Цветок каштана

      Слава вдавил кнопку замызганного звонка, глядя на дверь, такую же обшарпанную, как лестничная клетка и весь подъезд. Лампочка была разбита, и Слава ждал в полумраке, несколько раз подряд нажимая кнопку, пока за дверью не послышались наконец шаркающие шаги.       Дверь распахнулась, чуть не ударив его по плечу, и Слава увидел сгорбленного небритого мужчину в грязной майке.       — Чего трезво… Слава! — выдохнул мужчина.       — Привет, пап, — неловко улыбнулся Слава. — Давно не виделись. Можно?       — Конечно! Конечно, входи, — после неловкой паузы засуетился тот, отступая и давая Славе протиснуться внутрь.       Слава ни разу не был в его новой квартире, хотя и знал адрес — подсмотрел в записной книжке матери, когда она не видела. После разрыва брачного договора дети всегда оставались с родителем-Доминантом, и только он решал, позволено ли будет с ними видеться родителю-сабмиссиву. Арина не позволила. За долгие годы, прошедшие после развода родителей, и Маша, и Слава неоднократно нарушали запрет, но в последнее время делали это все реже. Особенно с тех пор, как Маша уехала в другой город, а у Славы появилась собственная жизнь. В последний раз он видел отца три года назад, они встретились в парке, посидели на лавочке, выпили пива, немного поговорили и разошлись. Слава спросил тогда, не нужно ли ему денег, а отец только засмеялся и потрепал его по голове, как несмышленого ребенка.       — Твоя мать исправно платит алименты. Надеюсь, о вас с Машкой она заботится не хуже, чем обо мне, — ухмыльнулся он, и Слава ему поверил.       С тех пор, похоже, что-то изменилось. Отец выглядел гораздо хуже, чем раньше — небритый, с сильно отросшими сальными волосами, в потной майке на худом, даже тощем теле. От него сильно несло перегаром. В квартире стояла спертая духота. Слава огляделся — и поразился тому, какой вокруг творится бардак и срач.       — Идет на кухню, — заметив его потрясенный взгляд, отец сгреб Славу за локоть и вытолкал из тесного коридорчика в кухню. Там усадил на пластмассовую табуретку за стол, покрытый липкой клеенкой, и торопливо поставил чайник на заплывшей жиром плите.       — Ты же говорил, что снимаешь квартиру в Южном, — сказал Слава. — Давно сюда переехал?       — Да нет, года полтора как… В Южном, конечно, лучше было. Хотя мне много не надо. Вот блин, знал бы, что ты зайдешь, хоть печенья бы к чаю взял.       — Не надо печенья, — сказал Слава, чувствуя, как ему сдавливает горло. — Водка есть?       Отец оглянулся на него через плечо — воровато и как-то затравленно, но без особого удивления.       — А то как же. Это всегда есть.       Через минуту перед Славой стоял классический продуктовый набор нищего алкоголика: стопка водки, слегка заплесневелый соленый огурец и плавленый сырок, порезанный ломтиками. Слава взял рюмку, опрокинул в рот, не закусывая, поморщился и посмотрел на отца, который с явным удовольствием последовал его примеру.       — И давно она перестала платить тебе алименты?       Отец смутился, досадливо крякнул и потянулся за огурцом.       — Года два уже.       — И на что ты живешь?       — Да так. Продал барахлишко кое-какое со старой квартиры. У меня там телевизор был крутой, стиралка, всякое такое. Машину тоже пришлось.       — А картины? Где твои картины, пап?       — Там, — неопределенно ответил его отец, махнув рукой куда-то за спину.       Квартирка была однокомнатная, и Слава с болезненной ясностью понял, что «там» — это в пыльной куче среди остального хлама. Отец не пустил его в комнату, но через приоткрытую дверь Слава из коридора успел заметить, что она завалена черт знает чем, и между грудами беспорядочно сваленной мебели и вещей с трудом угадывается нечто вроде тропинки. Как будто отец после переезда сюда так и не распаковал до конца вещи.       — Ты мог бы продать что-то из твоих работ. Раньше же продавал?       — Раньше их мать твоя продавала, Славик. А сам-то я что… ничего. Так и пылятся.       — А новые пишешь?       Отец мотнул головой и подлил себе водки. Вопросительно глянул на Славу воспаленными глазами — мол, и тебе обновить? Слава молча кивнул, глядя, как отец подрагивающей рукой наполняет его рюмку.       — Ну ладно, будет обо мне, сам-то как? Как Машка?       — Уехала по работе, пару лет назад еще. Она тебе не звонит?       — Не, — поморщился отец.       Маша была привязана к нему меньше, чем Слава, и только раз в пару лет снисходила до того, чтобы вспомнить про папин день рождения.       — А я с Доминантом живу. По партнерскому договору, — тихо сказал Слава и взял рюмку.       Поколебался мгновение, потом отпил из нее — не залпом на этот раз, — опять поморщился и все-таки взял с тарелки ломтик плавленого сыра, чтобы хоть как-то перебить ядреный вкус дешевой водки.       Отец, услышав его новости, улыбнулся.       — Это ты молодец! Доминант — дело хорошее. С деньгами?       — Вроде, — коротко сказал Слава. — У нас прислуга. Экономка, лакей.       — Большой дом?       — Приличный.       — И машина у тебя теперь своя, небось? Ну, вообще молодчина. Я знал, что у тебя все срастется. Ты хороший мальчик.       Отец откусил от огурца и вдруг сильно закашлялся. Слава вскочил, чтобы постучать его по спине — хотя и знал о бессмысленности такого действия, — но тот замахал руками, отдышался и выдавил:       — Ничего, сейчас пройдет. Бывает.       — Тут так сыро. И духотища.       — Я привык уже. Да и что делать?       Что делать… Хороший вопрос. Слава чуть было не предложил отцу денег — но потом прикусил язык. Не потому, что папа мог оскорбиться на предложение — вовсе нет. Просто Слава был совсем не уверен, что Роман захочет помогать его родне. Матери уже помог, хватит и этого. А собственных денег у Славы водилось не больше, чем у его непутевого отца.       — Пап, почему вы с мамой разошлись?       За все годы, все короткие неловкие встречи Слава ни разу не задавал отцу этот вопрос. В основном из уважения к матери: сабмиссивы не должны обсуждать решения Доминантов, тем более — друг с другом. Но сейчас ответ казался ему очень важным. Безумно важным.       — Да почему все расходятся? Выгнала она меня.       — Почему выгнала?       — Потому что получше себе нашла.       Слава смотрел на него, на это помятое, хотя еще не старое и по-прежнему довольно красивое лицо. Отец был намного младше матери, на целых двенадцать лет — Арина, как и многие Доминанты из хороших семей, предпочла сделать карьеру и встать на ноги, прежде чем обзаводиться семьей. Машу она родила, когда ей было уже хорошо за тридцать, Славу еще позже. Когда Арина решила расстаться со своим сабом, тому было меньше лет, чем ей самой на момент начала их отношений. Он просто перестал ее устраивать. Хотя партнерский контракт она за прошедшие с тех пор годы больше ни с кем не заключила, а интересоваться неофициальной личной жизнью матери Слава, разумеется, не смел. Он знал только, что его мать, как того требует закон, исправно платит алименты мужу-сабмиссиву и даже закрывает глаза на его редкие встречи с детьми. Закон предписывал ей содержать бывшего в течение десяти лет после развода, либо пока он не найдет нового Доминанта, но Арина перестала ему платить алименты только потому, что сама оказалась в затруднительном положении. И, как следовало ожидать, после этого жизнь ее бывшего мужа сразу же покатилась псу под хвост. В этом не было ничего странного — странно, противно и стыдно было то, как быстро и сильно опустился Славин отец без поддержки своей бывшей Домины.       Если Слава пойдет по его стопам, если останется один, потеряет своего Дома — как быстро подобное случится с ним самим?       — Мама хорошо с тобой обращалась, пока вы жили вместе? Не… обижала тебя?       — Ну, Славик, что за вопросы? Нельзя о таком спрашивать, — с упреком, но как-то пугливо одернул его отец. — Доминант всегда делает для своего саба лучшее, на что способен, и дает все, чего саб заслуживает.       — А если Дом плохо обращается с сабом? Значит, тоже по заслугам?       — Значит, тоже по заслугам, — уверенно повторил отец — и вдруг тревожно глянул на помрачневшее Славино лицо. — У тебя что, проблемы с твоей?       Слава хмуро кивнул. Не хотелось говорить, что у него Доминант, а не Домина — отец плохо относился к однополым связям, хотя Слава никогда не понимал, почему.       — Пьешь? — мрачно спросил он.       — Нет, — ответил Слава, мысленно добавив: «Пока нет».       — И не начинай. Они этого не любят. Стоять у тебя не будет, да и вообще, вредно это. Болевой порог понижается, всякую херню начинаешь творить на экшенах, потом тебе же хуже, а она как будто виновата. Не дело это. Так что не пей.       — Не буду.       Придя к этому благоразумному решению, они выпили еще по стопке. От духоты и отсутствия нормальной закуски у Славы стало мутнеть в голове. Он отодвинул рюмку и сказал то, ради чего, собственно, пришел к отцу:       — Пап, а что, если сабмиссив уйдет от Доминанта? Такое вообще бывает?       Отец какое-то время молча смотрел на него. Потом сурово свел брови.       — Даже не думай! — неожиданно громко сказал он и стукнул сжатым кулаком по липкому столу. — Понял меня?! Выкинь это из головы нахрен!       — Но если мне с ним… с ней… если плохо, — упрямо сказал Слава. — Если Доминант, ну, обижает…       — А что ты сделал, что твой Доминант тебя обидел? А? Что ты делаешь, чтобы твой Доминант тебя не обижал? Отношения — тяжкий труд! Они, Доминочки наши, как пчелки трудятся, зарабатывают, детишек наших растят. А ты — трутень. Что ты сам-то делать можешь? Без нее — что ты такое? Что умеешь, на что способен? А?       — Ничего, — тихо ответил Слава. — Ни на что.       — То-то же. Пока Арина была со мной, я картины писал. Хорошо писал, раз она продавать их умудрялась. Не стало ее со мной — все пропало. Делось куда-то, нету. А что я еще умею? Ничего не умею. И ты, Славка, ничего не умеешь.       — Я в пединституте учусь, — покоробленный отцовским напором, возразил Слава.       — В пединституте… Ну, хорошо. Выучишься — и что? Если будешь без Доминанта, кто тебя в приличную школу возьмет на работу? Чему может одинокий саб научить других сабов, совсем еще маленьких? Что и без Доминанта можно прожить? Нет уж. Нельзя. Да ты посмотри только на меня, Славик, и поймешь, что нельзя…       Резкая, почти агрессивная речь отца оборвалась так же внезапно, как началась. Он как-то разом сник, потянулся снова к бутылке, и Славе отчаянно захотелось отнять ее у него и вылить водку в раковину. Но он просто сидел и смотрел, как его отец пропивает остатки своего здоровья и достоинства. И все потому, что у него так и не появилось другой Домины? В этом все дело? Неужели сабмиссив без Доминанта действительно так несчастен? Действительно — пустое место?       «А разве не так, Слава?» — сказал холодный голос Романа в Славиной голове.       Все так… все так.       — Так что держись за свою Доминочку, как за соломинку держись, — добавил отец. — А дурь всякую из головы гони. Если на руку тяжела — терпи. Погуливает — что ж, ее право. Лишь бы заботилась о тебе. Она заботится?       — Наверное, — с трудом сказал Слава. — Как умеет.       — Ну так и не жди большего. А то знаешь, сколько таких, как мы? Неидеальных, неподходящих, быстро отслуживших свое. Много нас. А их всегда будет меньше, потому что это они нам нужны, а не мы им.       Это была неправда, не вся правда, но Слава ясно видел, что спорить с отцом бесполезно. Он вдруг понял, что напрасно сюда пришел, и стал торопливо прощаться. Отец не удивился — их редкие встречи всегда длились не больше получаса.       Им просто не о чем было говорить и нечего друг другу сказать так, чтобы быть понятыми. Ни раньше, ни тем более сейчас.              * * *              Телефон зазвонил, когда Слава уже подъезжал к дому. Скорее всего, это была Евгения, которую интересовало, почему Слава задерживается после института — время перевалило за пять, и хотя Слава должен был успеть домой к возвращению Романа с работы, все равно следовало сообщить, где он шляется.       Он свернул на последнем перекрестке, который вел к дому, и не глядя поднес телефон к уху.       — Алло, я уже подъезжаю, две минуты…       — Привет, Слава, — сказал в трубке незнакомый голос.       Или знакомый? Слава слышал его раньше только вживую, поэтому сейчас, искаженный телефонным динамиком, узнал не сразу. А узнав, вздрогнул и резко выкрутил руль.       — М-мирон Янович?!       — Просто Мирон, — поправил тот, и Слава услышал улыбку в его голосе. — Ты занят?       — Машину веду. Стойте, а откуда у вас мой номер?       — Все лакеи одинаковые и все любят подзаработать. Это одна из причин, почему я их никогда не заводил.       