Урааааа!!!! Я не знаю почему эта глава настолько сложно мне давалась....
Надеюсь вы ждали:)
Я вот жду вашего фидбэка, очень сильно:D
Раннее утро. Опухшие от поцелуев губы. Истерзанные, искусанные до безобразия, израненные парным сумасшествием. Ей определенно было это нужно. С ним спокойнее, с ним не страшно. Его губы отвлекают, выбивают из головы все мысли разом, берут верх над ее сознанием.
Юля чувствует себя собакой Павлова. В какой момент в ее голове срабатывает ассоциация: Хёнджин равно безопасность? Хотя должно быть ровно наоборот, судя по его обычному поведению. Юл считает, что он семена раздора в её душу поселил ещё на дне рождения, тогда на крыше, когда встал в неравный бой с ее фобией. И победил. Подкрепляет всё это осознание того, что Хван не плохой. Немного ненормальный, со своими тараканами и непредсказуемыми поступками, но не плохой. И так с каждым последующим разом, с каждым столкновением, с каждой встречей, с каждой помощью. В итоге — до свидания, крыша. Хёнджин соткан из противоречий.
Немного противно ощущать себя предателем. Хоть она и не состоит в официальных отношениях, но перед Чаном стыдно нереально. А ещё перед собой. Да, они не встречаются, у нее по факту нет никаких обязательств, но она всё равно чувствует себя последней тварью. Потому что раньше Хёнджин не спрашивал, просто брал, что хотел. Потому что раньше у неё было хоть какое-то оправдание. Потому что сейчас она чётко ощущает себя изменщицей. А изменять брюнету — это последнее, ужасное, непростительное.
Но все это разбивается о блядские губы блядского Хван Хёнджина.
Потому что сейчас ей это, правда, нужно. Жизненно необходимо.
Блондин слово свое держит и ниже дозволенного не лезет. Даже на её шее и ключицах не оставляет своих меток, как раньше. Сегодня Хёнджин нежный и ласковый. Терзает только лишь губы, потому что ей это нравится. И шалит лишь раз за всю ночь, когда, спустившись чуть ниже положенного, кусает её затвердевший сосок через плотную ткань футболки, а после не дает ей ругаться, вновь утягивая в тягучий поцелуй с оттенком улыбки на его губах. Вот такой невероятный может быть этот парень.
Она пытается захлебнуться, но он ей тонуть в своих угрызениях не позволяет. Ему не интересно ломать уже поломанную девушку. Он хочет её целую. Такую, какой увидел ещё на фансайне.
Лишь когда начинает светать, приходит и осознание того, что гроза давно закончилась. И двоим ненормальным стоило бы оторваться друг от друга. Хёнджин еле находит в себе силы в последний раз провести горячим языком по алым мягким губам и наконец отодрать себя от неё.
— Мне пора идти, фанаточка. Нам вставать через пару часов, — шепчет хрипло и пальцами своими длинными по её лицу скользит нежно.
— Спасибо тебе, блондиночка, — улыбается сладко, в первый раз это прозвище без единой капли яда произносит. — Вряд ли когда-нибудь повторим.
В её глазах противоречия, вина, давящая нереальным грузом, борьба противоположностей.
— Я тебя провожу.
— Прекрати винить себя во всех грехах. Невозможно изменить человеку, с которым тебя не связывают обязательства.
— Обязательства в нашей голове. Изменяют в первую очередь себе, Хёнджин. И прекращай уже быть таким хорошим, аж бесит, — они оба смеются с последней фразы и, не выдерживая, снова льнут друг к другу для короткого чувственного поцелуя.
— Акция действует только сегодня. Завтра снова стану сволочью, не переживай, крошка.
— Вот это уже другой разговор!
Они вдвоем встают с теплой постели, он переодевает обратно свою не до конца высохшую футболку. Бредут в коридор безмолвно.
— Ты что, без обуви? — Юля проваливается с головой в неописуемое изумление.
— Я спешил к тебе, — эта фраза как-то слишком сильно бьёт по голове и, кажется, сердцу.
В общежитии темно и пустынно. Задёрнутые шторы не дают пробиться ни единому лучу восходящего солнца в просторную квартиру. Феликс проснулся ещё от первых раскатов грома, а окончательную сонливость как рукой снял бешеный хлопок входной двери. С самыми изощрёнными матами парень пошел проверять. Кровать в соседней комнате, как и ожидалось, была пуста, Сынмин видел сны в одиночестве, как младенец, что неудивительно — в профессии артиста есть свои нюансы, например , то, что начинаешь спать при любой возможности, на любых поверхностях, при любых шумах.
