Глаза обращенные к тьме

«Должно быть, национальный костюм», — подумала девушка. Все юные и не совсем юные дамы заинтересовались новым лицом, тем более, молодым, тем более, при деньгах и, как невероятно приятный бонус, с вполне располагающим личиком. Поэтому буквально волнами нахлынули и окружили гостя со всех сторон. В стороне остались пара дам, «несчастная вдова», которая то и дело «незаметно» играла веером. (Имеются в виду жесты веером, которые женщины того времени использовали, чтобы выразить свою симпатию, антипатию и т д.). Несколько замужних женщин, чьи мужья буквально впивались в их локти, не давая отойти даже при всём желании. Две молодые девушки, оставшиеся верными своим возлюбленным, лишь позволяли себе изредка поглядывать в ту сторону. Елизавета знала из книг и, к сожалению, из практики, что львиная доля таких ослепительно красивых и чрезмерно галантных молодых людей – неисправимые павлины, которые интересуются девушками, мнением девушек о себе и, конечно же, собой. Видя, как сэр Уолтер Ливаини одаривает хихикающих барышень улыбками, галантно касаясь носом их ручек, вывод напрашивался сам собой. Потому она решила продолжить беседу с тем самым другом детства Евгением Львовым. — А он произвёл ожидаемый фурор среди дамской и, отчасти, мужской половины сегодняшних гостей, — улыбаясь, произнес Евгений. — Отчего ты так улыбаешься? Я думала, тебе симпатична Анна Ларионовна, а ведь она прилипла к нему одна из первых. Мог бы хотя бы попытаться состроить огорчённое лицо, — удивленно возразила Елизавета. — Должно быть, я просто рад, что со мной юная леди, которая не оставила человека на произвол судьбы. Осторожней, это может заставить меня почувствовать себя особенным, — сказал он, дружелюбно подмигнув девушке. — Всё же, будь я на месте Анны... — к разочарованию Евгения, договорить ей не удалось. С громким и писклявым возгласом «Ох, я должно быть сейчас упаду в обморок», наша знакомая Анна, хитро прикрыв глаза и расчетливо развернувшись спинкой к Сэру Уолтеру, картинно положив изящную ручку на голову, начала своё, не менее изящное, падение. — Ни дня без представления, — одними губами проговорила Елизавета и хотела отвернуться, но увидела, что князь Уолтер смотрит прямо ей в глаза, довольно и как-то удивленно. Его взгляд был пугающе пронизывающим. Малахитовые глаза смотрели внутрь, словно могли прочитать её мысли. Можно было подумать, что он услышал её, но это совершенно исключено, так как их разделяло, по меньшей мере, пара метров. Его холодный взгляд ей что-то напоминал. Девушка судорожно пыталась вспомнить. Прокручивая воспоминания, она быстро догадалась, что именно. Несколько лет назад родители привели её в зоопарк с большими вольерами, кучей зелени, несколькими искусственными водоёмами. Дети бегали и веселились, с интересом разглядывая зверей. Лизоньке не нравились скопления людей, но звери нравились. Они с родителями спокойно прогуливались меж вольеров. Её любопытный взгляд неопределенно блуждал по клетке, как внезапно наткнулся на осмысленный взгляд бурого волка. Он больше не был диким животным, но все ещё оставался опасным хищником с гордой душой. Несколько секунд он безотрывно смотрел девушке в глаза, потом безразлично отвернулся. Теперь она увидела этот взгляд снова, но смотрел на неё уже человек. Отец Евгения одарил сына многозначительным взглядом, который нельзя было проигнорировать. — Вынужден вас оставить, Елизавета, стоит привести её в чувство, — он галантно поклонился. — Конечно, я пока прогуляюсь в саду, сударь, передайте леди Анне есть больше фруктов, дабы укрепить своё здоровье, — девушка поклонилась в ответ. Ночной сад встретил Елизавету живительной прохладой. Спустивших с каменных лестниц, она оказалась в небольшой роще. Всюду были высажены белоснежные розы, небесного цвета люпины, нежно-розовые лилии, которые