Глаза обращенные к тьме

Прошло несколько дней, с тех пор как сэр Уолтер пригласил, отмечу, крайне бестактно Лизоньку к себе. И она сама не заметила того, как князь во второй раз поселился в её голове. Девушка злилась на себя, корила, что снова попалась на эту уловку. Силилась не вспоминать, закинуть в дальний ящик, чтобы никогда больше его не открывать. «Полно! Чего там: стих как стих! Наивный, но не более!» Думала она, до боли прикусывая нижнюю губу. «Однако, что ему стоит предъявить его общественности, заявив, мол, оно послано ему в качестве признания». Лиза похолодела. «Я должна вернуть его! Вернуть и тут же сжечь». И вот, на исходе третьего дня, окончательно утомившись притворяться, она отправилась к отцу в кабинет. Откинувшись на широкий стул, он читал какой-то документ, подставляя его свече. — Папенька, могу я Вас ненадолго отвлечь? — осторожно начала Лиза, останавливаясь на пороге. — Разумеется, моя золотая, — отложив бумагу на стол, он указал на софу подле себя. — Хотела узнать, завтра к вечеру Вы никуда не собираетесь? — Отчего же? Должно быть, собираюсь, к Лебедеву, — девушка наклонила голову, ведь ей про этот визит известно не было, получается, она не приглашена, — посыльный сказал, что тот хочет посоветоваться в каком-то деле. А что такое? Митрофан Григорьевич задумчиво смотрел в окно. — Мне бы хотелось вечером доехать… до библиотеки, — раньше она никогда не врала отцу, а потому невольно отвела глаза. — Стало быть, те книги ты уже прочла? — Стало быть… — Хорошо, солнце моё. Поступим так: я отправлюсь днём, а после направлю Мишку к тебе. Сам же останусь у Ерофея. — Вас это не затруднит? — ком застрял в горле у девушки. — Ни в коем разе, — отец, улыбнувшись, коснулся щеки дочери. Руки у него были шершавые и теплые, прямо как в детстве, когда Митрофан сам вырезал для дочери игрушки из дерева: лошадки, маленьких и больших кукол, матрешку и даже лук со стрелами, несмотря на протесты матери. — Ну, так и сделаем! А теперь, ступай спать. Поцеловав его руку, Лиза шепнула: «Добрых снов», — и стыдливо вышла. «Почему же я не смогла сказать ему правду? Потому что мне стыдно». Она стояла посередине темной комнаты; стояла, не в силах лечь, не в силах сесть, словно страшась, что её раздавит собственная совесть. Взгляд девушки блуждал по комнате и остановился на правом ящике стола. Оцепенение, словно тяжелая цепь, с грохотом рухнуло. Тихо скрипнув, ящик открылся. Белый платок сэра Уолтера, который девушка тут же освежила и обрызгала цветочной водой, довольная тем, что нашла себе дело, и тем, что вернёт наконец этот платок хозяину. Однако что же делать с кольцом, игриво смотревшее на девушку из-под высохших лепестков гиацинта? Только сейчас она смогла хорошенько рассмотреть его. Изящное золотое кольцо с камнем, должно быть, рубином, в форме капли, которое обрамляют замысловатые спирали. Оно идеально подошло на средний палец. «Красивое. Думаю, ему будет приятно, если я надену его». Оставив платок сохнуть, Лизонька легла в кровать, готовая к тому, что муки совести не дадут ей заснуть, однако, едва коснувшись подушки, провалилась в сон. Утренние занятия девушки пришлось провести самостоятельно, ведь матушка после обеда отбыла в деревню, дабы проверить дела с урожаем да подготовить дом к скорой охоте, которую так ждал Митрофан Григорьевич, уехавший — как и обещал — сразу после обеда. На Лизу накатывало странное волнение, и клавиши предательски ускользали из-под пальцев. — Дорогая, всё ли у в порядке? — Арина стояла в дверях с корзиной свежих зеленых яблок. Во рту сразу стало кисло. Уперевшись руками в клавиатуру, девушка выдохнула. — Даже не знаю, Арина. Что-то со мной неладно. — Это невооруженным глазом видно, — она обтёрла яблоко о белоснежный фартук и протянула Лизе. — Мне нужно будет подготовить простенький туалет к вечеру. Сложив мягкие руки, с светло- розовыми локтями, она кивнула и стала ждала, пока девушка, точно яблоко, созреет. — Я не понимаю, что со мной, Арина… Моя милая Арина. Нянечка никогда не ошибалась. — Деточка, ну что