Но Феликс не спит. Он идет дальше, заходит в соседнюю дверь, удостоверится в том, что Хван Хёнджин - единственный влюбленный придурок- сейчас побежал спасать свою принцессу от злого дракона. Чан на месте — Феликс выдыхает. Идет на кухню, заваривает себе чай, делает пару бутербродов, поудобнее устраивается и принимается ждать. И тихо надеяться, что друг будет сегодня хорошим мальчиком. И не натворит ничего лишнего. Бежать следом он не намерен ни разу.
Негромкий хлопок двери, через черт знает сколько часов, выдергивает из запутанных мыслей и лёгкой дрёмы. Феликс поднимается с места и следует за только что вошедшим Хваном, что направляется прямиком в ванную комнату. Заходят вместе. Хёнджин не удивлен совершенно. Он уже привык к тому, что Ёнбок оказывается всегда рядом, когда дело касается его и её.
— Хёнджин, скажи мне, что ты не наделал глупостей.
— Не наделал.
— Ты рот свой вообще видел? — у Феликса глаза, палящие скептицизмом. И руки на груди в замок складываются весьма осуждающе. Не верит. Абсолютно.
Парень и правда бросает взгляд в зеркало и замечает покрасневшие, опухшие от поцелуев, покусанные губы. Улыбается коротко. Облизывается медленно. "Красота", — думает Хван. Проводить языком по парочке небольших ранок , оказывается, весьма приятно. Она это сделала. Член недобро дергается, он все ещё возбужден почти до предела.
— Феликс, скажи, был бы я в таком виде сейчас, если бы «наделал глупостей»?! — разворачивается к другу лицом и как можно выразительней указывает на свой оттопыренный пах.
— Мы лишь целовались, она сама попросила. Ей нужна была поддержка, — уже более спокойно продолжает.
— Видишь, я был хорошим мальчиком,— и улыбается наигранно гаденько. — А теперь оставь меня, пожалуйста, я сейчас с ума сойду, если не помогу себе.
У Феликса щёчки розовеют, но он находит в себе силы похлопать парня по плечу и сказать негромкое «ты молодец», перед тем как выйти вон.
Хёнджин был другу благодарен безумно и доверял полностью, особенно после их откровенного разговора в день драки…
Несколькими днями ранее.
В небольшой ванной комнатке холодно. У Хёнджина мёрзнут пальцы, мёрзнут щеки от редких гадких слез, и, кажется, мёрзнет сердце, по крайней мере то, что от этого предательского органа осталось. По телу пробегают мурашки, он проводит по лицу холодными пальцами, стряхивая ненавистную влагу и усмехается себе под нос.
По больному так. С нотками сумасшествия и поломанной психики.
Раньше так не было. Температура в комнате падает с хлопком двери и её уходом. Она забрала всё тепло с собой. Бережно укутала в свои ласковые, нежные чувства и прямо сейчас дарит красивые свёрточки, украшенные сладкими бантами объятий, лидеру.
Хёнджин берет уже смоченную перекисью ватку, которую считанные мгновения назад держали ее тонкие теплые пальчики, прикладывает к своим израненным рукам. Думает, что сложная работа предстоит гримерам, но и не с таким справлялись, переживут. А слёзы всё продолжают капать, скатываются по бледным щекам, очерчивают острый подбородок и падают, больно задевая солью потрескавшуюся кожу. Смешиваются с кровью. Щиплет изнутри. Это даже немного приятно — отвлекает от ненужных мыслей.
Очередной хлопок двери заставляет сердце болезненно сжаться. Доверчивый израненный орган. Он же знает — она не вернется к нему. В маленькую комнатку входит Ли Феликс, закрывает за собой дверь за замок. Просит все рассказать. Из Хёнджина слова льются нескончаемым потом. Друг слушает с непроницаемым лицом, будто вовсе не моргая и не дыша.
— Хёнджин, ты влюблён,— не спрашивает, утверждает. Озвучивает абсолютно понятную константу, которую блондин, напротив, отчего-то совершенно не желает признавать.