так любила дядюшкина жена Елена Родионовна. Меж низеньких деревьев, на подобии лабиринта, были проложены дорожки, всего несколько из них вели в центр к большому трёхэтажному фонтану. Дядюшка Аристофан сам высадил белёсые нимфеи, которые сейчас аккуратно и нежно цвели в нём, источая легкий медовый запах. Прежде, они очень часто ужинали в этом саду. Пока родители спокойно трапезничали, Лиза и Женечка, в детстве все звали его только так, бегали друг за другом по роще, которая тогда казалась им лесом. Однажды, когда родители занимались своими делами в доме, дети всё-таки умудрились потеряться в этом скромном лабиринте с пятью тупиками. Их нашли к вечеру, сидящими под кустом в обнимку. Лицо Лизоньки было залито горючими слезами, а Женечка повёл себя как настоящий мужчина — не проронил ни слезинки и только крепко прижимал девочку к себе. Много воды утекло с того дня, и сейчас Лиза уверенно выбрала нужную тропинку и через несколько поворотов оказалась перед фонтаном. Всюду были зажжённые свечи. Они красиво играли в искрящейся воде, нежно освещая спокойно качающиеся кувшинки. Удалившись с посторонних глаз, девушка расслабилась и с детской непосредственностью опустилась на край фонтана. Проводя по чистой воде, она осторожно дотронулась до цветка, лишь коснулась, ей незачем было его срывать. Неожиданно, бесцеремонно прерывая тишину, за её спиной хрустнула ветка. Девушка резко обернулась. Никого не было. — Кто здесь? — спокойно спросила девушка, вставая на ноги. Ответа не последовало. — Евгений, ты снова надумал меня пугать? Будь уверен, в этот раз отец тебе все уши оборвёт, — ещё один тихий хруст, снова за спиной. На этот раз она не повернула головы — вот ещё, много чести. Вдалеке послышался громкий хлопок двери, за ним оглушительный крик. — ЛИИИИИЗОООООНЬКАААА! — дядюшка Аристофан, уже изрядно набравшийся, стоял на верхушке лестницы и что есть мочи звал племянницу. Лизонька поспешила вернуться, но, уходя, не выдержав, оглянулась — как и ожидалось, никого там не было. Зайдя в зал, она заметила Евгения, обмахивающего Анну веером. Таким недовольным его нечасто можно было увидеть. Быстро пройдясь взглядом по собравшимся, она нашла дядюшку, сидящим на софе с какой-то пышной булочкой. — Дорогой дядюшка, насколько мне известно, с недавнего времени вы придерживаетесь строжайшей диеты, — с улыбкой проговорила она. — Ты абслютно плова, миая, но, пка мая щенушка комит снишку, и сбя кмить на, — (Ты абсолютно права, милая, но, пока моя женушка кормит сынишку, и себя покормить надо.) Говоря это, он быстро запихнул ещё два профитроля и довольно начал жевать их. — Зачем же вы меня так скоро звали? — немного склонив голову, спросила Лиза. Князь Уолтер уверенной походкой вошёл в зал. — Дорогой сэр Уолтер, любимые гости, позвольте вас немного развлечь музыкой, — он добродушно улыбался, театрально расставив в стороны руки. – Какую музыку предпочитаете, многоуважаемые? Со всех сторон слышались негромкие просьбы о «городских мелодиях», которые девушке уже порядком надоели, потому она негромко вздохнула. «Вечерний звон», «Чем тебя я огорчила», она запомнила их после второго исполнения и уже не нуждалась в нотах, но остро нуждалась в чём-то новом. Дяденька всё это время смотрел на князя. — Думаю, я предоставлю выбор исполнителю. Пусть сыграет то, что у него на душе, — Елизавета впервые услышала его голос, глубокий и бархатный, но в тоже время тяжелый, словно имеющий вес, это довольно сложно объяснить. — Тогда наша Лизонька сможет это устроить, она занимается на пианино с трёх лет. Дорогая, порадуешь гостя? И меня, — дядюшка знал, как уговаривать. Его молящие глаза заглянули в глаза племянницы. Она не стала кокетничать, не замялась, не стала застенчиво отмахиваться и умалять свои способности. Лишь учтиво полуулыбнулась, слегка поклонившись, сказала: «Конечно, дядюшка», и опустилась за инструмент. Аристофан было думал попросить кого-нибудь подпеть. Он полагал, что импровизировать будет проще под стихотворение или колыбельную, но игра Елизаветы не нуждалась в поддержке. ***если хотите поставьте себе на фон Ludovico Einaudi - "Elegy for the Arctic". Словами не описать эту музыку*** Расправив подол платья, девушка выпрямилась, закрыв при этом глаза, глубоко вздохнула и на несколько секунд опустила руку на грудь. Она сосредоточилась на своих чувствах, на том, что было у неё на душе. Её мелодия получилась несколько меланхоличной протяжной и задумчивой. Быстрые гибкие пальцы, не глядя, плясали на чёрно-белых клавишах. Трудно было поверить, что ноты не были прописаны и заучены неделями тренировок. Гости, застыв, сидели, утопая в мягкости и тягучести мелодии, в которой крылась огромная сила. Евгений, прислонившись головой к каменной стене и в задумчивости сложив руки на груди, упивался, глядя на маленькую спинку, страстно припадающую к инструменту. Сэр Уолтер Ливаини стоял немного сбоку и заинтересовано вглядывался в лицо Елизаветы, которое сейчас было совершенно открыто, полностью отдано музыке. Она улыбалась, слегка хмурила носик, мило покручивая головой, немного приоткрывала маленький ротик, чтобы сделать глоток воздуха. Прикрыв рот рукой, словно делая вид, что откашливается, он неоднозначно улыбнулся. Музыка ввела всех в задумчивость, давая время передохнуть от назойливых сплетен и пустых разговоров, ненадолго снять маски учтивости и зубоскальства. Закончив играть, девушка медленно уронила руки и глубоко выдохнула. Несколько секунд потребовалось, чтобы последний отголосок мелодии стих и зал разразился овациями. Дядюшка, почти со слезами, может, от выпитого шампанского, может, от избытка чувств, подбежал обнимать Лизу. — Милая моя, дорогая, как давно ты не баловала меня столько невероятной игрой. Это было просто прекрасно, выше всех похвал, — восхищенно лепетал он. — Действительно, достойная игра. Тем более, для такой юной леди, — бархатным голосом проговорил Уолтер. — Благодарю вас, рада, что смогла угодить нашему гостю, — вежливо поклонившись, ответила девушка и отошла. Оба мужчины проводили её взглядом, после чего присоединились к оживленной беседе в одной из соседних комнат. Жизнь на приёме снова зажила своим чередом, близился рассвет, чему девушка была бесконечно рада. Ночь эта показалась ей на удивление душной и жаркой. Родители весь вечер беседовали с деловыми партнёрами. Лиза была предоставлена сама себе, что её совсем не огорчало. Задумчиво пройдясь под арочными дверями, — раньше она часто просто гуляла тут и смотрела на картины, которые теперь помнит наизусть, — девушка услышала взволнованные голоса и заинтересованно отправилась к ним на встречу. Встав на пороге комнаты, девушка увидела много знакомых лиц: родители, папины друзья, крёстный отец девушки, которые появлялся только на такого рода приёмах, словом, большая часть мужчин в возрасте была здесь. Их жёны сидели чуть поодаль, о чём-то хихикая, говорили и изредка посматривали в сторону мужчин. Грациозно и невозмутимо сэр Уолтер стоял чуть поодаль у стены, но в его оживленных теперь глазах читалась заинтересованность. Мужчины, как всегда, разговаривали на привычные им темы: о лучшем табаке, лошадях, скачках, биржевых рынках и политике. Сегодня, вероятнее всего из-за нашего гостя, они заговорили о русских женщинах и их красоте. Их жён это, как мы заметили, несказанно порадовало, и они стали вполуха прислушиваться к их разговорам. Лизавета собиралась уйти, но увидела жесты Евгения, который пытался отделаться от мамаши Анны. Пришлось остаться и подождать его. — Сэр Уолтер, вы, как авторитет, вероятно повидавший женщин на разных континентах, скажите нам, — сказал старый знакомый отца, Алексей. — Вы слишком большого