Гриша? Черт. Слава принялся судорожно соображать. После того жуткого ужина прошло несколько дней, Роман ходил мрачный, как туча, но Славу больше не трогал, и эта неприятная история стала потихоньку забываться. Слава даже настолько осмелел, чтобы без спросу съездил к отцу. И вот теперь…       — Зачем вы мне звоните? — спросил он резче, чем собирался — и уж точно резче, чем саб должен говорить с полузнакомым Доминантом. — Мне нельзя с вами разговаривать.       — Почему? Тебе это запретили?       — Нет, но… просто нельзя, — отрезал Слава.       Дом Романа уже показался впереди, и Слава непроизвольно надавил педаль тормоза. сбавляя скорость. Не хватало еще, чтобы кто-то из прислуги стал свидетелем этого разговора и донес хозяину.       — Я просто хотел узнать, как твои дела, — сказал Мирон Янович Федоров.       То есть просто Мирон, мать его. И как это прикажете понимать?       У Славы все еще немного ныли плечи, выкрученные Романом в жестком связывании, и саднило в заднице, а вина в этом была Мирона Яновича, то есть просто Мирона. Если он не дурак, то должен был предвидеть, что оскорбленный Роман сорвет злость на своем сабе. Так какого хрена теперь беспокоится? Не поздновато ли? Хотя... он мог думать, что Слава добровольно и охотно принимает от своего Дома грубость и унижения, как это делают миллионы других сабмиссивов.       — Все нормально, — сухо сказал Слава. — Не звоните мне, пожалуйста. Я не должен общаться с посторонними Доминантами.       — Хорошо, — покладисто согласился Мирон. — Больше не буду звонить. Но ты мне звонить можешь сам в любое время. Мой номер у тебя теперь есть. Если тебе что-то понадобится…       — Спасибо, мне ничего не нужно! — почти грубо перебил Слава, не желая выслушивать этот безумный бред. — До свидания!       Он сбросил звонок и злобно швырнул телефон на пассажирское сидение — за пару секунд перед тем, как машина въехала в ворота дома.       Слава завел ее в гараж и несколько минут сидел, сжимая руль и глядя прямо перед собой. Почему-то этот звонок страшно его разозлил. И… испугал. Да, испугал. Он поставил Славу в идиотское положение. Потому что теперь Слава обязан сказать Роману. Если не скажет, то повторится история с Никитой. Роман совершенно прав, Мирон Федоров явно положил глаз на Славу, как и Никита в свое время. И если Романа привела в такое бешенство давняя связь Славы с другим Домом, случившаяся задолго до их знакомства, то что он сделает, если решит, что Слава поощряет интерес другого Доминанта прямо сейчас, когда они состоят в отношениях? У Славы аж зад заныл при одной мысли об этом. Он до сих пор не мог вспоминать без дрожи конец того вечера, стремительное и жестокое наказание. И ведь если Роман решит снова поступить с ним так, Слава никак ему не помешает. Потому что его отец абсолютно прав. Выбора нет. Сабмиссив без Доминанта — никто и ничто.       Поэтому надо терпеть. Терпи, Славик.       «Не скажу, — решил он. — Роман не узнает. Ну, откуда узнать? Мирон ему точно сам не скажет. Значит, рот на замок, и все дела. Как будто и не было ничего».       Приняв решение, Слава сразу почувствовал себя лучше, схватил телефон и нашел последний входящий звонок. Номер оказался из разряда премиум — 00-1703-1703, те же цифры, что и на татуировке, украшавшей шею Мирона. Блин, и хотел бы теперь из головы выкинуть, а не получится. Нахмурившись, Слава решительно стер номер из истории звонков. Вот и все, никаких улик. Если что, просто будет все отрицать. Будь он умнее, и насчет Никиты тоже бы отрицал. Ваня прав, в конечном итоге, да и отец тоже: отношения — тяжелая работа, нужно быть гибким, иногда хитрым, уметь вертеться и подстраиваться. Тогда куда как реже придется хныкать и всхлипывать в подушку, пока тебе безжалостно дерут зад.       Он вошел в дом, поздоровался с Евгенией, встретившей его пронзительным взглядом, и невинно сказал, что ездил после занятий в библиотеку за материалами для дипломной работы. Ложь прозвучала очень естественно, и Слава решил, что это хороший знак. Ему нужно научиться наконец врать — пора бы уже, в двадцать один год.       Позже, ужиная с Романом, Слава болтал несколько оживленнее, чем обычно, и улыбался чаще и шире, чем всегда. По правде, он вообще улыбался впервые с того вечера, и это не могло остаться незамеченным.       — Какие-то хорошие новости? — осведомился Роман, поглядывая на него через стол.       