— Ликс, иди к черту, — Хван лицом в свои ладони зарывается, склоняется все ниже, будто под грузом неподъемным. Если это любовь — то пусть весь мир идет к черту.
— Это,блять, не вопрос, идиот. Я абсолютно уверен в этом. А ещё я на твоей стороне.
От этой фразы что-то меняется. Хёнджин на друга смотрит взглядом затравленным, с примесью недоверия и немного… радости?
— Ой, не смотри так на меня. Я видел вас на крыше, в её день рождения. Она тебе доверяет, Хёнджин. Безгранично, блять, доверяет! Больше в тот день она ни разу ни с кем к краю не подходила. Понимаешь? Как бы сильно я не любил хёна, но вы друг другу подходите больше, — Феликс замолкает на пару мгновений, дыхание переводит. — Поэтому, Хёнджин, пожалуйста, прекращай творить херню! Ты представить себе не можешь, сколько раз я вашу голубятню прикрывал! Ваши жопы столько раз были на грани полного пиздеца… Мне вспоминать об этом страшно даже.
Хёнджин крошится изнутри, стирает себя точно в пепел. Друг прав во всем. Ему так прекрасно было делиться своей болью, раздваивать свое страдание и умножать его ее слезами.
Нужно завязывать с этим мазохизмом… А вот как прекратить ломать её, Хёнджин не имеет ни малейшего понятия.
***
Выходной Бан Чана наступает через четыре дня. Юля заранее договаривается с Минсоком, берет отгул на весь этот день, чтобы провести его в студии Криса. Менеджеру так и объясняет, что после недавнего инцидента со сливом огромного пласта работы Чану нужна поддержка и помощь. Парень соглашается очень легко и девушку отпускает. Поэтому в два часа дня сладкая парочка уже переступает порог небольшого помещения, в котором до сих пор царит нереальная разруха.
Чан в свою студию уборщикам заходить запрещал, всегда сам соблюдал тут чистоту и сейчас о своем решении ничуть не жалел. Все же некоторые листы, разбросанные разодранными клоками по всему полу, несли в себе некоторые наработки, которые украсть тем ублюдкам не удалось. Вследствие чего несли собой большую ценность. Еще Чан был благодарен Юле. Она все время находилась рядом, вселяла в парня силы и уверенность, была тем самым лучиком солнца сквозь непроглядные тучи. А ещё она была аккуратная, листы собирала бережно, искала увлеченно совпадения осколков трудов парня, и, главное, — вдохновляла. Смотря на нее, хотелось скорее начать писать. Мелодии приходили сами, шли глубоко из сердца и, кажется, были даже лучше всего того, что ему уже никогда не вернуть обратно себе.
Поэтому они в первую очередь разгребают рабочий стол, подключают новый, только купленный синтезатор, потому что старый восстановлению не подлежал. Девушка брюнета заверяет, что с уборкой справится сама и усаживает его работать, сладко обнимая со спины и пару раз целуя в макушку. Ему так нереально тепло в этот момент, что хочется пищать от счастья. Темные мысли отступают сами собой.
Сердце приятно ноет, в животе сладко тянет от ее присутствия и коротких ласковых прикосновений, голову дурманит от легкого цветочного запаха — работа кипит. Юля свое обещание исполняет на все сто десять: аккуратно прибирается, лишний раз парня не отвлекает, помогает советом, когда Чану это необходимо, кормит чуть ли не с рук заранее приготовленной вкусной едой и нежно разминает затекшие плечи брюнета. И любуется, конечно. Потому что Чан и вправду - самое прекрасное существо во всем мире. Его обнимать хочется постоянно, не переставая; гладить напряженные мышцы, прижиматься, обводить стройное тело пальцами.
И целовать хочется. Очень сильно.
Только он, зараза, не дается. В один момент Чани решает, что пора бы отдохнуть пару минут и, подозвав в себе девушку, усаживает ее на колени. Она чуть ли не в ладошки от радости хлопает, как ребенок, потому что она скучает по его рукам каждую секунду. Юля в его волосы пальчиками зарывается и ласково почесывает, перебирает черные локоны, парень сладко мурчит от ее действий, глаза прикрывает в нереальном блаженстве и ладони на ее теле крепче сжимает, к себе сильнее притягивая. Юля взглядом трогает его мягкие губы, выдыхает жарко, неровно. А он как будто ее желание даже с закрытыми глазами считывает, улыбается чертенок.
