***
(музыка — с 20:58 по конец эпизода) В воздухе пахло гарью, а глаза ещё слезились от едкого дыма. Явственно понимая, что находится во сне, Лиза не могла узнать места, да и сама она словно была в чужом теле, которое сотрясалось от ярости. Тяжело передвигая ногами, человек двинулся вперёд. Вокруг были деревья и темнота, позади оставалось что-то важное — девушка это чувствовала, но обернуться не смогла: она была лишь наблюдателем. Спустя несколько секунд мужчина (без сомнений — то был мужчина) перешёл на бег. В поле зрения появились длинные руки в старомодной рубашке, мир вокруг замелькал с бешеной скоростью, с непривычки у Лизы закружилась голова. В конце концов появились маленькие домики, плотно жмущиеся друг к другу, грязненькие, с тициановым цветом крыш. То была не Россия. Гнев внутри разрастался, ширился, словно нагревая внутренности, и такой силы ненависти девушка никогда не испытывала. Перед глазами мелькали двери, окна, удивительная чёткость поражала воображение, можно было разглядеть каждый камень, каждую трещину, каждое спящее лицо. «Неужели сейчас ночь? Но нельзя же видеть с такой ясностью, словно я смотрю через увеличительный прибор, к тому же позволяющий видеть в темноте». Наконец человек остановился перед дверью — он знал мужчину, который сладко спал в убого сколоченной кровати. Всё естество девушки напряглось. Дверь толкнули рукой, она со скрипом открылась, но мужчина не отреагировал. На полу валялись бутылки с мутной жидкостью. Пахло гадко: пóтом, хмелем, немытым мужчиной, мочой и ещё каким-то смрадом. В один нечеловеческий прыжок человек оказался рядом. Тупая физиономия спящего пускала слюни, оглушительно храпела, пока жилистая рука не схватила его за горло. Распахнув красные от лопнувших капилляров глаза, он пытался остановить пьяный взор на человеке, сжимающим его, открыл было рот, но тут все вокруг оказалось в крови. Тёплая жидкость струилась по руке, девушка словно чувствовала, как она ещё пульсирует, как приятно пахнет. Она… Они принялись её пить. Мужчина отвратительно мычал и булькал ей в ухо, пока бледный не осел на пол. По телу пробежал разряд тока, весь мир вокруг заискрился, и они тут же рванули дальше, через несколько домов, на этот раз вползая в окно. Вот ещё несколько мужчин, спящих на полу. Лиза почувствовала боль в зубах, а через мгновение они уже драли глотки одну за другой, смотря сверху вниз, как люди корчились от боли, хватались за шеи, тянули к ним руки, пучили глаза. И снова вгрызались в ключицы, руки, спины, ломались кости. Перед глазами плыла красная пелена, металлический запах пьянил и будоражил. Ещё два дома. Ещё четыре. Потом ещё. Ещё. Перед глазами мелькали до ужаса одинаковые лица: мука, боль, ужас и потом белое лицо и синие губы. Останавливаясь перед дверью, они знали, что на кровати рядом есть женщина, — она сейчас не нужна, но потом пригодится. Потому, бесшумно прокравшись на второй этаж, в одно движение, словно безмозглой курице свернув шею, они стащили с кровати огромного мужчину, точно он был пылинкой. Девушку мутило, взгляд туманился, и она уже не видела, что пишет на дощатом полу недрогнувшая рука. Из окна забравшись на крышу, они осмотрелись. Ещё пять домов. По-кошачьи беззвучно запрыгнув в окно, они замерли. Что-то было не так. Посмотрев по сторонам, они остановили свой взгляд на мирно сопевшем ребёнке, укрытым тонким одеяльцем. «Боже. Мне нужно проснуться, прямо сейчас». Чувства бурлили внутри. Лиза краем глаза заметила и ужаснулась — они были в крови, белая рубашка сделалась тёмно-рубиновой от крови и облепляла разъярённо вздымающуюся грудь. Из их рта вырвался приглушенный рык; этого хватило, чтоб отец зашевелился за их спиной. В ту же секунду они оказались над мужчиной, мгновение — и его ждала