Diario de memoria

Это случилось за несколько часов до отбытия «Понси» из Кадиса в Вест-Индию. Её и ещё несколько судов конвоя, провожали сегодня в колонии. Разношёрстная толпа обывателей и родственников, с утра суетилась на пристани. Развивались флаги, играла весёлая музыка. Погода стояла замечательная, а попутный ветер не обещал перемен в своём направлении. Отстояв вахту на шканцах до двух склянок, я сдал её офицеру Лопесу и заимел личное время, которое решил потратить с небольшой выгодой, отпросившись у вахтенного в «город»: «Неизвестно, увижу ли я ещё родной берег?» — про себя рассуждал я, поправляя отвороты рукавов, на новеньком лейтенантском кителе, — «но, чёрт возьми! Не пройтись напоследок по земле, будет сродни самобичеванию». Сказано – сделано. И вот, под моими ногами уже скрипят деревянные сходни, и я воодушевленный грядущим путешествием, протискиваюсь, через ротозеев и праздно-шатающихся, чтобы пройтись вдоль рыбацких лавочек и припортовых таверн, попрощавшись со знакомыми, с которыми вместе работали докерами. Солнечный день не внушал мне печали, до тех пор, пока я не заприметил у одного из кабачков красивую девушку. Крестьянское цветастое платье простого кроя, смутно знакомое лицо с веснушками и волосы цвета расплавленной меди, уложенные в высокую причёску, по моде, пришедшей из Валенсии. Она была моей ровесницей и вызывала только одну ассоциацию – с моей наперсницей. Той самой дочерью кормилицы, с которой мы поссорились из-за подлости моей матери. Я ни у кого не видел с тех пор таких ярких локонов. А, тогда… Тогда я замер, приняв светлый образ за иллюзию. Быть может, всё это мерещится мне? Однако девица была самая настоящая. Что это, знак свыше от фатума? И радость мгновенно затмилась грустью утраты приятельницы. Больше никогда не будет между нами дружбы и доверия. Про неё вспоминалось только хорошее. Моменты, когда мы хохотали и проказничали. Дни, когда играли в саду под старым апельсиновым деревом... «Окликнуть ли её? Ведь она даже не узнает меня! Да и не простит того жестокого отношения, что я когда-то демонстрировал. Я кругом виноват. И не уверен, что я исправился. Много воды утекло с тех пор. Пусть Агнесса веселиться с завсегдатаями. Пусть пьёт вино и задорно улыбается морякам и новым товарищам. Мне же лучше вернуться на борт, пока не хватились старшие по званию». Если бы я замечал в тот день что-то, кроме своих угрызений совести, то я бы увидел на пирсе мать Агнессы – Марию. Она сильно постарела. Осунулась. И как-то сгорбилась. Оказывается, все эти годы, отзывчивая женщина, справлялась о моей участи. Даже приходила к воротам морской академии. Особенно когда узнала, что моя мать умерла в горьких страданиях. Солдаты не пустили её и не позволили передать послание… Мир не без добрых людей. Часто мы просто не обращаем на них внимания. А те, кто прикидывается праведниками, порой, таковыми вовсе не являются. Донья Мария смотрела блёклым взором вслед уходящей каракке, плетущейся за двумя другими парусниками и осеняла себя крестным знамением, молясь, чтобы все кто сейчас между небом и Богом – я в особенности, вернулись обратно в целости. Живыми и здоровыми.