— Прекращай смотреть таким голодным взглядом на мои губы, — выдыхает прямо ей в ушко тягучим шепотом, от которого мурашки по телу и приятный ком в низу живота. — Я не буду сегодня тебя целовать.
— Ну почему? — она рот свой сладкий облизывает без конца, провоцирует нещадно, что держать себя в руках становится все сложнее и сложнее.
— Потому что нельзя развращать мою девственную студию, — он посмеивается, улыбается коротко и кусает ее за маленький носик.
— Потому что, если начну, то меня уже ничто и никто не остановит, — у него глаза чернеют, голос понижается, а у нее, кажется, намокают трусики.
Дьявол. Соблазнитель, искуситель.
— Пойду схожу в магазин… Иначе уже меня будет не остановить, — у нее взгляд затуманенный, голос хриплый, томный.
Чан так не хочет свои руки с ее бедер убирать… Но ведь и правда надо. Иначе кто-то из них сорвется. Они друг от друга отлипают с почти нечеловеческим усилием.
Юли нет около получаса, но Чан успевает весь известись, ему и грустно, и тревожно, и плохо без этой девушки. Брюнет в какой-то момент ловит себя на мысли: как он раньше вообще писал музыку без ее присутствия? С ее уходом исчезло и накрывающее с головой вдохновение. Поэтому каждую проведенную в одиночестве минуту парень считал за долгий-долгий час. Бродил по маленькой комнатке, смотрел бездумно в аккуратно склеенные листы, крутился на стуле, лежал на диване и абсолютно не мог сосредоточиться ни на чем, кроме минутной стрелки на настенных часах.
Спустя безмерно долгие двадцать с небольшим минут девушка влетает в маленькое помещение с бумажным пакетиком и бешеными глазами. Что-то не так. Чан тут же ловит ее настроение сердцем, а любимое тело руками, заключая в объятия.
— Юль, что случилось? — парень в глаза девушке заглядывает с явным беспокойством.
— Я в магазине встретила одного из тех уродов… Этот козлина меня по заднице шлепнул! Фу, блять! — у нее лицо в то же мгновение кривится гримасой отвращения и тело все передергивает, а у него кулаки сжимаются до победного и глаза кровью наливаются. Опять они! Парень уже практически вылетает из помещения.
— Стой, стой, стой, Чани!
У Юли улыбка на губах расцветает, а руки так и тянутся обвить его напряженную шею — такой котик, когда злится.
— Малыш, спокойнее. Он уже получил,— и начинает откровенно смеяться.
— Не понял…
— Ну… я кажется ... ему нос сломала,— сквозь веселье еле выговаривает слова.
— Когда он начал ко мне лезть, меня это так выбесило, что я сначала заехала ему промеж ног, а потом и по лицу. Пришлось идти в другой магазин, потому что мне стало стрёмно.
Чан на девушку смотрит, в душе гнев нестерпимый, который с треском разбивается о ее улыбку. Брюнет не выдерживает, тоже прыскает со смеху.
— Какая опасная у меня малышка, — стоят, друг к другу прижавшись, и хохочут в голос.
— Но мне совсем не нравится, что они тут постоянно ошиваются неподалеку. Может, все же стоит сходить написать на них заявление? — уже более серьезно интересуется парень.
— Не думаю, что это хорошая идея… Они же дело не довели до конца, так еще их побили. Трижды, — от последнего вновь улыбка сама на губах расцветает, возмездие оказывается более чем приятным, особенно собственноручное. — Я боюсь, как бы они сами в органы не обратились… По факту побоев.
— Ну, сами они вряд ли станут с этим связываться. Не ходи тут одна, пожалуйста. Передвигайся лучше на служебной машине или всегда бери с собой кого-то. Я сейчас повел себя как осел, нужно было идти вдвоем. Прости , пожалуйста, — у Чана на лице искреннее беспокойство, а у Юли от этого цветы внутри распускаются. Сладкие бутоны.
— Ага, меня и так ваши недофанаты в комментариях закапывают, а тут у них будет еще больше поводов, — а в мыслях у Юли недавняя встреча с тремя неадекватными девочками. Да уж, не только в интернете ее закопать хотят.
— Да плевать мне на это! Твоя безопасность гораздо важнее! Если эти уроды даже после двойного предупреждения все равно тут появляются, так еще и имеют наглость к тебе подходить... то я настаиваю на обеспечении для тебя максимальной безопасности. Любыми средствами.