ты, честное слово. — сказал она, опустившись подле девушки. — Я выбита из равновесия, у меня путаются мысли, из-за чего работать не представляется возможным, я потеряла спокойный сон. Я… — Всё хорошо, тише… тише, — она прижала Лизоньку к себе и осторожно гладила её по голове, — Ты просто влюбилась. — Влюбилась? — она отодвинулась и ошарашенно посмотрела на Арину, словно та сказала что-то оскорбительное. — Будет Вам, золотце, так глядеть, — бархатисто рассмеялась она. — Кушайте яблочко, не смотрите, что оно зеленое. Илья Сергеевич говорит, что сладкое, а вечером пришлю к тебе Алёнку. После этих слов, мурлыча что-то себе под нос, женщина вышла, прихватив корзину с блестящими яблоками. — Что бы ты понимала! — буркнула Лиза и чуть тише, словно боялась, что стены начнут шептаться, добавила. — Влюбилась!.. Повертев фрукт в руке, она заранее морщась откусила его. «Сладкое!» — удивленно подумала девушка. До вечера ей удалось отвлечься журналами, которые она взяла в библиотеке, но так и не притронулась к ним. Услышав приближающийся колокольчик, девушка поднялась к себе, где её уже ждала Алёна. — Добрый вечер, Елизавета Митрофанна! — Добрый, Алёна, и спасибо за помощь, одна я непременно провожусь долго, — лицо служанки озарила улыбка. — Достань, пожалуйста, светло-коричневое платье с лёгким корсетом. То, помнишь, от которого ты ещё рюши отпарывала? — кивнув, девочка скрылась в гардеробе, пока Лиза расчесывала волосы. — Кремовые перчатки, ай! васильковую ленту: бархатную или — ай! — атласную. Быстро собрав всё необходимое, Алёна пришла хозяйке на помощь. — Зачем же Вы так с ними! Тут другой подход нужен, медленно да осторожно, — она любовно вычесывала золотой шёлк волос. — Ради всего святого, Алёна, я ещё не готова, хоть в это время должна сидеть в карете. У меня не такая важная встреча. Однако причёска всё равно получилась искусная, Алёна в этом была мастерица: причудливые жгутики, легкие волны и нежные косы собирались опоясанные лентой, высоко на макушке закручиваясь, чтобы потом опуститься на карамельный атлас платья, скрывающий плечи. Меньше чем через пятнадцать минут Лизонька была готова. Ещё раз поблагодарив девочку, она выскочила из дома, чьи темные пустые окна-глазницы смотрели на неё настороженно или даже осуждающе. Мишка, привычно развалившийся на козлах с интересом смотрел на приближающуюся Лизу, щуря глаза, словно кот на солнце. — Нда-а-а-а, Лизавета Митрофана, одной такой поездки Вам, видать, не хватило, — начал привычно бубнить он. — Неужто невозможно потерпеть до утра! Сдались Вам эти книжки на ночь глядя, — продолжил кучер, сладко потягиваясь. — Мишка, ты знаешь, где князь живёт? Он дернулся. — Это, что ли, тот эдакий страшила? Ей Богу, смотрю на него, и, право слово, страх берёт нечеловеческий, и кажется, будто холодок какой потусторонний... — Вези меня к нему. И смотри мне, никому не слова, — в сумерках глаза девушки сверкнули холодным синим огоньком. Один раз Елизавета уже приказала его выпороть: после этого Мишка к девкам уже не приставал, ни к свободным, ни к замужним тем более. Поехали молча. Через небольшое оконце девушка видела, как кучер весь сжался и вскоре поняла почему. — Жуть, не хватает только рва с пиками да оторванных голов на заборе, — сплюнул он. Тяжелая дверь отворилась, демонстрируя непроглядную тьму, царящую внутри, из которой вынырнуло знакомое пугающее лицо. Лошади напряженно заржали, а Мишка принялся истошно креститься горячо, целуя массивный крестик на шее. — Ох, Мишка, ну полно тебе. Полезай внутрь, но крепко не засыпай, я надолго не задержусь, — трясясь то ли от холода, то ли от страха, он открыл ей дверцу. Однако снова покосившись на дверь, он увидел лишь пустоту. — Свят, свят, свят. Под его блеянье девушка вышла. На улице оказалось не по-летнему прохладно. Лиза поежилась и повернулась в сторону особняка, хотя он больше напоминал замок из старых европейских легенд. Янко, заложив руки, стоял, исподлобья смотря на гостей, при этом не двигаясь с места. — Нам здесь явно не рады! Елизавета Митрофанна, Богом