***
Спустившись к завтраку, Елизавета застала на веранде матушку с отцом любовно воркующими за чаем. Дочь всегда умиляла их нежная любовь, которую они пронесли сквозь года и которая по сей день чувствовалась в доме. Несмотря на сложности их привязанность и взаимоуважение только крепло, создавая надежную опору для семейного очага. — Доброе утро, солнце моё, — лучезарно улыбнулся Митрофан. — Доброе утро, золотце, — промурлыкала Агния, — посмотри только, что для меня собрал твой отец. Перед ними стоял пышный разноцветный букет в высокой хрустальной вазе. И несмотря на то, что цветы в нём, казалось, противоречили друг другу, главное в нём, что он был пропитан любовью отца. — Папенька, Вы сами его сделали? — Сам… Вот только мне все же стоило попросить о помощи Илью Сергеевича, потому как когда я срезал кизил, то придавил несколько лилий и пару жёлтых роз. Из-за угла дома вышел садовник, который побрёл в глубь сада. Вид у него был несколько подавленный. — В любом случае, дорогой, я счастлива, что ты не забыл, как я люблю цветы жимолости и чайную розу. У неё дивный аромат. Лиза тем временем собиралась пойти на поиски Арины, по которой в последнее время она жутко соскучилась, но Митрофан Григорьевич окликнул её: — Дорогая, ты же помнишь Николая Давыдовича Морозова? Лицо девушки тут же просияло, и она кивнула. — Нам вчера к ночи пришло срочное приглашение на бал, однако всё равно слишком поздно, повсюду эти ужасные дожди. Словом, Николай Давидович вместе со своей женой Еленой Владимировной очень просят нас быть. Нас всех, моя дорогая. — Стало быть, нужно ехать. Тем более я дала слово посетить его и его прекрасную супругу! И хотя Лизонька ничего о ней не слышала и не знала, она чувствовала, что Елена Владимировна ей уже нравится. — Вот и чудно, потому что я послала за портным, он будет с минуты на минуту, — Агния Петровна была невероятно оживлена. — Ткани я уже выбрала, останется определиться с фасоном платья для Лизаветы, а с тебя, мой милый, снять мерки, уж в этот раз ты от меня не улизнёшь. Подумать только, поедет вся знать нашей деревни, а сколько там будет городских чинов… После этих слов девушка отправилась искать нянечку, которая оказалась в библиотеке. Протирая пыль с полок, она напевала какую-то простенькую мелодию. Её руки с круглыми локтями уверенно двигались, а широкая талия качалась в такт мелодии. Заметив хозяйку, Арина развернулась к ней, а Лиза в ответ подскочила к няне и обняла, уткнувшись в её мягкую грудь. От женщины приятно пахло травами, лимоном и корицей. Рассмеявшись, она внезапно увлекла девушку в быстрый вальс, который, стоит заметить, танцевала весьма неплохо. — Милая моя Арина, я жутко соскучилась по тебе! — Да, моя дорогая, у Вас началась публичная жизнь, а тут уже не до нянечки, — Лиза насупила брови, как делала это в детстве. — А что наш Евгеньюшка? Всё дуется? — Всё дуется. Они остановились несколько запыхавшись, но обе с счастливыми улыбками на разрумянившихся лицах. — Радостно видеть Вас в добром расположении духа, моя золотая. — Да, я в последнее время чувствую себя куда лучше, ты, как всегда, оказалась права. В дверь постучались. Арина поспешила открыть, при этом чмокнув на ходу Лизоньку в лоб. Портной со свитой, состоящей из четырёх человек, уверенными шагами вошли в дом и после приглашения няни-ключницы поднялись в гардеробную. На лестнице их догнали хозяева. Вновь начались утомительные примерки, но в этот раз не для Лизы, а для её отца, который точно так же, как и дочь, с трудом их переносил. Дабы облегчить его страдания, девушка принялась петь живенькие романсы, вычитанные вчера в журнале. Работа ускорилась, и свита портного, не стесняясь, пританцовывала, когда тот отворачивался. Быстро закончив с Митрофаном Григорьевичем, которому выбрали легкий костюм пшеничного цвета, состоящий из светлых свободных штанов, однобортного кремового сюртука и приталенного жилета с вертикальными полосками золотых, оранжевых и коричневых оттенков. Матушка, имевшая привычку развлекать себя тем, что рисовала эскизы платьев, подала его портному. — Взгляни, Жорж, как на твой взгляд? Подойдет? Немного спустив очки на кончик длинного носа, он несколько секунд смотрел то на него, то на Агнию Петровну. — Кто делал эскиз? — недовольно цокнул портной. — Я… а что такое? — Вы сами? Мы столько лет знакомы, а Вы и словом не обмолвились?! Матушка и Жорж познакомились ещё во Франции, на одной из шампанских ярмарок, когда ему хотели продать искусственных соболей и бирюльки вместо камней. После они разговорились, и Агния предложила ему стать её личным портным, которому она помогала заводить выгодные знакомства. — Но… как-то и разговор не заходил… — Какой цвет? — перебил её Жорж. — Я думала, что коралловый. Он выразительно посмотрел на неё. — Вероятно, ты уже сам знаешь, какой. Портной кольнул молодого мальчика из своей свиты чуть повыше локтя и сказал: — Принеси дамам фисташковую ткань, — и обратился уже к Агнии, пока помощник, недовольно морщась, выходил из комнаты. — На пояс предлагаю добавить светлый простенький корсет и приподнять рукава, слегка удлинить шлейф и добавить белые высокие перчатки. Из украшений рекомендую широкий браслет из жемчуга и золото на шею, а лучше с бриллиантом. Вернулся мальчик и, пока матушка восхищалась тканью, Жорж спрашивал у Лизы её пожелания. — У меня нет никаких пожеланий. Главное — чтобы я могла дышать. — Честно говоря, у меня есть идея касательно Вас. Агния Петровна уже дала распоряжения насчёт тканей и фасона… Разумеется, корсет там есть. — Разумеется… — Но он более чем приемлемый, — тут же торопливо добавил Жорж и продолжил: — Итак, смотрите, молодая госпожа, мягкий вырез, окаймленный нежно-лиловым кружевом, затейливая вышивка на груди и талии с темным речным жемчугом, изумрудным бисером и мелкими камнями, воздушные, ниспадающие лилово-сливочные рукава — такие же, как и сама юбка: сливочная, струящийся атлас, мнимая простота, а по подолу тем временем лепестки в лентах и снова нити темного жемчуга и россыпи зеленых бусин, что по бокам платья стремятся вверх. Как Вам? Пропустив мимо ушей половину описаний, которые так сладко пел портной, девушка сделала реверанс и сказала: — Я полностью доверяю Вам, сэр. Жорж повёл носом, но было видно, что ему приятно. Записав ещё пару уточняющих моментов, пока помощники собирали вещи, портной спросил: — Когда нам подготовить туалеты? — У нас есть три дня, Жорж. Все замерли. Свита портного с выпученными глазами смотрела на Агнию. — Госпожа… — Я говорила, дело срочное. У нас бал у Морозовых, в столице! — она уперла одну руку в бок, как делала всегда, когда вела серьезные разговоры. — У самих Морозовых? Plus rapide! — крикнул Жорж свите. — Я надеюсь, Вы привезете мне бесчисленное количество заказов, уважаемая госпожа! Последнюю часть предложения он кричал, сбегая по лестнице. Когда они остались вдвоём, Лиза спросила: — Матушка, вы не знаете, будет ли Евгений на балу? — Ты же знаешь, милая, Анна Ларионова — дочь богатейшего губернатора, а пока Евгений её… — она запнулась, — при ней, словом, я уверена, что они оба там будут. — Я всё надеюсь, что это всё ужасное недоразумение, — вздохнув, сказала Лизонька. Агния подошла к дочери, коснулась бархатными руками её щеки, сказав: — А я всё надеюсь, что на одном из балов, к примеру, на этом, ты наконец влюбишься и станешь думать о своём счастье тоже! — Моё счастье подле Вас, маменька, — девушка поцеловала её руку. «Или, может, я уже влюбилась». — Ладно, будет нам! Пора возобновлять наши уроки, и я бы попросила тебя выучить пару новых песен и модных мотивов, возможно, тебе удастся исполнить их в кругу таких лиц. Следующие три дня мать и дочь бесконечно репетировали городские песни, стихи, которые сейчас особенно были в ходу, модные в городе мелодии и романсы. Также почти каждый день принимали портного, у которого день ото дня синяки под глазами становились всё больше и чернее. Весь дом Розовых погрузился в приятное ожидание, на этот раз разделённое даже Лизой. Настал тот самый день. Все домашние и женская часть встали ни свет ни заря. И в поместье творился ужаснейший бедлам: бегали девочки, портной, три человека из подмастерья, нянечка, Агния