Цветок каштана

             Несмотря на свое обещание, Роман все-таки сжалился над Славой и дал ему отлежаться несколько дней, прежде чем вернуться к экшенам. Слава был ему за это признателен: последнее, о чем он в эти дни хотел думать, это сессии. Порку розгами он перенес тяжелее, чем предыдущую, когда Роман использовал ремень. Наутро ягодицы все еще оставались красными и припухшими, до них было больно дотронуться, а в паре мест даже запеклась кровь. Слава не жаловался, но Евгения, вошедшая позвать его к завтраку, увидела, как он неуклюже рассматривает свой выпоротый зад в зеркале, и вскоре принесла ему мазь, которую молча поставила на тумбочку возле кровати. В мази был и антисептик, и анестетик, так что уже на второй день ее использования Слава ощутил заметное облегчение. Но все-таки Роман его не торопил, давая полностью очухаться, и это было хорошо.       Потом тренировки возобновились. Роман сказал, что до следующей вечеринки, на которой он собирается выступить, еще целый месяц, так что у них полно времени. Это прозвучало бы обнадеживающе, если бы не означало, что весь следующий месяц для Славы пройдет в механическом отрабатывании одной и той же сцены, выбранной Романом. Ничего сверхъестественного: руки за спиной в положении «страппадо», то есть с притянутыми друг к другу локтями, правая нога согнута в колене, заведена назад и подтянута максимально высоко к голове, левая касается пола кончиками пальцев. Именно этот подвес Роман пытался использовать в их первую сессию в студии, когда Слава вскрикнул от боли и все испортил. Но с тех пор прошло достаточно времени, а главное — достаточно тренировок на растяжку. И теперь Слава уже не вскрикивал и даже не морщился. Хотя это по-прежнему было довольно неприятно: поза требовала напряжения во всем теле и не давала возможности обмякнуть, а веревок было недостаточно, чтобы Слава мог просто повиснуть на них. Приходилось держать напряженной спину, плечи и левую ногу, балансируя на пальцах, как балерина.       Роман говорил, что именно в этом весь смысл.       — Бондажные позы, включая и подвесы, делятся на статичные и динамичные, — поучал он Славу. — В статичной позе саб может полностью обмякнуть или даже потерять сознание, это никак не повлияет на эстетику обвязки. В динамичной позе для ее поддержания необходимо сознательное напряжение мышц. Например, поза ласточки.       Слава уже знал «позу ласточки» и терпеть ее не мог. Нынешний подвес ее чем-то напоминал и требовал такого же труда от саба. С другой стороны, то, что Роман выбрал именно этот подвес, доказывало, что он все-таки верит в Славину способность его выдержать.       А это дорогого стоило.       — Прими мысль, что бондаж не обязательно должен быть приятным для сабмиссива, — говорил Роман, неторопливо и туго затягивая веревки на Славином напряженном, растянутом теле. — Далеко не во всех позах возможно испытать сабспейс. Но ты можешь испытывать наслаждение, осознавая, что полностью выполняешь требования своего Доминанта. Это удовольствие совершенно другого порядка, и оно ничем не хуже примитивного физического кайфа, который ты испытываешь в сабспейсе.       В его словах был свой резон, вот только Роман, похоже, не учитывал одного: все, о чем он говорил, больше относилось к мазохистам, чем к сабмиссивам. Есть множество людей, способных испытывать огромное наслаждение от самого факта, что они угождают Доминанту — все равно, каким способом; это наслаждение для них важнее всего. Но Слава был не таким. Он был слишком приземленным, слишком привязанным к простым плотским ощущениям. Он не мог наслаждаться каким-то абстрактным фактом, что его Доминанту приятно на него смотреть, когда сам в этот момент испытывал физический дискомфорт или даже боль. Это было просто… ну… не его.       Но если он хотел сохранить свои отношения с Романом — а он хотел, несмотря ни на что, — приходилось приспосабливаться. Не то чтобы ломать себя, нет — все-таки Роман пока что ни разу не переступил красную черту и не потребовал от Славы чего-то абсолютно невыполнимого. Но где-то приходилось прогибаться, где-то — терпеть. И не только физически, но и морально. Когда Роман смотрел на выгнутого, дрожащего от напряжения Славу в неудобной обвязке, Слава ловил его холодно поблескивающий, льдистый взгляд и думал, что вытерпел бы все это и еще в сто раз больше за искру нежности под прозрачными стеклами очков. И он действительно ловил ее там — но так редко, что этими жалкими крохами было невозможно утолить его постоянный голод. Его постоянную жажду ласки, которой он почему-то был лишен.       Но все-таки, несмотря на все эти сложности, что-то у них получалось. Заметив, что Слава стал гораздо более гибким, Роман ощутимо подобрел. Он теперь реже хмурился и чаще улыбался, особенно когда Слава натаскался сдерживать свои эмоции во время экшенов. Ему по-прежнему было то больно, то хорошо, но теперь он не выставлял напоказ ни то, ни другое. Он больше не вздрагивал, когда узел болезненно впивался в плоть, не стонал, когда голову заволакивало наслаждением, не бормотал и не вздыхал. И не разговаривал с Романом, когда тот брался за веревку. Стоило начаться ритуалу бондажа, и разговоры становились табу. Когда Слава принял эти правила, дело пошло гораздо лучше.       