молю, едемте домой! — как маленький, канючил Мишка. — Быть может, его нет дома, обожди, — сказала она и направилась было к белому силуэту слуги. Но кучер, видимо, собрав всё своё мужество в кулак, едва касаясь её локтя, поплёлся рядом. — Добрый вечер, Янко! Будь добр, скажи, князь у себя? Не мог бы ты узнать у него, сможет ли он меня принять сейчас? — Та, — сказал он коротко. — Цза мной. (За мной) Ты — ньеет, (Ты — нет) — последняя фраза была пренебрежительно брошена Мишке. — Возвращайтесь скорее, — пискнул он удаляющейся спине Елизаветы. Пройдя под высокой резной аркой, девушка шагнула в невероятный размером зал. Темные стены, должно быть, из-за сгущающегося сумрака значительно увеличивали пространство, в котором утопала помпезная люстра с одним рядом свечей. — Ждат сдес (Ждите здесь), — бросил Янко и быстро поднялся по винтовой лестнице. «Из-за его акцента я чувствую себя собакой, которой хозяин сказал ждать». Справа от входа стоят стол, заваленный книгами, бокалами, глубокая софа и такой же стул. Прямо напротив входа расположился камин, по обеим сторонам от которого тянулись тяжелые полки с книгами, а над ним, словно трофеи, висели ружья, скрещенные блестящие сабли, старенький мушкет, изящная английская винтовка и натертый до блеска револьвер, расположившийся в середине всего оружия. С левого бока едва виднелся скрытый в полумраке балкон; девушке даже показалось на миг, что там кто-то стоит, но, вглядевшись в темноту, она никого не увидела. Под ним же на прочной лакированной подставке стоял — словно корабль-призрак — «44 пушечный фрегат «Меркурису». Так гласила табличка. Модель была внушительных размеров, стоя чуть выше пола, Елизавета смогла бы достать до верхнего паруса, лишь встав на носочки. Она засмотрелась на корабль: чистые паруса, блестящий корпус, сверкающая белизной гальюнная фигура в виде молодой девы с широкой грудью и пышными косами. Девушка частенько представляла себя на судне, отправляющемся в дальнее плаванье, туда, где ещё остались белёсые проблески на карте мира, за ускользающий горизонт под гудящими от ветра парусами. — Простите за ожидание! Ваш визит оказался весьма неожиданным, — князь появился спустя пару минут. Длинные волосы свободно лежали на плечах, лёгкая рубашка была вальяжно расстегнута настолько, что девушка нехотя отметила острые ключицы и прекрасно сложенный торс князя, на плечи был небрежно накинул оливковый халат с затейливой вышивкой, а на ногах свободные светлые штаны и домашние туфли. — Вы не уточнили, в какой день я могу наведаться с визитом, потому пришлось выбирать самой. — Разумеется! Моя ошибка… Янко не предложил Вам сесть? Вот негодяй! — Князь, опустим. Вы знаете, зачем я здесь. Он подошёл ближе. — Признаться честно, я был убежден, что вы большее внимания уделите моей домашней библиотеке. — В нашей городской квартире на порядок больше книг, ещё те, что начал собирать дедушка, и те, что остались от прежних хозяев особняка, старой купеческой пары. Князь посмотрел на неё оценивающе. — Ох, вы всё же решили надеть его? — Его? Ах, да… Мне показалось, это должно помочь нам преодолеть некое… напряжение в наших отношениях, — она говорила это без кокетства, не отводя глаз. — Вы в этом заинтересованы? — Если мне не изменяет память, вы уже называли меня своим другом, — обойдя его, Елизавета подошла к камину, рядом с которым горел канделябр. Несколько раздраженно откинув волосы назад, князь подошёл к ней. — Память не изменяет Вам, но… — Ой, постойте! — она ловким движением сняла перчатки и положила на каминную полку, достала из клатча белоснежный душистый платок и протянула его мужчине. — У вас кровь возле уха, должно быть, неаккуратно побрились. Сэр Уолтер удивленно застыл, не смея шевельнуться, но потом слегка улыбнулся и сказал, проведя рукой в воздухе. — На первом этаже нет зеркал, не могли бы Вы помочь мне? — и, не дожидаясь ответа, шагнул к ней. Сердце девушки предательски забилось быстрее: он был слишком близко, так что нужно как можно быстрее покончить с этим. — К тому же, перчатки