Петровна и Лиза, словом, все ужасно суетились. Для отца сборы проходили значительно быстрее, потому что он не хотел, вернее, даже боялся помешать. Девочки и няня помогали собирать хозяев. Все были чисто вымыты, напудрены и обрызганы цветочной водой, а Митрофан Григорьевич, который к тому уже времени встал, гладко выбрит. Закончив со своей прической (сегодня хозяйка решила собрать волосы в пышный пучок, обойдя его несколько раз тоненькими косами и закрепив несколькими жемчужными булавками), Агния стала помогать дочери. Пока все домашние снимали с невозможно длинных волос Лизы жгутики, девочки из подмастерья с иголками в зубах заканчивали пришивать бисер и камни к подолу молодой хозяйки. — Мне бы хотелось оставить волосы распущенными. — Сколько лет я тебя упрашивала! Арина, принеси шкатулку, немного заколем на макушке и за ушами, — нянечка тут же убежала, и Агния крикнула вслед. — С аметистами заколки! Снизу послышался крик с первого этажа Мишки. — Хозяйка-а-а! Господа на подъезде. Должно быть через минуты… Десять… будут тут. Лиза вопросительно посмотрела на матушку. — Кудрявцевы, Мельниковы, Лебедевы… Баграковы. Все вместе решили ехать. — Хозя-я-я-я-я-яйка! — затянул Мишка, подумав, что его никто не услышал. — Я слышала, Мишка, мы почти готовы. Ступай лучше… — Я всем займусь, дорогая, — в дверях показался Митрофан в бесподобно сидящем на нём костюме, — но вы всё-таки поторопитесь, не хотелось бы заставлять людей ждать. Как только за ним закрылась дверь, Лизе за ширмой застегнули платье (благодаря ежедневным подгонкам оно село идеально), девочки-подмастерья шумно выдохнули и тут же вышли, а Жорж, обойдя пару раз девушку, довольно цокнул и также удалился. — Алёна, принеси, пожалуйста, светлые перчатки, короткие, без кружева, — сказала Лиза, пока матушка и Арина расправляли пышный подъюбник. — Кажется, всё, — выпрямляясь, проговорила Агния. Алёна протянула перчатки. Девушка хотела их было надеть, но вспомнила про кольцо князя, которое так и осталось на её пальце. — Матушка, а кольца? — спросила она, ловко сняв украшение. — Спускайся, я тебе снесу, — спокойно сказала Агния, выходя из комнаты. — А вам спасибо за помощь, можете идти. Убрав кольцо в ящик, девушка пошла к лестнице. — Можете не тороп… — начал было Митрофан, но замолчал, увидев дочь, аккуратно спускающуюся по лестнице. Её золотые волосы струились волнистыми волнами ниже талии, платье мерцало на солнце, в тот момент она выглядела для него… как ангел? Или только теперь Митрофан вдруг понял, что его маленькая доченька уже вовсе и не маленькая? — Что такое? — её лучистые глаза смотрели на отца. — Баграковы задерживаются — все смеются над женскими сборами. Девушка пожала плечами, за их спинами послышалось цоканье каблуков. Уверенными шагами, нисколько не путаясь в длинном шлейфе, спускалась Агния Петровна. Новое платье с атласными светлыми банками очень молодило её и без того свежее лицо. Отец поспешил подставить ей руку, и они вместе вышли во двор к каретам. Мужчины стояли на улице, что-то обсуждая, вероятно, женские сборы, и курили. Стояли там Лебедевы Ерофей Павлович и Евгений в сверкающих мундирах, Сашу же, видимо, предоставили няне, Аристофан Владимирович Кудрявцев с женой Еленой Борисовной, которая теперь первый раз после родов выходила в свет. Похудевший дяденька, что изрядно ему шло, был одет в темно-бордовый фрак и черные штаны, а жена его в алое платье со спущенными рукавами. — Мой ангел! — привлекая общее внимание, закричал Кудрявцев, простирая руки к любимой племяннице. — Мой дорогой дяденька! Елена Борисовна, замечательно выглядите! — обнимая Аристофана, проворковала Лиза. — Ерофей Павлович, доброе утро. — Чудесно выглядишь, дорогая, — галантно целуя руку, ответил он. — Ну, что же, разочарованы ожиданием? — улыбаясь спросил отец, гордый своими дамами. Все засмеялись. — Евгений… неважно себя чувствуешь? — девушка заглянула ему в лицо, хоть и видно было, как он старался не смотреть на неё. Вид у мужчины был неважный: бледное лицо без молодецкого румянца, под глазами виднелись небольшие мешки, а меж бровей не расходилась такая же морщина, как и у его отца. — Устал, — буркнул он. Лиза вздохнула. Взрослые заявили разговор о предстоящем вечере, и ей ничего не осталось кроме того, как молча слушать. — Ты сегодня особенно прекрасна, — тихо сказал Евгений, глядя в сторону дороги. — Что? — не расслышав, переспросила девушка. — Баграковы подъезжают, можно садиться, — обратился он к старшим. Лиза растерянно смотрела на Евгения, пока семьи устремлялись к своим каретам. — Желаю тебе хорошо провести этот бал, — он торопливо поцеловал её руку и пошёл за отцом. Экипажи у всех были изысканные. Митрофан приказал перевезти городскую карету, так же поступил и Лебедев, а у дядюшки все коляски были роскошные, как он часто говорил: «Карета — лицо барина. Так что же я, даже если в деревне, с бедной мордой ходить буду?» Усевшись, все тотчас же тронулись в путь.***
Доехали же на удивление быстро. Столица радостно приветствовала их привычной суетой. Время для господ было позднее, и по улицам прогуливались средние классы и слуги, которые, вероятно, были отправлены по какому поручению. Проезжая по широким мощёным улицам на своих роскошных городских экипажах, они неизбежно привлекали всеобщее внимание. Прохожие ненароком пытались разглядеть лица, скрывающиеся за тяжелыми шторками. Но как только кареты наших знакомых повернули на улицу, ведущую прямо к дому Морозова, то, естественно, там были и дома прочих вельмож, но ни один из них не мог себе позволить принять гостей в таких каретах, и всеобщее любопытство перетекло в понимание. В конце улицы раскинулся по меньшей мере особняк, опоясанный витыми воротами, которые были радушно раскрыты настежь. Неимоверно широкое двухэтажное здание, утопающее в зелени, с роскошным, сияющим белизной фонтаном, справа, где стояли витые стулья и скамейки, сверкающая арфа, видимо, это было место для семейных пикников. Фасадные резные колонны, лепнина, окна, высотой своей стремящиеся к небу. Стоит ли уточнять, что особняк был поистине величественным? — Невероятной красоты усадьба, верно, Митроша? — У Николая Давидовича всегда был отменный вкус. Мы вместе нашли архитектора для наших целей, он построил себе резиденцию, а я… — он запнулся. — А ты? Экипаж остановился, дворецкий с низким поклоном открыл перед ними дверь. — Позже договорим, дорогая. Проходя через роскошные резные двери, Елизавета повернулась туда, куда Мишка отгонял карету, где уже ожидали около тридцати экипажей разной «роскошности», но девушку интересовала только определённая карета, хотя она сама об этом и не подозревала. В прихожей, пока они ждали остальные семьи, можно было полюбоваться убранством. Высокими потолками со стройными колоннами, выкрашенными в модный сейчас серо-синий цвет, семейными портретами нескольких поколений в тяжелых золотых рамах, блестящие люстры и отполированный светлый паркет; имелось даже несколько широких каминов. Кудрявцевы степенно, под ручку, вошли в освещенную комнату, за ними следовали Лебедевы и Баграковы. Лариона Олеговича, признаться честно, Елизавета видела впервые. Это был высокий и худой, а вернее, даже высохший человек со светлыми, абсолютно седыми волосами и реденькими бакенбардами. Словно собравшееся в одном месте лицо было покрыто глубокими пепельными морщинами. Его холодные серые глаза безразлично осматривали головокружительно длинный коридор. Анна Лариновна, его дочь, гордо держала отца под руку. На ней было надето роскошное белоснежное с золотым платье, русые волосы забраны наверху, переплетённые причудливым образом, также закрепленные золотыми заколками и лентами, а в ушах жемчужные серьги. Она походила на дорогую ёлочную игрушку, которую хочется повесить как можно выше к макушке. Девушки поприветствовали друг друга, и Анна послала Елизавете воздушный поцелуй. Как только все собрались, дворецкий повел гостей по круговому коридору. Они прошли недалеко от гостиной, где уже начинали расставлять хрустальную посуду и серебро. Убранство было просто великолепным. Поднявшись по широкой светлой лестнице, гости оказались перед распахнутыми настежь