Цветок каштана

      Обратно они ехали, воспользовавшись услугой «трезвый водитель» — Мирон явно перебрал и благоразумно решил не садиться за руль. Присутствие в машине постороннего заставило Славу прикусить язык, хотя так и подмывало прямо сейчас начать извиняться за свое поведение. Когда они наконец оказались дома, Мирон привалился спиной к стене, лениво пытаясь разуть одной ногой вторую, без помощи рук и наклонов. Потом пьяно сказал:       — Я, кажется, нажрался. Посплю на диване. А то храпеть буду.       — Как скажешь, — пробормотал Слава с упавшим сердцем.       Ну вот, начинается — уже и Мирон выгоняет его из своей постели, как раньше Роман. А ведь все шло так хорошо. Ну какой черт тянул Славу за язык?!       Мирон действительно скоро захрапел, хотя ничего подобного за ним Слава раньше не замечал — может, и правда на него так действовало большое количество алкоголя. Пришлось отправиться в спальню и там лечь в холодную одинокую постель. Слава отвык спать один, и пустота рядом заставила сердце болезненно сжаться. Он был несправедлив к Мирону. Тот действительно никому ничего не должен — ни обществу с его дискриминацией сабмиссивов, ни долбанным суфражистам, ни самому Славе. Он помогает тем, кому хочет сам, и только от чистого сердца, а не из каких-то идейных соображений. Славе он помог, потому что уже тогда начал влюбляться в него. А в толпу митингующих суфражистов, очевидно, влюбляться неразумно. Но других причин поддерживать их у Мирона Федорова не было и нет.       Проведя беспокойную и почти бессонную ночь, Слава вскочил в половине седьмого, убедился, что Мирон сладко дрыхнет на диване, свесив одну руку к полу, и тихонько прокрался на кухню. Теперь его очередь подавать завтрак в постель.       Даже вчерашняя пьянка не заставила Мирона особо изменить привычкам — не было еще и девяти, когда Слава услышал, как он заворочался в гостиной. Слава тут же вскочил со стула, где уныло просидел последний час, и схватил поднос, на котором стояла тарелка со свежими оладьями, политыми черничным джемом. У гостиной остановился и нерешительно постучал в дверной косяк костяшками пальцев.       — Можно?       — Да-а... блин, который час? А чего ты уже встал?       Слава шагнул вперед и согнул спину, ставя поднос с оладьями на журнальный столик. Наклониться пришлось низко, и, озаренный внезапной идеей, Слава в порыве вдохновения опустился на колени.       — Простите меня, пожалуйста, Мирон Янович.       — Что-о?! — выдавил Мирон, таращась на него во все глаза.       Они еще были сонными, а лицо заспанным, он толком не успел проснуться и, похоже, абсолютно не помнил, что случилось вчера. «Надо было промолчать, — мелькнуло у Славы. — Как тогда с Романом, когда всплыла история с Никитой. Промолчать, соврать. Обойти острые углы. Хотя...» Хотя ведь там была куча его друзей, они наверняка запомнили, как новоявленный саб Мирона ему дерзил. И будут обсуждать это между собой. Не зря же Мирон еще в начале вечера обронил фразу, что, дескать, ребята перемывают ему кости — значит, и правда они на это способны. А Слава сдуру дал им такой прекрасный повод для сплетен и насмешек!       От всех этих мыслей краска бросилась Славе в лицо. Шея запылала, и уши тоже; он стоял на коленях, потупившись в пол, не смея не то что поднять глаза, а хотя бы вздохнуть. Ну надо же было так чудовищно налажать!       Он краем глаза увидел, что Мирон встает с дивана, и инстинктивно вздрогнул. Две сильные руки легли ему на плечи и встряхнули.       — А ну, встань! Ты что, охренел?       Слава нерешительно поднял голову. Мирон смотрел на него изумленно, растерянно — но и сердито тоже. Слава, значит, повел себя неправильно. Мирон ждал от провинившегося сабмиссива чего-то другого. Но чего именно?       