обо мне мнения. Я лишь скромный ценитель прекрасного. Приехав в Россию ещё несколько лет тому назад с деловым визитом, уже тогда убедился, насколько прекрасны русские девушки. Они тихи и милы, их смех также невинен, как помыслы. Они похожи на изящное украшение, как дорогой хрустальный сервиз, который хочется спрятать в сервант и любоваться, — его голос, как причудливая мелодия, наполнял комнату. Слушая его, она не понимала, почему не может различить акцента. Его русский был выше всех похвал. Он продолжал: — Признаться честно, некоторые женщины слишком много думают, потому рано стареют. Многие мужчины и их немолодые супруги довольно покачали головой. Елизавета поняла, что, если рассуждения продолжаться в этом направлении, ей будет сложнее удерживать спокойное лицо, и повернулась с твёрдым намерением уйти. — Вы со мной не согласны? — насмешливо бросил ей мужчина. Он говорил вежливо, но с каким-то вызовом. "Не слишком ли много внимания приковано ко мне этим вечером? — Его вопрос был выстрелом в спину. — Какую игру он затеял?" Девушка поймала на себе умоляющий взгляд отца, дяди и, строгий, матери. Немного помедлив, она уверенно и нарочито весело ответила: — Я не привыкла думать о таком. Женщины ведь не для того рождены, чтобы портить свои личики морщинами от долгих размышлений. Вы, я вижу, на редкость много думаете, — все в маленькой комнате уверенно закивали, считая, что льстят его уму. И только он, сверлящий её зелеными глазами, понял, что девушка имела ввиду. — А теперь прошу простить, я пройдусь, будет не слишком удобно, если Вам, князь, и меня придётся ловить, падающую без чувств, — резко развернувшись на каблуках, она направилась к лестнице. «Что он себе позволяет?! С таким ехидством и самодовольством выводить молодую девушку на такого рода прилюдный разговор! Он пытался выставить меня на посмешище? Вот вам и благородный «сэр»!» Лиза сама не заметила, как оказалась у лестницы в саду. Из-за спины внезапно послышался голос, заставивший её вздрогнуть. — Вы уже второй раз выходите подышать. Вам правда нездоровится, или так хочется побыть со мной наедине? — всё с той же язвительной учтивостью продолжал сэр Уолтер. Девушка чуть не задохнулась от возмущения, но внешне пыталась сохранять спокойствие, хоть щеки и загорели от праведного гнева, благо, солнце ещё не встало, и на улице было достаточно темно. — У меня и в мыслях не было, что Вы пойдёте за мной. Зная это, будьте так уверены, я осталась бы в зале, — как можно холоднее и равнодушнее ответила она. — Как же я мог оставить девушку, которой так внезапно стало дурно, что она даже ушла посреди интересной беседы, — с насмешкой продолжал он. Выждав небольшую паузу, князь продолжал свой странный допрос. – Вы не ответили на мой вопрос: Вам нравится вид или уединение со... — Уединение! — быстро выкрикнула девушка и, также выждав паузу, повернулась и посмотрела мужчине в глаза, в которых уже плясал некий ликующий огонёк, а на губах играла лёгкая улыбка. Васильковые глаза уверенно смотрели в холодные малахитовые. — Уединение с книгами. Довольная улыбка сменилась на усмешку, он еле слышно хмыкнул. — Интересно, — неопределенно сказал сэр Уолтер. — Более чем, могу вам посоветовать особенно интересные экземпляры, мы обладаем великолепной библиотекой, — Елизавета хотела уличить его в некомпетентности, но вместо этого дала приглашение и не успела опомниться, как он сказал: — Благодарю, буду очень рад получить ваши рекомендации. Как только закончу с делами, обязательно заеду к вам, — теперь он не скрывал победоносную улыбку, настолько учтиво, насколько грациозно поцеловал девушке пальчики и тотчас же удалился. Лиза была в отчаянье. «Что толку от моего ума, если меня смог поймать на слове такой, как он». Приём, не без инцидентов, закончился. Гости, чрезмерно довольные, разъехались почти под