Вы уже сняли, — довольно заметил сэр Уолтер. — Наклонитесь немного. Князь послушно наклонился. Его лицо сияло, в уголках губ пряталась улыбка, но тут Елизавета отвернула его от себя и принялась оттирать темное пятно. — О, это не кровь, сэр Уолтер! Это… масло. Вы пишите картины? — Пишу, — всё ещё склоняясь над ней, он повернулся. Долго всматриваясь в глаза друг друга, они на несколько секунд замолчали, когда князь тихо продолжил. — Хотите посмотреть? Девушка отстраняясь, неуверенно кивнула. — Прошу, следуйте за мной. Они поднимались по лестнице второго этажа, когда Елизавета засмотрелась на его волосы, которые, как ей казалось, мерцали в свете свечей, и не заметила что-то темное под ногами. Её руки были заняты подолами платья, когда каблук правой ноги начал скользить. Увлекаемая тьмой вниз лестницы, девушка беспомощно падала назад. Она уже прикрыла глаза и начала болезненно съеживаться, когда почувствовала вокруг своего запястья руки — стиснувшие её холодные тиски, такие же охватили и её талию. — Вы в порядке? — спросил он, слегка наклонив голову и не отпуская её из объятий. «Так спокойно. Мне, кажется, до боли знакомо это чувство». Его взволнованный взгляд искал что-то в её лице. — Мне кажется, что-то на лестнице, я невольно засмотрелась на Ваши… на Ваш дом, — лепетала девушка. Он скептически посмотрел под ноги, но, увидев черное пятно, его выражение резко изменилось. — Прошу Вас, после лестницы направо. Подождите меня там, — бережно поставив девушку, процедил он. Смущенно просеменив по лестнице, Елизавета быстро вошла в дверь и затворила её за собой. Сейчас ей просто необходима была передышка, ведь удары сердца заглушали мысли. Девушка быстрым движением коснулась запястья. «Какое холодное. Почему у него такие холодные руки? Быть может, мне показалось? Или…» — Janko! — оглушительный рёв раздался за дверью. — Janko, la naiba! Vino aici sau te jupuiesc! (Янко, черт тебя дери! Иди сюда или я спущу с тебя шкуру!) Елизавета невольно прислушалась. Не прошло и секунды, как слуга, появившийся словно из-под земли, тихо проблеял: — Da domnule. (Да, хозяин.) — Știi cum nu-mi place să mă repet. (Ты знаешь, как я не люблю повторять.) И несмотря на то, что они говорили на румынском, усердные уроки девушки несколько раз в неделю в течение, кажется, месяца, не прошли даром, и она улавливала суть разговора. — Stiu maestru. (Знаю, хозяин.) — Deci, ce naiba caută pata aici, Yanko? (Так какого черта тут делает пятно, Янко?) — процедил он сквозь зубы. — Trebuie să fi rămas din ultima dată, milord, când v-ați pierdut cumpătul… (Должно быть, осталось после последнего раза, господин мой, когда Вы вышли из себя…) — Nu mă enerva… Pentru ca când am plecat din cameră totul să fie curat, (Не зли меня… Чтобы, когда мы вышли из комнаты, всё было чисто.) — и несколько понизив голос, из-за чего Елизавета не смогла услышать, добавил. -Altfel, o să-i las pe slujitori să te usuce și să-ți atârnă măruntaiele de un copac să se usuce. (Иначе позволю прислуге высушить тебя, а кишки повесить сушиться на дерево.) Янко едва успел отскочить от двери, когда князь распахнул её. Вид у него был, казалось, расстроенным, всё озорство и кокетство будто растворилось. — Вы, должно быть, уже успели осмотреться? — откидывая волосы назад, спросил сэр Уолтер. Девушка кивнула и резко развернулась на каблуках. Это комната была мастерской. Там отчетливо пахло маслом, растворителями и, пожалуй, деревом. Темно-коричневые блестящие стены, вишневый кожаный диван в правом углу. Рядом с ним кофейный столик, похороненный под стопками черновиков. Это было так похоже на её собственный стол, что девушка невольно усмехнулась. Около окна стоял огромный телескоп, к которому она невольно стала подходить ближе. И рядом с ним же она увидела мольберт холст, краски и широкую палитру. «При входе стоял напольный канделябр, рядом с палитрой горела свеча, видимо, когда ему сказали о моем визите, он был здесь». — Мне ещё не доводилось видеть такой большой телескоп в личном пользовании, — нежно коснувшись