В памяти всплыли давние наставления Ванечки. Если Дом на тебя сердится, не жди, пока у него дойдут руки до ремня, попроси наказание сам. И хотя Слава помнил, что с Романом эта житейская мудрость дала не самые лучшие результаты, он просто не знал, что еще можно сделать в такой ситуации.       — Накажите меня, — прошептал он пересохшими губами, глядя в ярко-голубые, злые глаза своего Доминанта.       Мирон сгреб его за предплечья и рванул вверх, заставляя подняться. Потом швырнул на диван, как котенка. И сам сел рядом.       — Кто-то из нас двоих определенно едет крышей, — сообщил он. — За что, по-твоему, я должен тебя наказать?       — Я плохо вел себя вчера в баре, с вашими друзьями, — виновато сказал Слава. — Посмел с вами спорить, усомнился в ваших моральных принципах. Разозлился на вас за то, что вы не хотите поддерживать суфражистов.       — Да прекрати ты «выкать», блядь! — рявкнул Мирон.       Слава, чуть заметно вздрогнув, закончил:       — Я был не прав. Унизил вас... тебя на глазах твоих друзей. Это было непростительно. Мне очень...       — Они мне не друзья, — неожиданно помрачнев, сказал Мирон.       Славу на секунду обожгло надеждой. Может, Мирон не уважает ту компанию, так же, как и людей, с которыми вынужден общаться на званых вечерах для элиты? Но зачем тогда он вообще повел Славу туда и познакомил с ними? Он же сказал, что это «его круг», его настоящий круг.       — Они моя семья, — закончил Мирон. — И даже больше, чем семья.       — Тем хуже, — Слава окончательно сник и опять опустил голову. — Теперь они станут считать, что тебе достался наглый, строптивый и неблагодарный саб. И будут правы.       — Господи, — тяжело вздохнул Мирон — и взъерошил Славе волосы, точно как тогда, когда они ели пиццу. — Как же этот уебок промыл тебе мозги. Хотя, подозреваю, мамаша твоя тут тоже постаралась.       Слава промолчал. Он все сказал, теперь только от его Доминанта зависит, что произойдет дальше. Слава был готов ко всему. Или думал, что готов.       — Во-первых, — начал Мирон, не убирая руку со Славиной головы, — ты меня не унизил. Ты задал вопрос, который тебя интересовал, не удовлетворился моим уклончивым ответом, и мы немного поспорили. Это абсолютно нормально. Во-вторых, мне плевать, что ребята станут болтать у меня за спиной. Ничего плохого они не скажут точно, я им верю. Ну разве что Саня может побухтеть, что сабы должны ртом работать, а не разговоры разговаривать. Но он и про Диляру так сказать может — не в глаза, конечно, а то ответочка в два счета прилетит. А главное, Слав, даже если бы ты и вправду сделал что-то, что мне бы не понравилось, я бы совершенно точно не стал тебя за это наказывать.       — Почему? — непонимающе спросил Слава.       — Потому что ты не собака, а я не дрессировщик в цирке. Так понятнее?       Слава кивнул, хотя не понял практически ничего. Наказания сабмиссива — родителями, воспитателями, учителями, старшими братьями или сестрами, и, конечно, Доминантами, — это совершенно нормальная, естественная часть жизни. То, что кто-то считает ее неприемлемой и сравнивает с дрессурой животных, определенно сломало ему шаблон и преобразило его картину мира.       И Слава даже не знал, радоваться этому или наоборот.       — Я тебе оладьи испек, — почти жалобно сказал он.       — Вижу. Сейчас в душ сгоняю и вместе позавтракаем. На кухне, а не... вот это все.       — Ты мне завтрак в постель носишь ведь! — не выдержал Слава. — Почему мне нельзя?       — Это другое.       — За каким хреном это другое?!       Мирон взглянул на него — и Слава тут же понял, что так и не сделал никаких выводов. Он продолжает спорить, что-то требовать, не соглашаться. Хотя Мирон — Доминант, а значит, именно он устанавливает правила. Даже если они идут вразрез со всем, чему Славу учили всю жизнь, и чему он сам должен будет обучать подрастающие поколения, если намерен все-таки найти себе работу.       — Вот видишь, — угрюмо сказал Слава. — Со мной нельзя по-хорошему. Я упрямый.       — Вижу, — улыбнулся Мирон.       И потянулся к нему, явно собираясь поцеловать. Но Слава был слишком растерян и ошарашен его совершенно непредсказуемой реакцией, его странными, ни на что не похожими представлениями о доминантно-сабмиссивных отношениях. Поэтому он резко отстранился, уклоняясь от поцелуя, и глухо сказал:       — Накажи меня.       — Да не хочу я тебя наказывать.       — А я хочу!       И опять это прозвучало упрямо, капризно, чуть ли не вызывающе. Как будто Слава пытался управлять собственным Доминантом, указывал ему, что делать, когда и за что взыскивать, и когда прощать. Это было так же неправильно, как и фантастически свободные взгляды Мирона.       Но Слава просто не знал, как иначе. Не умел. Негде и не с кем было научиться.       Мирон какое-то время сидел рядом с ним. Потом поднялся на ноги, а когда Слава попытался вскочить следом, опустил ладонь ему на плечо, удерживая на месте.       Очень тяжелую ладонь.       — Хорошо, — спокойно сказал он. — Раз хочешь, значит, получишь.       От его неуловимо переменившегося тона Слава мгновенно замер, словно окаменев. Взглянул в потемневшие глаза Мирона — и поспешно опустил голову, инстинктивно сцепляя руки в замок на коленях.       — Да, господин, — прошептал он.       Мирон убрал руку с его плеча. Слава услышал, как он выходит из комнаты, но не поднял голову и вообще не шелохнулся. По телу побежали приятные мурашки предвкушения. Наконец-то он получит то, что заслуживает. Он надеялся, Мирон не станет его щадить. Все-таки некоторые вещи остаются неизменными в отношениях Дома и саба, даже если они по-настоящему любят друг друга.       — Раздевайся.       Голос Мирона от двери хлестнул, точно плеть. Слава торопливо вскочил и стал стаскивать одежду. Футболку бросил на пол, а трусы не успел — Мирон шагнул к нему и требовательно протянул руку.       — Дай сюда.       Слава, не поднимая глаза, вложил скомканный ком ткани ему в ладонь.       — На колени. Раскрой рот.       Когда Слава подчинился, Мирон крепко ухватил его за челюсть, встряхнул, заставляя открыть рот еще шире, и бесцеремонно затолкал ему в рот его собственные трусы. Слава распахнул глаза от неожиданности, невольно издал короткий протестующий звук, но тут же смолк. Сам же просил, даже требовал наказания. Оно и не должно быть приятным.       Рот заполнился тканью до отказа, Слава даже не подозревал, что там может так много поместиться. Мирон тщательно затолкал ему между зубов последний краешек, и тут Слава заметил в его опущенной руке серебристый моток бондажной ленты. Она противно скрипнула, когда Мирон подцепил край и рванул, а потом накрыл лентой Славины губы и закрепил кляп, несколько раз обмотав ленту вокруг его головы.       — На спину. Руки вдоль тела, ноги согнуть.       Он командовал четко, как фитнес-тренер в спортзале. Когда Слава занял нужную позу, Мирон потянул его за правую руку, прижимая ее к правой щиколотке, и обмотал скотчем, привязывая запястье к ноге, а пальцы руки — к ступне. Потом то же самое повторил с левой рукой и ногой. И под конец пропустил бондажную ленту под бедрами, притягивая их друг к другу.       Потом толкнул, переворачивая на бок. Слава с силой втянул воздух через нос. Он оказался скручен в позе зародыша, без малейшей возможности пошевелиться или даже перевернуться на другой бок.       Пальцы Мирона сухо ткнулись в его анус — без смазки, без подготовки. Проникли внутрь и раздвинулись, как будто проверяя, насколько он растянут. Слава глухо застонал: ему страшно хотелось порки, жестокой порки, а потом такой же жестокой ебли. Но он не мог даже попросить об этом.       