***
С дня рождения Чанбина проходит около недели, а это значит только одно — девушкам пора возвращаться в Москву. Отпуск неумолимо подходит к концу, оставляя после себя самые яркие воспоминания, свежие чувства и привязанности. Вечер субботы девчонки проводят вместе с парнями, те сразу после работы заваливаются в квартиру Юли, чтобы провести напоследок время всем вместе. Темноволосая, кстати, грустит больше всех. Она настолько привыкла к обществу подруг и их постоянной поддержке, что уже сейчас чувствует себя невероятно одиноко. Да, она будет большинство времени находится в обществе мальчишек, к которым очень привязалась. Феликса и Чонина вообще с огромной уверенностью она может назвать своими чуть ли не лучшими друзьями. Но. Это все равно не то. С девчонками они прошли огонь, воду и медные трубы. С Настей вообще не разлей вода практически с детского сада. И как ей прикажете оставаться одной в чужой стране без привычной опоры? Еще эта напряженная ситуация с Чаном выбивает из колеи… Поэтому Юля весь вечер сидит со слезами на глазах, пока все пытаются веселиться. Девушка думает, что это правильно, ведь от последнего совместного вечера должны остаться только теплые, приятные воспоминания. Света с Минхо, наконец, обмениваются номерами и обещают друг другу писать и звонить по возможности. Девушка обещает по приезду домой обязательно показать парню своего ненаглядного кота: одна из многих точек соприкосновения этих двоих — это безграничная любовь к пушистым мяукающим существам. Настя с Чанбином времени зря не теряют — целуются постоянно, обнимаются при всех, наслаждаются обществом друг друга. Возражений ни у кого нет, имеют право — им еще долго не видеться, поэтому пусть нежатся. В какой-то момент ребята исчезают из поля зрения, и все так же понимают , почему и зачем. В одно мгновение на Юлю накатывает эмоциональная лавина. Девушка неумолимо падает в пропасть своих чувств. Тихо поднимается со своего места и выходит в спальную комнату, чтобы выпить успокоительные, дверь за ней хлопается во второй раз. Света подходит к подруге и крепко-крепко обнимает, она состояние темноволосой за километр чует, успокоить пытается, поддержать. Юля слезы больше держать в себе не может, рыдает как пятилетний ребенок потерявший любимую игрушку — горько, с надрывом. — Юлька, вот же ты дурная, ты чего так разревелась? Мы же не навсегда расстаемся. Настя вообще может вернется сюда через какое-то время. — девушка все прекрасно понимает, сама так же плакала бы в подобной ситуации, но на слезы лучшей подруги смотреть невыносимо, хочется придумать любую глупость, чтобы успокоить. — Дурочка ты моя любимая. Мне кажется, что не только из-за нас засранок ты тут влагу пускаешь. Во всем эти двое виноваты? Юля взгляд поднимает со смесью непонимания и испуга. — Не смотри так на меня, только слепой еще не увидел, какая Санта Барбара тут разыгрывается. Темненький и светленький — очень иронично. Так это их вина? Кого бить первого? — Отчасти да. Но не надо никого калечить, — Юл решает, что поговорить сейчас об этом хорошая идея. У Светы характер полная противоположность Насти. У последней взывоопасность на что-то «извне» зашкаливает, она готова глотки рвать обидчикам ее близких людей, однако сама довольно терпеливая, если дело касается ее самой. У Светы же наоборот, она может спокойно выслушать и помочь советом и холодной головой. Две противоположности. — На самом деле, много чего произошло. Не спрашивай меня, я не буду все рассказывать, — Юля начинает говорить, и слезы как-то сами собой прекращают лить свои потоки, как будто тоже вслушиваются в тихие слова девушки. — Они для меня как день и ночь, солнце и звезды, тихий лес и ледовитый океан с космическим