После срыва он вел себя со Славой довольно ровно, возможно, жалея о своей несдержанности.       — Да нет, просто рад, что еще пара месяцев — и выпущусь наконец, — вполне искренне сказал Слава. — Надоел институт уже. Сдам диплом, оттарабаню госы — и свобода!       — И как ты намерен ее использовать?       Роман чуть заметно улыбнулся, задавая этот вопрос. Это была довольно странная улыбка, но Слава решил, что хватит на сегодня ломать голову над вещами, про которые и так думать тяжело.       — Не знаю еще. Наверное, по распределению пойду работать, куда направят.       — То есть в школу?       — Ну, с моим дипломом в колледж или тем более вуз не возьмут, там аспирантуру заканчивать надо.       — Ты можешь вообще не работать, — спокойно сказал Роман. — Какая в этом необходимость?       Слава несмело улыбнулся, не понимая, шутит Роман или серьезен.       — А чем мне тогда заниматься?       — Чем захочешь. Музыкой твоей, например, — небрежно предложил Роман, поразив Славу тем фактом, что вообще помнит о его давно заброшенных творческих изысканиях. — Или можем съездить куда-нибудь вместе на пару месяцев.       — Куда, например?       — В Европу. Сделаем длинный тур по древнейшим столицам. Или круиз через Тихий океан. Вариантов масса.       Слава осознал, что сидит с открытым ртом и таращится на него. Что все это значит? Мирон Федоров все-таки согласился инвестировать в «Рациональ»? Или Роман нашел деньги в другом месте? В любом случае, откуда это совершенно несвойственное Роману желание заняться вместе чем-то настолько глобальным?       — И вот еще что. Займись-ка ты шоппингом. Возьми мою карту и закажи через интернет каких-нибудь девайсов для сессии. А то они у нас довольно однообразно проходят, как думаешь? Пора бы уже чем-то разнообразить. Чем-то таким, что нам обоим понравится.       — Ага, — как полный идиот, сказал Слава, еле сдерживая вопрос «кто вы и куда вы дели Романа Худякова?», так и рвущийся с языка.       Закончив ужинать, Роман подошел к Славе, накрыл ладонью его шею и нежно поцеловал в губы.       — Мне жаль, что я был с тобой груб, — вполголоса сказал он, глядя в расширившиеся Славины глаза. — Я сорвался. Это было недостойно. Сейчас у меня сложное время и…       — Не нужно ничего объяснять, — хрипловато сказал Слава. — Я все понимаю. Ну или пытаюсь.       — Знаю, — Роман тронул губами его лоб, так что Слава чуть не застонал. Такая мелочь — а как много это для него значило! — Тебе не нужно ни о чем беспокоиться, Слава. Включая работу. Мы должны больше времени проводить вместе. Это сейчас главное.       — Конечно, — завороженно ответил Слава.       В ту ночь он спал в комнате Романа и сделал ему минет — не горловой, а обычный, выдав лучшее, на что способен, чувствуя расслабленные пальцы своего Доминанта, перебирающие ему волосы на темени. Потом Роман подрочил ему рукой, доведя до оргазма, и уснул рядом, обняв за плечо. Слава лежал, глядя в полумраке на его расслабленное, такое беззащитное без очков лицо, вспоминал тоскливый взгляд своего отца, которого бросила Домина, и думал о том, что да, стоит терпеть. Стоит вытерпеть все.       Ради таких вот минут, какими бы редкими они ни были — точно стоит.              * * *              К сожалению — хоть это и было совершенно закономерно, — идиллия продлилась недолго. Уже через несколько дней настроение Романа снова резко переменилось. Он стал еще мрачнее и подавленное, чем до ужина с Федоровым, допоздна задерживался на работе (или где-то еще — Слава не смел расспрашивать, где и с кем он ходит до глубокой ночи). Выполняя его распоряжение, Слава заказал в секс-шопе пару игрушек — вибратор, анальные шарики, кожаные и металлические наручники, еще что-то по мелочи, — но ему так и не выпало возможности хотя бы показать Роману свои приобретения. Они перестали общаться, как будто Слава опять в чем-то провинился, только ему не говорили, в чем, но и не наказывали. В какой-то момент он испугался, не прознал ли Роман про звонок Мирона, но тогда за этим бы наверняка последовал неприятный разговор. А их не было, разговоров — ни неприятных, ни каких-либо еще. Роман с головой ушел в собственные проблемы, посвящать в которые Славу не собирался. Не сабского ума дело.       