Мирон рывком вытащил пальцы, не заботясь о том, что может причинить дискомфорт или даже боль. Их место заняло что-то мягкое и прохладное, но довольно плотное. Это «что-то» стало проталкиваться в Славин зад, и он понял, что это фаллоимитатор. А точнее — вибратор.       Мирон отпустил его и выпрямился. Тихо клацнула кнопка на пульте, и силиконовый фаллос в Славиной заднице мерно завибрировал.       Слава опять приглушенно застонал, зажмурился и безотчетно потерся щекой о ковер, хотя отлепить таким образом серебристую ленту не было ни малейших шансов — она клеилась сама к себе, снять ее можно было, только разрезав. Трусы во рту уже насквозь пропитались слюной, язык и губы пересохли. Слава осторожно попытался перекатить на языке склизкий тканевый ком, остро ощущая покалывание в натянутых мышцах рук, ног и спины, и еще острее — пульсацию в заднице, в которой подрагивал вибратор.       — Так хорошо? — сухо осведомился Мирон где-то над его головой.       Слава издал какой-то сдавленный звук в ответ. И в те же секунду пульт щелкнул снова, а вибрация в заднице стала гораздо сильнее.       — А так?       Он увеличивал мощность постепенно, но неотвратимо, подняв в итоге на пять или шесть уровней. Слава понятия не имел, дошел ли до максимального, но очень надеялся, что да, потому что теперь силиконовый член в заду не просто вибрировал, а дрожал и распирал его плоть изнутри с такой неистовой силой, на какую ни один в мире настоящий член не способен.       — Теперь порядок. Отдыхай, — сказал Мирон и с оттяжкой шлепнул Славу по оттопыренной заднице, прямо возле торчащего из ануса вибратора.       Слава услышал его шаги и испуганно дернулся, пытаясь оглянуться — но, как и прежде. не смог пошевелиться. Он лежал на боку спиной к журнальному столику и дивану, лицом к окну, и видел только цветы на подоконнике и кусок неба в белой оконной раме. Мирон, кажется, вышел из комнаты, и от этой мысли Славу окатило ужасом. Неужели он так же, как Роман — бросит его в таком положении и просто забудет?! Нет, невозможно. Это Мирон. Глупо их даже сравнивать.       Доверяй ему. Просто ему доверяй.       Дергающий в заднице вибратор понемногу сводил с ума, это не давало сосредоточиться на других мыслях или ощущениях. Даже дискомфорт от кляпа и неудобной позы отошел на второй план. Анус горел огнем, как будто туда насыпали горчицы или вставили корень имбиря — Слава слышал про такие игры, и они никогда его не привлекали, уж скорее наоборот. Но ощущения, наверное, похожие — саднящие, распирающие, вдвойне мучительные из-за того, что от них совершенно невозможно избавиться. Но он все-таки попытался — извернулся по мере сил и потужился, чтобы хоть немного вытолкнуть из задницы чертов вибратор. Но добился только того, что тот уперся торчащим наружу концом в пол, а получив точку опоры, стал вибрировать еще сильнее. Слава громко застонал и услышал холодный голос Мирона откуда-то со стороны дивана:       — Чего ты жопой вертишь? Мало? Добавить еще?       Он все-таки здесь. Никуда не ушел. Сидит на диване, небрежно забросив ноги на журнальный столик, и невозмутимо наблюдает за мучениями своего саба. При мысли о том, что Мирон на него смотрит, Славу резко окатило волной возбуждения. Член у него и так стоял с самого начала, хотя и не очень крепко, а теперь окончательно затвердел, дернувшись и словно прося хоть какой-нибудь стимуляции.       Скрипнули пружины дивана. Слава не видел Мирона, но чувствовал его руки на своем теле, когда он жестко смял Славино предплечье, бок, задницу, икру, снова бок и снова предплечье, впиваясь пальцами глубоко в плоть — и Слава знал, что в этих местах завтра появятся синяки в форме его пальцев. Когда рука его Доминанта накрыла пах, Слава глухо вскрикнул в кляп, ожидая и заранее боясь такого же жесткого хвата. Но к его яйцам Мирон проявил милосердие... ненадолго. Через пару секунд их обхватила ременная петля — Мирон прилаживал к его члену сбрую для гениталий, чтобы контролировать возбуждение. Ремни туго обтянули, сдавили налитые яйца и возбужденный член. Слава мучительно подумал, что если бы Мирон надел это на него раньше, до того, как он полностью возбудился, было бы еще хуже.       