И Слава бывал за это по-настоящему вознагражден. В первую очередь подарками. В мае ему исполнился двадцать один, и в тот же день Роман отвез его в автосалон и позволил выбрать свою первую машину. А когда Слава, застеснявшись, стал искать что подешевле и расспрашивать консультанта в салоне о ценах, Роман со смешком пресек это, сказав, что цена не имеет значения. В итоге Слава остановился на двухместном электрокаре «тесла», и Роман искренне похвалил его — и за вкус, и за экологичный подход к выбору. На этой машине Слава ездил в институт до конца учебного года. А когда успешно сдал сессию, Роман предложил отпраздновать его переход на четвертый курс роскошным ужином в одном из самых дорогих ресторанов города. После чего отвез в не менее роскошный отель, в номер для молодоженов, и там нежно, неторопливо трахнул Славу на шелковых простынях, как будто они заключили брачный контракт и у них в разгаре медовый месяц.       Были и другие подарки — одежда, новый крутой ноутбук, еще что-то по мелочи. Роман действительно о нем заботился. Даже секс был наградой: Роман трахал Славу, только когда был чрезвычайно доволен или хотел сделать ему приятное. Иногда он привязывал Славу за руки к кровати, но чаще нет, и просто неспешно входил в него, предварительно хорошо смазав, старательно трахал минут пятнадцать, помогал кончить рукой, целовал и засыпал рядом. У Славы постепенно стало складываться ощущение, что самому Роману секс как таковой не особенно-то и нужен. Конечно, он возбуждался на сессиях, но практически никогда не кончал во время экшена. Слава подозревал, что, отправив его в спальню, Роман идет в душ и там дрочит. Смысла особого в этом не было, но за следующие несколько месяцев Слава так и не решился спросить у Романа напрямик, почему так происходит. Слава точно его привлекал, потому что в их редкие совместные ночи Роман возбуждался легко и без усилий. Выглядело так, будто просто сам по себе секс с партнером Роману не очень интересен. Его интересовало только шибари, от которого он возбуждался, но потребность разрядить возбуждение воспринимал как досадную необходимость, побочный эффект от сессии. Во всяком случае, так думал Слава — что на самом деле творится у Романа в голове, он мог только гадать.       Так прошло лето, в течение которого Роман трижды выступал на вечеринках со Славой в качестве модели. Второе их выступление прошло значительно лучше первого. Слава затвердил урок и был покорным манекеном для своего Доминанта, не издав за весь номер ни единого звука и даже не открывая глаз: как зажмурил их, когда Роман оказался с ним рядом на сцене, так и не поднимал веки, пока с тела не упала последняя веревка. Роман остался очень доволен. В ночь после того выступления они спали в одной постели, Роман взял Славу целых два раза вместо одного, был очень нежен, гладил его тело и даже бормотал какие-то ласковые слова. К сожалению, Слава так переволновался перед вечеринкой и так измучился во время номера, требовавшего напряжения всего тела в течение двадцати минут, что едва ли смог сполна оценить доброту своего Дома и порадоваться ей. Но умом он понимал, что дела у них наконец-то пошли на лад, и что Роман не только им доволен, но и благодарен ему.       Они стали репетировать новый номер. А потом еще один. И так прошли три месяца, практически без эксцессов, стычек и ссор. Всего несколько раз за эти месяцы Роман бывал недоволен Славой, но не настолько, чтобы грубо трахать его в горло или сечь розгами. Хотя несколько раз все-таки выпорол, но скорее игриво, чем сердито, и так, как хотелось самому Славе — ладонью, безо всяких девайсов. Такую порку Слава готов был получать хоть каждый день, особенно если за ней следовал секс. Но, наверное, не настолько он все-таки хорош, чтобы Роман давал ему то, что ему хочется, так часто, как он того желает. Приходилось быть благодарным за то, что имеешь, и не ждать большего.       Как-то раз, в начале осени, Романа пригласили участвовать в крупном событии, популярном в среде любителей шибари — открытом семинаре по бондажной технике. Узнав об этом, Слава не на шутку испугался: он слышал про это мероприятие, о нем говорили знакомые ребята в институте, даже те, кто не особенно интересовался эстетическим бондажом. Там предполагались сотни участников, которые должны были съехаться их разных городов. До сих пор Роман водил Славу только на закрытые вечеринки, где присутствовало самое большее полсотни зрителей. Обстановка на таких встречах была камерная, Слава уже некоторым образом к ней привык и не так стыдился, хотя и не научился расслабляться по-настоящему. Выступления в качестве модели Романа оставались для него повинностью, партнерским долгом и не более того, хотя во время репетиций он нередко улетал в сабспейс и даже кончал без прямой стимуляции. Но это только пока за ним не следили ничьи глаза, кроме глаз его Доминанта за неизменными стеклами очков.       Роман, однако, был не на шутку взволнован и горд полученным приглашением. К тому времени Слава уже немного изучил его и понял, что Романа неимоверно будоражат ситуации, которые тешат его тщеславие. Он любил связывать людей, но еще больше любил демонстрировать свое мастерство другим — то есть, попросту говоря, хвастаться этим. Поэтому для него были так важны мельчайшие детали, поэтому он так выматывал Славу придирками и перфекционизмом. Он боялся, что Славины огрехи примут за огрехи его Домананта, и крайне щепетильно относился к своей репутации — и в бизнес-среде, и в субкультуре любителей шибари.       К тому времени Слава практически безупречно выполнял возложенную на него роль, и можно сказать, что их отношения устоялись. Поэтому он все-таки рискнул сказать Роману, что далеко не в восторге от перспективы оказаться голым на подвесе перед глазами сотен людей. И ведь там будет еще и телевидение! Планировалась прямая трансляция мероприятия сразу по нескольким крупным каналам.       