дверями. Можно было подумать, что они попали в рай. Высокие белоснежные своды потолка, украшенные росписью, увитые растениями колонны, прозрачные окна, пропускающие мягкий свет, хрустальные люстры и золотые настенные бра, под которыми, словно драгоценные камни в шкатулке, стояли бархатные банкетки и софы с массивными львиными лапами. «Должно быть, этот зал занимает большую часть второго этажа», — восхищённо подумала Елизавета. Бал ещё не начался, поэтому все, выжидая, столпились кучками. Снова завязались разговоры о политике с мужской стороны и сплетни с женской. Девушка рассеянно отвернулась к окну, любуясь садом. За несколько минут в двери успело войти ещё около ста пар в роскошных фраках и цветных шуршащих платьях, за которыми Елизавета наблюдала сквозь отражение в стекло. Она, однако, успела заметить, что Анна не отпускала руки отца и, кажется, даже не смотрела в сторону Евгения, а лишь вертела головкой по сторонам. Но больше всего её огорчило то, что это, судя по всему, задевало его. Через несколько минут к ним подошёл хозяин бала, Николай Давыдович Морозов, — вот так просто, без лишних церемоний. — Приятный день, не правда ли? Рад, что вы все смогли прийти. — Да, вот только до нашей деревни приглашения дошли лишь накануне. Дороги жутко размыло, понимаешь, дружище, — Ларион Баграков положил руку на его плечо. Его складки на лице расправились, а глаза оживились. — Ах, точно, я ведь и забыл. Хотел же отправить вам в первую очередь. И что вы думаете? Попросту оставил на столе. Если б не Елена, право, пришлось бы самому ехать. — Ну, благо мы всё успели, а то, не дай Боже, женщине, особенно молодой, появиться на таком вечере в старом платье. — Кстати о женщинах. Елизавета Митрофановна, могу вас попросить на минутку? Все глаза тут же устремились на девушку. Митрофан Григорьевич, кивнув ей, после чего она поклонилась и отошла с Морозовым, который гордо вёл её под пронзительными взглядами из-под вееров или из-за усов. — Вы не привыкли к вниманию, Елизавета? — Честно сказать, да. Меня им никогда не одаривали. — Никогда? — Ну, может, когда я пою, но не более того. — А хотели бы? — Николай Давыдович задумчиво смотрел на дверь. — Не знаю… Мне кажется, для этого стоит обладать чем-то. Каким-то талантом, выдающейся внешностью или грацией. Не думаю, что я… — А если я попрошу Вас, Елизавета Митрофановна, открыть сегодняшний бал, вы мне откажете? «Открыть бал? Мне?!» — Елена Владимировна предложила мне эту идею, когда я рассказал ей о вас. Вы, конечно же, имеете право отказаться, но я бы очень хотел видеть, как вы блистаете. — Я буду рада исполнить просьбу вашей жены, Николай Давыдович! — сказала Елизавета, хотя руки у неё заметно тряслись. «Первый бал, на котором я волнуюсь». — Мы будем счастливы. Ступайте к двери, дорогая, ваш партнёр уже там. Я знаю, вы знакомы с сэром Уолтером, ваш отец отрекомендовал пригласить его, и, право слово, молодой человек понравился мне с первого взгляда! Девушка отнюдь не удивилась тому, что князь оказался здесь. По правде сказать, где-то в глубине души она даже обрадовалась. Морозов с Елизаветой вышли в холл перед залом. Резко выделяясь среди гостей, которые спешили в зал, на ходу кланяясь хозяину, сэр Уолтер был спокоен, точно непоколебимая скала. Он был в тёмно-зелёном кафтане с золотой вышивкой на рукавах с изящным кружевом, чёрных в такую же золотую полоску брюках с широким поясом и рубашке с объемным кружевным жабо. Волосы же были собраны. — Вот, князь, как и обещал, привёл вам самую прелестную партнёршу, — сказал Николай Давыдович, передавая ладонь Елизаветы, которая против воли покраснела, сэру Уолтеру. Тот, приподняв бровь, взял руку девушки в свою. — Благодарю вас, сэр, и ещё раз — за оказанную нам честь, — приложив руку к груди, князь слегка поклонился. Николай Давыдович поспешно удалился. — Отчего вы дрожите? Я так пугаю вас? — Что? Совсем не из-за вас. Дело в том, что мне никогда не доводилось открывать балы. Тем более такие. — Всего-то, — хмыкнул князь. — Не волнуйтесь, я поведу. Едва уловимо, но Елизавете показалось, что он чуть крепче сжал её руку. Глядя на его малахитовые глаза, устремлённые куда-то в зал, она невольно подумала. «Интересно, о чём он размышляет?» — Я полагал, Николай Давыдович приведёт Анну Ларионовну. Елизавета вздохнула. — Думаю, ему бы и стоило так поступить. Уолтер улыбнулся краем губ. Пары начали выстраиваться в зале. — Нам пора. Елизавета кивнула. Прогремела музыка, и князь уверенными движениями повёл её в танец. Волнение девушки испарилось; она сама неплохо двигалась, а чёткие, но гибкие движения сэра Уолтера, его руки, осторожно поддерживающей Елизавету, только помогали. Ей это напомнило маскарад, их первый танец, и она слегка улыбнулась. — Вы сегодня столь учтивы со мной. Я все-таки заслужил Ваше расположение? — Вы гораздо лучше на самом деле, чем хотите казаться. — Отчего же? Мои действия чаще всего расчётливые и корыстные. — Вот только Ваши глаза не врут так, как уста. Мне кажется, я вижу Вашу душу лучше, чем Вы сами. Восхищённые лица смотрели на танцующих со всех сторон. И правда это было прекрасное зрелище: молодые румяные лица, сверкающие украшения, изящные па. — Мне кажется или Анна Ларионовна и Евгений Лебедев в ссоре? Стало быть, помолвка расторгнута? — выдернул её из задумчивости мужской голос из соседней пары. Елизавета невольно прислушалась. — Ссора — это ещё не повод расторгать помолвку, — просто ответила его спутница. — Почему бы вам самой не спросить у него? — в самое ухо прошептал ей сэр Уолтер. — Мы… он…не будем об этом. Танец закончился, но князь не отпускал руку девушки, и она приподняла бровь. — Мне хотелось передать вас прямо в руки отца, позволите? Благодаря высокому росту Митрофан Григорьевич отыскался быстро. Там же стоял насупившийся Евгений с его отцом, Ларион Олегович и Анна, которая, увидев Елизавету, изобразила какой-то странный взгляд, но тут же его смахнула своими длинными ресницами. — Ох, Элизабет, детка (ещё одна неприятная привычка, которую Анна где-то услышала) ты сегодня просто блистала! Выглядишь точно фея, — она протянула к ней свои руки. — А вы, князь… — однако сэр Уолтер уже направился к Митрофану и слов её не услышал или не захотел услышать. — Откуда в тебе столько смелости, дорогая! Не знаю, согласилась бы я на твоём месте. — Меня попросил Николай Давыдович, я не могла отказать ему. — Ах, конечно, закадычный папочкин друг. В детстве я открывала балы, постоянно. «Она обижена», — тотчас догадалась Елизавета. — Думаю, и в этот раз стоило это предоставить тебе. Если б была моя воля, я непременно выбрала бы тебя, — честно сказала девушка. Аня улыбнулась, тучи тотчас же рассеялись, и она стала прежней. — Милая моя, я столько тебе хотела рассказать, пока не начался следующий танец! — она отвела Елизавету в сторону и принялась что-то усиленно шептать. Однако мы не станем подслушивать девичьи секреты. Лиза сегодня пользовалась ужасной популярность. Ни один танец она не была в состоянии пропустить. Руки, приглашающие её, улыбающиеся лица с усами — всё смешалось в её голове. «Как же меня затянули сюда? В мой ночной кошмар». Приближалось окончание первой части бала, и в саду на первом этаже послышался какой-то рёв. Слуги громко кричали у входа, о чём-то объявляя. Едва Елизавета успела встать, как толпа, несущаяся от двери к окнам, отпихнула её к камину. «Что такое?» — Медведь? — Повторяю! Огромный, бурый! — Настоящий богатырь! — Играть на гуслях будет? — …на балалайке!.. — …на аккордеоне, аккордеоне, говорят же тебе! Елизавету с родителями разделило толпой, но её это не особо волновало. Она оставалась у камина, глядя, как танцевал огонь, и довольствуясь небольшой передышкой. Но тут со стороны окна её стали теснить ближе к огню; один мужчина здорово работал локтями и тростью, так и намереваясь угодить девушке по спине. Как вдруг из другой толпы перед ней вышел князь. Они оказались вдвоём посередине бушующего океана людей, освещенные оранжевым светом от камина. Люди вокруг копошились, словно тараканы, а Елизавета и Уолтер завороженно смотрели друг на друга. Мужчина в очередной раз замахнулся тростью. Князь быстро двинулся с места. — Вам бы следовало