Напоследок он поправил выступивший наружу вибратор, размеренными круговыми движениями вгоняя его на полную глубину. И вернулся на диван, чтобы оттуда любоваться своим непокорным сабом, корчившимся на полу с перетянутым возбужденным членом и бешено работающим в анусе вибратором.       Это длилось очень долго — может быть, час, Слава точно не мог сказать. Мирон умел подолгу не кончать и часто выматывал его длинными марафонами, долбясь ему в зад часами напролет. Но при этом он регулярно менял ритм и глубину проникновения, иногда выходил, ласкал уставшую дырку своего саба пальцами или языком, и только тогда продолжал сладкую пытку. И в любом случае, при таких марафонах Слава был заранее смазан и растянут, и Мирон всегда уделял большое внимание его члену, иногда заставляя кончить по два-три раза, прежде чем наконец кончал в него сам. Теперь же час напролет в Славиной сухой заднице жужжала долбанная игрушка, которой было похуй на все его страдания. Какое-то время он еще пытался как-то извернуться и вытолкнуть ее, потом выбился из сил и стал просто тихонько хныкать, ткнувшись лицом в ковер. Мирона не было ни видно, ни слышно, как будто он вообще ушел из комнаты. Господи, он что, собрался целый день его так продержать?!       Когда внутри у Славы, кажется, не осталось живого места, и равные сухие всхлипы слились в унисон с равномерным жужжанием вибратора, Мирон наконец встал. Подошел к Славе и одним движением — впрочем, скорее осторожным, чем грубым, — извлек из него все еще работающий вибратор. И только тогда нажал на пульте кнопку выключения.       — Ну как? Может, еще? — поинтересовался он, стоя над Славой с широко расставленными ногами и поднятым вибратором в руке.       Слава отчаянно замотал головой. Мирон наклонился и ласково похлопал его по щеке поверх бондажной ленты.       — Молодец. Надеюсь, ты хорошо отдохнул, потому что сейчас придется немного поработать. Готов?       Слава понятия не имел, что он имеет в виду, но с готовностью кивнул. «Поработать» — это, скорее всего, значит сделать минет, и он был бы просто счастлив сейчас заняться этим делом, дав передышку истерзанной дырке. Вибратор его не порвал — на силиконе не было следов крови, — но внутри у Славы саднило, пекло и пульсировало, как будто чертова игрушка все еще оставалась там.       Мирон взял со столика ножницы и неторопливо разрезал скотч на его руках и ногах. Но не на лице, оставив кляп на месте. Слава застонал, пытаясь распрямить страшно затекшие конечности. Мирон помог ему, массируя его лодыжки, предплечья и икры. Это заняло довольно много времени: Слава лежал, распростертый на полу, все еще с кляпом во рту и сбруей на гениталиях, и принимал ласку крепких пальцев своего Дома, разгонявших застоявшуюся кровь.       Когда чувствительность начала возвращаться, Слава, не отрывая глаз, инстинктивно потянулся ладонью к паху. Но Мирон тут же остановил его, перехватив за запястье.       — Э, нет, Славочка. Член не трогать. Не трогать, я сказал!       Он с оттяжкой шлепнул Славу по бедру, и Слава хныкнул, неохотно подчинившись и убрав руку от паха. Член просто разрывался, безумно хотелось кончить. Но, похоже, ему это еще долго не разрешат.       — На четвереньки. Смотреть в пол.       Слава с трудом перекатился на живот, приподнялся на подрагивающих руках, покачнулся, но устоял на карачках.       — Вытяни правую руку ко мне.       Он вытянул, и в ладонь ему легло что-то большое и твердое. Правда, на этот раз смазанное — оно скользило в руке и оставляло на ней жирные следы.       