Глаза обращенные к тьме

- Постановка должна быть тебе крайне интересна! Она была не так давно была написана. Как же её... как-то там... "домик", ты как раз говорила мне о ней. Писатель ещё норвежец с седой, торчащей в разные стороны, бородой, который поднимает какие-то интересующие тебя темы. - Мама растерянно крутила руками, словно пытаясь вернуть ускользнувшую мысль. - Неужели, "Кукольный дом"? – Вскакивая и почти крича от волнения, угадывает Лизонька. – Это же просто невероятно! Через несколько месяцев после написания! Я грезила посмотреть её хотя бы через пару лет! – Она подбежала к матушке, взяла её руки в свои, и они как две маленькие девочки стали кружиться и звонко хихикать. - Боже мой, что же мы делаем. Нам нужно будет ехать в соседнюю губернию, а мы чем занимаемся. Со своим туалетом и туалетом твоего папеньки я разобралась. Надо быстрее заняться и твоими. Забыв про еду и утреннюю сонливость, девушка вперед матери побежала в свою комнату, быстро распахнула окна, наспех застелила постель и стала ждать, пока маменька с Ариной начнут показывать аккуратно убранные платья. В гардеробе девушки присутствовали только спокойные оттенки. Никаких слепящих пурпурных или едких аквамариновых с перламутровым переливом - несколько сезонов назад мода диктовала совершенно дикие расцветки. Выбор пал на платье кремово - персикового цвета. Оно было легчайшее, летнее, пышное, словно облако. На низкой, но не вульгарной, линии выреза лежало изящное светлое кружево. Талия заключалась в легкий корсет, подол платья также был окаймлен вереницей кружева. Дополнить его девушка решила легкими перчатками цвета слоновой кости, невесомым жемчужным ожерельем и легкими соцветиями гипсофилы, вплетёнными в высокую объёмную прическу. Пока Арина с помощницами занимались прической девушки, маменька ушла облачаться сама и помогать в сборах Митрофану Григорьевичу. Из соседней комнаты то и слышалось. - Митроша, я тебя заклинаю, не вертись, или господин цирюльник отстрижёт тебе пол уха и, видит Бог, будет совершенно прав! На этот раз сборы в ожидании театральной пьесы пролетели незаметно для девушки. Она была покорна и участлива, не строила гримасы, не вздыхала, не хваталась всякий раз за книгу. Собравшись, семейство Розовых торопливо спустилось вниз. Отец был гладко выбрит, с аккуратно уложенными волосами, в очередном безупречном фраке, только на этом были алмазные запонки и горящие камнями пуговицы. Маменька выбрала светло-оливковое платье с длинными рукавами и несколькими рядами кружев. Головку её обрамляла новая, самая миниатюрная из её, отнюдь не скромной, коллекции, шляпка. После нескольких часов в карете, запряженной молодой тройкой, нескончаемый шумящий лес сменился сначала на низенькие дома из светлого дерева, после на каменные с скромными элементами рококо. Карета остановилась перед входом в небольшой провинциальный театр. Три ряда небольших арок, скромного вида балкон с высокими светлыми окнами и широкой дверью, белоснежные вазоны, виднеющийся позади блестящий, словно отполированный купол и средних размеров статуя, возвышающаяся на крыше. Словно чернокрылый ангел, древнегреческая Муза. Всё это можно было считать «скромным» в сравнении с большим и недавно построенным малым театром, знаменитому театру Ла Фениче, в Венеции, где девушке уже удалось побывать. Словом, она была несколько избалованна и требовательна, но не брезглива в этом смысле. Придерживая подолы платьев, дамы направились ко входу. Отец, после того, как закончил давать распоряжение кучеру, присоединился к ним, и они все вместе вошли в здание театра. Должно быть, оно тоже было построено относительно недавно, так как сияло и, как будто даже пахло новизной. В честь именитых гостей, в число которых повезло попасть Розовым, были расстелены красные бархатные дорожки. При входе новоприбывших встречал просторный холл с высокими потолками, которые грузно лежали на витых, но не многочисленных колоннах. Скромная, но хорошо выполненная лепнина украшала белизну стен. Пройдя немного вглубь, семейство обнаружило гардеробную, точно