убрать вашу трость, сэр, не хватало бы ещё кого-нибудь поранить, — сказал он ледяным тоном. Мужчина испуганно спрятал её за спину и шмыгнул в гущу толпы, которая продолжала напирать. — Plebeyos. — Eres demasiado estricto con ellos? — ответила девушки из-за его спины. — Но… позвольте… — сэр Уолтер повернулся к ней, и, честно говоря, столь удивленным Елизавета прежде его не видела. — Стоит признать, что у меня слишком мало развлечений в деревне, а потому приходится радоваться всему, — пыталась перевести тему девушка, но князь испытующе смотрел на неё. — Мне достаточно легко даётся изучение языков. Ничего не смогу с собой поделать, ведь некоторые тексты попросту не успели перевести, а я не самый терпеливый человек, — несколько сконфуженно проговорила она. — Вы поразительная девушка, Елизавета. — Что? — её вопрос потерялся за шумом, доносившимся из окон. По-видимому, представление достигло своей кульминации. Некоторое время они стояли молча; девушка смотрела на огонь, а сэр Уолтер — в пустые залы, где пока слабо мерцал свет, но вот взволнованная толпа снова стала теснить их все ближе к камину, широкие кринолины девушек, что стояли позади, толкали Елизавету в бок, пока она не потеряла равновесие и неловко не подвернула ногу. Князь схватил её за локоть и его лицо обратилось к камину. Глаза его мгновенно расширились, и Елизавете даже показалось, что на лбу у него показалась испарина. В его глазах беспокойно плясал огонь, словно совсем другой, не тот, что был в камине, отчего они казались янтарными, пугающе пустыми. Девушка быстрым движением, совсем не думая, схватила его за локоть и завернула к себе. — Смотрите на меня, — проговорила она и, как только до неё дошёл смысл собственных слов, мучительно покраснела. Бросив на неё какой-то странный взгляд, сэр Уолтер тихо сказал в кулак и краем глаза посмотрел на Елизавету. — Ce drăguț. Девушка не подала вида, хотя сердце у неё предательски ёкнуло. «Мне ещё рано терять своё преимущество». — Вам удалось объясниться с Евгением? Поговаривают, после свадьбы они с Анной планируют уехать отсюда. Лиза неотрывно смотрела в его глаза, словно хотела понять, шутил ли князь или был серьёзен. — Почему вы постоянно заводите разговор об Евгении? Так нравится меня мучать? — Я… простите, мне даже в голову не пришло. Девушка выдохнула. — Боюсь, он принял решение вычеркнуть меня из своей жизни. Обернувшись она тотчас же нашла его светлую кудрявую голову, стоявшую вдалеке от толпы, с отцом. — Елизавета… «Как я буду жить без тебя, Евгений? Правда ли, что ты оставишь меня одну?» — Неважно, — процедил сэр Уолтер сквозь зубы, после чего безразлично подставил ей руку. — Пойдёмте, думаю, нам стоит найти вашего отца. Недоумевая из-за столь резкой сменой настроения, рука Елизаветы словно сама собой ухватилась за князя. Пока он молча пробирался сквозь толпу, девушка смотрела на его уверенную фигуру, ведущую её за ним. И как только сэр Уолтер оставил её подле отца, когда на неё вновь обрушился шум толпы и крики за окном, Лиза, обернувшись и поглядев на его спину, поняла, что это был единственный приятный миг спокойствия. Скучающим взглядом Елизавета обводила зал. Люди, возбуждённо рассуждая, стали понемногу расходиться от окон и балконов, видимо, представление наконец закончилось, вскоре должен был начаться ужин. Тут девушка заметила на себе взгляд женщины, который неотрывно следил за ней поверх веера. Он был тёплый и приветливый, этот взор молодых глаз на увядающем лице. Лёгким кивком светло-русой головы, по-прежнему не открывая взгляд, она указала на дверь. Затем перевела его в центр своего кружка, в котором всё это время стояла. Елизавета увидела подле неё Николая Давыдовича и мгновенно поняла, хотя даже не поняла, а эта мысль сама собою возникла в её голове — «Это Елена Владимировна Морозова». Справа от девушки раздался неприлично громкий смех Анны Ларионовы, способный распугать всю живность в лесу, однако он использовался ею для привлечения всеобщего внимания. Воспользовавшись моментом, девушка шепнула отцу: «Я к Морозовым», — и, прикрывая губы веером, удалилась в указанную ей дверь. Оказавшись в коридоре, она остановилась в нерешительности. Перед ней было, словно в сказке, три пути. Слева слышался звон посуды, суетливое беганье слуг, движение стульев, справа же — громкий гомон веселящихся гостей, и только впереди была тишина. И хотя во всех сказках говорится туда не ходить, Елизавета, как и любой герой, пошла именно в последний. Подойдя ближе, девушка смогла лучше разглядеть выбранную ею дверь: массивные железные ручки, высокие прозрачные створы, оканчивающиеся витражными вставками, изображающие райский сад. К счастью, дверь была приоткрыта, и Лиза смогла протиснуться (даже невзирая на кринолин). И то, что она увидела внутри, застало её врасплох. «Райский сад…» Это больше походило на сон. Белоснежные своды, невесомые колонны, увитые плющом и лианами, пальмы, стремящиеся к потолку, разлапистые веерные растения и юкки, пышные кусты розовых камелий, на декоративных перилах стояли белоснежные мраморные вазоны с вьющимися стеблями и душистыми бутонами неизвестных девушке цветов. Тут и там из-за буйной зелени на девушку спокойно взирали греческие статуи, увитые виноградной лозой и растениями, которые Елизавета пару раз видела в пыльных энциклопедиях с названиями, невозможных для выговаривания. «В таких местах отдыхаешь душой. Всё мирское сразу остается за стеклянной дверью. Хотелось бы, чтоб в моём доме тоже был — хотя бы маленький — похожий садик». — Я рада, что вы с первого раза угадали дверь, и прошу простить, что не смогла указать Вам место нашей встречи конкретнее, — Елена Владимировна медленно шла по светлому гравию, придерживая своё роскошное платье. Елизавета учтиво поклонилась, робко опустив глаза, так как была уверена, что Морозова видела её излишнюю впечатлительность садом, которую девушка не успела скрыть. — Я не могу высказать, как я рада Вашему приглашению. — Мне бы хотелось сопроводить тебя сюда, как и подобает хозяйке, вот только министры чрезмерно обидчивые люди, чтоб опустить меня для приятной беседы, — Елена Владимировна коснулась лизиного подбородка, заставив девушку посмотреть ей в глаза. Жест уверенный, но мягкий и нежный. Тёплые карие глаза, худые изогнутые брови, тонкие губы вокруг широкого рта и высокий греческий нос — можно было подумать, что её мать была гречанкой, если бы не слегка волнистые русые волосы. Зато представлялась возможность сказать наверняка, что семья её несколько поколений назад приехала из Греции. — Николай Давыдович очень лестно отзывался о вас, моя милая, — сказала Елена Владимировна, обнажая в улыбке крупные, слегка неровные зубы. Елизавета растерянно улыбнулась: она никак не могла взять в толк, для чего такой женщине потребовалось говорить с ней, дочерью обычного купца. — Ты, должно быть, теряешься в догадках, зачем же я тебя сюда вызвала? — Морозова элегантно подняла левую руку, так что запястье оказалось на уровне глаз, фисташкового цвета рукав оголил руку, на которой красовались тонкие золотые часы. — У нас есть немного времени, не откажешь мне в прогулке по моему саду? — Сочту за честь, — всё так же напряженно ответила девушка. — Эти растения я собирала не один год. Мы с мужем раньше часто путешествовали. Как- то раз я увидела прямо у нас во дворе косточку и, представляешь, без сомнений подобрала её, что мне, собственно, было совершенно не свойственно. Так вот, из этой самой косточки и выросла эта пальма. Я тогда была совсем девчонкой, стало быть, семнадцать лет. А этот плющ мы привезли, кажется, из Англии, никаких особых надежд мы на него не возлагали, но… — женщина осеклась. — Прости меня, душенька, ты вся напряжена, об этом можем поговорить и после, если ты, конечно, захочешь. Итак, к делу. Её лицо сделалось вдруг серьёзным. — Дело в том, что… Понимаешь ли, у нас с Николаем Давыдовичем есть прекрасный сын — Савелий. У него чудесная должность в семейном деле, с огромным капиталом, образован, воспитан, честолюбив, — Елена Владимировна остановилась, смотря в непонимающие глаза девушки; вид у неё был такой, словно она ждала какого-то ответа. — Я не имела радости