утро, только девушке до этого не было никакого дела. Весь следующий день Лиза ходила, как в воду опущенная. Вечно задумчивая раньше, сейчас она по нескольку часов молчала, глядя в окно. С трудом приходила в себя после тяжелых раздумий. Румянец больше не озарял молодое личико, что придавало болезненность её виду. Столь разительная перемена не могла долго оставаться скрытой. В первую очередь, от любящего отца, который всё это время получал только вымученные улыбки, что вызывало у него огромное беспокойство. К вечеру он нашёл в себе силы поговорить с дочерью, весь день прокручивал в голове возможные ходы и повороты разговора, мудрые советы, которые могли бы помочь в решении. Сердце его сжималось, так как, зная свою дочь, он был уверен, лишь что-то из ряда вон выходящее могло лишить её ясности мысли. Осторожно ступая по половицам, отец подходил к кабинету на первом этаже, где в это время, по обыкновению, сидела девушка. Он и правда нашёл её там — повинуясь привычке, ноги сами привели Лизу сюда. Митрофан Григорьевич бесшумно заглянул за угол. Елизавета привычным движением держала перед собой книгу, но голова её была в раздумье наклонена вбок, а чуть затуманенный взор устремлён на играющие в камине языкам пламени. Сделав небольшой шаг назад, он подошёл к двери, постарался несколько взбодриться и негромко постучал. — Надеюсь, юная леди не будет против, если я присоединюсь. В моём кабинете приключился настоящий катаклизм, весь день бушевал ветер, разбросал и замочил все документы. Арина взялась всё высушить, но сидеть там сейчас совершенно невозможно, сплошная сырость, — отец старался вести себя обыденно, но это у него дурно получалось, если бы Лиза была в себе, тотчас бы заметила. Она встретила его усталой улыбкой, насильно опустила глаза в книгу и тщетно попыталась сосредоточиться. — Солнце моё, вы сильно переменились в последнее время. Мы все обеспокоены этим, — осторожно начал он. Всё, что касалось души его дочери, было драгоценно, не терпело резких слов и высказываний. Ведь только он слышал, как после громких споров с матерью, чаще всего на предмет важности женского образования, когда она, гордо запрокинув голову, удалялась к себе, закрывая дверь, девушка горько плакала. Сердце отца болезненно сжималось и первым порывом было вбежать к ней в комнату, обнять, шептать слова утешения и поддержки, но он не мог признать, что подслушивал, также как и не мог принять сторону дочери, впав тем самым в немилость жены. — Я не хотела заставлять вас волноваться. Наверное, я ещё не отошла от столь шумного и богатого приёма. Я, в очередной раз, ловлю себя на мысли, что мне там не место, — вздыхая, ответила девушка. — Не из-за того ли, что, изрядно выпив, твой милый дядюшка полез доставать тебе кувшинки? Это он так любовь свою выказывает, ты, как никто другой, должна понимать это, — начал вспоминать он. — Это было лишь несколько неловко, тогда уже почти рассвело, и большая часть гостей удалилась, — как бы Митрофан Григорьевич не пытался поймать взгляд её ясных глаз, в надежде прочесть в нём причину тревог, он никак не мог. — Может, кто из гостей доставал тебя разговорами? Или Анна Ларионовна снова смертельно утомила тебя разговорами о платьях?... Ох, совсем запамятовал, каков пиджак был на сэре Уолтере? Мне показалось, это часть национального костюма, в которые у них принято облачаться на празднества. Выглядит так ярко, так свежо, так по-Европейски, — при упоминании его имени, девушка слегка передёрнула плечами, в то время, как отец продолжал. — Откуда бишь он к нам прибыл, дай Бог, память подводит, — почесал голову Митрофан Григорьевич. — Из румынской провинции, — немного раздраженно ответила она. Бровь отца изогнулась в непонимании. Его Лизонька непременно заинтересовалась бы необычным происхождением, красочным костюмом — её любопытство не знало