пространством. Проблема лишь в том… Что одно без другого не существует. День всегда сменяется ночью. И наоборот. А я не могу это контролировать. — Так ты влюблена в обоих? — Нет. Совсем нет, — Юл за голову хватается и смотрит куда-то сквозь, абсолютно пустым взглядом. — Чан он замечательный, просто потрясающий, в него я действительно влюблена, но меня всегда что-то останавливает. Он настолько мне дорог и настолько много эмоций вызывает, что я все больше и больше пытаюсь отгородить свое сердце от него, и в тоже время сама отпустить не могу. Я боюсь сделать ему больно, я этого просто не выдержу. — Так останавливает тебя Хёнджин? — И снова нет. Эта блондинка… Он столько говна мне сделал, но я ему доверяю. Абсолютно не могу предугадать его действия и мотивы, но нахожу оправдания всем его поступкам. Это сложно описать. Мы как будто просто понимаем друг друга, но в какой-то момент оказались по разные стороны баррикад. — Да уж, Юль, ну и свалка у тебя внутри. Как разгребать-то это собираешься? — Спроси что полегче… Подруги обратно к парням возвращаются спустя минут пятнадцать. Света одним своим видом показывает ребятам, чтобы до темноволосой не докапывались и оставили девушку в покое. У Юли глаза и нос красные, слез больше нет, но вид все выдает с потрохами. Феликс ее к себе подзывает, она бредет бездумно, в уголок свой хочет забиться в объятиях друга. Но ее за руку перехватывают и утягивают на диван резко. Чан не говорит ни слова, лишь руками ее плечи обхватывает, к своей груди прижимает и голову на ее макушку кладет. Этот момент для нее — великая ценность. У нее вновь слезы выступают, но она течь предателям не разрешает, лишь сильнее глаза сжимает, прямо как руки на талии парня. Пододвигается к нему еще ближе и носом о его шею трется. Благодарит за поддержку. Чувствует легкое прикосновение губ к своим волосам и в душе взрываются фейерверки. В ледяные глаза напротив она решает не смотреть. Сейчас она в руках теплого солнца. Юля слезно умоляет Минсока отпустить ее напол дня в воскресенье. Она хочет проводить подруг на самолет, хотя те уверяют, что это лишнее. Но Юля волнуется. Языка они не знают, у Светы включается мандраж, когда дело доходит до поездок, хотя на остров Чеджу девушки летали без нее, но Юля все равно не может сейчас отпустить их одних. Минсок - парень отличный, очень понимающий, поэтому отпускает Юлю без каких-либо проблем, даже говорит, что она может вернуться к своим обязанностям уже в понедельник, но девушка отказывается. Она с ума сойдет без общества людей, после того как с подругами распрощается. До аэропорта добираются быстро, прощаются слезно, Настя обещает как можно скорее уломать свое начальство и вернуться обратно. Вот и все. Девушка заказывает обратное такси и возвращается в Сеул. Настроение паршивое, время на часах около четырех дня, она обещала на работу подъехать к шести. Решает немного прогуляться, и заодно зайти в кофейню купить парням напитки. Юля уже наизусть выучила предпочтения своих подопечных, поэтому в старбаксе заказывает все на автомате, расплачивается на автомате, в мыслях своих витает также на автомате. Ждет где-то около получаса, все же заказ немаленький, спасибо, что вообще без предварительного звонка приняли. Просто сегодня тут поразительно мало людей, как и на улице впрочем. Хотя, казалось бы, воскресенье. Молодой человек бариста достаточно привлекательный и, видимо, довольно заинтересован симпатичной задумчивой девушкой, потому что вместо имени спрашивает у нее номер телефона, но не получив желаемого, пишет на одном из ее стаканчиков свой и имя Джинхи. Юля на это не обращает никакого внимания, продолжая падать все глубже в себя. Сумка с напитками тяжелая и девушка