Не вибратор. Просто дилдо. Но гораздо больше по размеру, чем первая игрушка.       — Вставь его себе в задницу, — приказал Мирон, и, когда Слава всем телом вздрогнул, резко прикрикнул: — Не оборачиваться! Смотреть в пол!       Слава стиснул зубами склизкий комок во рту, в который превратились его трусы. Мотнул головой и услышал безжалостный голос своего Доминанта:       — Если не подчинишься, я опять тебя свяжу и верну вибратор на место. Только поставлю на восьмую скорость, а не на шестую, как раньше. И оставлю еще на час. Твой выбор?       Чувствуя, как трясется нижняя челюсть и катятся слезы из глаз, Слава неловко завел руку себе между ног и вслепую ткнул дилдо между своих ягодиц, чуть его не выронив. Мирон помог, перехватив его за запястье и направив прямиком к дырке. Более того, даже надавил на Славины дрожащие пальцы, неловко сжимающие игрушку, вводя ее внутрь примерно на треть.       — Все. Дальше сам. Я хочу, чтобы ты выебал себя как следует. На совесть, Слава. Настолько, насколько ты заслуживаешь.       Вот в чем дело, это испытание... испытание его готовности к наказанию. Насколько сильно он хочет быть наказанным? Боже. Это было просто невыносимо!       И тем не менее Слава подчинился. Сжав челюсти изо всех сил и зажмурив глаза, надавил на дилдо, проталкивая глубже в свою измученную дырку. Какое-то время Мирон у него за спиной просто наблюдал, потом сжал ладонью его левую ягодицу и отвел в сторону, снова ему помогая. Дилдо скользнул глубже, Славина рука дрогнула, и Мирон опять накрыл его запястье, не давая ему поддаться слабости и повести руку назад.       — Глубже. Ты можешь. Ты ввел только наполовину. Этот дилдо не намного больше моего члена. Давай, старайся лучше.       Всхлипнув, Слава надавил опять — и наконец почувствовал, что дилдо вошел до упора. Протяжно застонал, давая понять, что больше не выдержит. Мирон тут же выпустил его запястье и сказал:       — Хорошо. Теперь работай.       И отстранился от него, полностью разрывая телесный контакт.       Это было так... непривычно. Необычно. Унизительно, постыдно, сладко. В чем-то еще хуже, чем с вибратором, потому что теперь Слава был вынужден делать все сам, а в чем-то — лучше, потому что так он по крайней мере контролировал ритм, силу и глубину проникновения. Постепенно его дерганные, неловкие движения стали более плавными. Он сумел ухватиться за основание дилдо достаточно надежно, и тот уже не норовил выскользнуть из руки. Слава опустился грудью на пол — так было удобнее тянуться к заднице, — и глубоко задышал в унисон с размеренными движениями собственной руки. Он боялся, что Мирон потребует повысить скорость или изменить ритм, но тот молчал, и Слава все делал так, как хотелось его стертой, измученной, но по-прежнему голодной дырке. Он сам не заметил, когда стыдливые всхлипы превратились в томные постанывания, а боль сменилась удовольствием. Если бы не чертова тряпка во рту и ремни на члене, это было бы даже классно...       Мирон опять оказался рядом и сжал обе его ягодицы одновременно, широко разводя их в стороны.       — Глубже, — приказал он. — Плохо стареешься!       Слава тут же продемонстрировал, что это неправда, что он старается изо всех сил. Движения стали резче, и когда его ягодицу внезапно обожгло хлестким ударом ремня — или чего-то очень похожего на ремень, — Слава вскрикнул, но не прекратил трахать собственный зад.       — Не останавливайся, — предупредил Мирон и опустил ремень на другую ягодицу.       Он порол Славин зад с ювелирной точностью, ни разу не задев ни отяжелевшие яйца, ни пальцы, сжимающие дилдо. Теперь задница у Славы пылала огнем и внутри, и снаружи, на каждый глубокий толчок внутри приходился жесткий, рассекающий воздух удар по ягодице. Слава уже даже перестал стонать, на это не осталось сил — все уходило на яростные, упорные, неистовые движения руки, которой он проталкивал дилдо в свой зад.       