Diario de memoria

      Памятуя о моей былой заносчивости и хвастовстве высокой должностью родителя, другие студенты в академии, теперь насмехались надо мной. Задевали даже наставники. Редкие учителя, демонстрировали профессиональную холодность, закрывая глаза на происходящее. Стать объектом всеобщей травли проще, чем вам кажется. Но я был слишком упрям, чтобы так просто отступить, забросив обучение. Хотя порой казалось, что сил скоро не останется. Вопреки, я старался давать отпор обидчикам. Доходило до драк и кровопролития. Меня били, щедро расточая оскорбления – я бил в ответ, забывая о боли и культивируя в себе ненависть. Ко всем ним. К этим напыщенным юнцам, ещё не нюхавшим пороху, к менторам с постными лицами, полными презрения. Они кривили губы, говоря о моём батюшке – экс-адмирале спасшем их задницы при осаде Кадиса. О моей несчастной матери, поседевшей в миг от горя и непосильного труда в прачечной. О моей опозорившейся семье и том, что скоро я покину стены приличного заведения, если моё поведение ещё хоть на йоту ухудшится. — Вы – сын предателя Родины, Армандо Салазар, — говорил мне ректор академии, вызвав в свой пафосно обставленный, по французской моде, кабинет. Он нарочито выделил фамилию, убрав приставку «Де», ведь моего отца лишили рыцарского звания и дворянского титула. — Я не потерплю непослушания! Это не в ваших интересах, если не хотите уподобиться своему папеньке. Не хотите же? Надеюсь, вы помните, что срок оплаты обучения приближается. Есть ли у вас средства, чтобы внести аванс? — Да, сеньор — соврал я. Само собой, никаких средств у меня в помине не было. Мы с матушкой едва наскребли денег, чтобы снять крохотную комнатушку над корчмой за базарной площадью. Там с улицы неизменно несло тухлой рыбой и фекалиями. Разительный контраст после нашего прежнего места жительства, где сад благоухал белыми розами в полуденный зной и открывался прекрасный вид на гавань города. Обитель бедняка нельзя сравнить с особняком командующего. А ведь матери когда-то не нравился наш старый дом. Он казался ей недостаточно изысканным. Зато теперь она, наверняка, отдала бы всё, за толику прежнего комфорта и радости. За чистое платье и служанку, расчёсывавшую перед сном её волосы. — Прекрасно — кивнул мне начальник академии, рассматривая меня даже с некоторым сочувствием, хорошо спрятанным под маской снисходительности. — Возможно, о вашем нищенском положении, стоит написать дону Фернандо де Сиера в Барселону? Я слышал, он получил повышение и перебрался туда. Так и до Мадрида не далеко! — Слова ректора заставили меня вспыхнуть от стыда, яростно сжав кулаки. Но в то же время, я поймал себя на знании, что меня не хотят уязвить данным высказыванием. Оно имело совсем иное назначение. Завуалированное, оттого, что даже у стен есть уши – тем не менее, отталкивающееся от выгоды. Для каждой стороны по отдельности. Я смогу закончить обучение, а Альма-матер получить щедрый взнос от моего дядюшки. — Дон Фернандо не желает видеть своих опозоренных родственников — сухо отозвался я, усмирив бурлящее негодование. Моя ложь о наличности, была очевидна, как белый день. Посему я решил оперировать фактами. — Помнить о своей сестре – моей матери, слишком зазорно для политика такого уровня. — А вы на досуге попробуйте — усмехнулся, глава академии, видя, как я нахмурился. — Верно, вы ещё не пробовали? Вы так похожи на своего отца, Армандо. Помимо преступлений, Испания помнит все его благодеяния. Вы так и не научились просить помощи, как и он. — Ректор извлёк из ящика стола чистый лист бумаги, пододвинув на край столешницы письменные принадлежности. — Зря. Очень зря. Часто этот навык оказывается очень полезным в жизни и деятельности. Нужен компромисс. Дон Фернандо – ваша кровь. Кровь вашей матери. А это не пустой звук для любого жителя Андалусии. Ничего не изменится, даже если от вас открестятся. Хочет он того иль нет, вы продолжите быть его родственником. Однако, такой поступок, способен отвернуть от сеньора Де Сиера, сердца местных жителей. Надеюсь, вы меня понимаете? Именно это зовётся политикой. Учитесь и воздастся вам. Я взял в руки перо, наступив на горло собственным убеждениям, и написал изысканно-льстивое, полное дифирамбов письмо единственному человеку, способному оказать помощь нам с матушкой. Вытащить нас со дна бездонной пропасти, в которой мы оказались, благодаря отцу. Я чувствовал себя утопающим, хватающимся за последнюю соломинку. Униженным и оскорблённым, родительской изменой Родине, в которую не верил до конца. Ибо мне с трудом представлялось то, что батюшка