границ. Митрофан Григорьевич был уверен, что дочь пылко поддержит разговор, станет расспрашивать о традициях и обычаях, языке и легендах. Потом поинтересуется, где можно найти книги по истории, толстенные фолианты, которые они с Мишкой будут таскать по лестнице, пока Лизонька будет радостно порхать вокруг них, щебеча благодарности отцу. — Я так мало слышала о Румынии. Ты бывал в тех краях когда-нибудь? Сложный ли у них язык? Какие там люди, а их быт? А политика? Есть ли там выдающиеся умы? — Лизонька быстро спохватилась, пытаясь подражать своей обычной манере. — По правде говоря, я никогда там не бывал, да и слышал не так много. Если тебя так заинтересовала западная Европа, стоило расспросить у сэра Уолтера. Кто как не он сполна сможет удовлетворить твоё любопытство, — задумчиво произнес он. Девушка покачала головой, после чего в кабинете повисла тишина. Если бы не игра камина, на лице девушки можно было бы явственно увидеть мраморную маску безразличия. — Одним словом, ты просто утомилась и вскоре вновь станешь моей любимой дочуркой? — устало спросил отец. Он не привык, что девушка не договаривает ему, но и насильно расспрашивать не собирался. — Конечно, папенька, выпью Арининого какао, и всё как рукой снимет, — помогая ему встать, проворковала она. У самых дверей он нерешительно остановился и, полуобернувшись, произнёс: — Дорогая, быть может, он понравился тебе? — тихим голосом спросил Митрофан Григорьевич. — Я не имею привычки влюбляться в незнакомцев с первого взгляда. К тому же, имея такие резкие взгляды, столь разительно отличающиеся от моих собственных, вряд ли можно мне понравится, отец. Он больше раздосадовал меня, чем заинтересовал, — ледяным тоном ответила она. — Очень жаль! — слепо поставив книгу, ответил он. — На днях он обещал приехать, навестить нас, — быстро, стараясь придать голосу легкомысленный оттенок, проговорила Лизонька. — Хорошо, Солнце моё, а... Что?! — молниеносно развернувшись на каблуках домашних туфель так, что те жалобно заскрипели, совершенно растерянно, спросил он. – Он же раздосадовал тебя и абсолютно не впечатлил! — Мне самой неведомо, как это вышло! Я была так холодна с ним, думала над каждым словом, но он вынудил меня, поймал, как маленького ребёнка, как необразованную девицу. Уму непостижимо. Он чуть не вывел меня на опасный спор на приёме, а теперь придётся терпеть его в собственном доме, услужливо улыбаясь, — в мгновение перед отцом была раскрыта причина расстройства. — Солнце моё, это могла быть просто ответная вежливость. Сейчас он достаточно востребованная личность, так что до нашего скромного дома очередь может и вовсе не дойти. Или он попросту забудет о своём обещании, — поцеловав её в лоб, успокоил Митрофан Григорьевич. — Вы как всегда правы, папенька, — ответила девушка, наконец согрев душу отца настоящей улыбкой. Увидев её, отец наконец выдохнул. Значит, всё вернулось на свои места. Пожелав дочери спокойной ночи, он устало отправился в спальню. Елизавете действительно стало спокойнее. Она глубоко вздохнула, переставила Аристотеля — книгу, которую отец по рассеянности поставил на букву «Г». После чего сказала Арине, что отправляется к себе и, наконец, приступила к своим трудам, которые откладывала всё это время. Листы лежали в сущем, даже для девушки, беспорядке. Положив перед собой чистый лист, она аккуратным почерком выводила на нём свои мысли, вобравшие в себя разные взгляды мертвых и живых философов. Девушка рассуждала о прошлом, о будущем, о смысле жизни и роли человека в мироздании. О том, что такое человеческая душа, и почему она у каждого своя. Закончила она за несколько часов до рассвета. Перед сном, наспех перечитав работу, осталась ей удовлетворена. Времени на посторонние мысли не было, была только усталость, физическая и духовная, потому она быстро провалилась в сон.