почти жалеет о своем решении, но потом вспоминает, как парни радуются подобным мелочам и, уже улыбаясь себе под нос, выходит из заведения. Дорога до агенства не особо долгая, идти всего минут двадцать, так что Юля не спешит, вставляет наушники, включает любимую музыку и тихо продолжает падать в себя. Ее в плечо толкают резко и неожиданно в небольшой переулок между более оживленными улицами и к стене прижимают. Пакет с кофе из рук выпадает, коричневая жидкость чудом не разливается. Наушники с нее срывает одна из трех девушек, что стоят напротив. — Совсем ахренели? — у Юли не то настроение, чтобы трястись от страха из-за каких-то малявок. До здания компании девушка доползает спустя час, ребра болят, губа рассечена и запекшаяся кровь нещадно щиплет. Она к своим малышам опаздывает, поэтому тащит свое тело вперед и терпит. Сумасшедшие девчонки, возомнили из себя невесть что. — Это же та шмара, что около наших мальчиков крутится постоянно, Мини, ты была права! — Слушай сюда, деточка, ехала бы ты в свою задрипанную Россию. — Девочка, тебе лет сколько? Пятнадцать? Молоко еще на губах не обсохло, чтобы со мной так разговаривать. Не сходить бы вам троим, скажем, нахер? А следом получает удар в живот, по лицу, ребрам. Бьют мелкие сучки недолго, но со всей дури, злобно. Юля в долгу не остается, кому-то успевает тоже парочку синяков оставить, заезжает в челюсть. Но против троих устоять на ногах сложновато. Напоследок ей выплевывают, что если девушка не свалит в скором времени, то последующая встреча принесет ей гигантские проблемы. Юл на ноги поднимается кое-как, а кофе стоит рядом целенькое. Ровно на том месте, где она его и оставила. Предательская жижа. Охрана в агенстве ее встречает странными взглядами, она лишь плечами пожимает, мол упала неудачно, все нормально. И направляется сначала в уборную немного привести лицо хоть в какой-то порядок, а затем идет по направлению к танцзалу, где по расписанию парни должны практиковаться. Но на месте никого, зато недалеко слышатся звуки стука в дверь и голоса нужных девушке ребят. Сердце чувствует что-то неладное. Парни почти в полном составе столпились у студии Чана. У Джисона хлещет из носа кровь, ему пытается помочь Сынмин какими-то бумажными салфетками, Минхо и Чанбин со всей дури стучат в дверь, из-за которой слышатся страшные звуки. — Ребят! Что случилось? И где Минсок? — Юля к Джисону подбегает тут же, забывая напрочь о своей боли, несчастный пакет с кофе вновь летит куда-то к стене. — Белочка, кто тебя так? Господи, да что тут творится?! — Чан-хён. — говорит Феликс, что сидит прямо на полу, оперевшись на стену, у него, кажется, с лицом тоже что-то не так. Чонин сидит подле. Юля к другу подходит и осматривает на наличие повреждений — и действительно, на скуле в скором времени расцветет большой синяк. — У него с компьютера украли наработки и слили в сеть под другим именем. Он просто взбесился, начал крушить все, мы с Ханом рядом были, пытались его остановить. Как видишь не получилось. Он в студии заперся. А менеджер-хён, как я понял, у главы. — Ключи есть у кого-то? — Юл на всех парней оборачивается и получает отрицательные мотания головами в ответ. — Блять! У девушки руки трясутся. Нужно срочно что-то делать. Какая же она дура! Если бы не задержалась, если бы приехала раньше, если бы не заходила за этим чертовым кофе, то может смогла бы сразу помочь. Мозг в диком темпе пытается сообразить, как открыть злосчастную дверь, за которой происходит что-то страшное. Она так не вовремя вспоминает охранника, что на ее собственный побитый вид смотрел такими удивленными глазами… Черт! Охрана! У них же должны быть ключи от всех помещений. Как она сразу-то об этом не подумала? Юля