познакомиться с вашим сыном. Право слово, Николай Давыдович даже не обмолвился. — Душенька, мужчины в этом деле, ну совершеннейшие… тюфяки, если не сказать хуже, — вздохнула она. — А между тем, всё есть у нашего сына… хотя нет, одного всё же нет — это невесты. Друга, который… Что-то с грохотом оборвалось у Елизаветы внутри, румянец сошел с лица девушки, побелели губы, на мгновение потемнело в глазах. — Лизонька? — Елена коснулась своей теплой рукой её плеча. — Пожалуйста, не волнуйтесь так. Я потому не пошла со сватовством к Вашим родителям, ведь хотела узнать Вашего мнения. — Я совершенно не хотела обидеть Вас, сударыня, — опустив голову, едва выговорила Елизавета. — Не стоит извиняться, я совершенно не в обиде, — все же несколько обиженно ответила женщина, рассматривая виноградную лозу на статуе Афродиты. — Я прежде никогда не получала подобных предложений. Наступила тишина. Где-то впереди них журчал фонтан. — Вас ведь нисколько не заинтересовало моё предложение, не так ли? Елизавета молчала. «Может ли мой отказ как-то повлиять на папеньку? Морозовы — богатейшие, влиятельнейшие люди. Им бы ничего не стоило стереть человека в порошок, оставить его без работы, без дома, верно?» — Молчание — знак согласия? Так почему же, могу я узнать? — вздохнула Елена Владимировна, поворачивая плечами к спутнице. «Смогу ли принести себя в жертву ради благополучия семьи?» Лиза знала ответ на свой вопрос и открыла было рот, но женщина опередила её. — Быть может, ты своё сердце уже отдала кому-то? Девушка почувствовала, как предательски краснели её уши. — Ах, вот оно как, — Морозова по-матерински улыбнулась. — Так значит, мой супруг вовсе не тюфяк. Елизавета вопросительно подняла глаза. — Когда он вернулся с вашего последнего приёма и принялся рассказывать мне о вас, в мою голову сразу же пришла мысль, что вы станете замечательной партией нашему сыну, и, признаюсь честно, сегодня я лишь прочнее убедилась в этом, когда вы столь блестяще открыли бал. Но Николай оборвал меня, наказав оставить эту затею, однако о причинах умолчал. Оказывается, он углядел что-то в вашем сердце. Он любит вас? — Н-н-не думаю. — Вам не стоит беспокоится об этом, душенька, — она коснулась пылающих щек девушки. — Эта нежная золотистая калла лишь начинает распускаться. За дверью послышалась возня. — Пожалуй мне пора, дорогая. Благодарю за беседу, — дверь в сад со скрипом открылась шире, Морозова придвинулась ближе и шепнула в самое лизино ухо. — Но ты приглядись к Савве, он золотой мальчик. В дверях появилось расплывающееся в улыбке лицо Николая Давыдовича, однако, увидев почти бегущую к нему жену и растерянно плетущуюся позади Лизу, на его лице ровно между бровей появилась морщина, а уголки губ тут же опали. — Пора к столу, не правда ли, дорогой? — протискиваясь сквозь него, опуская глаза, спросила Морозова. — Пора. Остаток вечера Елизавета провела сумбурно, и после продолжительного обеда, во время которого она обычно имела возможность передохнуть, однако излишнее напряжение теперь не позволило ей расслабиться, вернувшись в зал, она была представлена Савелию Морозову. То был статный мужчина среднего роста с носом и глазами точь-в-точь как у матери и подкрученными усами. На лбу у него уже лежала неглубокая, но напряженная морщинка, а под глазами, видимо, от усталости появилось несколько складок. Он едва ли взглянул на Елизавету, сухо поклонился и вернулся к отцу, от которого после не отходил весь вечер. Девушке вдруг сделалось невозможно грустно. Её продолжали приглашать на танцы, продолжали улыбаться ей, кокетничать, спрашивать всякие глупости, а она кивала и отвечала невпопад, чувствуя себя ужасно одинокой на этом празднике жизни. За несколько часов до рассвета гости начали расходиться. Розовы, Лебедевы и Кудрявцевы также засобирались домой (хотя дядюшка требовал продолжения), оставив семейство Баграковых, которые уже успели пристать к хозяевам на балу с просьбой остаться как гости. — Мне бы жутко хочется посоветоваться с тобой, Ерофей, как ты на это смотришь? Могу ли я напроситься в твою карету? — раскуривая трубку, в дверях спросил Митрофан Григорьевич. Ерофей Павлович кивнул, зажимая в зубах папиросу. — Я бы также присоединился к Вашей беседе, — вставил смеющийся дядюшка, который всегда прибывал в приподнятом настроении после столь роскошных приёмов. Ерофей Павлович кивнул второй раз и перекинул папиросу в другой угол губ. — Тогда могу ли я сопровождать мою дорогую Елену Борисовну? — спросила Агния Петровна, которая уже предчувствовала весёлую поездку. — В нашем экипаже лишь три места, думаю, вам стоит воспользоваться каретой Кудрявцевых, это дело решённое. У Евгения же есть выбор… Конец (да, признаться честно, и начало) Елизавета не услышала — Мишка к тому времени уже открыл дверь и помогал ей устроиться внутри. Утро было морозное. На небе мерцали далёкие звуки, вспышки умерших созвездий, сияющих своей смертью, кажется, специально для нас. Специально для тебя. А у нас на земле всё по-старому. Колесо крутится. Время идёт. Особенно в эти ранние, предрассветные часы явственно чувствовалось дуновение осени. Отвернувшись к окну, Лиза, кажется, долго, мучительно долго ждала, когда они наконец тронутся. Её клонило в сон, болели ноги, лодыжки и даже пальцы на ногах, не говоря уже о корсете, который она мечтала сжечь прямо сейчас. Карету легонько качнуло. На сидение напротив неё устало опустился Евгений, тут же сняв шляпу и перчатки. Дверь за ним закрылась. Мишка плюхнулся в козлы, ловко схватил поводья, что-то крикнул, и они, наконец, тронулись. Лиза, слегка наклонив голову, посмотрела на Евгения. — Елена Борисовна и Агния Петровна не дали бы мне продыху своими разговорами, — пожал плечами он. Лиза пожала плечами тоже. Сейчас у неё не было сил на выяснение отношений. Теперь ей было достаточно, что он сидел рядом, вот так же, как в детстве, опустил подбородок на руку, в задумчивости покусывая костяшку указательного пальца. Глядя на него сейчас, она невольно вспомнила, как, будучи ребенком лет семи, может, восьми, она осталась дома совсем одна. Родители уехали на приём в соседнюю губернию, Арина тогда страшно болела, их с врачом увезли в дальний дом, а остальные слуги, воспользовавшиеся отсутствием хозяев, ушли к себе пораньше. Налетел страшный ураган, дождь молотил по крышам, ветер кидал ветки в окна, молнии сверкали со всех сторон, гром оглушал своим неистовым воем. Девочка в то время до невозможности боялась грозы и, забившись в угол маминого гардероба, дрожала от каждого удара грома. Она ещё не знала, что маленький Женечка впервые сам оседлал лошадь и кинулся к Розовым. Весь мокрый и трясущийся от холода, он нашёл такую же трясущуюся Лизу, с героическим видом принёс какое-то покрывало, накрыл им девочку, крепко прижал к себе и не отпускал, пока гроза не ушла. «Маленький герой», — так его еще долго называла Арина, щедро накладывая ему лишнюю ложку щей или на одну куриную ножку больше, а он всякий раз обижался на «маленький». Лиза отвернулась к окну — её и сейчас, кажется, знобило. Выходя из кареты, девушка поняла, что они приехали на их охотничье угодье, «дальняя деревня», как говорила мама. На обширной земле в несколько сотен гектаров, которая испокон веков принадлежала семейству Розовых, стояли широкие поля овса, яблоневые и вишнёвые сады, росли бобы, горох, капуста, морковь и картошка. Было своё хозяйство, за которым следили Игорь Петрович с женой, здесь и жившие. Недалеко от леса стоял хозяйский узенький деревянный домик с острыми крышами и искусными наличниками, мастер жил тут же, по соседству. Но главным преимуществом этой «дальней деревни» был лес, полный дичи. Здесь проживали и собаки, которых держали для охоты. Правда, сейчас их почему-то не было слышно. Лиза обошла дом сбоку и сразу направилась на задний двор. Её самое любимое место, в котором она наполнялась силами, успокаивалась душой и телом и, кажется, даже дышала глубже. С белой резной веранды был виден лиственный лес, далёкий изгиб Волги, а ближе — сад с буйными цветами, посаженные любящими руками лизиной бабушки. Но её внимание привлек кто-то, стоящий недалеко от калитки, скрывающийся под плотной тенью деревьев, словно