Цветок каштана

      — Так тебе все-таки нравится шибари или нет?       Они только что отменно потрахались и валялись на мятой кровати в своей любимой позе — Славина голова у Мирона на коленях, рука Мирона у Славы в волосах. Запястья у Славы еще сладко ныли от джутовой веревки, он легонько водил пальцами по розовым следам на коже, которые постепенно бледнели.       — Смотря какое.       — Ты и в прошлый раз так говорил. Требую конкретики.       Мирон тяжело вздохнул. Он уже знал, что если Слава пристанет, от него так просто не отделаешься.       — Вообще я в этом нихрена не понимаю, — неохотно признался он. — Хотя есть у меня пара знакомых, которым прямо крышу сносит на этой теме. Причем у всех них, как бы поточнее сказать... довольно специфический склад личности. Не тот, который я предпочитаю видеть у своих друзей.       — То есть?       — То есть они унылые, нудные задроты с манией величия, — безжалостно констатировал Мирон.       Слава мысленно примерил это определение к Роману Худякову. И решил, что оно не так уж далеко от истины.       — Но это же красиво. Разве нет?       — Красиво. Но те шибари-шоу, что я видел, были именно шоу. Постановочные спектакли. Доминант задрачивается об веревки, прется от собственной крутизны, но ему, как правило, совершенно плевать на саба. Саб для такого Дома просто модель. Тело, и все.       — Это если шоу публичное. За закрытыми дверями такие вещи можно проводить гораздо более интимно.       — Да? — странным тоном спросил Мирон.       Слава повернул к нему голову. И по его нахмуренному виду тут же понял, о чем он подумал.       — Ну, я так думаю, — усмехнувшись, добавил Слава. — Честно говоря, у нас с Романом это происходило абсолютно одинаково, что на шоу, что дома.       Мирон заметно расслабился. Надо же, неужели ревнует Славу к его прошлому? Роман, правда, тоже зверски ревновал к Никите. Ох уж эти Доминанты с их хрупким эго, каждый хочет быть первым и единственным. Но Славин опыт — это Славин опыт. Это то, что сделало его таким, какой он есть. Хорошо это или плохо.       — А тебе шибари нравится, да? — перебирая его волосы, спросил Мирон.       — Да, — без колебаний сказал Слава. — Некоторые позы — это что-то с чем-то. Когда узлы давят на множество точек по всему телу, в симметричных местах, это нереально круто. Вот только на людях мне это делать никогда не нравилось.       — Если бы я тебя красиво связал, мне бы в голову не пришло делиться этим охуенным зрелищем с кем-то еще.       Низкий, чуть гортанный тон, которым он произнес этим слова, заставил Славу улыбнуться. Он искоса бросил на Мирона хитрый взгляд.       — Ну и зачем ты себе отказываешь в этом охуенном зрелище?       Мирон выругался сквозь зубы, и Слава рассмеялся.       — Ты маленькая хитрожопая сучонка, — сообщил Мирон, впрочем, без малейших признаков негодования в голосе.       — Она самая, — согласился Слава, потянулся и, высунув кончик языка, лизнул головку его члена, уже наполовину привставшего от всех этих разговоров.       Судя по словам Мирона, сам он никогда не пробовал делать изысканные обвязки. Слава не спросил его об этом, чтобы не смущать — нет ничего хуже, чем напрямик задавать Доминанту вопросы о том, что он умеет, а чего не умеет делать. Тем более что это не имело никакого значения. Уж что-то, а связывать сабмиссива Мирон умел превосходно. Веревка в его руках превращалась в художественный инструмент, но холстом становилось не тело саба, как в случае Романа Худякова, а его душа. Мирон умел связывать так, что Слава чувствовал себя одновременно и беспомощным, и защищенным, и умиротворенным. Он инстинктивно понимал Славино тело чисто с анатомической точки зрения, и никогда не накладывал витки веревки туда, где они могли причинить дискомфорт — если, конечно, это не предполагали правила игры в наказание, которой они теперь время от времени разнообразили свой секс.       