Знал бы ты, Чани, что одно лечишь — другое калечишь…
Последующее время в студии проходило спокойно и даже мило. Как только с уборкой было окончательно покончено, девушка тут же перебралась на ручки к парню. Возражения,
которых и не было, не принимались. Чан дописал новенький ост к дораме, который получился гораздо интереснее и чувственней предыдущего. И они на пару даже написали несколько куплетов текста. Чан был поистине восхищен! Он и представить себе не мог, что Юля пишет стихи, да еще так хорошо.
Остальными наработками брюнет был так же доволен, поэтому со спокойной душой и радостным сердцем предложил Юле закругляться. Чан решил, что стоит как-то разнообразить их "рабочее" свидание. На часах было около восьми вечера, у остальных парней расписание еще в самом разгаре, а это значит, что общежитие свободно. Было решено сходить в магазин, закупиться продуктами и устроить вечер совместной готовки.
Юля была вне себя от счастья, потому что это дело очень любила. А готовка с человеком, к которому неровно дышишь, превращается во что-то очень теплое и интимное.
Темноволосой всю дорогу от студии до общежития, включая магазин, ужасно хотелось взять Чана за руку, обнять его и прижаться покрепче, но нужно было держать лицо. Они оба, как два первоклассных актера, вели себя максимально холодно в присутствии посторонних людей. И это было правильно — никогда не знаешь, за каким кустом или пачкой печенья прячется недоброжелатель с фотокамерой наготове.
И только когда молодые люди зашли в лифт и за ними закрылась дверь, Чан тут же ласково переплел пальцы их свободных от пакетов рук. Это было так трогательно и потрясающе, что у нее ноги подкашивались и алые розы на щеках расцветали.
— Я тоже этого хотел, малышка, — он как будто мысли ее читал, шепча почти не слышно с самой нежной улыбкой на губах. Поглаживал большим пальцем ее нежную тонкую кожу, а у нее в душе фейерверки взрывались, раскрашивая цветами смущения и радости лицо.
Поразительное дело: их связывало столько интимных моментов, а такой простой жест сейчас вызывал огромную бурю эмоций.
Чан, оказывается, еще лучше, чем Юля о нем думала: тяжелые пакеты ей нести не дает, всячески помогает, но что самое главное - когда приходит время нарезки лука, берет эту сложную слезную задачу на себя. Девушку подальше отодвигает, берет нож и пуская заметную влагу, стойко сражается с гадким овощем. Юля ему за это максимально благодарна, она когда-то еще в начале знакомства успела обмолвиться, что ненавидит резать лук из-за сильной на него реакции. А Чан запомнил.
Это сладко отзывается глубоко в сердечке.
Они готовят не спеша, смакуя совместное время, в больших количествах, потому что рассчитывают и на ораву голодных детей. С множеством объятий, загадочных взглядов, теплых улыбок и коротких поцелуев. Чан чувствует себя самым счастливым на свете. Он даже не хочет представлять и в мыслях, как бы провел этот день без нее? Как бы вообще справился с таким серьезным ударом, как потеря контента? Ему было бы сложнее в тысячу раз — это точно. Он не смог бы написать и четверти того, что сделал сегодня за несколько часов в студии. Он не был бы удовлетворен результатом на сто процентов. Потому что сгорал бы от мыслей о потере такого пласта работы.
А сейчас у него на душе было спокойно. Он сделает еще лучше, прыгнет выше своей головы, крикнет еще громче, чем раньше. Потому что рядом есть она. Та, что не оставила его одного, даже когда он сам просил об этом. Ну как просил… Вспоминая про брошенный не глядя стеклянный предмет, Чану становится жутко. Липкие противные чувства окутывают на секунду сердце. Чуть не убил ее на месте.