из неё состоящий. Мягко ступая по траве, Елизавета подходила ближе, не отводя взор. Силуэт приобретал форму. Она улыбнулась. Остановилась у тяжелой ветки с блестящими на солнце яблоками и стала бесцеремонно скидывать их в подол роскошной юбки. Набрав столько, сколько смогла унести, девушка дошла до калитки, открыла её локтем и вышла на поляну перед лесом. Из тени отделился тень побольше, настороженно шевеля ушами. — Не бойся, красавица, я принесла для тебя вкусных яблок. Конь фыркнул, покрутил гривой. Его коричневая, почти чёрная ухоженная шерсть блестела на солнце, сильные мышцы переминались под плотно натянутой кожей. — Ох, прости меня, красавец? И в знак примирения прими это наливное яблочко. Фрукт, точно изумруд, замерцал в её вытянутой руке. Конь фыркнул ещё раз, но подошёл. «Нет, он не из диких, надо бы позвать папеньку или Игоря Петровича, чтоб отвели в стойло, пока хозяина ищут». — Хотя за таким красавцем очередь выстроится! Длинная морда с сильной челюстью аккуратно взяла яблоко с руки, настороженно поглядывая в глаза. Сложив набранное из подола на землю, Лиза встала рядом с конём, который теперь без всякого стеснения хрустел угощением. Она опустила руку на его покатый бок. «Теплый. Даже горячий». — Прекрасный день, не правда ли, Елизавета Митрофанна? — раздался голос с другой стороны ограды. Зверь лишь повёл ухом, явно не заинтересованный в чем-либо, кроме своей трапезы. К ним приближался князь. Одет он был в простые коричневые штаны с высоким поясом, свободную кремовую рубашку, у которой сверху расстегнули пуговицы, обнажая белую кожу. Однако его появление не удивило девушку — ей показалось это вполне естественным и даже приятным. — Ваша правда, сэр Уолтер. — Вижу, Вы решили побаловать моего Рулера? — сказал он, потрепав жеребца по широкой шее. — Глядите, станете его чаще кормить, он будет не раз в неделю к Вам убегать, а всякий день придётся и мне столько часто наведываться к вам с визитом. И тут девушка вновь не удивилась, соглашаясь с каждым словом. Уолтерские небрежно убранные назад волосы, спокойная поза, прозрачно травяные глаза, которые стали светлее благодаря яркому солнцу. Всё в нем было такое успокаивающее, такое естественное и понятное, словно они были знакомы уже не один десяток лет. — Мы всегда вам рады, князь. Девушка непроизвольно улыбнулась: она ничего не могла с собой поделать — её сердце пело громче лесных птиц, грело жарче летнего солнца, летело выше облаков. Губы сэра Уолтера тоже сложились в мягкую улыбку, и он даже немного прикрыл глаза, словно кот после того как лизнул сметаны. — Должно быть, нам уже пора, — князь кивнул коню головой куда-то себе за спину. Зверь кивнул ему в ответ, словно понял его, но прежде чем уйти, он повернулся к Лизе и как-то исподлобья на неё посмотрел, с какой-то словно человеческой грустью. Пару раз вздохнул горячим воздухом рядом с ней, последний раз ткнулся ей в руку и ушёл. «Есть что-то знакомое в этом скакуне». — Так скоро уходите? — Да, ведь вы почти приехали. — Приехала?***
Карету качнуло на очередном ухабе, и Лиза, подпрыгнув, ударилась во что-то мягкое. Медленно открыв глаза, она увидела руку Евгения, которую он убирал от её головы. Девушка лежала прислонившись к его тёплому плечу, а на коленях у неё — его парадный костюм. Вид у Евгения был серьёзный. Лиза не шевелилась. «Я так перед ним виновата. Как бы всё было проще, если бы я только любила тебя не как брата». — Лиза… — он осторожно провел рукой по её щеке. — Елизавета, проснитесь, мы уже почти приехали. Стоит ли говорить, какого любящему сердцу слышать вздохи любимой по другому? Боюсь, несложно догадаться, что чувствовал наш ранимый мальчик. Оставив Евгения возле его усадьбы, Мишка быстро довёз Лизу и стремглав отправился спать. Молодая хозяйка же первым делом нашла Арину и уткнулась в её широкую, высоко вздымающуюся грудь.***
Первые желтеющие листья радостно заглядывали в окно комнаты Лизы. Солнечные зайчики, пританцовывая, скакали по ним, заставляя их сверкать словно драгоценные камни. День сулил быть спокойным и неторопливым. Девушка без труда облачилась в домашнее платье, выпила чуть тёплый чай, который Арина заботливо оставила, вероятно, несколько часов тому назад. Сладко потянувшись, Елизавета опустилась с чашкой на окно. Солнце нежно гладило едва проснувшееся лицо. «Стоит ли мне что-то решать с предложением Морозовой?» Её брови сошлись вместе, образуя острую морщинку. «Она решилась сделать мне это предложение вопреки воле мужа. Что же мне делать, ежели Николай Давыдович спросит меня о содержании того разговора. Я не смогу солгать ему, мне это точно известно. Ох, я не хочу портить себе день размышлениями об этом. Уверена, Елена Владимировна поговорит с сыном обо мне, а тот наверняка выскажет о своей незаинтересованности. В его взгляде не было интереса. Конечно, я ведь не казённая земля, чтоб такие, как он, мною заинтересовались». Снизу послышался звон колокольчика. «Должно быть, родители позволили себе подольше поваляться в кровати». Захватив чашку, быстрым движением надев домашние туфли, девушка спустилась к позднему завтраку. Арина накрыла стол в столовой, объяснив это тем, что по ночам уже достаточно холодно и не ровен час простыть. Родители появились сразу за Лизой. — Невозможно чудная пора! Эх, ранняя осень — невероятная краса! — папенька был в домашнем костюме, добр и свеж. Похоже, что он тоже никуда не собирался сегодня выходить. — Думается мне, что скоро закончатся погожие деньки, — матушка же всегда больше любила летний зной, и даже её домашние наряды чаще всего имели цвета нефритовых или лимонных оттенков. — Да, полно тебе, душа моя, глядишь, и осень тёплая будет. — Нет, верно хозяйка говорит, скоро холодом повеет. Лес уже в золото одевается, словно спешит куда. Да и туман холодный в оврагах да провалах уже почти каждую ночь собирается, — авторитетно заявила Арина, принося всё новые и новые тарелки, горшочки, доски и блюда. — Стало быть, нужно успеть сходить на последний пикник в этом сезоне. — Позовём всех, устроим общий изящный пикничок в уже полюбившимся местечке! Это будет столь премилое закрытие сезона! — Тогда решено! Разошлю приглашения после завтрака, солнце моё ясное, доставишь ли ты нам удовольствие? — Право слово, папенька, я бы хотела сопроводить Вас. Но я так давно не занималась и мне бы так хотелось провести этот прекрасный день с вами, дома. Если это, конечно, возможно… — Ваше желание закон для нас. А приглашения отправим на завтра, дабы все успели подготовиться. И, думаю, следует написать Игорю Петровичу — попросить прислать баранины, свежего козьего сыру и мёда, чтоб было чем потчевать гостей. Завтрак прошёл в приятных разговорах, в представлениях о завтрашних хлопотах. Закончив с трапезой, девушка вышла в левую дверь, оставив её за собой открытой. В гостиной дожидалось фортепиано, верный старый друг ещё с ранних лет. Опустившись на стул, Лиза уже знала, что будет играть. Знойное лето, полное энергией и дел, переходящее в спокойную осень. Оставшиеся в столовой родители в задумчивости слушали льющуюся по комнатам мелодию. Закончив с кофе, они собрались в гостиной, расположившись на софе и любовались буйством красок за окном, пока Лиза не закончила свою игру. «Вот и прошло то время, когда я могу преподавать дочери. Мне ровным счётом больше нечему её учить. И я горжусь этим», — с благоговением думала мать. «Как жаль мне будет отпускать своего ангела из-под крыла. То будет самый горестный день. День, когда она покинет мой дом», — чувствительно размышлял отец, украдкой смахивая слезу. Всё оставшееся время они провели все вместе: гуляли по саду, собирая цветы, обучали отца — смеха ради — новым танцам, читали наперебой стихи, слушали пение Агнии, строили планы на завтра, листали семейные альбомы, и Лиза с упоением слушала рассказы о семьях отца и матери. Так незаметно пролетел день и наступил вечер. Лиза с отцом разошлись в свои комнаты и в прекрасном настроении сели каждый за свою работу. Агния распоряжалась по поводу закусок, зонтиков, салфеток и прочих приятных и понятных одной ей мелочей. Утро встретило её ещё один погожим днём. Лиза встала многим раньше обычного, и