та же участь, что и остальных, — оглушающий треск и тихое шелестение позади них: — Папа? Они услышали тонкий крик уже из соседнего дома, хотя это было немыслимо — как такое вообще возможно?! Три других дома, хруст костей, мерзкое хлюпанье, повсюду струилась бордовая тёплая кровь, яркие карминовые вспышки перед глазами, потом расплывающаяся дорога, тело трясётся от возбуждения. Они стояли на возвышенности, и город под их ногами, сила пульсировала в теле, мышцы болели, точно их рвали, скручивали, но всё отходило на второй план. Они чего-то ждали. В доме, где остался мальчик, слышался непрерывный крик, в домах поблизости зажигались свечи, к мальчишескому крику присоединился ещё один пронзительный женский. Рот расползался в кровожадной улыбке, отчего кровавая корка на лице слегка треснула. Всё новые и новые крики, сливающиеся в единый. Агония охватывала небольшую деревушку в от силы тридцать домов. Наконец зазвенел колокол в чёрной церкви, сплетаясь с оглушающими криками ужаса там, под ногами, и леденящим душу смехом здесь. Сумасшедший хохот перешёл в дикий вой, после чего картинка с бешеной скоростью закружилась, начала сжиматься, и…***
Лиза вся в поту проснулась в своей комнате. Руки лихорадочно тряслись, в голове оглушительно стучала кровь, было нечем дышать, воздух словно весь пропитался металлом и гарью, а горло жгла жажда. Скинув одеяло, девушка, резко встав, тут же рухнула на холодный пол. В глазах темно; она тяжело хватала ртом воздух, её тело пронизывала крупная дрожь, выстукивая тихую дробь об деревянные доски. Обливаясь потом, Лиза лежала так, может, пару минут, а может, пару часов. Время то сжималось, то разжималось, таща измученное тело за собой. С первым петухом пришло облегчение. Неверной, ещё трясущейся рукой девушка собрала себя с пола. Дыхание стало хриплым и неровным. Сознание словно существовало отдельно, осталось где-то там, в той деревне, что превратилась в Ад на земле. Неловко свернувшись на краю кровати, двумя руками зажав себе рот, Лиза расплакалась. Болело всё внутри, каждая клетка, мускул, но особенно душа, её храм, святыня — она была осквернена. Мучительно выливала она слезы, временами болезненно дергаясь всем телом. Шумно заходя в комнату, Арина, напевая французскую песенку, застала хозяйку дремавшей на краю кровати. Волосы её были в беспорядке разбросаны за спиной, местами ужасно спутанные и словно лишённые всякого блеска. Женщина мгновенно насторожилась, в два прыжка подскочила к Лизе и привычным жестом, как умеют только матери, коснулась раскаленного лба. — Милая моя! Господи, да у вас же жар! — залепетала нянечка. — Пустяки… — тяжело садясь на кровати, пробормотала девушка. — Мне сегодня очень надо быть у Лебедевых, помоги мне собраться, пожалуйста. — Да вы бредите, какие Лебедевы, право слово, ты вся горишь! — одним движением Арина уложила Лизу обратно в кровать. — Я умоляю тебя, Арина, — голос сорвался, слёзы градом покатились на одеяло. — Помоги мне! Я должна его видеть… Непременно должна… Несмотря ни на что. Нянечка испуганно смотрела на девушку. — Душенька, что случилось? К чему такая спешка? Никуда не денется твой Женечка. — Арина, прошу тебя… — Лизе трудно было говорить, в горле стоял кол, — помоги мне, Арина. — Ох, а что скажет хозяйка на твоё упрямство, — попробовала было пригрозить няня. Лиза слегка запрокинула голову назад и неотрывно смотрела в взволнованные глаза напротив. Арина закусила губу, прекрасно понимая, что сделает всё для своей любимой маленькой хозяйки. — Смотри у меня, если не сможешь сама умыться и причесаться как следует, то никуда не поедешь! — направляясь к двери, бормотала она, пытаясь придать голосу твёрдость. — Зайду через десять минут, чтоб была готова. Делая вид, что собирается встать, Лиза