Чан в порыве какой-то неописуемой снежной лавины эмоций у себя в душе, подходит к ней со спины тихо, взгляд на ее плечи опускает. На ней тонкий коротенький пуловер интересного кроя, с огромным вырезом галочкой, под которым видно кружевной топик — выглядит и мило и сексуально одновременно. Но самая прелесть черного предмета одежды с длинными рукавами в том, что его можно с легкостью скинуть почти до локтей, открыть такие манящие ключицы, тонкие плечи, спину. Юля что-то сосредоточенно вытворяет на кухонных весах, сверяет граммовки муки, разрыхлителя и других сыпучих материалов для вкуснейших кексов — нужно же хоть иногда малышей баловать. А Чани подходит так незаметно и за один из рукавов тянет, что девушка на мгновение чуть не подпрыгивает, пугается несильно, но за сердечко все же хватается. Парень оголяет часть ее тела, натыкается взглядом на еще не до конца затянувшийся шрам от осколка той самой стеклянной рамки, брови хмурит, выдыхает тяжело и припадает губами к пораненному плечу. Целует невесомо, извиняясь в сотый раз, обхватывает ее руками, прижимает к себе теснее. Так, что у нее дыхание сбивается. Он вверх скользит ровно до ее шеи, губами нежными касается тонко, ласково, вперемешку с горячим воздухом. Движется дальше, до мочки уха. Кусается, трется, мурлычет что-то неразборчивое, а затем резко ее к себе лицом разворачивает и вдавливает в столешницу.
Мука из большой металлической чаши летит в чертям собачьим куда-то на пол. Разлетается элегантно, по всей кухне, попадает и на сладкую парочку, что пугается всего на секунду воцарившемуся беспорядку и смеется звонко. Он ее лицо своими ладонями обхватывает, большим пальцем скользит по алым губам, слегка оттягивая нижнюю.
Она с ума сходит. С головой в него окунается, в этот чарующий черный взгляд.
— Чани… — выдыхает полусловом-полушепотом.
— Да, малыш? — взгляд пронзительный с нее не сводит и губы свои прекрасные облизывает.
— Не хочешь меня поцеловать? — голос томный, тягучий.
— Хочу, — под стать ей тон понижает до низкого бархата.
— Тогда чего же ты ждешь? — она его палец губами ловит и зубами прикусывает несильно. Знала бы она - какое это порно… Хотя по его взгляду демоническому можно было догадаться.
— Жду, когда ты попросишь, — он наклоняется к ее лицу, оставляя лишь пару жалких сантиметров, выдыхает жарко. Она к нему сама тянется, но он держит крепко - не позволяет раньше времени.
— Сделай это,— почти что стонет.
— Что сделать, малыш? — ухмыляется коротко, за щеку пихает свой блядский язык, а у нее из-за этого внизу живота тяжелеет максимально.
— Поцелуй меня, Чани, — хнычет, ерзает в его руках. — Пожалуйста…
— Неправильный ответ,— наклоняется еще сильнее и точно ей в рот выдыхает горячо. — Давай еще раз попробуем. Что мне с тобой сделать, крошка?
Черт! Как настолько две разные личности уживаются в одном его прекрасном теле? Как можно быть таким теплым, милым, трогательным солнцем и через секунду превратиться в это ходячее сексуальное блядство? Нельзя же так!
— Крис… — она так редко зовет его вторым именем, но почему-то сейчас слышать из ее уст именно это, самое будоражащее сознание, стирающее все грани, обращение — высшая степень наслаждения. — Возьми меня.
И ей ни капли не стыдно.
— Другое дело.
И в ту же секунду впивается в нежные губы. Врывается языком в сладкий рот, сплетаясь в безумном танце. Наконец позволяет себя обхватить за плечи, шею, зарыться тонкими пальцами в черные волосы, дышать одним на двоих воздухом. Его руки — везде, обжигают своими томными касаниями. Он отодвигает второй рукав, следом тонкие лямки, чтобы ничего не мешало насладиться изгибами ее шеи, ключиц. Серебристая светлая кожа, по мнению Чана — просто создана для поцелуев и краснеющих меток. Хочется оставить свои следы везде, красиво, изящно намекая всему миру, кому принадлежит эта девочка. Они от столешницы кухонной отклеиваются, пару шагов ступают в сторону стола и падают с громкими криками, запнувшись о железную миску, где недавно была мука. Благо Чан реагирует быстро и удар по большей части берет на себя, девушка падает прямо на него, и тут же вскакивает.
— Чани, ты в порядке? Сильно ударился? — а Чани только хохочет сквозь боль, все же приложиться всем телом о плитку не особо приятно, ладно хоть голову не расшиб.
— Дурак, чего ты смеешься? Я так испугалась, ужас! — но вопреки своим словам также посмеивается начинает.
