждая по-своему. В багровых омутах Люцифера плещется тревога. Он пытается это скрыть, но я чувствую — волнуется за меня. Сатана смотрит с недоверием и толикой раздражения, Мириам с легкой грустью, во взгляде Лилит читается неприязнь. Ее присутствие стало для меня неожиданностью. Но раз уж Сатана так решил, кто я, чтобы подвергать сомнению доводы высшего? Я не знаю, с чего начать, и пауза затягивается. Ни один из сидящих передо мной за широким столом не шелохнется, делая молчание все более неловким. — О чем ты подумала, когда появились ангельские крылья? — дождавшись едва заметного кивка Сатаны, спрашивает Мириам. Покосившись на фреску, изображающую десять казней египетских, я сбивчиво перечисляю крутившиеся в голове мысли, и из-за которых теперь хочется обратить время вспять. — Я надеялась… это поможет избежать проблем… — виновато добавляю я. — Ясно, — перебивает Лилит. — Небеса почувствовали самопожертвование светлой и вмешались. Господи! Если бы я могла отменить свое неуместное решение! Сильные руки бережно поднимают меня с пушистого ковра — успев вызвать Люцифера с помощью печати, я отключилась в беспамятстве. — Пожалуйста, позови Мириам, — всхлипываю я ему в шею. — Я хочу стать падшей. Слезы застилают глаза, плечи трясет в истерике. Я чувствую глухие удары сердца Люцифера и легкий флер досады, который обволакивает, словно густое облако. — Нельзя, Уокер, — он укачивает меня, словно ребенка. — Приговор выносит цитадель. А там предпочтут убить оступившегося ангела, лишь бы позлить Сатану и пошатнуть его положение Владыки ада. — Но ведь Кроули… — я все еще не верю, что способа нет. — Стал им без суда… в одно мгновение! — Его низверг сам Творец, потому что услышал покаяние отца, — Люцифер целует меня в висок, но прикосновение горячих губ не успокаивает. — Я не хочу быть ангелом! — вцепившись в ворот его рубашки, я горько рыдаю от бессилия. — Только не так! Мой осознанный выбор должен был стать спасением, но вместо радости я испытываю горечь и страх. Признав, небеса уничтожили меня. — Что ж, Михаил дождался удобного случая, — кривится Лилит. — К несчастью, он имел на это право, — Мириам машинально поглаживает печать на ладони. — В цитадели следят за энергией непризнанных, и могут принять в ряды ангелов до окончания академии за особые достижения или, если сочтут, что имело место принуждение… — Принуждения не было! — рычит Люцифер. — Довольно, — Сатана предостерегающе поднимает руку, и все замолкают. Лишь изредка потрескивает пламя свечей в литых канделябрах с двух концов стола, пока суровый голос вновь не нарушает тишину. — Теряем время. — Простите, Владыка, — я глубоко вздыхаю. Меня привели не для того, чтобы ныть о несправедливости. — Все началось с пророчества. Стараясь не вдаваться в подробности и не затягивать, я рассказываю о Немезиде и видениях. — Морион помог выяснить больше, но о том, что летописца убил Михаил, я узнала совсем недавно. Взгляд Сатаны непроницаем. Люцифер ожидаемо хмурится, но тоже молчит. Мириам нервно сцепляет руки в замок. — Я могла лишь догадываться, зачем архангелу переписывать историю, — продолжаю я, повернувшись к Лилит. — Но теперь уверена, что это его личная месть вам и всему аду. Она брезгливо поджимает губы, но я чувствую, что гнев направлен не на меня. — Это все? — холодно осведомляется Сатана. Его голос звучит равнодушно, и меня охватывает чувство досады — даже здесь я оказалась бесполезной. — Да, Владыка. И чего я, собственно, ждала? Что меня начнут хвалить за предположения? Сатана собирается встать, когда я осмеливаюсь поднять на него глаза и выпалить: — Если бы я только могла дотронуться до чего-нибудь, что принадлежало Михаилу… или к чему прикасался он сам… Прищурившись, Лилит несколько секунд обдумывает мои слова, а потом легким движением снимает с запястья золотой щиток для боя. — Давай проверим, — звякнув по полированной столешнице, она кладет его передо мной. — Нет! — Люцифер тянется к браслету, но я успеваю коснуться теплого металла первой. — Нет! — надрывно всхлипывает Лилит, и малый зал заливает пасмурным светом дня. Каменный свод над головами затягивают облака. Редкие солнечные лучи пробиваются сквозь густую дымку и отражаются от залитых кровью наконечников стрел, которыми усыпана прогоревшая трава вперемешку с черными и белыми перьями. Местность мне не известна. Вокруг нет ни одного привычного ориентира — ни строений, ни дорог, лишь редкие кустарники и несколько обуглившихся деревьев. На горизонте петляет пересохшее русло реки, но даже издалека я могу рассмотреть неестественно