мог быть взяточником. Тогда я ещё ненавидел не отца, а обстоятельства. Когда я поставил точку, начальник академии, растянув пухлые губы, в ироничной улыбке, забрал исписанный лист из моих рук, скрепив его печатью с гербом заведения: — Это совсем другое дело, мальчик мой. — Он был явно доволен содеянным. — Вот. Можете же, когда нужда припрёт. И ведь ничего страшного! Я ничего не ответил, на колкости ректора. Просто молча откланялся, попятившись к выходу. В душе всё переворачивалось. Клокотало, от гнева и ярости, столь долго сдерживаемых, пока я выводил строки послания. Меня тошнило от себя и окружающих. Страшно хотелось уединения, чтобы переждать этот «шторм». Только у Фатума были свои планы, на этот счёт. Когда я завернул за угол, покинув кабинет главы академии, проходя мимо большого стрельчатого окна, украшенного сверху витражом с сюжетом из Евангелия, я увидел, как во внутреннем дворике, старшие ребята, что извечно задирали меня, глумятся над юношей – совсем ещё мальчиком. На вид ему было не больше четырнадцати. Они толкали его из стороны в сторону и отвратительно улюлюкали, выкрикивая ругательства: — Бедный Гильермо, — громко смеялись они, — наверное, ты без устали выгребал навоз из конюшни адмиралтейства, раз наскрёб ещё на год обучения! А твой папаша? Он проиграл всё состояние или свои старые кальсоны оставил тебе в наследство? — Отвалите от меня! — хмурясь, огрызался паренёк, стараясь удержаться на ногах. Очевидно, ему не хотелось повалиться навзничь перед своими обидчиками. — Идите прочь! Слышите!? — Размечтался, босяк! — Самым непреклонным был главный из зачинщиков – Хуан-Карлос де Агилар. Краса и гордость корпуса. Сын именитого семейства из Галиции. — Ты не достоин, называться гардемарином. Тебе не место в военно-морской академии. Будущий офицер не имеет права запятнать свой мундир и репутацию, а от тебя за версту дерьмом несёт! — Обрадовавшись собственной остроумной шутке, мальчишка мерзко захохотал. Само собой, ему вторили прихлебатели. — Ты ничтожество, Лесаро, усёк? — Хуан-Карлос занёс руку для удара, нависнув над худеньким юношей. — Я сейчас тебе покажу, чего ты заслуживаешь! Гильермо зажмурился, ожидая тумаков, но план забияки не был осуществлён. Я появился вовремя, перехватив руку агрессора. — Только попробуй ударить его — прошипел я, не скрывая ненависти. Направляя её на противника. — И я сломаю тебе запястье, наглец. Мне терять нечего. Меня всё равно выгонят. — Ах, ну конечно, явился сын предателя Родины! — Хуан-Карлос попытался меня высмеять, вывернувшись из моей хватки. Не вышло. Я был сильней. — Отпусти меня немедленно, иначе – пожалуюсь ректору! — Мой отец не предатель! Его подставили. Беги, слизняк, жалуйся. Я не боюсь тебя — криво улыбнулся я, сверкая во взгляде зловещей решимостью. — Это будет последнее, что ты сделаешь. — Вы слышали? — Де Агилар всё же вырвался из моих пальцев, обращаясь к своим приятелям, которые трусливо отступили в сторону, будто боясь запачкаться. — Вы все свидетели! Салазар угрожает мне! А ну-ка бей их обоих, ребятушки! Пора хорошенько проучить неудачников! Они оба напрашиваются. Конечно же, нас избили в тот день. Это не сказка, а обыденная история. Где чудеса разбиваются о краеугольный камень действительности. Неприятелей оказалось больше, и у них было значительное преимущество. Мы защищались, как могли... Что могут сделать два подростка, против толпы обидчиков? Позже, сидя на каменной скамье, растрёпанные и окровавленные, мы переводили дыхание. — Вы могли бы пройти мимо, сеньор — обратился ко мне юноша, утирая слёзы грязным рукавом. — Они бы вас не тронули. — Считай, что это одолжение — я запрокинул голову, чтобы унять льющую из носа кровь. — Эти придурки не отцепятся просто так. Они как шакалы чувствуют, что ты один и слаб. Меня тоже клевали, когда выяснились нелицеприятные обстоятельства о моём батюшке. Но я не стал спускать им этого с рук. Даже стульями кидался, пару раз. Знаешь, теми из дуба, что стоят в аудитории. Тяжёленькие… Постепенно они начали меня игнорировать. Перестали разговаривать и замечать. Словно я призрак какой-нибудь. Это меня вполне устраивает. Только иногда делают гадости. Почему они взъелись на тебя? Гильермо, правильно? — Да, сеньор. Гильермо Лесаро — мальчик почтительно встал, протянув мне шершавую от работы ладонь, для рукопожатия. — К вашим услугам. — Очень приятно, — не отнимая платка от лица, свободной рукой, я пожал протянутую мне пятерню. — А меня зовут Армандо… Салазар. — Вы сын командующего? — Изумился мой новый знакомый. — Бывшего. Ты не ответил на вопрос.