Diario de memoria

Потом были долгие годы службы Королю и Испании. Моё сердце черствело день ото дня – становилось каменным. Внутри мучительно умирал человек, и рождалось, алчущее чужой крови чудовище. Я уже тогда становился им. Треугольник только подчеркнул это правильно. Пираты, несколько мелких войн с англичанами и французами. Хотя, тогда, они не казались нам мелкими… Уже после смерти я смог сравнить их размах с грядущими историческими катаклизмами, но... Сражение под Агостой в 1676 году, горящее Палермо, тем же летом – это ужас человеческой жестокости. Моя команда и корабль, обессиленные, искорёженные, уцелели только потому, что я принимал верные решения, идущие вразрез с приказаниями капитан-генерала Франсиско де ла Серда и знаменитого адмирала Папачино. Череда франко-голландских баталий, принёсших мне новые медали, на чёрно-белом, парадном кителе. Ордена: один – за военные заслуги, второй – за мужество, проявленное в бою, третий – за труды перед Отечеством. Приёмы, балы, интриги. Я был опасным противником даже на мирном поприще – спасибо дядюшке! Меня чествовали в Мадриде как героя, а мой экипаж осыпали милостями. И они были нами заслужены. Маска El Matador Del Mar приросла к моему лицу намертво. Он и раньше показывался, когда я ожесточённо смотрелся в зеркало, но теперь, даже на берегу он не отпускал меня. Настоящий Армандо был слабым мальчишкой, рыдающим у остывающего тела матери. В море ему места не было. El Matador – презирал пустые эмоции. Мыслил фактами. Брал, когда хотел, железной рукой правив у берегов Вест-Индии. Все считались со мной. Пираты за глаза называли Мясником, Цербером, Божьим бичом, что возомнил себе, будто он рука Господа. Были и другие, менее цензурные наименования. Но я не обращал на них внимания. А краткие недели отдыха, проводил в своём доме, в уединении. После возвращения в Кадис, я несколько дней обычно прятался, не принимая гостей и посланников. Давая себе возможность «остыть», и «перестроиться», после кипящей Атлантики. Сидя в кресле, я смотрел на раздувающиеся, от утреннего, прохладного ветерка оконные занавеси. Как полупрозрачный тонкий шёлк поднимается в воздух. И пил в мрачной меланхолии, как горький пьяница. Скука на Родине, во время отпуска, доводила до белого каления. Исключение составлял Лесаро. Мой лейтенант появлялся как друг, когда ему вздумается с этим своим: «Привет, капитан! Развлекаешься?» Тот человек, который видел меня любым и принимал истину. Тогда мы пили вдвоем, и он рассказывал о своём брате, сестре и матери. Как постарела донна Эмелина, как Патриция удачно вышла замуж за мельника из Каталонии. Болезненно морщась от раны в боку – один из флибустьеров был удачливым и, глотая обжигающее пойло, я усмехался одноглазому товарищу, представляя его родственников. Он с таким жаром говорил о них, что я немного завидовал. Мне рассказать Гильермо было нечего. Любовные отношения у меня тоже не складывались. Говорить о жене одряхлевшего дона Фернандо – язык не поворачивался. Я не мог назвать Изабеллу другом, слишком многое я от неё утаивал, ибо это не полагалось знать женщинам того времени. Тем более такой тонкой душевной организации. Но и чужим человеком я её не считал. Как и обещал, я прилежно писал ей письма много лет подряд и получал ответные. Даже не подозревая, насколько жена дяди к этой переписке привязана… Между нами были только разговоры, книги, посиделки в библиотеке, когда я был моложе лет на десять. Оказалось, что Изабелла эти моменты коллекционировала. Цепляясь памятью за изгиб моих губ, когда я улыбался или с ней заговаривал. — Твоя улыбка особенная, Армандо — утверждала она, проницательно вглядываясь в моё лицо и подхватывая с подноса спелый фрукт. — Я давно заметила. Редко кто умеет так... — Как? Впрочем, вам со стороны