Diario de memoria

      Прежний адмирал – Франциско Диаз Пимьента, несмотря на почтенный возраст, пал героем недалеко от Руссильона, доблестно отправившись на дно, вместе со своим пятидесятипушечным флагманом – «Сакраменто». И вся тяжесть адмиральской должности, по воле нашего августейшего монарха, досталась моему батюшке. Лучший адмирал Испании – так называл отца король Филипп, радуясь тому, что его покорный слуга с прилежанием и энтузиазмом взялся за исполнение новых обязанностей. За очень короткое время, Хуан Хосе развил кипучую деятельность в Кадисе, вовлекая в оборону весь город и его несчастных жителей. Пострадавшие и разрозненные корабли, заблокированные англичанами в гавани, были приведены в порядок, а в Ла-Карраке наладили быструю постройку легких гребных судов по типу галер. Береговая оборона была пересмотрена и обрела былую огневую мощь. События доселе невиданные, ведь Пимьента – пусть Господь будет к нему милостив, никогда не акцентировал своего внимания, на морском форпосте Андалусии. Ему была близка лишь Барселона, которую он защищал до последнего. Эти дни мне казались насыщенными и в тоже время страшными. Суета горожан и угроза нападения, внушали мне различные ужасы. Но я, как и прочие, отгородившись от смуты в голове, тоже вносил свою посильную лепту, вместе с курсантами местной военной академии, в которую меня перевёл батюшка из школы Ферроля. Мы – четырнадцатилетние мальчишки, под присмотром горластого лейтенанта Верейра, обливаясь потом, помогали укреплять разрушенные пушками англичан фортификации. Таскали камни и кирпичи, подносили ядра на канонерские линии бастионов. Тяжёлая и изнуряющая работа, но наши усилия не оказались тщетными. Третьего и пятого июля 1650 года, английский флот провёл две ночные атаки города, надеясь уязвить нас в самое сердце. Думая, что мы, как и прежде, капитулируем от беспомощности. Но англичане потерпели поражение. Они были отбиты с большими потерями. После этого блокада откатилась назад, и испанские корабли смогли регулярно совершать вылазки в море, не давая враждебному окружению окончательно подавить себя числом, из-за чего торговые суда продолжали прорываться в Кадис и снабжать нас продовольствием. Ненадолго мы смогли перевести дыхание… Тогда я впервые пришёл к мысли о том, что жизнь больше не кажется мне безоблачной и радостной. Я рос в тепличных условиях, не ведая настоящего. Трудностей и риска, что сопутствуют служению королю и Испании. Пороховой дым и грязь, грохот орудий и скользкая от крови палуба, на которой корчатся в агонии твои, менее расторопные товарищи – вот, на что я смотрел, во время обороны своей Родины. Врагу ведь всё равно, кому резать глотку: несмышлёному мальчишке или видавшему виды матросу из боцманской партии. Обе конфликтующие стороны понесут убытки. А изумлённым гардемаринам, впервые побывавшим на поле брани, вместе со старшими товарищами, будет падать на плечи пепел от сгоревших в пожарище кораблей и домов местных жителей. Мы заглянули в лицо погибели. Услышали крики и стенания. Увидели зарево, под плеск чёрных волн. Всё это прочно впилось в сознание. Хорошо, что из цепких лап паники меня вытащило прикосновение. Нужная, и такая важная ладонь родителя, сжимающая плечо четырнадцатилетнего юноши. Завороженный видом и обескураженный, я не слышал, как отец подошёл ко мне. Я повернул голову и сразу же поймал его внимательный, и напряженный взгляд. Карие глаза, казались почти чёрными, а перепачканное в крови лицо – восковым, чрезвычайно бледным. — Армандо, — сказал он, — я видел, как английские собаки напали на вас с той стороны, откуда мы не предвидели. Мы не успели пробиться к вам. Это мой просчёт… как адмирала и предводителя. Я видел, как вы сражались... Всё вы... — Он подбирал слова с величайшей осторожностью, осенив себя крестным знамением, в память о тех, кто погиб этим вечером. — Никогда больше я не назову тебя мальчиком. И отныне сам стану учить фехтованию. Ты должен совершенствоваться. У тебя есть способности, но пока нет навыка. Ты юн, но то, чему вас учат в просторных залах преподаватели, непригодно для выживания. — Совершенствоваться? — Не понял я. Перед глазами всё ещё проносился калейдоскоп человеческой жестокости. Мой голос дрожал, кажется. — Каким образом, батюшка? — Дестреза. — Пояснил отец. Он попытался улыбнуться, но улыбка вышла кривая и невесёлая. — Даже в толчее, на шканцах, ты сможешь отразить любой удар из одной позиции. Этому не обучат менторы. Это искусство и традиции. Я очень давно следую данному пути. И верю, что тебе суждено стать мастером. В фехтовании, подобно музыке, все должно быть гармонично, а именно: физическое состояние, психологический аспект и философские убеждения фехтовальщика. Со всем этим мы разберёмся, как положено. Обещай мне сейчас, что ты за мной последуешь? — Я обещаю вам…