К Славиному удивлению, Роман не рассердился на него, а улыбнулся.       — Ты не пойдешь, — сказал он. — То есть можешь пойти, если хочешь, как мой партнер. Но не как моя модель.       — Правда? — облегченно выдохнул Слава, не веря своему счастью.       — Чистая правда, Слава. Я буду вести мастер-класс по болевой обвязке рук и торса. Для теоретической мне предоставят профессиональную модель. Ты хорошо растянулся за последнее время, но есть некоторые вещи, которые я все еще не могу на тебе показать без риска повредить твои нервы или связки. Я знаю одну девочку, она просто гуттаперчевая, с очень высоким болевым порогом. Она идеально подойдет для демонстрации болевых обвязок.       — Так я вам не нужен, — сказал Слава, ощутив странный укол ревности.       Облегчение сменилось обидой: было странно осознать, что его так легко заменить в том единственном деле, в котором Роман действительно в нем нуждается.       Видя его разочарование, Роман улыбнулся и тронул его щеку кончиками пальцев.       — Конкретно на этом мероприятии — нет. Можешь пойти как зритель, посмотришь из зала. Но я не настаиваю.       Посмотреть на работу Романа из зала, а не со сцены, будучи его моделью… Такой возможности Слава, конечно, упустить не мог. Он сказал, что с удовольствием пойдет, и Роман, похоже, остался доволен его решением, потому что той же ночью занялся с ним сексом — в первый раз за весь предыдущий месяц.       Позже Слава спрашивал себя, не жалеет ли о своем решении, продиктованном в равной мере ревностью и любопытством. И так и не смог ответить. Спокойнее на душе у него от этого точно не стало.       Там действительно были толпы людей, как на какой-нибудь ярмарке вакансий или технической конференции. Много фотографов и камер, как профессиональных, так и любительских; много света, шума, смеха и болтовни; много веревок. Мастер-класс Романа был лишь одним из многих, причем некоторые даже шли с ним параллельно в других помещениях — сам фестиваль проходил в огромном концерт-холле, вмещавшем десятки тысяч зрителей. На мастер-класс Романа пришло больше пяти сотен. У Славы было место в первом ряду — Роман хотел, чтобы он видел все как можно лучше, и Слава потом ломал голову, с умыслом он посадил его туда или нет. Первый час Роман, как и обещал, показывал различные способы обвязки на модели — тоненькой, хрупкой девушке, которой на вид Слава не дал бы и двадцати лет, хотя потом он узнал, что она гораздо старше. Она и правда поражала гибкостью, как цирковая акробатка, и казалась хрупкой былинкой в сильных руках Романа, который крутил ее, выгибал и чуть ли саму не завязывал в узел. Наблюдая все это, Слава понял, что Роман имел в виду, говоря, что Слава для такой демонстрации не годится — ему даже смотреть на это было немного жутко, а девушка и бровью не повела, оставаясь в руках Романа мягкой, гибкой и податливой, как пластилин.       Но хуже всего оказалось не это, а вторая часть семинара — практическая. Несколько десятков пар — Доминанты и сабмиссивы — вышли в центр зала, разместившись на некотором расстоянии друг от друга. Каждой паре был выдан комплект веревок. И затем, под руководством Романа, они попытались повторить одну из болевых обвязок, которые он только что демонстрировал. Двадцать пар на глазах у Славы и еще полутысячи зрителей слились друг с другом — в боли, контроле и доверии. Доминанты были разными — кто-то строгим и демонстративно жестким, кто-то мягким и ласковым, — но все сабмиссивы вели себя практически одинаково. Они вздрагивали, когда им с силой заламывали руки и болезненно стягивали локти, изгибались, вскрикивали, стонали, закатывали глаза — кто-то от боли, кто-то от экстаза. Одна девушка-сабмиссив вдруг вскрикнула особенно громко, и ее Доминант тут же развязал ее, кинулся ощупывать болящее место и встревоженно залопотал, целуя в глаза и лоб, пока она дрожала в его руках, как испуганная птичка. Кто-то, наоборот. неприкрыто тащился, а кто-то даже вел себя так, что Слава вспомнил Ваньку — капризничал, огрызался на своего Доминанта и требовал затянуть веревки еще потуже.       Роднило всех этих многочисленных сабмиссивов одно: никто из них не пытался скрыть или сдержать свои эмоции. А значит, никто из Доминантов этого не требовал и не ждал.       Роман, однако, ничуть не выглядел недовольным. Он ходил между парами, останавливался, давал советы, поправлял обвязки, критиковал и хвалил. И его совсем не смущали несдержанные сабы — ведь это были чужие сабы. Веди себя Слава таким образом, получил бы жесточайшую порку и полунасильную еблю в рот в качестве наказания. Он до сих пор ежился, вспоминая ту ночь. И ни за что не хотел ее повторения.       Слава не мог не думать о том, что никого из сабов, которых он сейчас видит перед собой, их Доминанты не наказывали так жестоко за то, что они всего лишь искренни в проявлении своих чувств.       Когда этот длинный вечер закончился и они вернулись домой, Слава ничего не сказал, только односложно поздравил Романа с удачным семинаром. Роман сиял от удовольствия, и, когда Слава сказал «спокойной ночи», накрыл ладонью его шею и остановил.       — Постой. Что-то ты сегодня какой-то притихший. Ты не сказал, понравилось ли тебе шоу?       — А это важно? — вполголоса спросил Слава, пытливо заглядывая ему в глаза.       