Мирон явно поскромничал, кое-что о шибари он все-таки знал, потому что сразу усадил Славу, сложив его ноги по-турецки и приказав поднять руки, и стал неторопливо обвязывать его торс. Это была «хиши шибари», или «алмазная обвязка» — базовый узор из веревочных ромбов на груди, который не ограничивал движения, а служил чисто декоративным целям или основой для дальнейшего бондажа. Слава ревниво подумал, что у Мирона явно чувствуется практический опыт, но ничего не сказал: витки и узелки уже приятно впивались в кожу на груди, животе и спине, и ему не хотелось неловким словом разрушить это сладкое ощущение. А кроме того, как понял Слава с некоторым облегчением, Мирону и впрямь не хватало опыта. Узлы были крепкими, а натяжение веревки — оптимальным, но сам ромбовидный рисунок не отличался идеальной симметрией и не вписывался ни в одну из классических схем, которые Слава испытывал на себе сотни раз. Мирон просто импровизировал на основе небольших знаний, которые у него имелись в этой сфере. Почему-то это было трогательно.       Закончив, он остановился и скользнул ладонью по Славиной груди, погладил соски, очерченные неидеальными, но от того еще более прекрасными ромбиками джутовой веревки. Слава глубоко вздохнул.       — Как хочешь руки? — спросил Мирон, продолжая ласкать его сосок.       — Сзади. В запястьях и локтях.       — Ноги?       — Щиколотки к бедрам.       Это была его любимая поза в шибари, достаточно щадящая, но в то же время напряженная, заставлявшая остро чувствовать каждый узел, впивавшийся в тело.       Мирон сделал все, как Слава просил. Правда, руки связал быстро и совсем просто, всего лишь стянув вместе, зато ногам уделил столько же внимания, сколько и торсу, сделав такую же симметричную ромбовидную обвязку.       Когда он закончил, Слава вздохнул и прогнулся в спине, загребая пальцами воздух. Под его руками оказалась подушка, и он уперся в нее, выгибаясь назад — так было гораздо комфортнее.       — Ты прав, — донесся до него приглушенный голос Мирона. — Это охуенно красиво.       Его ладонь легла на твердо вставший Славин член, стала нежно поглаживать. Слава запрокинул назад голову и гортанно застонал, млея от сочетания ощущений от бондажа и нежности, с которой ладонь Доминанта ласкала его член.       — Надо купить в спальню зеркало, — хрипловато сказал Мирон. — Во всю стену. Чтобы ты мог себя видеть.       Слава только застонал в ответ. Ощущения были такими острыми, такими приятными. что его начало уносить в сабспейс. Он ощутил, как Мирон просунул руку ему под поясницу. придерживая за талию, чтобы он мог полностью расслабиться и просто утонуть в ощущениях. Было нереально классно. Мирон продолжал медленно поглаживать его член, не стремясь довести до оргазма, просто лаская. Слава почувствовал на своей шее его губы, а потом и зубы, и выдохнул, когда они прихватили и с силой всосали кожу, оставляя смачный засос. Потом стали спускаться ниже, прихватили и оттянули веревку над соском, а потом и сам сосок, сжимая его и покусывая.       — Что ты... дела... ешь... — выдавил Слава. — Положено... просто... смотреть...       — Кем это и куда положено? — фыркнул Мирон и потерся щекой об его втянутый живот.       И тут же скользнул языком в пупок, так что Слава содрогнулся от щекотного и в то же время возбуждающего прикосновения. Но все-таки протестующе дернулся, когда голова Мирона опустилась еще ниже и нырнула между его широко разведенных связанных ног.       — Стой! Ты... блин... не так!..       — А как? — терпеливо спросил Мирон. — Ты издеваешься, что ли? Передо мной лежит роскошно сервированный десерт, и ты такой: ни-ни, только смотреть, руками не трогать и в рот не брать?       — Вот же зараза, — сдавленно усмехнулся Слава — и вскрикнул, когда Мирон втянул в рот головку его набухшего члена.       Слава упал на спину. Туго связанные руки прострелило вспышкой боли, но она тут же прошла. Он лежал, связанный по всем каноном искусства шибари — ну, не по всем, но плевать, честное слово, — упиваясь каждым мгновением, которое дарили ему эти ощущения, а его Доминант делал ему минет, жадно вылизывая его яйца и посасывая член. Это было так же охрененно, как и неправильно. И эти два слова — неправильно и охрененно, — были, пожалуй, идеальным описанием Славиных отношений с Мироном Федоровым.       Но ведь если что-то насколько хорошо для обоих, то быть неправильным оно не может, так ведь?       Слава кончил, и Мирон проглотил все до капли. А потом трахнул его, медленно и нежно, даже бережно, цепляясь пальцами за веревку у него на груди. Потом вышел, лег рядом, видя, что Славе хочется побыть в бондаже еще, и просто полежал с ним полчасика, поглаживая по груди и животу, легонько целуя и утирая пот, струившийся по вискам.       Когда он снял веревки. Слава скрутился в клубок и инстинктивно прильнул к нему, медленно выплывая из сабспейса. Мирон накинул ему на плечи одеяло и притянул к себе. Они полежали так еще какое-то время, прежде чем Слава окончательно не очнулся.       — Боже, как же здорово, — выдохнул он почти страдальчески. — Просто исполнение всех желаний. Ты точно настоящий?       — А ты? — серьезно спросил Мирон, приподнимая его подбородок.       Они долго целовались, не особенно страстно, скорее, изможденно. Потом оторвались наконец друг от друга, и Мирон спросил:       — Худяков такого с тобой не делал?       Слава не стал уточнять, что именно он имеет в виду. Это было, в сущности, очевидно.       — Вопрос не в том, что он со мной делал. Вопрос в том, как. И кем... чем я себя при этом чувствовал.       — Куском мяса? — тихо спросил Мирон.       Слава кивнул. Странно, эта мысль больше не причиняла такой боли, как раньше. Да и вообще никакой боли.       — Помнишь, что он сказал тогда на встрече с адвокатами? Что саб должен быть унижен, на то он и саб. Вот это его жизненная позиция. А мне всегда было нужно другое. Не униженность, а...       — Защищенность, — закончил Мирон, и Слава опять кивнул, благодарно улыбнувшись.       Мирон обнял его крепче, стиснул пальцы на его затылке.       — Я это понимаю. Для тебя бондаж — способ кому-то довериться без остатка. Отдать всего себя. Тебе нужен кто-то не просто сильный, но и заботливый, кто не просто заберет контроль над твоим телом, но и не станет пользоваться своей властью тебе во вред.       — Да, — выдохнул Слава, очарованный тем, как точно он выразил словами его потребности и мысли. — Точно так.       Мирон поцеловал его во влажный лоб. Слава полежал минутку, просто наслаждаясь этим абсолютным взаимопониманием между ними. Потом сказал:       — Знаешь, а ведь он меня почти не трахал. Ну, в смысле, в задницу. Очень редко. Когда был особенно доволен мной и хотел сделать приятное, ну или наказать... но тогда все было совсем плохо. Я всегда думал, что проблема во мне, — поспешно добавил Слава, видя, как затвердела челюсть Мирона. — Попросил совета у Вани, а он сказал, ну, типа, чувак, просто поговори с ним! Просто поговори.       Слава невесело рассмеялся, вспомнив свои жалкие попытки наладить эмоциональный контакт с Доминантом, который изначально ничего к нему не испытывал.       — А ты что?       — Ну, поговорил. Улучил момент, когда он был в хорошем настроении, и спросил, чего во мне не хватает, что я должен исправить. А он ответил, довольно тактично, что просто не особенно нуждается в сексе. Хотя каждый раз, когда он меня связывал или подвешивал, у него был стояк. Я думаю, он дрочил после экшенов, когда оставался один.       — Ебаный извращенец, — с отвращением сказал Мирон.       Слава неловко усмехнулся. Честно говоря, он до сих пор не до конца понимал, была ли в таком отношении Романа часть его вины или нет. И опять Мирон как будто прочитал его мысли.       — Слава, — сказал он, крепче сжимая руку вокруг его плеча, — он действительно в каком-то смысле извращенец. Он эксгибиционист. И нарцисс. Поэтому таскал тебя на эти чертовы шоу. Аплодисменты публики его мастерству шибариста — вот от чего оно на самом деле торчит. А на своего саба ему абсолютно плевать, саб для него инструмент, секс-игрушка, вроде дилдо. Ваши домашние сессии были просто репетицией перед выходом на сцену. И вот там-то, на сцене, он и трахался по-настоящему. Только с самим собой. Ты вообще ни при чем, вся проблема в нем, а не в тебе.       — Я знаю.       — Знаешь? Точно? А чего тогда приуныл?       Слава прижался к нему, накрыл ладонью его руку и потянул, кладя на свой член — демонстрируя, что от уныния в данный момент бесконечно далек. Пальцы Мирона тут же обвились вокруг его члена. Кажется, у него уже выработался рефлекс.       — Чувствую, мне придется подтянуть матчасть по этому ебаному шибари, чтобы лучше удовлетворять моего саба, — проворчал он.       — Ты и так отлично справился.       — Отлично? Всего лишь?       — Ой, блин, ну... Превосходно, первоклассно, феерически, космически...       Мирон зажал ему поцелуем рот, крепче стиснул затылок. Слава закинул руки ему на шею, обмякая. Похоже, сейчас пойдут на третий заход. Но ничего против он не имел.              * * *              Лето близилось к концу. Август выдался холодным и дождливым, гулять толком не получалось, и большую часть дня они с Мироном просиживали дома — если, конечно, не ездили каждый по своим делам. Мирон время от времени отлучался на деловые встречи, а Слава продолжал попытки найти работу, которая его бы устроила.       И чем ближе к осени, тем яснее он понимал, что такого места просто нет. Слава обошел уже практически все частные школы в городе и немалую часть государственных, надеясь на чудо. Но чуда не произошло. Везде было одно и то же.       Когда до начала учебного года оставалась всего неделя, Мирон спросил Славу за завтраком, нашел ли он уже местечко себе по душе. Слава долго молчал, пережевывая омлет, потом отложил вилку и сказал:       — Мирон, я тут подумал... То есть я долго над этим думал и решил. Я хочу уйти из педагогики. Совсем.       Мирон бросил на него взгляд поверх чашки с кофе. Неторопливо отпил глоток и спокойно спросил:       — Уверен?       — Абсолютно. У меня за это лето как будто мозги перевернулись. Все, что раньше казалось правильным, теперь выглядит каким-то гнусным дерьмом.       — Ты можешь поступить в аспирантуру. Займешься наукой.       — Да ну, — замотал головой Слава. — Это не мое.       — Но ведь твою дипломную работу хвалили на защите.       — Ага, я ее написал по итогам прохождения практики в школе. На тему улаживания семейных конфликтов. И все мои выводы свелись к тому, что саб должен подстраиваться, идти на компромиссы и помалкивать. Охренеть просто, насколько нормальным мне самому это тогда казалось.       — А теперь не кажется?       — Блин, ну ты еще спрашиваешь, — сказал Слава с упреком.       Мирон задумчиво откусил кусок от овсяного печенья, подпер щеку кулаком, сосредоточенно жуя.       — Тогда ты мог бы написать об этом кандидатскую. О нетипичных способах реакции сабмиссива на давление со стороны доминантного партнера.       — Мирон, ну я же серьезно.       — Я тоже. Не понимаю, почему ты решил просто взять и выкинуть в мусорку пять лет.       — Ну не так чтобы в мусорку. Кое-чему я там все-таки научился. Систематизировать, анализировать, делать выводы, искать и фильтровать информацию. И я хорошо понимаю типичную психологию сабмиссива, которую формирует наше традиционное образование. Я мог бы применить все эти знания в другой сфере.       — Да? И в какой?       Голос Мирона звучал до странного скучно, как будто ему было совершенно неинтересно. Это слегка покоробило Славу. Но они уже стали слишком близки, слишком хорошо и глубоко понимали и чувствовали друг друга. Слава уже не боялся сделать что-то не так.       Поэтому он сказал:       — Я хочу заняться юриспруденцией. Как Диляра. Стать адвокатом и защищать в суде права сабов.       Мирон дернул уголком рта. Как будто хотел усмехнуться, но не стал. И хуже всего было то, что его взгляд так и остался скучающим, а в несостоявшейся улыбке как будто на миг мелькнуло раздражение.       — Интересно. То есть хочешь второе высшее?       — Ага. Я, правда, пропустил все вступительные сроки, но могу этот год потратить на самообразование, а уже на следующий...       — А ты знаешь, что это стоит денег?       Слава осекся. Голос Мирона был очень спокойным, даже благожелательным. И все-таки что-то в нем заставило Славу немного оробеть.       — Знаю, — пробормотал он уже не так уверенно. — Конечно, знаю. Но у меня же есть мои пятьдесят штук на депозите. Я их почти не тратил.       — Этого хватит на год обучения на юридическом. Максимум на два, если выберешь какой-нибудь вуз похуже.       — Я найду подработку, официантом пойду или курьером. Буду эти два года копить деньги, чтобы...       — А самое главное, — словно не слыша его, продолжал Мирон, — никто не позволит сабмиссиву поступить на юридический факультет.       — Почему? — выпалил Слава, тоже начиная раздражаться. — Это же не запрещено законом?       — Напрямую — нет. Но, как ты прекрасно знаешь, кроме закона есть традиции. Система высшего образования у нас никогда не была ни прозрачной, ни демократичной. Тебя попросту завалят на вступительных экзаменах.       — Но Диляра же как-то поступила!       — Поступила, потому что я дал рекомендации. И взятку.       Слава вспыхнул и откинулся на спинку стула. Какое-то время они молчали. Потом он сказал:       — Ты про это не говорил.       — Не о чем говорить. Я ее знаю лет пятнадцать, она младшая сестра моего бывшего одноклассника. Когда появилась возможность ей немного помочь, я помог. Вот и все.       — И ее ты, надо думать, не отговаривал, — процедил Слава.       Мирон посмотрел ему в глаза.       — Отговаривал. Но она упрямая, как черт.       — Я тоже упрямый.       — Не настолько.       Слава резко отодвинулся вместе со стулом и встал на ноги. Мирон поднял голову, но не встал следом.       — По-твоему, мне не хватит характера на такое? — отрывисто спросил Слава.       — Дело не в этом.       — А в чем? Блин, Мирон, скажи прямо. Что во мне не так?       Мирон вздохнул, бросил салфетку на стол. Встал, шагнул к Славе и мягко тронул его ладонью за талию, привлекая к себе. Слава подался к нему, как всегда, ощущая мурашки, бегущие по спине от одного его властного прикосновения.       — Это, — очень тихо сказал Мирон. — Вот это, Славик. Ты чувствуешь, как я пахну? Что ты ощущаешь, когда я к тебе прикасаюсь? Если я сейчас посмотрю на тебя построже, или сожму твою руку вот так, — он перехватил Славино запястье и вздернул его руку вверх, на уровень плеча. — Что ты тогда испытаешь? Страх? Желание упасть к моим ногам и немедленно мне отсосать?       — Пусти, — прошипел Слава.       Он дернул рукой, пытаясь высвободить ее из хватки Мирона. Тот сразу разжал пальцы. Слава отступил на шаг, подрагивая от злости и обиды, но в то же время — от ошеломляющего запаха цветущего каштана, который бил ему в лицо, словно чей-то громадный кулак.       И вызывал неистовое, почти неодолимое желание упасть к ногам этого проклятого Дома и немедленно ему отсосать.       — Наш мир жесток и несправедлив к сабам, — сказал Мирон. — Но под его устройством есть биологические основания. И от этого никуда не деться. Бывают исключения вроде Ди, но это скорее аномалии, они встречаются крайне редко. У тебя на лбу написано, что ты сабмиссив. Ты можешь вызубрить наизусть все кодексы, законы и подзаконные акты, но в суде никто не будет воспринимать тебя всерьез. Включая твоих собственных клиентов.       — Ну ты и скотина, — сказал Слава. — Я думал, ты не такой.       — Я такой, какой есть, Слава. Как и ты.       Слава понял, что ему нужно срочно пройтись. Хотя бы чтобы остыть, а то тут уже запахло не просто ссорой, а настоящим скандалом. Он боялся, что Мирон попытается его удержать, но тот не двинулся с места, позволив Славе выскочить в коридор, напялить кроссовки и выбежать из квартиры.       Он бродил по району часа два, прежде чем смог наконец успокоиться. И понял, что Мирон, к сожалению, прав. Слава — не Диляра. В нем нет ее жесткости, ее стержня, ее харизмы. Он вспомнил собственный шок, когда Мирон сказал, что она саб. Славе это и в голову не могло прийти! А сам он — самый настоящий саб и есть. Зависимый, слабый, вечно ищущий крепкий доминантный член, на который можно присесть. Да его просто поднимут на смех. И к тому же, если Мирон не врет — а он вряд ли врет, — Славе понадобятся солидные деньги на взятку при поступлении, не говоря уж про плату за обучение. И ему негде их взять, кроме как у Мирона. А это значит — просить, уговаривать, опять становиться должником. Он, правда, все-таки позволил Мирону купить квартиру для его отца (которая была оформлена на Славу, чтобы отец ее не пропил), но это совсем другое. Там Слава не стал отказываться из глупой гордости, чтобы помочь своему родному человеку. А здесь вопрос только в нем самом — его амбициях, его стремлениях, его мечтах. Всего лишь.       Они с Мироном так хорошо понимают друг друга. Мирон во всем его поддерживал раньше. Так почему теперь между ними выросла вдруг такая стена? Или Мирон прав, и Слава просто и вправду не способен ни на что другое, кроме как учить детей быть послушными сабами?       Он вернулся домой в ужасном настроении, еле сдерживая слезы разочарования и жалости к себе. И уже одно это сполна подтверждает правоту Мирона, разве нет? Будет потом так же хныкать и сопливить после каждого проигранного дела в суде. Хорош защитничек.       Мирон сидел в гостиной перед выключенным телевизором, и вскочил, как только Слава вошел в квартиру. Остановился в дверном проеме и спросил:       — Еще сердишься?       — Нет, — хмуро ответил Слава, стаскивая кроссовки, грязные и мокрые от прогулки по лужам.       — Но все еще расстроен. Иди сюда.       Он раскрыл объятия. Это выглядело так непосредственно, что Слава не выдержал и шагнул ему навстречу, хотя совсем не собирался этого делать — думал, что по возвращении сразу пойдет в спальню и закроется там до утра. Но человек предполагает, а Доминант располагает. Объятия Славиного Доминанта были такими же крепкими, теплыми и надежными, как всегда. И уютными.       Они сели на диван, Слава подогнул ноги, уронил отяжелевшую голову Мирону на грудь. На душе все еще скребли кошки, но он понимал, что вины Мирона в этом нет.       — Я позвонил Диляре, — сказал Мирон, поглаживая его шею. — Попросил встретиться с тобой и обсудить твою идею. Она со мной согласна, но будет лучше, если ты все это услышишь от нее.       — Не надо. Я и так понял.       — Нет, Слава, надо. Я понимаю, почему мои слова тебя обидели. Может, я слишком прямолинейно высказался, прости. И все-таки я предвзят, потому что смотрю на это как Доминант. Диляра знает гораздо больше, и как саб, и как юрист. Тебе как минимум не повредит ее точка зрения.       Слава промолчал. Мирон опять прав. Глупо отказываться из простого упрямства.       — Есть, по правде, еще одна причина, почему я против твоей затеи, — помолчав, сказал Мирон. — Мне кажется, ты слишком увлекся идеями суфражистов.       — Ой, да ладно, один несчастный митинг...       — Не только. Ты про них гуглил. И зависаешь на их сайте каждый день       Слава застыл. Потом резко выпрямился, садясь и сбрасывая его руки.       — Ты что, отлеживаешь мою историю в браузере?!       — Не совсем, — усмехнулся Мирон. — Там в быстром поиске выпадает список последних запросов, а в адресной строке — список последних посещенных сайтов. Стирай его хотя бы, если уж такой скрытный.       Слава мысленно поклялся себе больше не пользоваться ноутом Мирона. На его собственном макбуке в последнее время стала зависать система, и Слава никак не мог собраться отнести его в ремонт. А надо таки этим заняться.       — Они единственные, кто хоть что-то делает для сабмиссивов.       — Не единственные. Поверь мне, одна Диляра за последний год помогла большему количеству сабов, чем эта игрушечная суфраджистская партия.       — Да почему игрушечная?       — Потому что это песочница Тимура Юнусова для отмывки бабла и давления на его врагов и конкурентов. У него сейчас конфликт с мэром, тот отозвал разрешительную документацию для нескольких строительных проектов Юнусова. И теперь Юнусов мстит, сгоняя своих марионеточных суфражистов под мэрию. И дальше будет сгонять, чтобы попортить мэру кровь, пока тот не пойдет на уступки.       — Но ведь...       — Это политика, Слава, я уже говорил. Политика, а не благотворительность. Это грязь. Сколький и, что еще хуже, опасный путь. А мне не нравится сама мысль, что ты будешь подвергать себя опасности. Любым способом.       — Да уж, быть школьным учителем гораздо безопаснее, — с горечью сказал Слава.       У него снова не было оснований не верить Мирону, но все-таки что-то его смущало, что-то не давало покоя. Не может все быть настолько просто и однозначно. У всего на свете есть две стороны.       — Никто не заставляет тебя становиться учителем, если тебя от этого так воротит. Решил, что педагогика не твое — значит, не твое. Тебе же только двадцать два года, вся жизнь впереди. Выбирай, что хочешь.       — И чем мне заниматься, по-твоему?       — Ну, например, музыкой.       Слава закусил губу. Он, конечно, рассказывал Мирону про свое увлечение, но вскользь — музыку он забросил, живя с Романом, и вернуться к ней до сих пор не тянуло. Хотя... может, ему так только кажется?       — Ты говорил, у тебя есть готовые треки.       — Ну да, но они старые совсем, записанные на коленке и...       — Это не важно. У меня есть знакомые в лейбле «Блэк Стар». Можно переслать им твои треки, а потом устроить студийную запись того, что они сочтут лучшим. Им ничего не будет стоить вывести твои треки в стриминговые сервисы и в топы чартов. А там, глядишь, и до концертов дойдет.       Мирон говорил абсолютно серьезно, даже не улыбался. Слава слушал, приоткрыв от изумления рот. Вот так вот все просто? Готовый рецепт создания звезды из воздуха? Ну конечно, а он-то чего ожидал? Так в этом мире все и работает. В музыке, образовании, политике. Везде, куда ни кинь взгляд.       Слава понимал, что его пытаются отвлечь, перенаправить его внимание. Но предложение Мирона оказалось слишком заманчивым. Слава когда-то давно, еще до своей связи с Романом, пытался продвигать свои треки по сети сам, потерпел закономерное поражение и постарался забыть об этом. И тут абсолютно внезапно перед ним распахнулись настежь все двери.       По большому счету, не так уж и плохо быть сабом одного из самых влиятельных ублюдков в этом чертовом городе.       — Ладно, — сказал Слава. — Это и правда мысль. Можно попробовать.       Мирон улыбнулся, обнял его за шею и потянулся за поцелуем.