такая же была по другую сторону, но сейчас они были закрыты за ненадобностью. В образованных вокруг них просторных помещениях ярко светились бра, отражающиеся в высоких зеркалах в полный рост, вокруг которых роями кружились барышни, кокетливо стреляя глазками в кавалеров. - Довольно неплохо. Несмотря на то, что это провинциальный городок, у архитекторов определённо нет проблем со вкусом. – Довольная выходом в свет, прощебетала Агния Петровна. - И с финансированием. - Кивнул в ответ Митрофан Григорьевич. Послышалось два звонка к ряду, и, громко галдящая, хихикающая, толпа разных возрастов устремилась в зал, чтобы занять свои места. Родители суетливо последовали общему примеру. Проходя сквозь несколько узковатые коридоры, они оказались наконец перед распахнутыми настежь темно-вишневого цветами дубовыми дверями. Матушка элегантно извлекла из сатиновой сумочки пригласительные и протянула их капельдинеру. Он, сверкая белоснежной улыбкой, приглашающим жестом повел гостей к их местам. Билеты были куплены на третий ряд партера, исходя из положения в обществе, разумеется. Хотя девушка больше любила сидеть в ложе, всё таки, ей нравилось иметь возможность выйти в антракте. (Имеется ввиду странная форма театрального этикета, которая запрещала дамам покидать свои ложи в антракте. Это касалось только дам). Около двадцати рядов партера, три этажа лож и, как это принято в театрах, неописуемо большая хрустальная люстра. В этом новеньком театре постарались расписать потолки и колонны у стен. Заняв свои места, Елизавета, невзирая на приличия, в которых не приветствовались подобное задирание голов и столь пристальные взгляды, продолжила изучать роспись на потолке. Композиция эта демонстрировала розовощеких амуров, лежащих на воздушных подушках-облаках. Они с интересом смотрели своими большими детскими глазами вниз, то ли на разодетых зрителей, то ли на само представление. Невольно восхищаясь, девушка почувствовала на себе прожигающий взгляд чьих-то глаз. Она немедленно опустила голову, обратив очи к сцене. Искать смотрящего ей совершенно не хотелось, взгляды такого характера редко сулили что-то хорошее. К тому же, не было знакомых, которых ей хотелось бы увидеть. Евгений её страсть к театру не разделял и непременно нашёл бы повод, чтоб улизнуть с подобного мероприятия. Это, конечно могла быть и Анна Ларионовна, но Елизавета была убеждена, что непременно услышала её наигранный смех, не успев выйти из кареты. - Места просто прекрасные, дорогой мой, ближе к сцене только высшие городские управляющие. – Женщина находилась в полном восхищении. - Когда я получил приглашение от самого господина высшего чиновника М., я был крайне польщен и взволнован, а, между тем, и места у нас, как у вельмож. Солнце моё, я надеюсь, ты хоть на грамм разделяешь восторг своей матери. – Гордо улыбаясь, сказал отец. - Да, действительно, театр превзошел мои, необоснованно мрачные, ожидания. У меня на редкость прекрасное настроение. Надеюсь, и пьеса меня порадует. – Отстранённое ответила девушка, которая была занята изучением внутреннего убранства здания. Ничего другого, как невозмутимо рассматривать кроваво-красный занавес, не нашлось. Спасением стал третий звонок. Через несколько секунд свет начал понемногу меркнуть, перед тяжелым занавесом появился сам режиссер, на него тут же устремляется желтоватый луч света, рассеивающий мрак. Мужчина, с усталыми, но живыми и горящими идеей, глазами и активной жестикуляцией, так свойственной людям искусства, быстро рассказывает об авторе, о особенностях постановки, благодарит высших чинов за помощь и сегодняшнее присутствие. Также он быстро объяснил изменение подлинного названия на имя нарицательное «Нора», но в зале начали слышаться перешептывания, и режиссер постарался поскорее закончить. Его одарили овациями, и он, пожелав всем погрузится в его чудный театральный мир, удаляется. Спектакль начался. Актеры на сцене, одетые в неплохие костюмы, играли, по большей части, неплохо, но они не шли ни в какое сравнение с Норой Хельмер, которая была любимым персонажем девушки