поспешно кидает своему мелкому соратнику, чтобы усмирил Минхо с Чанбином и убегает в обратном направлении. Уже около лестницы ее ловят холодные руки, вырваться сразу не выходит — держит крепко. — Хёнджин, отпусти! — Что с лицом? — Со мной все нормально, сейчас главное - помочь Чану. — Юль, кто это сделал? — одной рукой за талию держит, другой за подбородок, и смотрит глазами черными, звериными. Сейчас сказать любое имя — сродни команде «фас». — Маленький мой, со мной правда все хорошо. Лучше помоги ребятам, им надо что-то холодное приложить к лицам. Сходи в кафетерий, — она его лицо своими крохотными ладошками обхватывает, большими пальцами поглаживает трепетно, и в глаза смотрит со всей теплотой. — Пожалуйста, Джинни. — Я только что оттуда, ни грамма льда у них нет, профилактический день, чтоб его! Купил две бутылки воды из автомата, но там температура чуть ниже комнатной. — Хван веки устало прикрывает. — Сейчас отдам им и побегу в ближайших маркет. — Нет, Хёнджин, не надо никуда бежать! — он на нее смотрит со смесью удивления и непонимания, а она понимает, что та самая жижа оказалась не таким уж и злосчастным предателем, что дожила до этого момента. — Я кофе для вас покупала, сумка с ним где-то около парней должна валяться, там как минимум половина заказа со льдом. Зная старбакс, он не должен был еще сильно нагреться! — у Юли воодушевление в глазах и губы коротко растягиваются, все же хоть чем-то помочь парням удастся. — Понял, крошка, действую, — он ее улыбку крохотную зеркалит, она уже почти вырывается из его рук, но он снова тормозит ее на мгновение. — Но потом ты мне все расскажешь, ясно? Она лишь кивает и, наконец, убегает за ключом. Отогнать парней от студии получается не с первого и даже не с пятого раза. Одну девушку в логово к разъяренному волку пускать никто не хочет. Но Юля настаивает. Говорит, что оставит им ключ и если что-то пойдет не так, они всегда успеют зайти. Она считает, что если бы Чан хотел присутствия всей группы, то не стал бы запираться и выталкивать всех силой. Но и одного его оставлять в таком состоянии девушка была не намерена. Когда наконец парни успокоились и с ее условиями согласились, Юля вытащила заветный ключ и вошла в студию. Чан сидел на полу, опираясь сгорбленной спиной о стену и закрывал лицо трясущимися побитыми руками. Вокруг творилось нечто: повсюду папки и переломанные диски, синтезатор, валяющийся в углу и не подающий более признаков жизни; перевернутые пуфики, везде порванные листы бумаги, все стены в крови и следах от жестких ударов, сломанный надвое стул... Крис ее присутствие замечает не сразу, но как только она, отойдя от первого шока, делает шаг к нему навстречу, парень подрывается с места. — Я же сказал, вон отсюда! — рявкает громко и, схватив первое попавшееся под руку, швыряет со всей силы в девушку. Стеклянная фоторамка чудом пролетает в паре сантиметров от ее лица и, ударяясь со всей дури о стену, разбивается вдребезги. Юля сгруппироваться не успевает, какие-то осколки летят ровно в нее, один впивается в девичье плечо, больно мажет по тонкой коже, разрывая ее в кровь. Чан к ней подлетает стремительно, но в одно мгновение спотыкается о ножку разломанного стула и этого промаха девушке хватает, чтобы успеть во всем этом ужасе наткнуться глазами на ключ от двери и, крикнув «все в порядке», швырнуть его в щелку прямо к парням. Теперь он не сможет ее отсюда выгнать, теперь они оба заперты. Чан очень сильно зол. Чан очень сильно прижимает ее к двери. Чан очень сильно бьет кулаком в паре миллиметров от ее тела. Юля хоть и вздрагивает крупно, но парня ни разу не боится. Поэтому в очередной раз кричит ребятам, что все хорошо и чтобы те не входили. — Ты какого черта