— Нормально все со мной, иди сюда, — и руками своими ее утягиваеи на пол в крепкие объятия.
Волосы в муке, лицо в муке, про одежду и говорить нечего. Их вид настолько забавный, что сексуальное наваждение немного спадает, отдавая первенство веселью. Оказывается, что барахтаться по полу и пытаться испачкать друг друга ещё сильнее, - на удивление очень забавное занятие. Смеются, как дети малые, ни о каких кексах теперь речи и идти не может, потому что пачка белой "радости", что стояла на столе теперь красуется повсюду, в особенности на двух веселых идиотах. Муки нет, наверное, лишь на потолке, хотя это вопрос спорный.
Когда наконец они успокаиваются, Чан притягивает к себе хохочущую девушку и затягивает в липкий от муки и сладкий от чувств поцелуй. Это все немного странно и как-то до мурашек поразительно. Им так хорошо вместе, что даже мысли о предстоящей уборке не так сильно пугают.
— Чани, пошли-ка в ванную, нам срочно надо отмыться и закинуть вещи в стиралку.
— Ммм, не хочу тебя отпускать.
— Чани, я сделаю тебе кое-что приятное,— и улыбается так загадочно, как позволяет белая дрянь на лице.
***
Парни возвращаются в общежитие абсолютно уставшими. Жутко хочется есть и спать. Возможно сразу последнее. Ребята разуваются, проходят вглубь и замирают. На кухне безумно вкусно пахнет едой, но разгром, что там творился просто не передать людским языком. А из ближайшей ванной комнаты слышны негромкие стоны их лидера: «Ммм, да, вот так хорошо… Боже, как же это прекрасно…», -и так далее, в том же духе.
Ребята переглядываются между собой, у Чонина нещадно краснеют щеки. Феликс столбенеет и ловит на себе разбитый взгляд Хёнджина. У последнего, кажется, с громким звуком куда-то ниже асфальта падает только-только склеенное сердце, разбиваясь на мелкие кусочки. У парня подкашиваются ноги и немеют пальцы, он оседает прямо там, где и стоял — в коридоре. У остальных парней реакция тоже весьма красноречивая, и только лишь Минхо откровенно бесится, резко подходит к двери и кулаком со всей дури бьет. А та оказывается просто прикрытой и вполне себе поддается напору парня: распахивается настежь и открывает парням интереснейшую картину.
***
Юля вовремя вспоминает о своей недавней покупке, поэтому кое-как отряхивается от этой чудовищной белой дряни и, схватив из своего рюкзака какой-то пузырек, улетает прямиком в ванную комнату. Чан следует за ней, скидывая по пути запачканные вещи. Юля командует сперва им отмыться, сама занимает небольшую душевую кабину, парня отправляет в ванную-джакузи. Они находятся в одном помещении, но друг друга не видят из-за удобного расположения перегородки. Все это интригует и будоражит сознание. Чан заканчивает первый, оборачивает бедра полотенцем и выходит из помещения за чистой одеждой. Вернувшись, не может не взглянуть в сторону душа, там за запотевшими стеклами виден силуэт стройного девичьего тела.
Чан коротко облизывается и отходит обратно за угол, сладкое томление так прекрасно, хочется растянуть эти мгновения подольше. Наверное, зайди сейчас Крис за стеклянные створки, у них был бы самый страстный секс в душе. Но он хочет дать девушке осуществить задуманное. Поэтому смиренно ждет. Плавится от всей ситуации, наслаждается картинками своих воспоминаний, что лишь секунды назад видел за влажными от пара стеклами.
Через пару минут шум воды стихает. Еще через минуту она появляется перед ним в одной его футболке и трусиках, вся такая разгоряченная, с мокрыми волосами, подходит ближе, оглаживает плечи, по которым стекают капельки влаги с черных волос. Склоняется дальше к смесителю джакузи и набирает воду, добавляет какие-то масла, зажигает, не пойми откуда взявшуюся, ароматическую свечку с легким запахом вишни. Велит ему надеть плавки и поудобнее устроиться в горячей воде. Чан слушается.
Юля располагается на широком бортике прямо за ним, безумно приятно разминает плечи, гладит по волосам, затем берет тот самый тюбик в руки, выдавливает на руки приятную белую массу и начинает ласково втирать парню в локоны. Запах от маски для волос исходит потрясающий и текстура очень приятная. Чан просто плавится сладкой шоколадкой в ее теплых руках. Приятно просто до жути, она массаж головы делает очень умело. Парень максимально расслабляется, мурлычет от ее нежных пальцев, постанывает. А она тихонько посмеивается и ловит кайф от чувственного парня в своих руках.