в этой пьесе. Высокая рыжая девушка, чуть старше Лизы, которая, казалось, могла играть одними лишь глазами. Её движения были плавными и мягкими, походка грациозная, взгляды и улыбки, почти - материнские. При небольшом переходе сцен, взгляд девушки невольно скользнул в зрительный зал, чуть левее прохода, и почти сразу наткнулся на ответный взгляд, явственно адресованный ей. Знакомые губы сложились в коварную полуулыбку. Молодой человек, явно безмерно довольный собой, тотчас же отвернулся. Елизавета сидела, словно пораженная молнией, когда она встретилась с ним глазами, то, на мгновение, вновь ощутила тот самый прожигающий взгляд. Не осталось никаких сомнений. Те же мягкие, заправленные за ухо волосы и эта пугающая улыбка, словно скрывающая какую-то тайну. Сэр Уолтер Ливаини действительно был здесь. Причина её переживаний сидела всего на ряд ближе к сцене и намеренно ловила взгляд девушки. Девушка постаралась выкинуть его из головы и снова погрузиться в мир Генрика Ибсена (драматург «Кукольного дома»). Действия на сцене неумолимо клонилось к антракту, несколько особо бестактных и, видимо, не знакомых с нормами театрального этикета, мужчин с задних рядов поспешили покинуть зал, полагаю, дабы успеть занять место в буфете. Можно было подумать, они приехали поесть скудной буфетной еды, а вовсе не смотреть выступление артистов. Через несколько сцен занавес тяжело и скоро задвинулся, скрыв на время за собой и актеров, и их маленький мир, в четыре стены. (Есть такое понятие «четвертая стена» в театральном жаргоне). К невероятному везению девушки, Митрофан Григорьевич молниеносно увлек семейство прочь из зала, под предлогом оказания его доброму другу должных почестей. Когда с этим было покончено, он, имея доступ в буфет высшего общества, гордой походкой направился за шампанским для себя и Агнии Петровны. Она же, в свою очередь, встретив давнюю подругу, ворковала с ней где-то в углу роскошной залы, где их оставил отец семейства. Елизавета, вполне довольная таким раскладом событий, пристроилась у окна. Она смотрела на темные деревья, окружившие небольшой прудик, с маленьким, словно игрушечным мостиком, аккуратно перекинутым через него. Несколько особо не заинтересованных в спектакле пар чинно прогуливались вдоль его поблескивающих лунным светом волн. - Ваши взгляды далеки от общепринятых стандартов? – Галантно поклонившись, сказал сэр Уолтер Ливаини. На нём был вальяжно расстегнутый черный фрак, плотная белая рубашка с аккуратными стойками и воздушный шарфик, закрепленный сверкающей брошью. Каштановые волосы несколькими прядями с нарочитой небрежностью покоились на лбу, в глазах просматривался опасный огонёк. Он манерно прислонился спиной к колонне в метре от девушки. - Как вы пришли к такому выводу? – Холодно парировала Елизавета, ответив на его поклон снисходительным кивком головы. - Краем глаза заметил, как вы пылко соглашаетесь и столь искренне сочувствуете Норе. – Небрежно ответил князь. - А вы не заметили, как прожгли во мне дыру своим до неприличия любопытным взглядом? Если я не ошибаюсь, всё действие происходит в противоположной стороне. – Язвительно изогнув бровь ответила девушка. - Вы снова не ответили на мой вопрос. – Усмехнулся он, сделав вид, что смотрит в окно. - Мои взгляды не так далеки, если им посвящены пьесы. – Про себя девушка начала молится, чтобы матушка поскорее закончила свою беседу с подругой. - Считаете, она только о проблемах женщины в обществе? – Этот разговор был для него развлечением, игрой, и с каждой своей репликой его улыбка становилась всё острее и острее, обнажая слегка заостренные зубы. Девушка уже поняла эту его улыбку, она означала его скорую победу над оппонентом. - Отнюдь, как мне кажется, речь идёт о свободе человеческой личности в целом, о её самобытности и о тщетных попытках обрести эту, вечно ускользающую, свободу. Но, знаете, дорогой князь, я не намерена потешать вас своими взглядами на мир. Найдите себе другую куклу для игры. – Она сказала это, глядя ему в глаза, уважительно поклонилась ему и поспешила удалиться к