Агния Петровна застала девушку уже умывшуюся, но в борьбе со своими волосами. Спустя несколько десятков минут и пары колтунов причёска была готова. Благодаря матушке, которая в нетерпении проснулась с первыми лучами солнца и сама подготовила всем туалеты, девушке оставалось только облачиться в шёлковую белую блузку с пышными воланами и жабо, украшенное кружевом. Длинная юбка цвета спелой сливы и широким поясом, а на ногах светло-кремовые туфельки и высокие кружевные чулочки. В ушах — ниточки жемчуга, на шее — семейная подвеска с аметистом. Матушка, облачившись в приталенного вида тёмно-горчичный костюм с тёмно-синими вставками и белым воротничком, уже спускалась, ведомая под руку Митрофаном Григорьевичем в светло-коричневом свободном костюме и штанах в вертикальную полоску. После того как Агния помогла дочери завязать шляпку, поправила свои подвитые локоны и надела перчатки, они вышли к груженому экипажу, который уже ждал их. В козлах, зевая, сидел Мишка и Илья Сергеевич, согласившийся помочь с приготовлениями. На крыше кареты теснились ковры, пледы и покрывала, корзины, скрученные зонтики, несколько шахматных досок, несколько сервизов, обмотанные в шали чайники, рядом лото и коробка с пузелями, зажатая между скрученными свитками для игр и перьями, примотанные к ним (свиткам), несколько сборников с поэзией и даже скрипка, хотя никто в семье Розовых особым талантом игры не отличался. — Матушка, а вы настроены серьёзно. Выглядит так, будто мы возвращаемся в город. — Я бы хотела взять больше, решительно больше. Мне кажется, настольных игр может быть недостаточно. Мне даже пришлось просить Елену Борисовну привезти гуся или утку, потому как в нашу карету уже ничего не поместится. Я пыталась справиться о ещё одной повозке, да всё без толку! — Полно тебе, дорогая. Была б твоя воля, ты бы и фортепиано вывезла! Да только к чему это? Там будут только свои, не стоит так себя изводить. Они расселись в карете, где приятно пахло домашним вином и ежевичным пирогом. — Да, думаю, я зря волнуюсь. За окном мигали едва тронутые жёлтым листья берёз, солнце грело, хотя не обжигало, и это было невероятно приятно. Всё в парке было чудесно — как и в прошлый раз, но более красочно. Остановились у широкого берега реки, недалеко от мерно покачивающего на ветру камыша. Мужчины, занятые перетаскиванием вещей из кареты, первым делом принесли и расстелили ковры, после чего женщины занялись прочими приготовлениями. Вскоре приехали Кудрявцевы, привезя и гуся, и утку, а Елена Борисовна тут же кинулась помогать Агнии Петровне. Позволив Лизе расцеловаться с дядей, женщины предоставили, если не сказать, прогнали, ей полную свободу. Девушка радостно прогуливалась по ещё пустому парку, не забыв прихватить ломоть хлеба, чтоб покормить карпов. Остановившись под ивой, она присела на корточки и принялась мелко крошить хлеб в воду: так, чтобы досталось всем. Чёрные глазки-пуговки следили за рукой Елизаветуы, розовые рты то и дело хлюпали над воды или чавкали размокшим хлебом, рыбины наскакивали друг на друга и толкались, сверкая разноцветной чешуёй, резко выделяющейся на фоне тёмно-серого дна. — Удивительные создания со столь разнообразной окраской. Лиза не изумилась и не испугалась, будто точно знала, что они встретятся именно здесь и именно сейчас. — Отец пригласил Вас тоже? — проговорила девушка, начиная вставать. — Вы не рады? — он учтиво подал ей руку. — Отчего же? — приняв её, спросила Елизавета. — Вы с моим папенькой достаточно сблизились. Я бы удивилась, если б Вас сегодня не было. На князе был дорогой чёрный фрак, такие же чёрные штаны, широкий пояс, охватывающий талию, приталенный жилет, расшитый зелёными, синими и золотыми нитями, свободная рубашка с стоячим воротом и зелёная лента, удивительно повторяющая цвет его глаз. Девушка заметила у него в руке бархатный мешочек. — Простите мне моё любопытство, но что же у вас в мешке? — Это най. — Най? Что это такое? — Оказывается, вы не всё знаете, — сэр Уолтер улыбнулся. — Это музыкальный инструмент. Я привез его из Румынии. — Сегодня все приходят не с пустыми руками. Вы порадуете сегодня нас своей игрой? — Постараюсь порадовать, в особенности… — Дорогой князь! — отец от всего сердца махал ему рукой. — Голубчик мой, сюда! — Напомните мне когда-нибудь рассказать Вам румынскую сказку, — внезапно сказал сэр Уолтер, когда они с Лизой подходили к месту пикника. — Мне казалось, что я уже переросла возраст, когда слушают сказки. — Сказки — это мудрость народа, передаваемая из поколения в поколение. У неё нет автора, её нет в книгах, но она у каждого вот тут, — он постучал тремя пальцами по своей груди. — Сказка ложь, да в ней намёк, верно? Пока князь, отец и дядюшка сердечно здоровались, из одной аллеи вышли Лебедевы, отец и сын, и Анна Ларионовна. Лебедев-старший был одет, по своему обыкновению, в тёмно-зелёный аккуратный мундир, также при сабле и белых перчатках, держа под руку Анну в небесно-голубом дымковском платье, которые были в моде в этом сезоне, а русые волосы весело прыгали вокруг круглого румяного личика. Евгений с свойственным ему в последнее время недовольным лицом плелся позади. Он оделся в простой фрак, под которым виднелась коричневая жилетка с витиеватыми узорами и тонкая золотая цепочка от часов. За ними шёл слуга с самоваром наперевес. — Ох, Элизабет, душка! — Анна побежала к Лизе и взяла её руки в свои. — Ты не представляешь, как я счастлива тебя видеть, — сказала она, глядя куда-то за её спину. — Действительно, не представляю. — Как тебе моё новое платье? Портной только вчера закончил, и я решила: это судьба — быть сегодня в нём, — она смеялась, беззаботно кружась, совсем не ожидая ответа на свой вопрос. Потом, будто что-то вспомнив, Анна воскликнула: — Ох, Элизабет, я же хотела обсудить с тобой один премилый рома-а-ан-с, который я недавно прочла. — У нас будет много времени. Всё для пикника было готово: расстелены ковры и пледы, расставлены чашки и чайники, блестел на солнце виноград в хрустальных вазах, своего часа ждал гусь с уткой в немыслимых размерах посудине. Немного поодаль был установлен самовар. Приняли решение приступить к еде немедленно. Разговоры за неспешной трапезой были обо всем: о нашей деревне, о скорой осени, которая сулила скорое возвращение в город, о войне, об охоте и жеребцах, о книгах и грядущих приёмах и новых танцах, а когда разговор дошёл до музыки, Митрофан Григорьевич обратился к князю. — Не считаете ли, что сейчас самое время, мой дорогой? — Пожалуй! — Сейчас попросим подать чаю, и можно будет начинать. Сэр Уолтер достал из бархатного мешочка инструмент, похожий на несколько скреплённых между собой флейт разной величины. Подали чай. Князь несколько раз глубоко вздохнул, прочистил горло и поднёс най к губам. С первых нот захотелось смотреть на воду. Её спокойное течение, танец солнечных лучей на её пиках, корабли листьев, плывущие словно в гавань, неспешный полёт ласточек, мерное покачивание камыша на ветру. То была мелодия свободы, грусть по уходящему лету и по чему-то, что очень сложно было понять, будто какая-то далёкая боль, скрытая в самом сердце. Немногочисленные люди, словно околдованные, замирали, закрывали глаза прислушиваясь, из лесных дорожек на звук выходили пары и семьи. Шептал ветер. Закрыв глаза, Лиза представила и себя ветром: как она летит над морями и горами, вот уже тысячу лет и тысячу зим, нет знания, которого она бы не знала, нет музыки, которой бы она не слышала, нет судьбы, которую бы она не видела наперёд. Когда музыка закончилась, все ещё находились в оцепенении, пока кто-то один не захлопал. — Это было просто чудесно, сэр Уолтер, право слово, чудесно! И кто вас только научил так играть? — матушка была явно взволнована тем, какой её пикник имеет успех. — Моя дорогая мама. Она была дочерью пастуха, — ответил он, убирая инструмент в мешок. «Была. Как жаль». — А что же она сейчас, скажите… — начала было Анна. — Ох, Анна Ларионовна, вы, помнится, хотели разложить пузеля? Я бы хотела к вам присоединиться, если вы не против. — Я? Пузеля? Сейчас? — Я бы тоже присоединился, — хитро глядя на Лизу, сказал князь. — Тогда нам лучше устроиться подальше от озера… Положим