Когда они только вошли в дом, Роман сразу же снял очки, что делал крайне редко, только когда был очень доволен и совершенно расслаблен. Его светлые глаза без привычных стекол казались почти беззащитными — и такими близкими.       — Конечно, важно. Тебе разве не хотелось оказать на месте моей модели? Хоть на минуту?       Он улыбался, спрашивая об этом. И как Слава мог сказать «нет»? Роман так редко ему улыбался. Так редко гладил его шею, так редко заглядывал прямо в глаза. Нужно ценить это. И ловить момент.       — Ну, может, на минуту, — неохотно признался Слава.       Роман просиял и быстро, крепко поцеловал его в губы. Слава жадно приоткрыл рот, но, как всегда, Роман оторвался от него прежде, чем Славин язык успел коснуться его губ. Роман никогда не целовался с языком. Как будто брезговал.       — Что скажешь, — интимно прошептал он, — если мы сейчас поднимемся в студию и попробуем кое-что… совсем легонько. Я же понимаю, тебя так не изогнуть. Просто самую базовую позу…       Самую базовую позу из болевой обвязки.       Но разве Слава мог ему отказать? Особенно после того, как видел его — такого уверенного с незнакомой моделью, такого упоенного рядом с чужими сабами? Так упивающегося своей властью.       Нет. Не мог.              * * *              В конце сентября Роману прислали приглашение на благотворительный вечер. Это случилось после обеда, когда Слава уже вернулся из института, а Роман еще не приехал с работы. В последнее время он чаще стал задерживаться, возвращался озабоченным, за ужином с меньшей охотой поддерживал разговор. И хотя в последнее время их отношения явно улучшились — или, скорее, выровнялись, — расспрашивать своего Доминанта о его личных или рабочих делах Слава не чувствовал себя вправе.       Курьер вручил ему картонную карточку и попросил расписаться в уведомлении. Слава расписался и, конечно, не удержался, чтобы не глянуть на карточку. На плотной крафтовой бумаге с золотым тиснением безупречным каллиграфическим почерком от руки было выведено имя Романа Вениаминовича Худякова, который приглашался на благотворительный ужин в пользу нового медицинского центра. Под адресом, временем и формальными любезными фразами о том, как счастливы будут организаторы видеть гостя, значилась приписка более мелкими буквами: «Формат приглашения: плюс один. Дресс-код: коктейль для гостя, статус для плюс один».       Этот странный официозный жаргон, очевидно, что-то значил. Что такое «плюс один», Слава догадывался — гостю рекомендуют явиться на мероприятие не в одиночестве, а с партнером или эскортом. Слава сглотнул. В последние пару недель — как и все месяцы до того — они ежедневно готовились к очередному выступлению на шибари-вечеринке, но она была запланирована аж на ноябрь. Может, в кои-то веки Роману предлагают побыть на такой вечеринке просто гостем и зрителем, а не звездой вечера? Они еще ни разу никуда не ходили в таком качестве… точнее, Роман иногда ходил, но — без Славы, потому что на всех этих вечерах сабы допускались только в гримерку и на сцену. Места в зрительском зале и в гостиной отводились только для Доминантов.       Слава топтался в гостиной, теребя карточку и умирая от любопытства. Тут в комнату вошел Гриша, чтобы вытереть пыль, и улыбнулся Славе. Они прекрасно друг к другу относились. Гриша давно служит у Романа, может, он в курсе.       — Гриш, можно на минутку тебя? Смотри, что Роману прислали, — Слава показал ему карточку. — Плюс один — это же значит, что он должен прийти с парой?       — Ага, — кивнул лакей, скользнув взглядом по строчкам.       — А вот это что? Про дресс-код.       — Коктейльный — это, если я ничего не путаю, костюм и туфли. Жилетка и галстук не обязательны.       — А «статус для плюс один»?       — Это статусный дресс-код. То есть, если Доминант приходит с сабом, то должно быть по нему понятно, что он саб.       Слава ощутил, как уголки рта ползут вниз. Черт… Еще до того, как заключить партнерский договор, он опасался чего-то подобного. И маме тогда про это сказал, а она отмахнулась.       — Ошейник, что ли? — упавшим голосом спросил он.       — Что? Да нет… хотя не знаю толком, — Гриша почесал в затылке. — У моего прошлого хозяина саб надевал кожаный браслет на запястье. Но кто-то, может, и ошейник надевает. Это решает Доминант.       Ну конечно, кто бы сомневался.       Следующие пару часов до возвращения Романа тянулись невыносимо долго. Как только он наконец пришел — как и всегда в последнее время, в довольно хмуром настроении, — Слава сразу же показал ему приглашение.       Роман немедленно оживился и даже обрадовался.       — Отлично! Я как раз этого ждал.       — Мы пойдем вместе? — нервно уточнил Слава, хотя других вариантов вроде бы и не было.       — Обязательно. На такие мероприятия ходят с парами, иначе — неприлично.       — И статусный дресс-код, да?       Роман наконец уловил досаду в его голосе и вопросительно поднял глаза. Слава скрестил руки на груди и мрачно отвел взгляд в сторону.       — В чем дело, Слава?       — Вы наденете на меня ошейник? — пробормотал он. — Или что-то в этом роде?       — Хм-м, — протянул Роман. — А ты не хочешь?       И вроде бы не было ничего странного в этом вопросе, но Слава все равно негодующе вздрогнул. «Конечно, не хочу! Я не твоя собачонка! И не мазохист, блин, если за полгода незаметно было до сих пор». Но, конечно же, ничего такого он не сказал. Только закусил губу и потупил глаза.       Пальцы Романа тронули его подбородок. Но не попытались приподнять, вместо этого скользнули ниже, на шею. Остановились на кадыке и погладили его.       — Мне тоже не нравятся ошейники, — спокойно сказал Роман. — В них нет никакого изящества. Мы может придумать что-нибудь более интересное. То, что продемонстрирует твой статус как моего сабмиссива, но не будет выглядеть вульгарно.       — Например?       Роман только улыбнулся в ответ.       Смысл этот улыбки Слава понял через неделю, стоя перед высоким, в полный рост, зеркалом и разглядывая свое отражение перед выходом. На нем был один из костюмов. который ему заказала Евгения несколько месяцев назад — серый, с легким металлическим отливом, — черные туфли и рубашка цвета слоновой кости. Без галстука, хотя воротник был плотно застегнут. А прямо над воротником… Слава так и не решил, как это следует назвать. Использовав длинный кусок шелковой черной веревки — той самой, которую Слава больше всего любил, — Роман соорудил на его шее веревочную обвязку, одновременно плотную и красивую. Узлы переплетались и складывались в замысловатый рисунок спереди, а сзади, под линией волосы, выглядели как плотные однородные витки. Веревочный ошейник, вот как это можно назвать. Хотя ошейник же обычно застегивают и расстегивают? А этот «воротник» из шелковой веревки можно снять, только разрезав узлы. Роман затянул их туго, но при этом они нигде не давили и не мешали дышать.       Это было определенно лучше, чем кожаный хомут с замками и заклепками. Чисто визуально, эстетически Славе даже нравилось, как это выглядит. А еще больше понравилось бы на ком-то другом. Но когда Роман объяснил, как именно собирается выполнить требование «статусного дресс-кода для плюс один», Слава не стал спорить. Да и о чем тут спорить, в конце концов? Он уже делал для своего Дома куда более сложные и унизительные вещи. А тут — всего лишь провести вечер в изящном веревочном ошейнике, который даже и в глаза-то особо не бросается.       Слава услышал требовательный стук в дверь — так тарабанить могла только Евгения, — вздохнул и пошел вниз, где его уже ждал Роман       Ужин оказался таким же пафосным, как и приглашение на него. Огромный зал, обильно украшенный цветами и зажженными свечами, живой оркестр, устрицы и черная икра в качестве закусок, алкоголь тридцатилетней выдержки в качестве аперитива. Следуя за Романом, на полшага позади, Слава подошел вместе с ним к хозяйке вечера. Это была миниатюрная светловолосая Домина с длинным лицом, масляным взглядом и акульей улыбкой, вся сверкающая от бриллиантов и гламурного лоска. Роман уважительно пожал ей руку, сказал несколько формальных фраз о чудесном вечере и, к огромному изумлению Славы, повернулся к нему.       — Ксения Анатольевна, разрешите вам представить моего сабмиссива: Вячеслав.       Слава растерянно глянул на него, понятия не имя, как на это реагировать. И невольно сглотнул под оценивающим, даже несколько плотоядным взглядом хозяйки вечера.       — Как же, прекрасно помню. На вечере у Ларина вы показали высший класс. Вы оба.       Это что, такой комплимент, что ли? Слава пробормотал что-то вроде «спасибо, очень приятно», чувствуя себя полным идиотом и не зная, куда девать руки. Но Роман уже отвернулся от него, возобновив разговор с Доминой, и Слава понял, что его представление было чистой формальностью. И — как часто бывало — испытал одновременно и облегчение, и разочарование.       Через пару минут, отойдя от хозяйки и взяв с подноса проходящего официанта бокал с виски, Роман шагнул к Славе вплотную и процедил:       — Погуляй тут. Ко мне не подходи, если не позову и не подойду сам. Можешь пообщаться с другими сабами, познакомиться, но к Доминантам не лезь. Все понял?       — Да, господин, — вырвалось у Славы, ошарашенного этим сухим колким тоном.       Роман улыбнулся, его взгляд потеплел.       — Все в порядке, Слава. Ты хорошо держишься. Мне нравится, как ты выглядишь. Можешь расслабиться, просто отдыхай сегодня. Ты тут для картинки, никаких обязанностей.       Он кивнул Славе и отошел в сторону, оставив его прокручивать в голове последние слова. «Ты тут для картинки». В своем сером костюме с черной шелковой веревкой на шее — ты просто красивая картинка рядом со своим хозяином.       Хотя это не повод напрягаться. Слава тут далеко не один такой. Зал полнился людьми — не только Домами, но и сабами, и последних было легко отличить, несмотря на то, что они тоже были одеты согласно «коктейльному» дресс-коду: мужчины в костюмах, женщины в не слишком роскошных, неброских вечерних платьях. И каждый был тем или иным образом помечен, как саб. На многих были ошейники — маленькие, напоминающие с виду обычные чокеры, или массивные и грубые, явно натирающие шею. Других отличали браслеты, которые упоминал Гриша — кожаные, металлические, золотые. Одна из сабов-женщин носила на левом запястье застегнутые стальные наручники, самые настоящие, оттягивающие ее хрупкую руку вниз, так что женщина неловко держала ее поверх клатча, стараясь лишний раз не поднимать. Некоторые из этих сабмиссивов выглядели довольно самоуверенно, некоторые даже нагло (Славе опять вспомнился Ванечка, который пришел бы в восторг от такой вечеринки и немедленно вляпался бы в какой-нибудь небольшой скандалец). Но по каждому было видно, что они тут — картинки, а не гости. Плюс один. А по сути — ноль без своего Дома.       