матушке. «Каков наглец, кем он себя возомнил!» Сэр Уолтер, совершенно изумленный то ли неучтивостью, то ли подобными мыслями юной особы, провожал взглядом маленький силуэт, скрывающийся в толще людей. Девушка встала подле матери и обречена была слушать праздные разговоры женщин, как водится о кружевах, новой вышивке, хозяйстве и болезнях. К счастью, скоро подошёл отец. - Прошу простить за столь долгое обслуживание, милые дамы. Вивьен, выглядите прекрасно, смею вас заверить. – Он было протянул Агнии бокал, но вдруг остановился. - Не чудится ли мне, это сэр Уолтер Ливаини? – Матушка заинтересованно замотала головой и, отличив меж снующих людей сэра Уолтера, радостно кивнула. - Он самый! Сегодня, право, он окружён меньшим вниманием. – Удивленно ответила она. - Стало быть, я смогу составить ему компанию, позже познакомлю его со своими знакомыми из знати, может, они станут полезны для него. – Он вопросительно посмотрел на бокал, который предназначался жене. Та поморщилась, всем видом показывая, что не расстроится такой потере. Когда Митрофан Григорьевич уже решился идти, девушка подошла к нему и коснулась локтя. - Не думаю, что стоит навязывать ему своё общество. – Пытаясь скрыть раздражение, сказала Елизавета. - Дорогая, если человек имеет отличное от тебя мнение, это ещё не делает его человеком плохим. – Удивленно ответил отец. Обычно, девушка не высказывалась так резко о людях ей не знакомых. - Хорошо, ступай, развлеки сэра князя. Я, пожалуй, послушаю матушкины трели. – Со вздохом проговорила девушка, отпуская отца. Мужчина постарался улыбнуться и отправился к сэру Уолтеру. Ловко пробравшись сквозь толпу, Митрофан быстро добрался до князя. - Сэр Уолтер, от чего же столь интересная персона остаётся в гордом одиночестве? – Галантно протягивая бокал с шампанским, начал отец. – Не станете ли вы возражать против моей скромной компании? - А, господин Розов, я, право, польщён вашей учтивостью! – Бархатным голосом ответил князь, принимая фужер у Митрофана Петрова. – Быть в вашей компании - честь для меня. Лицо мужчины несколько покраснело от лестных речей князя, в которых отнюдь не читалось никакой издевки или цинизма. - Вы решили всем семейством посетить театр? Питаете страсть к драматургии? – Сделав глоток шампанского, спросил князь, сверкнув пронизывающим взглядом. Митрофан тихонько рассмеялся. - Никак нет. Я здесь по нескольким причинам, никак не касающихся моих собственных увлечений. Мой дорогой друг организовал эту постановку и позаботился о билетах, но главная причина, конечно, в моей дочери Елизавете Митрофанне. Она прознала о завершении пьесы, мне кажется, ещё когда сэр Ибсен не опустил перо. Нам с её дядей, у которого вы уже успели побывать на приёме, пришлось знатно попотеть, чтоб достать для неё эту пьесу в кратчайшие сроки. – Увидев, что князь, довольно улыбаясь, склонил голову набок, видимо желая сохранить образ строгого отца, он откашлялся и продолжил. – Словом, я посещаю театры, должно быть, из-за особого чувства спокойствия. Зрители затихнув молчат, на сцене действия идут своим чередом, сменяются декорации, костюмы. - То есть, над сюжетом вы не задумываетесь? – Удивленно спросил князь. - Задумываюсь, но не так глубоко, как хотелось бы… - Митрофан Петрович прекрасно знал, что Елизавета совсем не будет рада, если узнает, как часто он упоминает её имя в беседе с князем. Ведь девушка уже не раз и не два давала понять, как относиться к сэру Уолтеру. - Как хотелось бы вашей дочери, верно? Стало быть, она знает толк в драматургии. – Его взгляд, его несколько подавшийся вперед корпус и приглушенный вопрос заставил мужчину заволноваться. - Разве что на любительском уровне. – Быстро ответил он, хлебнув большой глоток игристого. Он лихорадочно придумывал, как перевести тему разговора. – К слову, она интересовалась вашей родиной, а я, к своему стыду, ничем не смог ей помочь. - Ох, это мне довольно лестно. Думаю, мне стоит пойти, поприветствовать её. - На лице у него сияла улыбка, которая могла осветить весь зал своим сиянием. Митрофан Петрович в своих мыслях