Так что Славе ничего не оставалось, кроме как ждать, когда и эта буря минует, как миновали другие до нее. Терпение означает не только примирение с болью и плохим настроением Доминанта, но и умение затаиться и выжидать, когда это необходимо. Так ведут себя жертвы, загоняемые хищником, если хотят выжить. И по большому счету, чем еще являются отношения Доминантов и сабмиссивов в этом мире, как не цивилизованной, социальной формой отношений жертвы и хищника, которую человек перенял от своих звериных предков?       Жертва нуждается в своем хищнике. Ведь для чего еще она существует, как не для того, чтобы он мог насытиться?       Тот день не предвещал ничего особенного. Было воскресенье, Роман никуда не пошел и целый день провел в своем кабинете, делая какие-то звонки и расчеты. Слава сидел внизу на крыльце с книжкой и вслушивался в сердитый голос Романа, долетавший из раскрытого окна второго этажа.       — Я тебе говорил, что надо было продавать еще неделю назад! Какая нахуй разница, что болтали твои аналитики?! Ясно же было, что акции продолжат падать!       Слава непроизвольно зажмурился, услышав, что он матерится — у чопорного Романа это всегда было признаком настоящей ярости. Поэтому когда полчаса спустя Гриша выглянул на крыльцо и сказал, что Роман Вениаминович срочно требует его в студию, у Славы упало сердце. Вряд ли Роман настроен на приятную для них обоих сессию в такой момент.       Но отказаться Слава, разумеется, не посмел.       Когда он поднялся наверх, Роман уже был там, прилаживал веревки к конструкции для подвесов. Слава остановился на пороге, не решаясь ступить вперед.       — Вы меня звали?       — Да. Подойди.       Слава подошел, опасливо поглядывая на его жесткую линию челюсти и перекатывающиеся на скулах желваки. Он явно все еще взбешен — и, похоже, решил успокоиться, проведя спонтанный экшен.       — Через пару недель будет одна вечеринка, — проговорил Роман, не глядя на Слав и продолжая закреплять узлы на карабинах. — Сначала я не собирался туда идти, но обстоятельства изменились, там будут присутствовать нужные мне люди. Поэтому надо не просто пойти, а выступить и произвести впечатление.       Слава с облегчением кивнул. Такие ситуации складывались в последнее время постоянно, он к ним уже привык.       — Люди, которые там соберутся, довольно пресыщенные, — продолжал Роман. — Их тяжело удивить. Так что придется хорошенько постараться, Слава. И как следует все отрепетировать.       — Конечно, — с готовностью сказал Слава, берясь за нижний край рубашки и вытаскивая ее из джинсов.       Роман повернулся к нему и остановил:       — Можешь не раздеваться. Это не нужно. Сейчас я просто хочу, чтобы ты потренировался висеть вниз головой.       — Вниз головой? — переспросил Слава, словно не понимая.       Роман кивнул. Снова подергал карабин, а потом подошел к блоку управления и нажал рычаг, спускающий конструкцию вниз.       Когда конструкция коснулась мата на полу, Слава неверяще взглянул на нее, а потом опять на Романа.       — Я не думаю, что… — начал он. Роман молча смотрел на него, и Слава попытался снова: — Я не уверен…       — У тебя ведь в порядке артериальное давление? Повышенным не бывает?       — Нет.       — И на головные боли ты вроде никогда не жаловался.       — Нет, но…       — Значит, можем хотя бы попробовать. Номер займет не больше десяти минут. Но я хочу, чтобы ты и физически, и психически привык к такому положению заранее. А то еще впадешь в панику или в сабдроп прямо на сцене.       Этот неявный, но вполне недвусмысленный упрек заставил Славы вспыхнуть и выпрямиться. Подвес вниз головой — это опасная практика, но ведь Роман говорит всего о десяти минутах. И он точно не хочет причинить своему сабмиссиву вред. Значит, у него все под контролем.       Слава так ничего и не сказал, однако по выражению его лица Роман понял, что он не станет больше спорить, и кивком указал на пол.       — Встань на колени. Руки в «страппадо».       Когда Слава выполнил приказ, Роман подошел к нему с двумя мотками веревки. Одним связал ему руки за спиной — не туго, почти не стягивая локти, так что Слава мог при желании шевелить запястьями и даже попытаться высвободить их из веревочных петель. Другим мотком Роман тщательно и крепко обвязал Славины щиколотки, закрепив мертвым узлом. Потом прикрепил веревку к карабинам.       — Я буду тебя поднимать очень медленно, — предупредил он. — Если станет плохо, сразу скажи.       Такая забота придала Славе смелости, хотя сердце в груди взволнованно колотилось. Они никогда раньше не пробовали ничего подобного, и он мог только гадать, как на это отреагирует.       Но Роман действительно не спешил. Конструкция поползла вверх, ноги Славы оторвались от пола, и он снизу вверх смотрел, как они поднимаются выше и выше. Ноги распрямились, Слава оказался на лопатках, задышал чаще, еще несколько секунд — и лопатки тоже отрываются от пола…       И вот он уже висит вниз головой со связанными за спиной руками, ловя мечущимся взглядом перевернутое изображение комнаты и широко расставленных ног своего Доминанта.       — Блядь, — выдавил Слава, с ужасом обнаружив, что голос звучит низко и еле слышно, как будто что-то закупорило ему горло.       — Пять минут, — услышал он голос Романа словно издалека, пробивающийся сквозь шум крови в ушах.       Слава заставил себя успокоиться. Боли он нигде не чувствовал, хотя голова ужасно кружилась и гудела, ее как будто сдавливало изнутри. Но пять минут он сумеет вытерпеть. А может, и пятнадцать. Роман прав, для такого нужны тренировки. Его вестибулярный аппарат уже сходил с ума.       Время тянулось бесконечно — но так всегда бывало в непривычной и неудобной позиции для шибари. Слава в целом привык к таким экшенам и знал, что от него требуется только терпение и покорность. Роман подошел к нему, тронул ладонью его ягодицу поверх джинсов.       — Все нормально? — спросил он, и Слава, как дурак, попытался кивнуть, но у него ничего не вышло, только свисающие вниз волосы мотнулись из стороны в сторону. Поэтому он просто глухо просипел:       — Да.       И в этот миг студия огласилась резким звонком мобильного телефона. Обычно Роман оставлял телефон внизу, когда шел на сессию. Но не сегодня.       — В чем дело? — спросил он, все еще не убирая ладонь со Славиной ягодицы. — Я занят. Что…       Он замолчал. С полминуты Слава не слышал ничего, кроме гула крови в ушах. Потом Роман сказал:       — Я выйду на пять минут.       Его рука исчезла со Славиного тела. И через несколько секунд Слава остался в студии один.       Один, связанный и подвешенный вниз головой.       Паника накатила практически сразу. Он старался ее побороть, старался взять себя в руки, дышать ровно, говорил себе, что пара лишних минут никакого вреда ему не причинит. Но время шло. Оно шло, а Слава его не чувствовал, Он не знал, сколько минут прошло с тех пор, как Роман вышел из студии, не слышал его голоса в коридоре. Вообще ничего не слышал, а вскоре перестал и видеть — в глазах начало стремительно чернеть. Гул и давление внутри головы становились нестерпимыми. Нет, он не мог. Все-таки не мог. Всему есть предел.       И его предел, похоже, наступил прямо сейчас.       — Роман, — хрипло позвал Слава.       Он едва услышал собственный голос, набрал воздуху в грудь и позвал громче:       — Роман!       Тишина. Слава попытался выгнуться и приподнять голову вверх. Внезапно — и очень некстати — в памяти всплыло, что подвешивание головой вниз в средние века использовали как пытку и даже как способ казни. Сколько человек может так провисеть? День? Несколько часов? Или меньше? Этого он не помнил. И не вспомнил бы, даже если такое знание таилось где-то на задворках разума, вместе с тонной другой бесполезной информации — ужас заволок все. Это был уже даже не сабдроп, это был черный, все затмевающий страх.       Страх погибнуть. Попросту умереть на этом ебаном подвесе.       — Помогите! Кто-нибудь! Помогите мне! — закричал он из последних сил, выталкивая воздух из неумолимо сжимающихся легких.       На лестнице застучали шаги. Дверь студии распахнулась, и Слава увидел чьи-то ноги — не в брюках, в тонких коричневых колготках. И подол юбки на уровне колена.       Евгения.       — Помогите, — прохрипел Слава.       Если бы она заявила, что должна сперва уточнить у Романа Вениаминовича, Слава бы, наверное, просто завыл по-звериному, без слов. Но Евгения этого не сделала. Бросилась к блоку управления, и конструкция заскрипела, опускаясь. Слава оказался на полу — сначала голова, потом плечи, спина и наконец ноги. Он хотел скорчиться и подтянуть колени к груди, но не смог.       