тут забыла?! — рычит прямо ей в лицо и со всей агрессией ладонью по твердому материалу бьет. — Оставьте меня все в покое! Быстро дверь открыли! — Последнюю фразу уже громче, чтобы парни за дверью услышали и среагировали. Вот только от ребят никаких действий не следует, и Чан начинает злиться еще сильнее. Глаза черные кровью наливаются, челюсти сжаты до победного, дыхание тяжелое. Любой бы на ее месте кричал от ужаса, но не Юля. Она слишком хорошо свое солнце знает, что сейчас грозовыми тучами затянуто напрочь. Поэтому лишь сильнее льнет к нему, руками его торс обхватывает, носом в его шею утыкается. — Чани, они не откроют. Я останусь с тобой, милый, я тебя не оставлю,— шепчет горячо, сильнее его своими маленькими ручками сжимая, по спине напряженной гладит. Он ее от себя отрывает бешено, больно цепляясь за хрупкие плечи и пачкаясь в ее крови. Отходит подальше, пинает ногами то, что осталось от стула, и падает на кожаный диван. Отступать ни в ее правилах ни разу, поэтому за ним по пятам следует, опускается ни рядом, ни подле — сразу на его колени залезает и прижимается сильно-сильно. Идиот. Хотел с таким дерьмом один справляться. — Юль, уйди по-хорошему. Я не хочу причинить тебе вред. Злость из его сердца так просто не испарится, и она это понимает прекрасно. Но оставить его наедине со своими демонами она просто не в силах. — Ты мне и не навредишь,— прижимается к нему лишь теснее, готовая отдать ему всю свою нежность — только бы не было так больно и тяжело. Ведет своими пальчиками по его нахмуренному лицу, повторяет свой путь мягкими губами. Ее мальчику не идет быть расстроенным и сердитым. — Да я же уже это сделал! У тебя кровь! И это моих рук дело… — у него внутри в одно мгновение что-то ломается, гнев сменяется подавленностью, злость — всепоглощающей печалью, демоны перестают пожирать внутренности и выбегают наружу горячей влагой из глаз. Чан рыдает надрывно, громко всхлипывая ей в плечо. Прижимает к себе хрупкое тело до боли в костях и плачет, плачет, плачет. У нее сердце горько ноет, она готова любую беду с ним на двоих разделить, готова любую боль вытерпеть, лишь бы ему не было так плохо. Смотреть на его слезы — нереальная пытка, восьмой круг ада. Брюнет немного успокаивается лишь спустя долгие минуты, которые тянутся густой вечностью. Они лежат на тесном маленьком черном диванчике, крепко обнявшись. Девушка гладит мягкие черные локоны, теснее прижимая его голову к своему хрупкому, промокшему насквозь плечу. — Там было столько ценного…полгода работы, твоя мелодия. Я поверить не могу… — шепчет почти неслышно, голос совсем охрип от слез. — Чани, это ужасно. Но ничто в этом мире не достойно твоих слез. Нужно как-то это пережить. У тебя есть ребята — это огромная поддержка. Мое сердце не выдержит смотреть на твои страдания. Не стыдно причинять боль своей почти девушке? И где мои обещанные свидания? — последние фразы произносит с улыбкой в голосе. Чан приподнимается и в глаза ее заглядывает. — Я вообще-то еще зол на тебя. И о каких свиданиях теперь может идти речь? Нужно заново писать новый ост к дораме, биты для альбома. Представляешь, сколько меня ждет работы? — Значит, я знаю, как мы с тобой проведем следующее свидание в предстоящий выходной, — она его на спину переворачивает и ложится сверху, настроение почему-то поднимается. Возможно, потому что Чан успокаивается или потому что парень потихоньку оттаивает? Непонятно, но факт. Юля свое солнышко короткими поцелуями щекочет, даже успевает сорвать с его губ короткую улыбку, от которой сердце трепещет. Достаточно уже тучи бесчинствовали на их небесах, пора и честь знать. — Мы с тобой запремся в твоей студии, ты будешь работать, я — наводить тут порядок, делать