хватался за голову, поднимая молящий взор к небу. И оно услышало его. Когда сэр Ливаини собирался сделать первый шаг, хорошенькая головка Елизаветы резко повернулась в их сторону. На её лице выказывалось едва скрываемое негодование, она смерила князя и отца одинакового ледяным взглядом и тут же отвернулась. Отец облегченно выдохнул. - Кажется, солнце сегодня затянули тучи. – Успокаивающе похлопав князя по плечу, сказал он. Князь с непроницаемым лицом развернулся к нему и, пожав плечами, отпил ещё шампанского. - Вы спросили меня, интересуюсь ли я театром? Стало быть, на этом вечере вы не случайный гость? – После некоторый паузы спросил Митрофан. - Стало быть так. – С усилием заставил себя улыбнуться, ответил князь. Он снова был спокоен, поза его была расслаблена, но с невероятно прямой осанкой. Про себя мужчина отметил, что этот юный человек обладает не только неким магнетизмом, который сводит с ума женщин, он словно источает опыт, уверенность, силу. Между тем, князь продолжил. – Мне удалось побывать на разного рода спектаклях, многое мне довелось прочитать, с несколькими авторами посчастливилось побеседовать лично. Мужчина говорил это спокойно, без хвастовства, не повышая голос, дабы привлечь публику, смотрел Розову открыто в глаза. - Вы личность абсолютно незаурядная, сэр Уолтер. – Улыбаясь, заявил отец. - Уверен, с Вами можно иметь очень интересные беседы, сэр. - Прошу вас, зовите меня Уолтер, оставим «сэр», так нам обоим будет проще. – Чокаясь с ним бокалом, попросил князь. - Раз вы так просите! – Допив, он продолжил. – Я же, в свою очередь, кроме дел бизнеса и каких-то городским новостей, ничего не смыслю, разве что там немного, тут чуть-чуть. Образованный человек! Кажется, шампанское уже развязало Митрофану Петровичу язык. И вот они с князем оживленно обсуждают тонкости бизнеса, иностранец восхищается новаторству его идей и какому-то «природному чутью», удивляясь столь медленному развитию его предприятий. Мужчина рассказал ему, как строил сиротский приют, отстояв землю и средства у бюрократии, о нескольких церквях и общественных парках, даже о планах на постройку библиотеки, что скрывал даже от любимой дочери, желая однажды сделать ей сюрприз Сэр Уолтер, в свою очередь, рассказал о своих взглядах на жизнь, о купечестве. Что было совершенно не свойственно для такого замкнутого человека, как князь. Может быть, его подкупила открытая душа мужчины, его быстрый, не застоявшийся, ум, на удивление свободный от навязчивых клишированных суждений. - Вы человек хорошей хватки и чистых помыслов. – Восторженно похвалил князь, пожимая мужчине руку, хитрость во взгляде которого сменилась живым интересом. - Полно вам, тоже мне достижения, к тому же, у меня всегда есть единомышленники и соратники. – Довольно отвечал Митрофан. – Решено! Вас следует им представить. Думается мне, что вам будет место в числе таких же единомышленников… - В ту же минуту он начал искать их глазами среди галдящих гостей. - Так, дорогой князь, обождите минуту, я подготовлю почву и мигом вернусь за вами. – Суетливо проговорил он, устремляясь куда-то в угол. Кивнув, князь поставил выпитый бокал на поднос официанта, так удачно проходившего рядом и удовлетворенно кивнул. Вечер складывался намного приятней, чем он себе полагал, за исключением одной неприятности… он вальяжно повернул голову туда, где последний раз видел маленькую прибранную головку. Несколько опущенные плечи, покачивание головы, вялая жестикуляция. Не проникая в мысли, можно было понять, что девушке скучно. Праздные разговоры увядающих женщин её явно утомляют. Спросив разрешение от матушки и получив в ответ несколько раздраженный взмах руки, девушка всё-таки решила ненадолго выйти во двор. На небе приветливо сияли звёзды, прохладный ветер ласкал алеющие щеки девушки, гладь воды играла слабыми лучами луны, тихо шумела трава, переговаривались кузнечики и влюбленные пары около прудика. Что-то болезненно кольнуло у девушки в груди. Глубокое чувство одиночества иногда всё же настигало девушку. Как ни крути, а родной души у неё не было, того