Внезапно все закончилось. Удары прекратились, Мирон схватил Славу за руку и столкнул его пальцы с игрушки, вырвав у него короткий всхлип. Потом извлек дилдо, погладил распаленную ягодицу возле самой дырки, несильно шлепнул, погладил снова.       — Какая же она красная, — вполголоса сказал он. — И красивая.       Металлических ноток в его голосе больше не слышалось, но Слава едва это заметил. Он лежал грудью на полу, уперевшись в ковер стертыми коленями и бесстыже оттопырив задницу, и тихонько стонал, время от времени сжимая и разжимая затекшие челюсти.       — Готов принять своего Доминанта? — все так же тихо, даже нежно спросил Мирон, и Слава мучительно простонал в кляп:       — Да!       Мирон накрыл ладонью его пах и провел пальцами поверх ремней, лаская налитый кровью ствол и головку.       — Еще немножко, — прошептал он. — Уже почти все.       Слава толкнулся перетянутым членом ему в ладонь — пусть так, Господи, хоть какая-то стимуляция, он не мог больше терпеть! Мирон какое-то время ласкал его член пальцами поверх сбруи, другой рукой разминая избитые ягодицы и дразня растянутую дырку. Потом наконец-то Слава ощутил, как ремни ослабевают. Его член оказался на свободе. И Слава знал, что кончит теперь от малейшего прикосновения к нему.       — Если тронешь себя без моего разрешения, мы начнем все с начала. С самого начала, Славик. Понимаешь?       Слава не ответил и даже не кивнул. Мирон еще немного погладил и пошлепал его ягодицы, совсем не сильно, скорее игриво. Только в самом конце отвесил вдруг несколько жестких, резких шлепков, от каждого из которых Слава вздрагивал всем телом.       И только тогда, Господи, только тогда наконец-то раздвинул его исхлестанные ягодицы двумя руками и вставил в него свой член.       Это не было нежно — поначалу. Мирон взял его практически насухую, не считая остатков смазки от дилдо. Он был сильно возбужден, и толчки его члена в саднящей заднице ощущались мучительно. Но все-таки это была человеческая плоть, теплая и живая, а не бездушный силикон. Мирон подался вперед, наклонился над Славой, вплетая пальцы в его волосы, и потянул его голову назад, заставляя оторвать ее от пола и в то же время вжимая его в пол всем телом. Слава выгнулся, задыхаясь, шумно пытаясь вдохнуть через нос и совершенно не в силах сопротивляться этому мощному подавляющему напору. Мирон прижимал его к полу всем своим телом, с силой тянул за волосы и трахал, как древние воины трахали на поле боя поверженного врага — грубо, размашисто, утверждая свою власть и полный контроль над ситуацией. Слава растекся, растворился, потерялся в этом напоре, в этом потоке чистой силы, которой абсолютно не мог управлять и которой мог только верить. Только верить, что она не сломает его, не разрушит, не причинит никакого вреда.       И он верил. Господи, да, верил. Почему-то.       Постепенно дыхание Мирона стало более шумным и сбивчивым. Его тело как будто утратило жесткость, мышцы немного расслабились. Хватка его пальцев в Славиных волосах становилась все менее грубой, и вот он уже не тянет, а перебирает и поглаживает мокрые от пота пряди. Движения его таза становились все более медленными, все более мягкими, хотя в них по-прежнему оставался напор и неодолимое, неоспоримое желание обладать. Только теперь его власть стала не жестокой, а нежной. Потом он опять ускорился, но не потому, что снова вспомнил о наказании или хотел причинить боль — нет, совсем нет. Он сорвался из жестокости в страсть, и брал теперь Славу не как Доминант сабмиссива, а как Мирон Федоров Славу Карелина. Так, как всегда его брал по ночам, ближе к утру, когда они оба изматывались до передела, и пора было наконец успокоиться и уснуть, обнявшись.       