***

Утром её, как ни удивительно, никто не разбудил. Матушка, по обыкновению, не вбежала в комнату раздергивать шторы, увлекая девушку на каждодневный урок вокала. Елизавета встревоженно проснулась сама ближе к позднему завтраку. «Твориться что-то воистину странное», — мелькнуло в голове у неё. Лиза быстро скользнула в ванную, собрала золото на голове голубоватой лентой, торопясь, самостоятельно облачилась в домашнее платье и побежала вниз. Арина, напевая себе под нос, привычно суетилась на кухне. — Арина, почему меня никто не разбудил? Я пропустила занятия с маменькой, ещё думала на фортепиано попрактиковаться. Я надеялась, хоть кто-нибудь похлопочет, чтоб я проснулась, — она говорила быстро и взволнованно, недовольно уперев руки в бока. — И вам доброе утро, юная леди. Вчера вы выглядели несколько уставшей, вот ваши родители и решили дать вам время выспаться, — она ответила, не отворачиваясь от плиты, доделывая омлет и, полуобернувшись, добавила: – К тому же, свет у вас под дверью горел чуть ли не до рассвета. — Снова ты, словно призрак, прогуливалась по тёмным коридорам. Только цепи не хватает, право! — опускаясь на стул, вздохнула девушка. — Какой ещё цепи? — переспросила кухарка, вопросительно наклонив голову. — Кентервильской. Я просто шучу, дорогая, не бери в голову, — улыбнувшись, сказала девушка. Долгий сон правда пошёл ей на пользу, голова стала легче, тело отдохнуло и наполнилось энергией, а после вечерней работы было приятное удовлетворение. Только одну тему девушка испуганно обходила в своей голове. — Маменька, к слову, сказала, что у неё для вас замечательная новость. Мне показалось, что она уже с утра начала куда-то собираться. Должно быть, сейчас она занимается сборами вашего батюшки, — сообщила она, выставляя перед девушкой дымящийся омлет, несколько кусочков столь любимого ей сыра, тяжелые гроздья винограда и маленькую порцию белоснежного йогурта, политого лучшим в мире вишневым вареньем. — Молю тебя, скажи мне, что это не выход в свет, не очередной бал или скачки, или ещё хуже, новомодное поло, в которое никто толком играть не умеет, — вздыхая, посетовала девушка. — Не знаю, ведь хозяйка была слишком взволнованна, чтобы объяснить что-то толком. Но она послала в сад за свежими цветами для причесок. И просила подготовить в карету несколько подушек, — намывая чугунную сковородку в двое больше своей головы, ответила Арина. — Выезд на карете в окружении подушек... Вероятно, долгая дорога. У отца периодические боли в спине, свежие цветы в прическах, веяние моды летнего сезона, — аккуратно работая ложкой, рассуждала Лиза. — Но это объясняет... ровным счётом ничего не объясняет! Где-то наверху послышалась быстрая ходьба. В спальню девушки несколько раз постучали и раздался певучий голос матушки. — Девочка моя, вставай и иди на кухню. У нас для тебя поистине замечательные новости, – после послышались её, едва касающиеся пола, шаги прямиком вниз. Елизавета не успела ответить, как к ним, словно лебёдушка, выплыла улыбающаяся, светящаяся ярче солнца, матушка. — Ох, милая, ты уже успела встать? А я взываю к закрытой двери, — хихикая, проговорила она. — Маменька, что такого приключилось, что вы будто-то порхаете? — любопытно спросила дочь. — Дорогая, мы получили поистине великолепную возможность! Все мы приглашены на новую постановку пьесы. Милая моя, мы едем в театр! — восторженно пропела Агния Петровна.