Гостей собралось много, человек сто, и в этой толпе, к счастью, оказалось легко потеряться. Слава никого тут не знал и ни с кем не стремился знакомиться, так что вскоре забился в угол, присев на подлокотник пустого кресла, и рассеянно потягивал виски из толстобокого бокала. Доминанты и сабмиссивы отчетливо разбились на группы, которые никогда между собой не смешивались, но в остальном они мало отличались друг от друга: отовсюду доносились негромкие голоса, ленивая болтовня, развязный смех. Ничего интересного и ничего нестерпимого. Слава понял, что так и пройдет этот вечер, и смиренно приготовился скучать, пока Роман не решил ехать домой.       Он рассеянно оглядывал зал, и тут заметил неподалеку Романа, стоящего вместе с двумя другими Домами и оживленно что-то им рассказывающего. К Славе Роман стоял спиной, и он отчетливо рассмотрел лица его собеседников. Один из них, невысокий мужчина с бритой головой и крупным носом, смотрел слегка в сторону, поджав губы, с холодным и надменным видом, словно не очень-то хотел принимать участие в разговоре и не считал нужным это скрывать. Другой слушал Романа с интересом, активно кивал и время от времени перебивал взрывом громкого хохота, который сам Роман наверняка считал вульгарным, но тем не менее продолжал мило улыбаться и продолжать свой рассказ, так веселивший одного его собеседника и так явно раздражавший другого.       Слава наблюдал за ними от нечего делать какое-то время, когда вдруг его обожгло изнутри острой тревогой. Вздрогнув, он сел ровнее, распрямив спину, и инстинктивно раздул ноздри. Эти феромоны… очень сильные и очень знакомые. Вообще в зале не особенно сильно пахло Доминантами, куда слабее, чем обычно на шибари-шоу, куда люди ходили потешить свои фетиши. Тут, в формальной обстановке безо всякого намека на эротизм, Доминанты не слишком расплескивали свою витальную силу по сторонам. Все, кроме одного, который эту силу в принципе сдерживать не умел…       Словно прозрев, Слава в упор посмотрел на собеседника Романа — того самого, который так непристойно гоготал над его пуританскими шутками. То ли стремился произвести хорошее впечатление, то ли, напротив, насмехался в глаза. Второй собеседник отступил от них, отворачиваясь и пряча лицо за поднятым бокалом, как будто не хотел иметь с этими двумя никакого дела. Слава заметил, что Роман метнул ему вслед ледяной взгляд, но улыбка при этом не сошла с его губ. Что-то все это, наверное, значило, но Славе было не до того. Он теперь неотрывно смотрел на второго Доминанта.       Потому что наконец-то его узнал. Не по лицу — Слава почти что не помнил его лица, — а по запаху. По этой дикой, сшибающей с ног волне феромонов, такой же навязчивой и агрессивной, как его вызывающе громкий смех.       «Ну, раз я тебя всему научил, зови меня Оби Ван Кеноби, юный падаван».       И смех в ушах — этот же самый смех, резкий, грубый. Неуместный.       Славины пальцы разжались. Стакан с виски выпал из них, коснулся пола, разлетелся на осколки. Люди вокруг замолчали. Роман тоже замолчал и оглянулся.       А человек, с которым он говорил, перестал смеяться и посмотрел поверх его плеча — прямо на Славу.              …Это случилось на его выпускном. Ему только-только исполнилось восемнадцать, и он был, конечно, девственником. Все парни и девушки в его классе были девственниками — это была приличная частная школа, куда ходили дети из хороших семей, а в хорошей семье саб хранит себя для первого Доминанта, который пожелает заключить с ним партнерский или брачный контракт. Они тискали и ласкали друг друга тайком, шлепали, связывали, мастурбировали друг перед другом, но каждый из них понимал, как важно сохранить себя нетронутым — от этого могла потом зависеть вся их последующая жизнь, особенно если их родители небогаты. Деньги решают любые вопросы, но если денег недостаточно много, то остается только чистота.       Слава понимал это не хуже всех его сверстников. К восемнадцати годам он знал об отношениях достаточно в теории, и крайне мало на практике, не считая уроков, которые преподавала ему сестра. Мать твердила, что Слава достоин самой члучшей партии, и постоянно долбила его, что он должен выбирать осмотрительно и обязательно посоветоваться с ней, прежде чем связываться с каким-нибудь Доминантом. Но в окружении Славы их просто не было… До его выпускного, когда после стандартного и скучного школьного торжества они всем классом завалились в заранее снятый бар, где оторвались по полной. Оказалось, что у многих одноклассников Славы уже есть отношения — не оформленные, потому что не всем исполнилось к тому времени восемнадцать, но вполне серьезные. Некоторые парни и девушки привели с собой своих Домов, чтобы похвастаться перед друзьями и показать, что уж они-то созрели, они уже взрослые.       Одним из таких парней был Витя, смазливый прилизанный хлыщ с пирсингом в носу и губе, который швырял Славе в затылок бумажные шарики, щипал в коридорах и постоянно стучал на него, когда заставал курящим в туалете (большую часть телесных наказаний в школьные годы Слава получил именно из-за этого козла). И вот этот мерзостный Витек притащил на выпускной своего парня — своего Доминанта, как он во всеуслышание объявил. Им оказался рослый, русоволосый, довольно красивый юноша. Витька похвастался, что он закончил институт, то есть ему тогда было не меньше двадцати трех лет. Он держался развязно, жевал прилипшую к губе сигарету, едва замечая жмущегося к нему Витька, который выглядел с ним рядом, как общипанный цыпленок у ноги роскошного бойцовского петуха. В их компании тем вечером были и другие Доминанты, но более юные и не такие самодовольные. Поэтому при появлении Никиты все ненадолго замолчали и притихли, даже Домы — как будто ощутили, что в их компанию вторгся настоящий, зрелый лидер, и все они должны ему подчиняться и оказывать уважение.       