От бешеного удара в дверь подпрыгивают оба. У Юли практически останавливается сердце. Она встречается безумными глазами с Минхо, у которого, кажется, пропадает дар речи. Он явно ожидал увидеть здесь что-то кардинально другое. А за ним подтягиваются и остальные парни. Бесстыдники. А если бы они тут с Чаном сексом занимались бы?! Первым в комнату вваливается Феликс, опережая даже остолбеневшего Минхо. Последний, видимо, совершенно не был готов к тому, что дверь так просто откроется. Ну и поделом. В следующий раз будет думать, прежде чем делать.
— Что это вы тут такое делаете? Хён, ты что голый? Как тебе не стыдно?! — хлебобулочное выглядит максимально возмущенным, упирая руки в бока и посматривая то на девушку, то на лидера.
— Придурки! Я тут чуть не померла! — Юля отмирает первая, не давая Крису вставить слова возмущения, и продолжает парня по волосам поглаживать. — Я делаю Чану маску для волос, специально узнала у ваших стилистов, что нужно купить для восстановления. И нет, он не голый.
— Офигеть! Я тоже так хочу! — друг начинает губки дуть и канючить, явно строя из себя великую обиду.
— Булка, тебе я тоже купила, как и всем остальным. Для каждого свою, подходящую, — уже с улыбкой на губах отвечает девушка, на что слышит радостные улюлюканья остатка детского сада. Все же этих парней так легко обрадовать, любой мелочи благодарны.
— Чани, ее надо держать двадцать минут, потом смыть теплой водой. Делать два раза в неделю, — рассказывает, попутно вставая с насиженного места, и как бы невзначай нагибаясь к парню ближе, произносит совсем тихо, лишь для его слуха: — Жаль, что нас прервали.
Он ей сладко улыбается и одними губами шепчет: «Как-нибудь продолжим».
Далее с немалой долей стеснения Юля проскальзывает в комнату Чана, надевает его первые попавшиеся шорты и возвращается к парням. У Хёнджина совершенно раздавленный вид, от которого болезненно сжимается сердце. Юля принимается расчищать бедлам на кухне, ей на помощь, что безумно мило, приходят парни всем составом, поэтому справляются быстро. Ужин тоже проходит гладко, ровно до того момента, пока не звонит телефон Хёнджина.
Парень берет трубку, слушает несколько фраз, и его взгляд леденеет и наполняется водами соленого океана. Он телефон из трясущихся рук роняет, оседает на пол, вздохнуть не может, как и слова вымолвить. Слезы из глаз текут горькими водопадами. К нему ребята подбегают, пытаются выяснить что стряслось, на что тот еле-еле, спустя несколько минут, объясняет, что звонили из больницы. Его родители попали в страшную аварию и сейчас находятся в тяжелом состоянии.
Хёнджин рыдает громко, надрываясь. Его успокоить оказывается нереально. Юля выбегает из квартиры стремительно, ее нет несколько минут, возвращается уже в своей одежде, подходит к парням, просит отойти.
— Хёнджин, посмотри на меня, — она к нему ближе присаживается, лицо его в руки берет, слезы поганые вытирает, только все без толку. — Поднимайся, поехали.
— Что? — только и может вымолвить из себя.
— Я позвонила Минсоку, мы с тобой едем сейчас в больницу. Одного они тебе отпустить не могут, да и парни бы не пустили, думаю, а у меня есть права, поэтому я поведу. Давай, малыш. Еще ничего не известно, с больницей уже связались, по словам Минсока сейчас идет операция. Так что прекращай плакать, ты нужен родителям, поехали, — он кивает несколько раз, поднимается кое-как с помощью ребят.
— Юль…
— Чан, не переживай, я буду сообщать тебе все новости. Минсок сказал всем остальным оставаться дома. У вас завтра с раннего утра начинается расписание, он попытается договориться с начальством, чтобы Хёнджину дали выходной.
— Спасибо тебе. Позаботься о нем.
— Все будет хорошо, — смотрит в глаза брюнета в которых благодарность, смешанная с беспокойством и приправленная дикой ревностью.
И они уезжают...