Евгения кинулась к нему, торопливо распутала узлы. Обхватила и попыталась посадить ровно. Слава мгновенно ощутил страшное головокружение и тошноту, и обмяк, заваливаясь на женщину, которая неуклюже пыталась поддержать его большое тело в нормальном положении.       — Тебе нужен врач! — выпалила она.       Слава никогда раньше не слышал, чтобы железобетонная экономка Романа говорила таким тоном. И такого выражения лица никогда у нее не видел. Испуганное, сочувственное. Виноватое.       — Сейчас вызову «скорую».       — Не надо. Где Роман?       — Он вышел. Сказал, что на пару минут, но прошло уже…       Евгения запнулась. Слава с огромным трудом поднял голову и заставил себя сфокусировать на ней взгляд:       — Сколько? Сколько прошло, Евгения?       — Я думаю, около часа, — почти прошептала она, отводя глаза.       Слава деревянно кивнул. Оперся на ее плечо с такой силой, что она поморщилась, но сумел подняться на ноги. Отяжелевшая голова клонилась вниз, он покачнулся, но устоял.       — Может, не стоит вставать?       — Нет. Я пойду к себе.       — Я его сейчас же позову. Он в саду, говорит по телефону. Какой-то очень важный звонок.       Она продолжает оправдывать своего любимого хозяина, которому верой и правдой служит много лет, ну конечно. Чему удивляться? Хоть она сама Домина, но Роман — ее господин, так же, как и Славин. Они оба — его слуги. Должны подчиняться, слушаться. И оправдывать, чтобы он ни натворил.       Евгения помогла Славе спуститься по лестнице. Там он отстранился от нее и, придерживаясь за стену, молча качнул головой, давая знать, что дальше справится сам. Она с сомнением посмотрела на него — и вдруг всплеснула руками, словно в отчаянии. Жест получился забавным, особенно зная ее характер. Слава улыбнулся бы, если бы мог.       Качаясь, как пьяный матрос на суще, Слава прошел по коридору. В какой-то момент его сильно занесло, он шарахнулся прямо на стену и ударился в нее лицом. Когда выпрямился, из носа хлынуло. Слава зажал нос ладонью и доплелся до своей комнаты, капая кровью на пол. Там он рухнул на кровать и уставился в окно широко раскрытыми глазами.       В одиночестве его оставили ненадолго. Снова топот на лестнице, теперь уже явно мужских ног. Дверь спальни распахнулась, Роман влетел внутрь.       — Там кровь в коридоре! Что… — начал он и замолчал.       Слава с трудом оторвал голову от подушки. Шмыгнул носом.       — Ничего. Из носа пошла. Уже перестала.       Роман шагнул к нему и остановился. Слава перевернулся на спину и, опираясь на локти, приподнял верхнюю часть тела, заставляя себя поднять голову, хотя от этого простого действия череп все еще наливался гулом.       — Срочный звонок, да? — безо всякого выражения спросил Слава.       — Да, — сказал Роман, не сводя с него глаз. — Я заговорился. Не заметил, сколько прошло времени.       — Вы забыли, — тихо сказал Слава. — Начали говорить про ваши ебаные акции и просто забыли обо мне. Да?       Он ждал, что Роман признает это. Что скажет, как ему жаль. Что начнет объяснять, насколько плохи сейчас его дела, так что он не в состоянии толком сосредоточиться ни на чем другом. Это бы ничего не исправило, но если у Романа Худякова осталась хоть капля совести, он должен хотя бы попросить прощения.       Потому что если бы Славе не хватило сил, чтобы закричать, если бы Евгения не оказалась рядом, если бы… Чем тогда все это могло закончиться?       — Я сейчас вызову врача, — выдохнул Роман.       Его голос, лицо, даже сами слова были точно такими же, как у Евгении. Но только это Роман, а не Евгения, подвесил Славу вниз головой. Он сказал, что все под контролем. И соврал. Ничего не было под контролем. Сейчас он сам прекрасно это осознавал. И поэтому был напуган. Куда сильнее напуган, чем Евгения, которая трясущимися руками снимала Славу с подвеса.       Напуганный Доминант… Как можно доверять свою жизнь и здоровье Дому, который сам не знает, что с тобой делает?       Слава думал об этом, когда Роман, снова пробормотав что-то про врача, выскочил из его комнаты.       И до конца этого длинного, слишком длинного дня не мог больше думать ни о чем другом.