энергично кивала, но как только дверь закрылась, девушка замерла, борясь с головокружением. Оказавшись по другую сторону стены, Арина прикрыла трясущиеся губы рукой и едва слышно прошептала: — Чёрт знает что! Она была очень верующим человеком, истинно верующим, и никогда не упоминала черта. Однако, услышав тихие стоны за дверью и плеск воды, побежала разыскивать Мишку, изо всех сил прося Господа, чтобы тот куда-нибудь запропастился. К сожалению для всех, сегодня он не услышал её молитву. А отца с самого утра не было дома, мать занималась растениями в саду, и некому было остановить Лизу в её лихорадочном стремлении ехать. Лиза наспех оделась с помощью Арины, точнее исключительно её усилиями. Всякий раз касаясь раскалённой кожи, няня проклинала себя за мягкосердечие, приговаривая мысленно: «Вот, сейчас я запрещу ей ехать», — но, глядя в сверкающие глаза и улыбающийся рот, каждый раз пасовала. «Ничего страшного, она быстро, туда и сразу обратно. К тому же у Лебедевых доктор через дом живёт», — уговаривала Арина себя, смотря на удаляющуюся коричневую спинку девушки, которая неровно спускалась к карете. Не помня, как, но вот Лиза уже оказалась перед дверью с детства знакомого дома, который строили ещё при покойной Марии Сергеевной Лебедевой. Домик был маленький, в два этажа с высокими окнами, обрамлёнными в резные наличники. Раньше вокруг него пестрились ухоженные клумбы цветов, которые теперь находились в запущенном состоянии. Также претерпела изменения обстановка внутри. Комнатные растения, что прежде были в каждой горнице и создавали стойкое ощущение, что человек, находившийся там, и не покидал сад. Большая часть, конечно, умерла сразу после хозяйки, и кое-где ещё стояли коричневые трупики, которые забыли выкинуть (а может, не нашлось сил). Дверь открыл сам Евгений, к чему девушка не была готова — она не успела собраться, откинув болезненное выражение лица. — Лиза?.. Отец говорил, что ожидает гостей, но я не думал… — по его изумленному лицу не было понятно, заметил ли он. — А где же сам дядюшка? Где Сашенька? — помотав головой, словно пытаясь смахнуть болезнь, спросила Лиза, уверенно входя в коридор. — Они уехали. Утром заезжал твой отец… Лиза, как ты себя чувствуешь? Выглядишь… усталой, — закрыв дверь, Евгений шёл за ней. — Мой отец? Странно, он ничего про это не говорил… — А всё-таки… — Ты уже завтракал? Я такая голодная, безумно хочется утреннего чая, — но тут перед лицом Лизы вспыхнули лужи крови, хруст костей, и рвота подступила к горлу. — Сейчас распоряжусь. Подожди меня в гостиной. Евгений скрылся в коридоре, который вёл на кухню. Девушка же поспешила в указанную ей комнату. Светлая и просторная, она встретила её прохладой. Там находился длинный крепкий стол, накрытый кружевной скатертью, которую когда-то вышила Лебедева. Всё здесь было хорошо знакомо Лизе с детства, и, казалось, никогда не менялось. Сев у окна, она стала ждать. Мучившая жажда не отступала, её трясло от озноба, ещё что-то грызло внутри, но, несмотря на это, девушка была счастлива наконец быть здесь. В дверях наконец появился Евгений, держа в руке дымящуюся кружку. — Травяной чай с мёдом, — почему-то смущённо произнёс он. Его светлые волосы блестели на солнце, длинные ресницы подрагивали; сегодня, как отметила девушка, принимая у него чашку из рук, Евгений был особенно хорош собой. Широкоплечий, в простой свободной рубашке, не способной скрыть налившиеся мышцы, он выглядел таким надёжным, таким родным. — Насчёт завтрака я распорядился. Как всё будет готово, Агафья нас позовёт, — после неловкой паузы выговорил он. — Спасибо. Девушка сделала глоток чая, наслаждаясь ароматом трав, краем глаза ловя на себе взволнованный взгляд Евгения. — Я должен извиниться, признаю, повёл себя