тебе массаж, кормить вовремя и любоваться самым прекрасным существом во всем мире. — Собой что ли? — опять этот парень запрещенные приемы использует, у нее щечки краснеют и губы, вслед за его в ласковой улыбке растекаются. — Дурак! Тобой, конечно! — она его несильно кулачком по плечу крепкому бьет и в его лицо своим носом тыкается, как кошечка. Крис ловит ее губы своими. Поцелуй получается нежным, мягким, с привкусом долгого ожидания. Они оба так скучали друг по другу, хотя находились постоянно рядом. Вот так в такой трудный момент два сердца находят друг в друге утешение и примирение. Двое ненормальных. И им так хорошо в совместном сумасшествии.***
Ночь наступает после долгих обсуждений, разговоров с руководством, выявлений дальнейших действий, составлений планов. Слив такого огромного количества авторского контента в сеть безнаказанным остаться просто не может. Директор был в бешенстве, как, собственно, и все работающие с группой люди. Пак Джин Ён даже не стал ругать Чана за порчу имущества, ему нервный срыв парня был вполне себе понятен. А вот за порчу лиц своих одногруппников Бан получил сполна. Хотя стоит отметить, что парень сам себя корил пуще всех остальных и извинялся перед ребятами сотню раз. Сейчас же была глубокая ночь, но уснуть Хёнджин никак не мог. Ему не давала покоя одна вещь. Ее разбитые губы. Сегодня, поймав девушку в коридоре компании, парень готов был перегрызть глотку любому, кто приложил свою руку к ее ране. Но девчонка упрямая, ничего не сказала. Хёнджин берет в руки старенький разбитый айфон и набирает девушке сообщение. За последнюю неделю они довольно много переписывались, блондин назвался Джеем, сказал что сейчас находится по работе за пределами Сеула, предложил ей пообщаться и она согласилась. Частенько они болтали долгими ночами, делились друг с другом проблемами, в их переписке не было и намека на романтику, только банальная и нужная поддержка. Хёнджину нравилось ее доверие, и оно же бесило одновременно. Они понимали друг друга с полуслова, и девушка восторгалась этим, говорила, что ей повезло с тем, что именно он подобрал ее телефон. Потому что иногда довериться незнакомому человеку проще, чем лучшему другу. Хёнджин хотел бы, чтобы она знала правду, но с каждым новым днем все сильнее погружался в эту ложь. В их переписке не было имен и конкретики, чьих-то чужих секретов, иногда блондин хитрил и пытался что-то из нее выудить, но все разбивалось о ее принципы и искренность. Поэтому с каждым днем Хёнджин все сильнее тонул в ней. И выныривать обратно у него не было ни малейшего желания. Джей: «Спишь?» Юля: «Нет, не могу уснуть, был трудный день.» Джей: «Поболтаем?» Юля: «С радостью!» И вот снова они пропадают друг в друге, минута за минутой, час за часом. Говорят долго, делятся своими переживаниями и поддержкой, сочувствием. Все обрывается, когда за окном ледяной стеной расползается ливень. Мелкие капли заменяются крупными, барабанят о стекла, и раздается первый громкий раскат грома. Хёнджин не сразу понимает, почему девушка на том конце перестает ему отвечать. Но как только осознание медленно доходит до его сердца, парень тут же подрывается и вылетает пулей из квартиры. Хёнджин даже забывает надеть какую-либо обувь, лифт ждать слишком долго — и вот он бежит босыми ногами прямо по ледяной лестнице. Стучит в заветную дверь, звонит в противный звонок — все бестолку. Хёнджину страшно. Он прекрасно помнит ее реакцию на чертову грозу. Пытается судорожно вспомнить код от ее замка. — Черт! Давай же! — почти рвет на себе волосы, он же видел эти цифры только вчера, когда они приходили все вместе провожать ее подруг домой. Пытается воспроизвести движения ее пальцев на сенсорной