блестящей поверхности, сказала Елизавета. — Наблюдение за звездами успокаивает меня. Такие молчаливые, сверкающие, умиротворенные… Сегодня облачно, но вы можете взглянуть. Схватившись за колесо, желая изменить положение трубы, девушка попыталась повернуть его, однако оно оказалось закручено слишком сильно. — Позвольте, — шепнул сэр Уолтер у самого уха, одновременно накрывая её руку своей. — Ваши руки… — девушка бесцеремонно перехватила его ладонь. Он вопросительно приподнял бровь, слегка наклонил голову. — Что с ними? Елизавета, я не могу читать мысли… — прежнее озорство понемногу начало возвращаться. — Они холодные. Прикажите разжечь камин, вы же замерзли. Князь неопределённо хмыкнул, едва пожав плечами. Глубоко выдохнув, девушка направилась к дверям, чтобы крикнуть Янко, но тут князь внезапно возник перед ней. — Не стоит. — Отчего же? Уолтер нахмурил брови и несколько секунд вглядывался в лицо Елизаветы, которое с каждой секундой становилось всё более взволнованным. — Понимаете, у меня достаточно напряженные отношения с огнём, — сказал он, сам удивившись своей откровенности. Ему ничего не стоило соврать ей или, в конце концов, закончить этот разговор простым «потому что я так сказал». — Я… мне не хотелось бы ударяться в подробности. Девушка неуверенно кивнула и решила рассмотреть картину, которую сейчас писал князь. На размытом медном фоне вырисовывался незаконченный портрет молодой девушки. Золотой расшитый кокошник с зеленым таинственно мерцающим камнем, розовые румяные щеки, несколько взъерошенные брови и лишь очертание губ, пока не прописанных. Однако самое главное, что было в той картине — это глубокие омуты карих глаз, что так пронзительно глядели на Елизавету. Откуда бы ты не смотрел на неё, какую бы деталь картины не рассматривал, твой взгляд неизбежно притягивали эти бездонные глаза. Ничего не могло отвлечь от них, даже ярко-красные мазки на груди, которые в дальнейшем станут бусами. Князь внимательно наблюдал за девушкой, за медленно двигающимся цепким взглядом, нежной морщинкой меж светлыми бровями и немного приоткрытыми губами, словно она вот-вот что-то спросит. — Вы знакомы с ней? — с трудом оторвавшись от пленяющих глаз, спросила она. — Дочь одного московского, кажется, помещика. Невероятно красивая, не правда ли? — сэр Уолтер старался говорить так, чтобы вызвать у Елизаветы ревность. — Невероятная! Какие глаза, у неё и в жизни такие? — обернувшись к князю, она вся сияла. — А… Ну, должно быть. — Я бы хотела увидеть её когда-нибудь. Сэр Уолтер растерянно сел на диван и в задумчивости опустил голову на руку, когда она подошла к другим картинам, что стояли на полу: темный румынский лес с едва пробивающими лучами света, румынские годы с пестроцветием трав, натюрморты, девушка в народном костюме, которая совсем не удалась, и особенная для него картина охота на зубра. Поверженный зверь полулежит и полустоит, а на шее и на бедре его, вцепившись в тело, висят гончие. Эту сцену он запомнил с детства, когда со своими многочисленными дядями, тетями, двоюродными братьями и сестрами были на охоте на зубра. Как сейчас он помнил мудрый, полный грусти взгляд животного, который он постарался написать. «Если остановится у неё дольше чем на двадцать секунд, отброшу все игры», — неожиданно для самого себя подумал князь. Однако девушка прошла мимо неё, едва заметно вздрогнув. Вздохнув с облегчением, сэр Уолтер понял, что несколько расстроен. Заведя руку назад, он размял шею. Дойдя до конца ряда, Елизавета остановилась, и будто в нерешительности, медленно подойдя к сцене охоты, присела перед ней на корточки. Князь замер, словно боясь спугнуть её. «Десять секунд…» Елизавета немного отодвинулась, чтобы свет от канделябра лучше падал на картину. «Пятнадцать…» Она поднялась, оправляя платье и сделав пару шагов назад. — Грустный эпизод. В его взгляде столько боли, князь. — Двадцать пять секунд, — теребя волосы и поднимаясь с дивана, проронил он. Елизавета с недоумевающим лицом повернулась к нему. — Простите меня, мысли вслух. Какими вы находите