по-скотски, — тяжело вздохнув, начал было он. — Тебе не за что извиняться, Жень. Хотя, признаю, ты мог бы дать мне шанс оправдаться в твоих глазах. Вместо того чтобы надумывать себе всякое… Но я не за этим сюда приехала. — А зачем же? — Соскучилась по времени, когда ты не обижался на меня. Он фыркнул. — А что же, только тебе можно язвить? Оба помолчали. — Слышал, что произошло на пикнике… — Да, мальчишка заставил всех поволноваться. — Испугалась? Лиза кивнула. — Хорошо, что всё закончилось спасением. Прямо как у нас тогда… Будь ты рядом, мне было бы спокойней. Послышался колокольчик. — Я просил накрыть на кухне, как ты любишь. Лиза благодарно улыбнулась. В этом был весь Евгений: чрезмерно сдержанный, но внимательный к мелочам, особенно к тем, которые касались девушку. Дом Лебедевых находился на краю глубокого оврага с маленькой лентой речки на его дне, высокими деревья и полевыми цветами вокруг. Головокружительный вид, хотя голова у Лизы ходила ходуном и без этого. — Куда всё-таки уехали отцы? — на столе дымились пышные оладья, каши, фрукты, стоял пухлый чайник и две чашки. Агафья, старая дородная служанка, с — на первый взгляд — вечно суровым лицом, чмокнув Лизу в макушку, ушла делать работу по дому. — Я пришёл к выводу, что на вашу дальнюю дачу. Митрофан Григорьевич приехал на старой широкой карете с крепкими колесами. — Уже собираются готовить дом? Неужели мы наконец поедем туда! Как я соскучилась по лесу. Евгений, подперев голову рукой, задумчиво смотрел в лицо Лизы. — Жень, ты ведь поедешь с нами? — девушка считала, что называть Евгения Женей было уже ему не к лицу и не к статусу молодого мужчины, но только так сейчас она надеялась напомнить ему об их давней дружбе. — Как в старые добрые времена: возьмём коней, прогуляемся по угодью. Я так скучаю по моему милому Борьке и даже по твоей зловредной Соньке. Насильно затолкав в себя еды, девушке показалось даже, что ей полегчало. И хотя язык всё ещё заплетался и всё, чего сейчас хотелось — это молча любоваться видами, нужно было заболтать Евгения, завлечь в разговор, убедиться, что он больше не злится. — Я так счастлив, что ты приехала, — его карие глаза, будто золотые, мерцали на солнце. — Ничего себе, ты всё-таки это сказал! — Да, сказал… и должен сказать ещё кое-что. — Что же? — Лиза была уверена, что вот теперь-то он втянут в разговор. — Я уезжаю на войну.***
Лизе показалось, что рушилась Вселенная, и так происходило на самом деле. Её Вселенная рушилась, а она сама летела в глубинах холодного космоса, не находя опоры, в вечном вращении, в вечном одиночестве. — Я не знаю, сколько там пробуду и куда меня направят. Но отец сегодня утром писал послание с просьбой направить меня на флот. Моя мечта сбудется! Я наконец выйду в море под парусами. Завтра должна прийти бумага, а послезавтра я отправляюсь в Крым, — Евгений всеми силами пытался придать лицу выражение безмятежности, но всё было тщетно. — Как ты… как ты можешь, — нетрудно было заметить, как сильно дрожали руки девушки. — Лиза… — Ты предпочтёшь напрасно рисковать жизнью? Нежели… — Я предпочту служить отечеству, — его лицо вдруг окаменело. — Смелость идти на войну у тебя есть, а признаться в своих чувствах, значит, нет? — девушка вскочила; ей снова стало тяжело дышать, а голос против воли срывался на крик. — Милая, дело не в моих чувствах. Как давно ты стала задумываться о любви? — как всегда, все его маски слетали перед Лизой, он просто не мог притворяться перед ней. Не мог, потому что так сильно любил. — Это же просто смешно… — Хотя, что лукавить, я всё-таки надеюсь забыться. — Боже мой, Евгений! Ты слышишь себя? Прекрати вести себя как ребёнок, прекрати убегать. Молю тебя, Евгений, останься. Они стояли друг напротив друга, всего в двух шагах, но