клавиатуре. Получается лишь с четвертого раза. Он в темную квартиру врывается с громким хлопком двери, по имени ее зовет — но никто не отзывается. Смотрит все комнаты, рыскает по всем углам — но ничего. Ее просто нигде нет. Она же точно пошла домой, как такое может быть? Он от отчаяния разбивает какую-то кружку на кухне, ударяя по ней кулаком, острые осколки больно впиваются в кожу, но он лишь стряхивает их и не чувствует вовсе жжения. В его глотке сердце бьется так сильно, что заглушает все остальные эмоции. А молния все продолжает насиловать небеса, раскалывая их на множество частей, прямо как она его душу. Он в ванную комнату заглядывает от безысходности, и тут же его сердце с высоты двадцать второго этажа падает и об асфальт разбивается. Она сидит в душевой кабине скорчившись, под струями ледяной воды. — Идиотка! Ты что творишь?! — он воду выключает тут же, вытаскивает трясущееся крупной дрожью тело, хватает первое попавшееся махровое полотенце и укутывает ее. Лицо потерянное, губы синие. О чем она думала?! — Ты же ледяная вся! — обнимает ее, прижимает к себе крепко и плевать, что собственная одежда промокает к чертовой матери. Она в себя приходит, только когда сильные теплые руки ее подхватывают и уносят в комнату. Он с нее одежду срывает остервенело, раздевает вплоть до нижнего белья — потому что все мокрое до нитки. Разворачивается, залезает в шкаф, находит какие-то первые попавшиеся вещи — футболка, шорты, трусики, и вновь на сто восемьдесят градусов. Заглядывает в ее лицо испуганное, но уже осознанное, подходит близко, в руки трясущиеся вещи сухие вкладывает и, сказав короткое «оденься», отворачивается. Она не шевелится, не может понять вообще, что происходит, а когда за спиной очередной раскат громыхает, вовсе тряпки из рук роняет и в его спину вжимается, обхватывает крепко, трясется как тростинка на ветру. Он ее сердце чувствует через тонкую ткань футболки, бьется так часто и громко, того и гляди пробьет грудную клетку вместе с его душой. — Блять! — руки ее разрывает, оборачивается лицом к ней. — Ну и что мне с тобой делать? Завтра ты меня убьешь за это. В мокром же нельзя в постель ложиться, так ведь? Он старается на ее тело полуобнаженное не смотреть, ему правда хочется ей помочь, позаботится хочется впервые так сильно, но в то же время… Боже. Она стоит перед ним. Такая тонкая, сладкая, напуганная. Сама к нему тянется. Как себя на цепях удержать? Хёнджин подходит вплотную, поднимает все те же вещи, что у ее ног валяются, скользит взглядом по ее коже, дышит громко, тяжело. Боже, как же тяжело! Смотрит в ее глаза своими черными, взгляд не позволяет себе отвести. Ведет пальцами тонкими от ее поясницы выше, по хрупкой спине и до застежки ее нижнего белья. Щелк. И все ломается внутри него, он видит как ее зрачки расширяются, как она переводит свои испуганные зеленые огоньки на его алые губы. Да что же она творит? Он на ее грудь обнаженную не смотрит. В то же мгновение, когда интимная часть ее гардероба падает к его ногам, он натягивает на нее огромную футболку. Отличный размер, закрывает от его глаз все ровно до середины бедра. Он материал чуть приподнимает и пальцами за края мокрых трусиков цепляется, стягивает медленно, искусно. Следом Хёнджин перед ней на колени опускается и помогает надеть сухое белье и шорты. Руки свои оставляет на пару секунд под огромной футболкой. Раскаты грома уже не так пугают, как заботливый и ласковый демон напротив. Он ее в постель толкает, сам на пару секунд отходит обратно к ее шкафу, вытягивает из ее коллекции безразмерных футболок еще одну и демонстративно стягивает перед ней свою мокрую, светит нереальным голым торсом, зачесывает назад светлые волосы, облизывает губы и