Мирон подался вперед, войдя на всю глубину, в последнем глубоком, всепоглощающем толчке. И сжал Славин член, дернув его всего один раз, прежде чем кончить в Славу — и прежде чем Слава тоже кончил ему в ладонь.       Мирон не дал ему осесть на пол. Не вынимая из него опадающий член, обхватил Славу поперек груди и потянул на себя, ложась вместе с ним на пол, так что оба оказались на боку. Между Славиной щекой и бондажной лентой аккуратно просунулись медицинские ножницы с закругленными концами. Когда лента отделилась, Мирон взялся за конец мокрого комка и вытащил его, а потом отбросил в сторону.       — Тебе понадобятся новые трусы.       — Мне понадобится новая жопа, — простонал Слава. — Ох, блядь.       Мирон крепче стиснул руки вокруг его груди, сжав пальцы в замок между его сосками. Поцеловал в шею, слизнув с нее соленый пот.       — Все хорошо, — прошептал он. — Я тебя люблю. Не холодно?       — Нет... Я тоже тебя... о-ох...       — Тогда отдыхай.       Слава уснул мгновенно, прямо там, на полу, в крепких надежных объятиях. Когда проснулся, Мирон лежал в той же позе, но не спал, и это напомнило Славе их первый раз вместе — когда Слава попросил просто связать его и полежать рядом.       Знал бы он тогда, что это было только началом. Только началом чего-то насколько же безумного, насколько и прекрасного.       — Я прощен? — хрипловатым со сна голосом спросил он.       Ладонь Мирона, уже начавшая поглаживать его голую грудь, замерла.       — Слав, — очень-очень осторожно проговорил Мирон. — Это же была игра. А тебе надо было наказания всерьез?       Слава задумался. Игра? Да... наверное... Да нет, сто процентов. И он ведь сразу же это понял. По тому, как это отличалось от наказаний, которые он принимал от Романа. С Романом был страх, чувство опустошающей беспомощности, непонимание и неприятие происходящего. Те наказания были... не игрой. Они много значили для Романа — так он утверждал свою власть над Славой как своим сабмиссивом, указывал его место. А Мирон и в мыслях не держал ничего подобного. Просто Слава сам себе выдумал проступок и так упорно доставал Мирона, чтоб его за этот проступок отшлепали, что Мирону было проще согласиться, чем отговаривать.       — Нет, — ответил Слава. — Как раз всерьез и не надо. А вот так... блин, идеально.       Он ощутил улыбку Мирона своей кожей, когда тот коснулся губами его плеча. И точно так же — кожей — уловил в этой улыбке тень беспокойства.       — Слава, я хочу задать тебе вопрос и прошу ответить максимально честно. Это очень важно для наших дальнейших отношений. Прошу, не скрывай ничего и не ври.       — Конечно, — охотно сказал Слава, поворачиваясь к нему.       Губы Мирона соскользнули с его шеи. Он поднял голову. Взгляд был серьезным, взволнованным и бесконечно нежным.       — Тебе действительно нужны настоящие наказания? Не игровые, всерьез? Ты ждешь от Дома, что он будет требовательным и суровым? Тебе это необходимо?       Эти вопросы звучали... странно. Возможно, потому, что все Доминанты, которых знал Слава раньше, вообще не интересовались у сабмиссивов, в чем они нуждаются. И в сексе, и в экшенах, и в отношениях как таковых.       — Я не хочу такого двадцать четыре на семь, если ты понимаешь, о чем я, — поколебавшись, сказал Слава. — Да и вообще, сами по себе наказания, когда это... ну, не игра... не знаю... нет.       — Нет? — переспросил Мирон, внимательно глядя ему в глаза.       — Нет, — уже решительнее повторил Слава. — Просто иногда мне хочется экшенов пожестче. Вот как сейчас было. Это просто охуенно.       — В том числе и потому, что немножко дискомфортно? — уточнил Мирон, и Слава фыркнул:       — Немножко? Ну, можно и так сказать. Дискомфортно и непредсказуемо, да. Я не знал, как далеко ты зайдешь. Но верил, что все будет хорошо. Что ты рядом.       — Да, — сказал Мирон, целуя его в висок. — Я рядом.