виднее, сеньора — ухмыльнулся я. Свечи и полумрак скрыли моё смущение. Женщины никогда не обделяли меня привязанностью. Комплимент от родственницы, на фоне жеманства других, смотрелся очень искренне. — По мне, так вполне заурядная. — О, нет! Вы сами себя принижаете — критическая близость между нами снова приняла ту, что дозволено. Изабелла подмигнула мне пламенным взором, толкнув перед собой тарелку с персиками. — Прошу вас, попробуйте. — Попробую… Простое, но отчего-то волнительное воспоминание. Мгновенно растворяющееся, вслед за очередным глотком спиртного. А может быть рассказать Лесаро о вдове, с которой я отчаянно трахаюсь? Все мы люди взрослые, вольны проводить досуг как нам вздумается. Сеньора Тереза де Миро встретилась мне на одном адмиралтейском мероприятии. Она была хороша собой и достаточно соблазнительна, чтобы разжечь во мне тёмное пламя похоти. А ещё ей импонировало, что только она имеет в постели власть над El Matador Del Mar, отдаваясь мне со всем неистовством. Одна лишь проблема – я не любил её. В моей душе жила только ненависть. А наши вечера – банальное удовлетворение естественных потребностей между мужчиной и женщиной. Я был к ней добр, она покорна и нежна – этого было достаточно. По причине собственного характера, меня не занимало то, что она на самом деле чувствует. — Ведёшь в голове очередные подсчёты? — Гильермо отсалютовал мне недопитым бокалом. — Нет — я, наконец, расслабился и прикрыл глаза, откинувшись на спинку своего «трона». Так в шутку лейтенант называл моё любимое кресло из орехового дерева, на резных львиных ножках-лапах. Распахнутая льняная рубашка, открыла мою грудь, испещрённую бледными шрамами и край окровавленной тугой повязки на боку. — Я просто думаю. Ты не останавливайся, рассказывай. Меня твоя болтовня успокаивает. — Вот как? — расположившийся на софе Лесаро осклабился. — Во всей этой картине не хватает только пиратского флага под ногами вместо коврика, чтобы счесть тебя довольным ситуацией. — О жизни, а не о работе, Ги. Пожалуйста — попросил я. — Иначе вспомню про опись, которую ты мне должен, в рамках подсчёта инвентарного имущества с захваченного каперского барка «Олимпия». — Кхем… Действительно. Хотя я вижу, как ты покрываешься плесенью от безделья на большой земле. Что с тобой, Армандо? Или дело в ранении? — Лесаро указал на бинт. — Я испугался за тебя. — Это просто неприятности — свой напиток я допил досуха, пригладив ладонью собранные в пучок волосы. — Офицер Мосс всё равно застрелил моего противника. Он поступил правильно. Я уже поблагодарил Антонио. — Ну да… — карий глаз товарища, воззрился на меня с молчаливым сочувствием. Он не говорил всего вслух. Ему не требовалось. Я без слов понимал настроение. — Ты не думал о том, чтобы закончить военную карьеру? Мы и так сделали почти невозможное. За прошлый год всего несколько нападений на торговые суда. Показатель, как-никак. — И всё равно недостаточно. Пока чёрные флаги ещё поднимаются. Когда не останется ни одного – я уйду на покой. К тому же… На берегу я свихнусь. Мне кажется, что затишье на Карибах временно. Пираты явно что-то задумали. И чутьё подсказывает мне, что против нас. — Я доверяюсь твоему опыту, капитан. — Гильермо подозвал горничную, та ловко разлила по хрустальным бокалам новую порцию алкоголя. — Только обещай мне, что завтра ты выбросишь врагов из головы и непременно развеешься. Весна, цветут апельсины и персики, а ты вместо того чтобы наслаждаться зрелищем, спрятался в своей одинокой обители. Вдруг, мы скоро умрем, и не будет такой возможности? Нужно наслаждаться пока наслаждается. Ни в чём себе не отказывая! — На что ты подбиваешь меня, старый плут? Ты же знаешь, что мне нужно немного времени, чтобы люди от меня не шарахались. — Или ты от них. — Или. — Без разницы.