мои работы? — У вас действительно талант. Хотя я и не могу назвать себя великим ценителем, — она ещё раз пробежалась по рядам картин, заметила несколько прислоненных к стене в самом углу и пошла было к ним. — А на этих что?.. — Не стоит, — чуть резче, чем рассчитывал, ответил князь. — Я… Мне кажется, они не достойны внимания… — Не нужно оправдываться передо мной. Я не стану смотреть, если Вы того не захотите. Отец учил уважать меня чужие просьбы. — Ваш отец замечательный человек. — Мой отец ждёт меня дома, — её светлые глаза бесхитростного устремились на князя. — Ох, конечно. Нам нужно будет спуститься ко мне в кабинет. Подойдя к столу, он взял свечу, открыл перед Елизаветой дверь и легким движением закрыл. На лице у него сияла странная умиротворенная улыбка, прежде не виданная девушкой. В ней не было ехидства, которое, казалось, никогда не покидало сэра Уолтера. Задумавшись об этом, Елизавета чуть было не оступилась. — Пожалуйста, держитесь за меня, — подставляя ей свой локоть, сказал князь, пытаясь казаться непринуждённым, смотря в сторону. — Благодарю Вас, сэр Уолтер. Его уверенность действовала успокаивающе. Мерный скрип ступеней, шуршание платья и маленький купол света от свечи, создающей ощущение, что есть лишь они и темнота. На втором этаже он, вручив ей источник света, скрылся в темноте за тяжелой скрипучей дверью и через пару мгновений появился вновь, держа белый конверт в руках. — У меня бы не хватило духу сжечь столько трогательные строки. Елизавета, желая спрятать выступающую на лице краску, отвернулась. — И, если это возможно, разумеется, я бы попросил Вас тоже не делать этого. Девушка кивнула. С улицы послышалось ржание. Они начали спускаться на первый этаж. — Однако… всякий раз перечитывая эти строки, у меня невольно возникал вопрос. Для кого они? — его малахитовые глаза, улыбаясь, тепло отражали свет свечи. Они остановились. — Я надеялась, у Вас хватит такта не перечитывать эти строки или хотя бы не упоминать об этом, — с усилием отворачиваясь, сказала девушка. «Словно два магнита». Луна опустилась ниже и, показываясь из-за туч, ярко осветила двор. — Я провожу вас до кареты. Елизавета заметила белое лицо Мишки с огромными глазами, смотрящими из кабины. Она вышла на крыльцо и махнула ему. Увидев хозяйку, его лицо просияло; он тут же вылетел наружу и стал ждать. — Я бы многое отдал, чтобы быть тем, кто пробудил у Вас эти чистые и прекрасные чувства, — целуя её пальчик, прошептал князь. — Мне только показалось, что Вы перестали играть со мной, — разочарованно прошептала девушка в ответ. — Păreai că nu, (Вам отнюдь не показалось.) — сказал сэр Уолтер, когда она уже отошла. Девушка обернулась и взглянула на него, долгим оценивающим взглядом, который заставил князя на мгновение смутиться. — До скорой встречи, Елизавета Митрофанна, — проговорил он, улыбнувшись своей прежней ехидной улыбкой, стараясь как-то вернуть самообладание. — До встречи, князь. В следующий момент Мишка суетливо помог ей усесться в кабину, и они тут же уехали, не встретив ни одной кареты по пути. Наконец выйдя у дома, девушка тяжело выдохнула. Мишка, широко зевнув, потянулся. — Я думала, ты успеешь выспаться. — Да куда там! Страх божий. Слуги словно призраки, даже птицы какие-то ненормальные! Вы меня простите, хозяйка, но ночью больше туда ни ногой! Видит бог! Уж я могу везде уснуть, Вы, право, сами знаете, а там, что не лягу, какие-то страсти в голову лезут, за Вас страх брал! — Ладно, будет тебе. Но сегодня ты меня очень выручил! Ступай, доброй ночи, — довольно улыбнулась Лиза. — Доброй, молодая хозяйка, — открыв ей дверь, он уверенным шагом пошёл к себе. Бесшумно прошмыгнув к себе в комнату, девушка скинула с себя платье, наспех умылась, зажгла свечу и поняла, что наконец-то может работать. Ничто более не тяготило её. Она достала сложенный конверт и бросила в ящик. «Сколько нервов наделал, ты, несчастный клочок бумаги!» Тогда Лизоньке и в голову не пришло проверить, не обвел ли князь её вокруг пальца. Она лишь подумала: «Он совершенно другой».