скорчившиеся крылатые тела на ее потрескавшемся дне. Ни стонов, ни движения — ни в одном из поверженных ангелов и демонов больше не теплится жизнь — и только рыдания Лилит нарушают давящую тишину. — Как можно было поступить так жестоко? Осунувшееся лицо обезображено гримасой скорби. От привычной невозмутимости не осталось и следа. Лилит раздавлена. — Да, утрата велика, — ладонь в знакомой перчатке нежно проводит по начищенному щитку на ее запястье. Фигуру Михаила по-прежнему скрывает туман морока, но мне достаточно слащавого тона, чтобы безошибочно определить личину. — Его смерть остановит кровопролитие. — В порыве он обнимает Лилит за плечи, и та не противится. — Передай Самаэлю, что я уведу легион. Хватит потерянных жизней. — Мне все равно, — Лилит размазывает слезы по щекам, и меня передергивает от всепоглощающей боли. — Не говори так, — Михаил целует ее в лоб. — Моя душа плачет вместе с твоей. — Тогда почему она молчала, когда серафимы казнили нашего сына? Ее горестный крик рвется к облакам, а сама Лилит, оттолкнув Михаила, резким движением подхватывает выпавший меч. Рассекая воздух, острие описывает полукруг и останавливается у расшитого блестящими нитями ворота — почти упирается в кадык. — Хочешь меня убить? — Михаил не отстраняется и не моргает. — Не задумалась ни на секунду, если бы это принесло облегчение, — ее голос дрожит вместе с рукой. Рвано дыша, Лилит не сводит с Михаила разъяренного взгляда. — Но даже месть бессильна. — Мне тоже невыносимо осознание цены, которую платим мы оба, — он медленно отводит лезвие в сторону. — Но только так можно было искоренить зло. — Мальбонте не был злом! — Его гнев уничтожил безоружных, — Михаил снова делает шаг навстречу. — Тех, кто всего лишь пытался унять его несочетаемые начала. — Я не верю! — воет Лилит, тяжело оседая на землю. — Он нес в себе гибель сущего, — с горестным вздохом Михаил опускается на колени рядом с ней. — У серафимов не было выбора. Лилит ударяет его кулаком в грудь: — Выбор был у тебя. — Мне пришлось пойти на эту жертву, — обхватив ладонями ее скулы, Михаил не дает отвести взгляд. — Я лишился ребенка от любимой. Мы оба его потеряли, но эта страшная жертва станет святой. В его шепоте слышится одержимость. — Как и ты, Лилит. Я рассказал летописцам, какой тяжкий крест ты несешь, и они причислят тебя к лику святых. — Мне не нужны ваши льстивые трактаты, — она сбрасывает его руки. — Я бы никогда не пожертвовала сыном! — Ты не понимаешь? Творец простит грехи, и ты сможешь вознестись на небеса! — Это ты не понимаешь! Я не вернусь! — Молю тебя, одумайся… Оскалившись, как разъяренный зверь, Лилит кричит ему в лицо: — Я ношу ребенка Самаэля! В холодном поту я отшатываюсь от браслета. В голове полная неразбериха — вопросы наваливаются один за другим. Я не успеваю их толком обдумать и не понимаю логики Михаила. Если смерть Мальбонте была той самой жертвой из летописи, почему ее вообще пытались скрыть? Ведь фраза об опасности, которую нес ребенок с двумя началами, нисколько ей не противоречила, а, наоборот, дополняла. Разве что Лилит в новой версии лишалась обещанной святости. Неужели Михаил был настолько обижен, что ради мести пошел на убийство? И крохотное изменение стоило жизни старца? Подняв глаза на Лилит, я могу лишь сдавленно выдохнуть: — Он… чудовище… И осекаюсь, заметив странное марево в зрачках Сатаны. На точеном подбородке отражается яркий блик, и почти синхронно такие же появляются на лицах Люцифера и Лилит — вспыхивают их татуировки на груди. Я много раз видела, как срабатывают печати, но сейчас от свечения глазам становится нестерпимо больно. Прижав кончики пальцев к солнечному сплетению, Лилит рявкает: — Волак, поднимай всех! И мчится прочь из зала. — Собирайте легион! — коснувшись горящей пентаграммы под ключицей, Люцифер вскакивает из-за стола и грозно распахивает крылья. — Живо в покои, — Сатана неотрывно смотрит на Мириам. — Обе. За дверью нарастает топот и лязг оружия. Архидемоны перекрикиваются, заполняя коридор громким гулом голосов. — Мама, пусть она будет с тобой, — напутствует Люцифер, спешным шагом огибая ряд кресел. — Слушайся ее, Уокер. Я не успеваю ответить — его губы с жаром вжимаются в мои. Всего на мгновение, но этого хватает, чтобы сердце в волнении подбросило к горлу. Тепло в животе сменяется царапающей щекоткой — малышу тоже не нравится происходящее. Провожая Люцифера и Сатану встревоженным взглядом, я стискиваю плечи ладонями: — Это же не… Ответ мне известен, но я все равно мечтаю ошибиться. — Это вторжение. — Шепчет Мириам.