Никита. Так его звали. Это имя потом долго горело у Славы в голове, как будто каленым железом выжженное. Никита.       «Раз уж я тебя всему научил, зови меня Оби Ван Кеноби».       Слава и тогда тоже — как и сегодня, через три с половиной года, — сидел в дальнем углу и потягивал пиво, уже немного уставший от бурного празднования и подумывающий, не пора ли сваливать домой. Близких друзей среди одноклассников у него не было, так что никто не сидел с ним рядом в тот момент, и никто не видел, что с ним творилось. Когда Никита вошел, влекомый раздувающимся от гордости Витьком, на Славу обрушился поток доминантных феромонов — такой сильный, какого он не ощущал никогда в жизни. У него даже в голове помутилось, и если бы он не сидел, то земля бы точно ушла из-под ног. Слава раздул ноздри и часто задышал, ошеломленный этим напором. Потом заморгал, стряхивая наваждение и укладывая в голове мысль, что эту чудовищную доминантную силу источает один-единственный человек — русоволосый Дом мерзкого козлины Витька. Слава редко встречал Доминантов, в основном это были ровесники его материи, и ни перед кем из них Славе никогда не хотелось рухнуть на колени и умолять сделать с ним… сделать что угодно, все равно что, лишь бы ощутить на своем теле эту подавляющую, необоримую силу. Лишь бы отдать себя без остатка во власть этому человеку.       Витек усадил Никиту за столик, где собрались его дружки. Они втиснулись туда кое-как, и Никите досталась только половина полноценного места с самого краю, так что он развернулся боком, вжавшись спиной в плечо своего саба — и оказался лицом к Славе. Их глаза встретились. Слава понял, что сидит с открытым ртом, и со стуком закрыл его, нервно облизнув пересохшие губы. Он не мог отвести глаз от сигареты, прилипшей к нижней губе Доминанта. Хотелось трепетно снять ее и затушить о свою ладонь. И просить о боли. Умолять о боли.       У него ни разу в жизни не возникало таких диких желаний.       Никита смерил его долгим, внимательным взглядом, и уголки его рта расползлись в понимающей ухмылке — как будто он понял все, и даже больше, чем успел понять сам Слава. Он прекрасно знал, какой эффект оказывает на юных неопытных сабов. Славину спину прошиб пот. Он вскочил и торопливо вышел из бара на свежий ночной воздух, надеясь немного освежить голову.       Через пару минут (а может, и больше, в тот момент Слава утратил чувство времени), Никита вышел за ним. Слава уже, как ему казалось, успокоился и собирался возвращаться назад, так что они буквально столкнулись в дверях бара.       Крепкая рука сгребла Славино предплечье. Никита отстранил его от себя, небрежно бросив: «Смотри, куда прешь», и Слава машинально пробормотал извинения. От хватки на плече его бросило в дрожь, и они оба это заметили.       — Ты дружок моего Витька, да, пацан? — спросил Никита, так и не разжав руку.       Они по-прежнему стояли в дверях бара. Изнутри доносился гул музыки и голосов, снаружи горел фонарь, но довольно далеко, у стоянки. И больше вокруг них никого не было.       Предположение Дома отрезвило Славу, вызвав вспышку раздражения, и он возмущенно вскинулся.       — Еще чего! Мудила твой Витек!       — Ну, ну. Завелся… завелся, да? — совсем другим тоном повторил Никита, и его большая ладонь легла Славе прямо на пах.       Слава оцепенел. Непонимающе вскинул глаза — и встретил жесткий, насмешливый взгляд Доминанта, который держал его за плечо, лапал за член и с ног до головы обдавал убийственно сильным ароматом цветущего каштана…       Никита сжал ладонь крепче, явно ощущая крепчайший Славин стояк, и понимающе ухмыльнулся.       — А ты вроде ничего, — проговорил он, наклоняясь к Славе ближе. — Милашка. Может, поработаешь для меня ротиком?       Славу ни разу в жизни никто не домогался. Он был высоким, широкоплечим, Доминанты в принципе им не особо интересовались, а если и так, то в открытую подкатывать не рисковали. Но этот Никита был как будто совсем без башки. У Славы всего на одну секунду мелькнула мысль, что этот парень пришел сюда со своим сабом, от которого их отделяет только дверь бара. Это не имело никакого значения. Абсолютно никакого.       — Я не… — начал Слава. Потом умолк. И выдохнул, абсолютно потеряв голову, стыд и чувство реальности: — Да!       Второй раз повторять не пришлось. Никита схватил его и пихнул вдоль стены бара, за угол. Они оказались в темном проулке возле мусорных баков. Ладонь Доминанта легла Славе на лоб и надавила, заставляя опуститься на колени. Слава подчинился, не думая, что делает, глядя на него жадно распахнутыми, сумасшедшими глазами. Никита расстегнул ширинку, извлек из трусов возбужденный член. Слава впервые видел член Доминанта, и удивился, что он оказался практически точно таким же, как его собственный. Хотя он знал, конечно, что в плане строения половых органов Домы и сабы друг от друга не отличаются. Все различия — в головах.       Рука Никиты снова легла ему на лоб и надавила. У Славы было ощущение, как будто он стоит на крыше многоэтажки и собирается прыгнуть, понятия не имея, зачем, и как вообще он тут оказался. Но думать было поздно.       Слава схватил чужой член перед своим лицом и жадно заглотил.       Рот наполнился твердой, солоноватой плотью. Слава застонал от упоения. Никита сгреб его за загривок и притянул ближе, заставляя взять глубже. Слава стал неумело сосать, дрожа всем телом и неуклюже помогая себе рукой.       — Блядь, ты в первый раз это делаешь, что ли? — пробормотал Доминант над его головой. и Слава опять застонал, заработав ртом еще усерднее. Непонятно откуда взявшаяся дикая похоть затапливала его с головой. Она оказалась даже сильнее страха.       Он провозился пару минут, довольно-таки бестолково, хотя и старался изо всех сил. Потом Никита вздернул его на ноги, как котенка, и встряхнул.       — Жалкая голодная сучонка, — прошипел он в Славино раскрасневшееся лицо. — Нихуя не умеешь.       — П-простите, — всхлипнул Слава. Он только сейчас понял, что из глаз струятся слезы. Член в штанах стоял колом, болезненно вжимаясь в ширинку. — Я никогда раньше…       Никита сощурился. Ухмыльнулся, и в его глумливых глазищах вдруг скользнуло добродушие.       — Я так и понял. Всему учить придется. Ну, иди сюда, деточка.       Он швырнул Славу на стену лицом и рванул на нем джинсы вниз. Слава понял, что сейчас будет, и вместе с накатившей на него волной ужаса испытал чистый, незамутненный восторг. Когда Никита вжал его всем телом в стену, прижимаясь членом к его обнажившемуся заду, Слава тихонько заскулил и засучил ногами, умирая от бешеного желания. Никита смачно шлепнул его ладонью по заднице, Слава вскрикнул от неожиданности — и в крике прозвучала мольба.       — Тихо, сука! — рыкнул Никита, зажимая ему рот ладонью и втиснув своим телом в стену с такой силой, что у Славы оборвалось дыхание.       Он опять заскулил, чувствуя на губах шершавую ладонь Доминанта, и умоляюще заерзал, пытаясь нащупать своей дыркой его член. Скорее, скорее… Господи, что же со мной творится… только скорее, пока я не…       Никита, все еще зажимая ему ладонью рот, наконец нашел его анус и толкнулся внутрь. Славу обожгло внутри болью, из глаз как будто посыпались искры. Он задвигал задницей, изнемогая от чувства наполненности внутри себя, и еще в большей степени — от власти, которую внезапно обрел над ним абсолютно незнакомый человек. Если бы Никита еще и связал его, было бы совсем круто. Но Слава не мог об этом попросить, потому что ему зажимали рот.       Никита стал трахать его, и Слава кончил на обшарпанную стену перед собой после первых же фрикций, застонал и заколотил по стене руками. Никита возился и толкался еще буквально с минуту, а потом кончил тоже. Все произошло так стремительно, что Слава не успел ничего толком понять. Они столкнулись в дверях бара всего пять минут назад, и вот теперь…       — Горячая сучечка, — прошептал Никита ему в ухо и лизнул его щеку, медленно и похотливо, заставив Славу содрогнуться одновременно от отвращения и возбуждения. Он был бы не против, чтобы его выебали еще раз. И еще. И еще…       Он чуть не упал, когда Никита отпустил его и шагнул в сторону, натягивая штаны.       — Хер заправь, — посоветовал он. — Или так и будешь разгуливать с висяком наружу? Ох, молодняк, всему вас учить надо.       Слава затуманенным взглядом следил, как он поворачивается и идет обратно к бару. Уходит. Просто уходит. После того, как Слава… как он отдал ему то, что нельзя было никому отдавать.       — Никита, — слабо позвал он.       Тот обернулся через плечо. Теперь его усмешка была ленивой.       — Э, нет. Никаких тебе Никит, милашка. Раз уж я тебя всему научил, зови меня Оби Ван Кеноби, юный падаван.       И, издевательски хохотнув, вскинул обе руки, сжатые в кулаки одна над другой — как будто перехватывая перед собой рукоять лазерного меча.              …И вот теперь Слава смотрел в те же самые глаза — наглые, глумливые. Все эти три года он старался не вспоминать о том, что с ним произошло. Ванька знал, как он лишился невинности на выпускном — глупо, грязно, безумно, — но больше не знал никто. И уж тем более — мама, когда сватала Славе приличного Доминанта с большими запросами. Могла ли она подумать, что ее сын дал трахнуть себя незнакомцу на вечеринке, как последняя шлюха?       Мог ли подумать об этом Роман, когда его выбирал…       Слава посмотрел на осколки бокала под своими ногами, которые уже ловко подбирал официант. Переступил с ноги на ногу, так что стекло хрустнуло под туфлей. А когда поднял голову, увидел Романа, стремительно приближающегося к нему. Суженные глаза, крепко сжатые губы.       Слава ощутил, что веревочный ошейник нестерпимо давит на горло, так, что стало трудно дышать.       — В чем дело? — спросил Роман, оказавшись возле Славы.       — Ни в чем… то есть… я… мне нехорошо, — выдохнул Слава.       Он снова бросил взгляд поверх плеча Романа, туда, где остался Никита и еще один Доминант. Никита потягивал виски и пристально смотрел на Славу через разделявшее их расстояние. С веселым, насмешливым узнаванием во взгляде.       Узнаванием.       — Мне надо уйти.       — Что? Об этом не может быть и речи. Вечер только начался.       — Мне правда плохо, Роман, пожалуйста…       Роман подступил к нему вплотную и взял за локоть.       — Иди в коридор и попросил у лакея воды, — процедил он. — Выйди на улицу подышать. Или поблюй в сортире. Но чтобы потом взял себя в руки и вернулся сюда. Ты меня понял?       Слава кивнул. Лицо Романа было достаточно любезным, но глаза оставались ледяными. Слава кивнул еще раз, и Роман отпустил его руку.       Он вернулся к своим собеседникам. Слава больше не мог на них смотреть. Спотыкаясь и неловко проталкиваясь сквозь пеструю толпу, которая уже о нем забыла, он добрался до выхода из зала и оказался в коридоре. Дрожащей рукой достал из кармана телефон и набрал номер такси.       Он не мог здесь больше оставаться, ни минуты. Просто не мог.       Просто не мог.