здесь, — она резко вскочила, расчистила для них место, поставила коробку и элегантно опустилась рядом. — Евгений, душка, не присоединишься? — Предпочту любоваться со стороны. — А зря, я, можно сказать, нарочно для тебя искала трёхмачтовый фрегат. Евгений со вздохом встал и перешёл в их кружок. Лиза тихо улыбнулась. Не успели они собрать и четверть, как Аристофан Владимирович принялся читать стихи. Он взял в одну руку внушительный томик (больше для виду, ведь он знал отрывок наизусть), а в другую — гроздь винограда. Он прочитал «Зимний вечер» Пушкина, сделав особое ударение на «Выпьем, добрая (почему-то), старушка», обращаясь к Агнии Петровне. Дальше настал черёд «Узника», «К Чаадаеву» и «Признание», а напоследок «Фауст» в оригинале, что вышло достаточно удачно при условии знания языка. После этого мужчины группками отправились курить: князь с Евгением, Лебедев с Кудрявцевым и Розовым. Времени уже было за полдень. По берегу озера бегали дети, в траве лежали мужчины, подле них сидели женщины, опустив глаза в книгу или глядя на свои чада. Девушка стояла на берегу, когда услышала позади себя шаги. — Елизавета, можем ли мы погулять? — голос у Евгения был наэлектризован настолько, что Агния перевела озадаченный взгляд с весело щебечущей Анны на его спину. — Что такое, Евгений? — Пройдёмся к карпам, — бросил он и пошёл вперёд, не дожидаясь ответа. У Лизы защемило сердце, и она быстро засеменила за ним, не замечая провожающий её взгляд хитрых глаз цвета малахита. Шли молча, пока Евгений не остановился под тенью ивы. — Можешь объяснить… — Нет, можешь ли ты объяснить мне, как твои перчатки могли оказаться дома у этого человека? — мужчина яростно сжимал их в правой руке, но так низко, чтоб их никто не мог видеть. — Ев…гений, — на выдохе сказала девушка. — Я просто… — Хотя неважно, не думаю, что хочу знать. — Как ты можешь… Что ты думаешь? В ней разом что-то упало. — Я ничего не думаю, Елизавета, я всё понимаю. — Что ты понимаешь, скажи мне? — Он вскружил тебе голову, вот что я понимаю! — едва сдерживаясь от крика, Евгений протянул ей перчатки. — Ты призвал меня к ответу, так он чего же не желаешь слушать? — вырвав их из его рук, спросила Лиза. — Оттого, что не могу! Я больше так не могу. Евгений глубоко поклонился и широким шагом направился обратно. Девушка видела, как он подошёл к отцу, что-то ему сказал, тот коротко ему кивнул, и тогда Евгений, раскланявшись со всеми, покинул парк. Горькие слёзы подступили к горлу девушки. «Нет уж, точно не сейчас. Держи себя в руках, держи лицо». Трясущимися руками она спрятала перчатки в сумочку и медленно, словно гуляя и любуясь природой, вернулась к своему месту на пёстром ковре. Лиза открыла книгу, положила её для вида на колени и тут же погрузилась в горестные мысли, разъедающие ее душу. Так она сидела затаившись, избегая бесед какое-то время, рассеянно успев перевернуть страниц пятнадцать-двадцать, когда где-то со стороны послышался нарастающий гул. Девушка медленно повернулась и тут же увидела в воде барахтающуюся голову мальчишки. Ребёнок неистово молотил руками. — Сергуня! Миленький мой, держись! — вопила мать, истошно бегая кругами. На берегу уже собралась толпа, и какой-то мужчина, видимо, отец мальчика, уже скинув одежду, заходил в воду, но слишком медленно, боязливо. Елизавета, мгновенно подскочив к месту происшествия, тут же оказалась у берега реки, а вместе с ней подбежали и её спутники. Папенька с дяденькой тут же кинулись искать доктора, Ерофей Павлович пустился за пледами и чайником. И только сэр Уолтер остался безучастно стоять на берегу, засунув руки в карманы. Он уже был готов развернуться, чтобы уходить, но увидал лёгкие кружева гольф, которые Лиза поспешно стягивала с себя трясущимися руками. Её неморгающий взгляд был прикован к воде. — Сергуня! Сергу-у-уня! — выла мать на берегу. Едва успев скинуть пиджак, князь в два мощных прыжка оказался в воде — не прошло и пары секунд, как он оказался рядом с мальчиком, а спустя ещё несколько мужчина уже выходил на берег, волоча горе-отца за шкирку и держа дрожащего мальчика второй рукой. Из рощи выскочил мужчина с широким саквояжем и галопом проскакал к распустившейся толпе, а за ним выбежали запыхавшиеся папенька и дядюшка. Князь передал мальчишку отцу Евгения, который тут же закутал его в плед и предоставил доктору. — Сэр, вы спасли меня! Не знаю, как вас благодарить! — проговорила Елизавета, тяжело переводя дыхание. — Не стоит, — князь не отрывал внимательного взгляда от девушки, которая, насмерть перепуганная, едва дыша смотрела на него. Он двинулся прочь, но, остановившись около Лизы, одними губами проговорил. — Более не допускайте даже мысли о том, чтобы рисковать собой. Девушка вцепилась босыми ногами в траву. Всё тело её вдруг затряслось, и от переизбытка эмоций, которые она сейчас просто была не в силах подавить, Лиза не смогла удержать слёз. Спешно натянув гольфы и неловко всунув ноги в туфли, она заторопилась в противоположную от толпы сторону, углубляясь в пролесок. Забавно, что эти деревья уже не первый раз видели её слезы. Елизавета часто-часто дышала и мигом дошла до витых скамеек, решив тут остановиться. Грудь жгло, возможно, от быстрой ходьбы, может, от слёз или собственной беспомощности. Опустившись на скамью, она увидела книгу «Бедная Лиза» Карамзина. Покрутив головой и никого не увидев, она открыла обложку в надежде увидеть имя или адрес. Но вместо этого на корке был нацарапан углём их фамильный герб — коряво и упрощённо, но узнаваемо. Лев был пронзён собственным серебряным мечом, отчего, видимо, все розы были вымазаны чёрным. А девиз «Вера. Надежда. Любовь» был дважды перечёркнут, а снизу выведено: «Боль. Отчаяние. Страдание». «Что за шутки?» Елизавета схватила книгу. «Я выясню, чьих это рук дело. Напугать меня не получится». Она постаралась привести себя в порядок, хотя такого порядка требовала именно голова девушки. Мысли словно бились о стенки черепной коробки, не желая собираться в кучу, не говоря уж о том, чтоб строиться рядами. Ещё издалека Лиза увидела толпу, стоящую вокруг их когда-то уединённого пикника. С трудом пробравшись мимо пищащих молодых девушек, она отыскала матушку, которая металась, не находя себе место. — Милая моя! Я так за тебя испугалась, куда же ты пропала? — женщина взяла дочь за плечи, и Елизавета почувствовала, как сильно тряслись её руки. — Прости, мне нужно было пройтись. — Уолтер, вы просто неподражаемы! Мало будет сказать, что вы герой сегодняшнего дня! Стоящая поблизости Анна Ларионовна трясла рубашку князя с таким видом, будто делала невероятно важное дело с невероятно дорогим ей предметом. Сам же Уолтер был плотно укутан красным пледом, что выглядело весьма комично, однако он, казалось, вовсе не слушал разговора. — Помнишь, Митроша, как наша Лизонька — вот ровно так же едва не утонула? — Когда ж то было? Почему вы мне не сказали? — запоздало хватаясь за сердце, простонал дядя. — Мы тогда были на речке, на дальней даче, они с местными ребятишками играли на берегу. Ей-богу, я не разрешала им с Женей заходить в воду. Дядя громко икнул. — Я поворачиваюсь и вижу, как их обоих уносит течением, а ведь оно там несильное! — голос Агнии дрогнул, Лиза коснулась маминой руки. — С божьей помощью Женя вытянул её на берег. Сам задохся, дрожит, а Лизу трясёт. «Он всю жизнь меня спасает. Что тогда, что сейчас». Князь плотно сжал губы. Из-за толпы послышалась невнятная речь. — Тайте торогу! La naiba cu tine! — Янко! Толпа расступилась и начала потихоньку рассеиваться. Холодные глаза с едва скрытым презрением осмотрели присутствующих, найдя наконец князя. Янко низко поклонился и обратился к нему: — Domnule… maestru. — Nu mormăi, Janko, — сказал ледяным тоном князь, поднимаясь. — Domnule. A venit și vrea să te vadă. Imediat. По непроницаемому лицу сэра Уолтера нельзя было понять, что он думал, а догадаться о том, что говорил Янко, было невозможно. Потому собравшиеся неловко смотрели то на одного, то на другого. — Господа, как мне ни жаль, но придётся мне откланяться. — А как же ваша одежда, сэр Уолтер? Не может же мы отпустить вас в таком виде, — запричитала Анна, слегка покраснев. — Hainele, Janko.