девушке казалось, что ей уже до него не дотянуться. Протянув руку, она взяла его широкую и тёплую кисть. То ли от слёз, то ли от тумана в голове Елизавета едва различала лицо Евгения. Мучительно долго он стоял в нерешительности, сердце — того и гляди — готово было выскочить из груди. Он еле-еле мог слышать всё, что происходит вокруг. Руководствуясь горячим порывом и в то же время ненавидя себя за него, шагнув вперед, Евгений нежно прижал к себе плачущую Лизу. Её хрупкое, горячее тело содрогалось, тонуло в большом и сильном, пышущем здоровьем его теле. — Женя, — прошептала она, прижавшись к нему. Евгений блаженно гладил её волосы, предательские слёзы стояли в глазах, но он отгонял их. — Хотел бы я простоять вот так всю жизнь, — прошептал он. — Скажи мне, что шутишь. Умоляю тебя… Скажи, что это жестокий розыгрыш. Евгений болезненно дёрнулся, плотно сжав губы, и с явным усилием отстранил от себя девушку. — Мне так жаль, — едва выговорил он. — Нет… — Я буду скучать по золоту волос твоих, моя Лиза, — Евгений протянул было к ней руку, но девушка бешено отпрыгнула прочь к двери. — Лиза… — Нет! — её снова лихорадило, а глаза бешено блестели. — Ты сказал достаточно. Она выскочила прочь. Всё вокруг тонуло в молоке, звуки извне утопали во внутреннем крике, не достигая сознания девушки. — Лиза? — Евгений впал в ступор — никогда прежде не видел её такой. Словно безумная, кинулась она к карете, и Мишка, праздно прогуливавшийся у крыльца, в испуге отлетел в сторону, когда Лиза выскакивала из дверей. — Елизавета Митрофанна? — Домой! — не своим голосом провопила она. С трудом поспевая, почти галопом Мишка пустился следом. Дверь открывать не понадобилось, секунда — и они тронулись. Евгений застыл в дверном проёме, остекленевшими глазами провожая карету. — Что я наделал? — вцепившись в светлые кудри руками, он опустился на крыльцо. — Приехали, Елизавета Митрофанна, мы дома! Ни звука. Как бы Мишка ни старался, не слышал ничего: ни всхлипов, ни даже дыхания. Трясущимися руками он наконец открыл дверцу. Хозяйка сидела спиной к нему между сидений, упёршись обеими руками в пол. — Господь всемилостивый, вставайте! — кучер ловко подхватил её под руку, буквально вытаскивая наружу. Отшатнувшись от него, девушка пробормотала слова благодарности и поплелась к себе. Все куда-то пропали. Дома было пусто, холодно и тихо. Совсем как у Лизы внутри. Поднимаясь по лестнице, она считала то ли ступени, то ли удары сердца. Заперевшись на ключ, неверными руками девушка разделась, растрепав волосы, оставшись лишь в сорочке, и застыла. Картинки появлялись и пропадали перед её глазами. Обрывки фраз, последний крик, слетавший с губ перед смертью незнакомых людей из сна. Слова Евгения, рвущие сердце. Всё смешалось: сон и явь. Лизе казалось, что ещё немного — и она сойдёт с ума. А может, уже сошла… Босые ноги тихо ступали, пробираясь сквозь молочную дымку. Вереница платьев, шкатулки, коробки с шляпками, ровные ряды туфель, перья. На широком комоде её рука наткнулась на холодную витую рукоять ножниц. Острое лезвие, без проблем разрезающее кожу и сукно, не оставляя зацепок на шифоне. В ванной из зеркала на неё смотрел призрак. Взъерошенные волосы не напоминали больше золотые водопады — теперь это была выжженная осока, которая не годилась даже в корм скоту; её топчут не задумываясь даже крестьяне. Отражение плющилось, ширилось, вертелось. Ножницы в руках прыгали. Лиза (вернее, всё, что осталось от Лизы) резко подвела их к челюсти, до боли уперев тупую сторону в нежную кожу шеи. Металл приятно холодил. Рваное, широкое движение. Волосы беспорядочно посыпались на пол, укладываясь длинными кольцами вокруг ног дрожащей девушки. Внезапно стало так легко, однако тело перестало слушаться, и она свалилась на пол.