человека, с которым она бы могла быть самой собой, без утайки, без притворной холодности и напускной надменности. Убегая от этих мыслей, девушка поспешила вернуться к людям, к свету, к голосам и смеху, которые приглушали биение одинокого сердца. Войдя в зал, она сразу заметила, вернее услышала, изменения. Вокруг князя собралась толпа, состоящая из самых влиятельных, в большей или меньшей степени, людей, но отца среди них не было. Матушка, в свою очередь, перебралась к другой компании женщин, которая состояла из жён этих самых влиятельных мужчин, потому Елизавета устало просеменила к ней. Вежливо поприветствовав собравшихся, девушка встала подле матери. Прозвенел первый звонок. До конца антракта оставалось от силы минут пять. Девушка смотрела по сторонам и тут до неё донеслись обрывки диалога, которые заставили её напрячься. - Митрофан в последнее время стал совершенно мягкотелым, не будь мы давно знакомы, я бы давно отбил наше предприятие. - Усмехнувшись, ответил усач. Девушка не помнила его имени и старательно делала вид, что не слышит их разговора. Несколько внешне знакомых Елизавете мужчин что-то тихо вторили ему. - На вашем месте, я не был бы так уверен. Не надо очень хорошо разбираться в людях, - Понизив голос ответил князь ,глубоко заглянул мужчине в глаза, так, что его усы начали слегка подрагивать. После обратился ко всем близстоящим, - моё чутьё ещё ни разу не подвело меня, а мне чудится, что Митрофан Петрович был тем человеком, который в своё время помог каждому из вас. Он говорил угрожающе тихо, приходилось напрягать слух, чтоб разобрать его слова. - А вы, я так полагаю, готовы вложиться в дело, дабы помочь Митрофану Петровичу встать на ноги? - Усмехнулся мужчина, который больше походил на змею. - Охотно вложу свои средства в смелую идею господина Розова, уверен, что ОН в кратчайший срок приумножит мои вложения. – От этого тона у девушки пробежали мурашки. Казалось, его голосом можно разрезать металл. Происходящее не укладывалось у девушки в голове. Как «партнеры» отца смеют говорить такое за его спиной. И с чего бы князю с такой снисходительностью относиться к отцу после одного пятиминутного разговора. «Не могу понять, глупец он или чрезмерно дальновиден», - как девушка не старалась, пазл в её голове не складывался. Раздался второй звонок. Несколько пар медленно направились в зал, чтобы вновь занять свои места, в том числе несколько «партнеров» отца, в том числе «усатый» и «змееголовый». Как только эти двое удалились, несколько человек, лица которых девушка смутно припоминала с детства, обступили князя и тихо заговорили. - Не принимайте их слова близко к сердцу. Дело в том, что несколько раз Митрофан намеренно не шёл на хорошие сделки из-за своих принципов. – Говорил низенький человек с мягким морщинистым лицом. - У этих людей нет принципов, но есть интерес к деньгам, в особенности, к чужим деньгам. – Говорил человек с низким голосом, которого девушка не могла увидеть. Князь властно поднял руку, прекращая разговор. Было странно смотреть, как такие статные мужчины безропотно замолчали перед «юнцом», как они обычно говорили о подобных ему. - Благодарен за наставления, но, считаю, что вам необходимо научиться говорить им это лично и… - Прозвенели два звонка к ряду, что значилось – следует занять свои места, но из-за этого девушка не услышала окончание фразы князя. А когда она повернулась, его высокая фигура стремительно удалялась, оставляя после себя до глубины души удивленных стариков. В несколько разбитом состоянии, Елизавета почти висела на плече матери, которая, в прочем, этого не замечала, потому что на ходу продолжала хихикать со своими знакомыми и замолчала только, когда им пришлось разойтись перед входом в партер. Митрофан Петрович торопливо вбежал на последнем звонке, оправдываясь разговором с режиссером и его дорогим другом. Свет погас, пьеса продолжилась. Девушка с опаской посмотрела в сторону князя. Его тело было словно монолит, никакого движения, лишь едва заметно приподнимались плечи на вдохе. «Слова о моём отце его так расстроили? Или