лишь потом натягивает на себя сухую вещь. Дьявол. Она, конечно, в шоке, но не настолько чтобы ничего не видеть и не запомнить. Он в постель забирается медленно, как хищник, взгляда своего с ее не сводит. — У тебя губы синие. Я тебя согрею, — звучит уж слишком эротично, спасибо темной комнате, что краску на ее лице скрывает. Он ее обнимает тепло. Укутывает в одеяло огромное, вжимает в себя. А она не понимает до конца, как ледовитый океан может сейчас согревать. Неужели она настолько сильно замерзла? Они лежат лицом к лицу, дышат одним кипящим воздухом на двоих. Она поверить не может, что он таким положением не пользуется, не вгрызается в нее, хотя хочет. Юля видит, насколько сильно он ее хочет. Но не позволяет себе. Почему - неизвестно. — Хёнджин, что ты тут делаешь? — она из себя еле-еле что-то связное сиплым голосом выдавливает. — Я однажды уже не успел защитить тебя, в этот раз я бы себе не простил, — она не понимает, что он имеет в виду абсолютно, но сердце все равно предательски ёкает. — Я тебя не понимаю. — Тебе и не нужно. Она медлит пару секунд. — Мы не друзья, не знакомые — и никогда ими не будем, — повторяет она его давние слова. — Я запомнила и уложила в своей европейской головке. Почему-то сейчас так и хочется язвить и плеваться ядом, наверное, потому что Хван Хёнджин - ходячее порно, и это ее защитная реакция, чтобы не растаять плиткой шоколада в его теплых, блять, руках. — Так скажи, кто мы друг другу? И почему ты помогаешь человеку, которого так ненавидишь? — он смотрит на нее долго, изучающе. В какой-то момент она думает, что он сейчас встанет и уйдет, оставит ее наедине со страхом, но Хван остается рядом, чему она втайне была рада. — Спроси что попроще, фанаточка,— он ее теснее к себе прижимает и Юля тихонько стонет от боли в ребрах. — Ты мне обещала рассказать, кто тебя так, — напоминает, проводя пальцами по ее рассечённым губам. И она рассказывает. Хёнджину почему-то доверять очень легко. Он слушает всегда внимательно. Сейчас сильно злится и обещает, что просто так это не оставит. И она верит. А потом он просит прочитать что-нибудь, и она вновь соглашается. Продолжаем толкать эти серые стены — Слишком много пробелов, слепых многоточий. Мысли как крысы, немного… и в плен их. Не думай, сотнями вспышек он обесточен. Чёрное — белое — белое… серый ты. Уходи, убирайся, не твои эти полосы. Как грустно: шаг в сторону — и отвергнуты. Пишу под наркотиком. Наркотиком голоса. Пойми же, человек — он же временный. Разбитый, кричащий, для остальных — немой. Обернись, в тебе же чужая вселенная, Или ты в этой вселенной ненужный? Чужой? Но ты продолжай толкать эти серые стены. И мысли как крысы. Немного, и в плен их. Он на ее губы смотрит неотрывно, поглаживает большим пальцем, старается не задевать кровоточащую ранку. А ее ведет от этого взгляда и грозы за спиной. — Красиво. Любишь заниматься самокопанием? — Почему ты меня не целуешь? — он от ее вопроса впервые теряется. — Что? — Ты раньше на мне живого места не оставлял, а сейчас даже не пытаешься. Я просто тебя не понимаю. — А ты этого хочешь? — Я хочу знать причину. — Причина в том, что я дал себе слово, что больше без твоего разрешения или просьбы этого делать не буду, — чуть помедлив, отвечает. — Ты правда думаешь, что я когда-нибудь тебя об этом попрошу? Он на таком опасном расстоянии от нее, что запах океана с примесью открытого космоса - вместо воздуха. Она свой взгляд опускает на его губы, которые он тут же облизывает. Демон искуситель. — Я в этом уверен. Она дышит тяжело, за спиной ненавистная стихия разыгрывается все сильнее, озаряя комнату короткими вспышками света. Лицо Хёнджина приобретает в эти моменты еще большую притягательность. — Ты прав.