теперь он думает, что повел себя опрометчиво? О чём я вообще думаю, да и какие мне собственно вообще до этого дело?» Елизавета Митрофана с силой заставила себя вновь погрузиться в пьесу, что получилось не сразу только благодаря талантливой игре Норы. Любимую часть диалога Норы девушка, одними губами, проговорила с ней. Я в это больше не верю. Я думаю, что прежде всего я - человек, так же, как и ты или, по крайней мере, должна постараться стать человеком. Знаю, что большинство будет на твоей стороне, Торвальд, и что в книгах говорится в этом же роде. Но я не могу больше удовлетворяться тем, что говорит большинство и что говорится в книгах. Мне надо самой подумать об этих вещах и попробовать разобраться в них. Покидая театр, в то время, пока родители долго прощались со своими многочисленными знакомыми, Елизавета быстро раскланялась и отправилась к повозке, которая оказалась одной из последних. Девушка разговаривала с кучером Мишкой, когда мимо неё в задумчивости прошёл сэр Уолтер Ливаини. Первым порывом было окликнуть князя или даже поблагодарить, но второе породило было ненужные вопросы, а первое шло в разрез с принципами девушки. Да и что уж там скрывать, она всё ещё опасалась, что ненароком напомнит о вынужденном приглашении. Князь подошёл к богатой крытой карете с плотными шторами, литыми колесами, резными дверями и окнами. Рядом с ней неподвижно стоял человек, не кучер, кучер также неподвижно сидел на козлах. Вероятнее всего, это был слуга. Его лицо бледнело на фоне ночи, удивительно, как девушка не заметила его раньше. Руки скрещены, черные волосы туго стянуты на затылке, острые челюсти плотно и как-то угрожающе сжаты. Темные брови сдвинуты в центр, из-за чего образовалась две острые, словно пики, морщины, тонкие губы плотно сомкнуты. Из-за непроницаемой тени, падающей от бровей, глаза его казались бездонными черными дырами. Сэр Ливаини в прострации дошёл до экипажа, слуга принял у хозяина перчатки, услужливо открыл ему дверь, но, прежде чем зайти следом, повернулся в сторону девушки. У Елизаветы сперло дыхание, вокруг шеи обвились ледяные пальцы страха, которые она казалось могла ощутить. Секундным немигающим взглядом он смотрел на неё, потом брезгливо поморщился, кивнул кучеру и закрыл дверь. Карета медленно покатилась, увозя загадочного князя и его жуткого слугу восвояси. - Ну и жуткая же у него рожа! – Поежившись, сказал Мишка. - Мишка! – Шикнула на него Лизонька. Скоро пришли маменька и папенька, и всё семейство двинулось домой. В карете они успели вдоволь обсудить и платья с бантами, и новые морщины с сединой у здешних дам и господ, но едва успели поговорить о пьесе. По приезду домой, все приняли ванну, матушка осталась на кухне с Ариной, развлекая её своей болтовнёй, отец пошёл со спокойной душой курить трубку, Лизонька же хотела наконец побыть наедине со своими мыслями, которые крайне нуждались в строжайшем анализе. Сев за толстый стол, она принялась писать. Тех мыслей я не могу раскрыть, ведь это словно заглянуть в чужой дневник или любовные письма – недопустимо. Могу сказать лишь одно - девушка писала князю, а благодарности, извинения или, может, приглашение, мы так и не узнаем. Строки путались, буквы прыгали, перо выскальзывало, мысли связались в болезненный клубок, в горле першило. Раздраженно встав, девушка быстро разорвала письмо и резким движением выбросила его. Должно быть, написанное не получило отклик в её сердце, а, может, наоборот. Ведь Лиза никогда не писала записок, разве что Евгению... Но то было не в счёт, так считала девушка. В дверь глухо постучали. Вошла Арина, в руке её дымилось какао. Молча поставив его на стол, женщина поцеловала Лизоньку в голову, пожелала спокойной ночи и удалилась. Поджав под себя ноги, девушка в задумчивости смотрела на кружку. «Что же меня так терзает? Почему на душе у меня словно тысяча гирь, а на плечах неимоверный груз?… И, все-таки, зачем он это сделал? Мне кажется, ему не стоит доверять. Я во что бы то ни было уберегу отца от такого, как он». Выпив своё какао, девушка погасила свет и легла.