Ложь во имя драки

Нет ничего плохого в том, чтобы усомниться в себе. Сомнение — это не то, чего стоит стыдиться, до тех пор пока твой верный меч в руке. Сомнение отбирает время, а меч восполняет его в полной мере, варьируя между ударами и мыслями. У Се Ляня меча в руке не было. А сомневаться он мог позволить себе, сколько душа пожелает, и, не получив ни одного упрека или взвизга в свою сторону, даже не думать о недовольстве вокруг. Знать, догадываться, но не думать. Лежа вот так с друзьями на траве, наблюдая за восприимчивыми звездами и совершенно не двигаясь, можно понять суть. Суть того, чего ты хочешь, чего ты хотел, и чего ты будешь хотеть. Зависят ли твои желания от самого тебя, или ты вынужден желать того, чего не хочешь? Или ничего не понять. Сейчас Му Цину до невозможности хотелось, чтобы наступил день. Он готов был рвать волосы на голове, только бы почувствовать боль в глазах от жгучего света и увидеть мир в светлых тонах. Фэн Синь сделал глубокий вдох и почувствовал, как его грудь наполняется чистым вечерним воздухом, до упора, пока не заболят кости, пока не порвется грудная клетка, и оттуда не выпрыгнет заяц. А Се Лянь щупал бок, будто кто-то сильно-сильно ударил его. То ощущал боль, то забывал о ней, будто она была чьей-то собственностью, совсем не его. Он чувствовал вину за то, что обладает чем-то чужим без разрешения. Сомнение, вина, трава, воздух, боль, солнце, небо и грусть. Что из этого они? Они только чувствуют это, принимают (а может и нет), находятся рядом, внутри, но как будто бы совсем далеко. Се Лянь взял за руку Му Цина, раскачался и сел на этой зеленой, длинной, примятой траве. Прижал его руку к сердцу и посмотрел туда, куда никто другой не смог бы взглянуть. В душу. У этих двух есть кто угодно, весь мир в руках, молодость и радость, но они идут с Се Лянем. Слишком много риска и слишком мало страха. Длительное, будто бы совсем обыденное прикосновение отражалось в глазах Му Цина вместе с красными огнями. Огнями города, откуда они сбежали, куда сами и пришли. Устроили погром, надышались паров, поучаствовали в политических делах и убежали. Убежали настолько резво, будто дети от беды, настолько беспечно, что сами забылись и так и продолжали существовать на траве, держась за руки. Фэн Синь заснул.

***

Как только Се Лянь, Му Цин и Фэн Синь отошли от своего необъяснимого состояния, то сели и стали думать, что делать. Сейчас был бы отличный момент для того, чтобы подняться обратно на Небеса, но, какая жалость, на небе не было ни облачка. Руки давно не держали друг друга, все заснувшие проснулись, а луна почти зашла за свой предел и прощалась. Серое небо навеяло таким уютом, что Сяньлэ улыбнулся сам себе, наконец встал с травы и услышал стон отчаяния. Это Му Цин посмотрел на его зеленую спину, на журавлей, которых уже не получится отстирать. Фэн Синь усмехнулся сам себе и, держась за Его Высочество, тоже поднялся. — Ну что, друзья? — спросил принц. «Друзья». — Я хочу есть, — Фэн Синь упер руки в боки и сказал: — Хорошо бы запеченого дикого зайца. Неожиданно Му Цин дополнил: «Или гуся». Они могли признаться, что жизнь с Се Лянем приучила их к хорошему, но не признавались. — Отлично. Хорошенько поедим, как вернемся, — Се Лянь пошел в сторону до боли в боку знакомых полей, которые они так заботливо старались не задеть. — Кто-нибудь хочет поделиться впечатлениями от посещения Призрачного города? Му Цин: — Я говорил, не стоит ходить. Фэн Синь: — Я тоже. Се Лянь: — А мне понравилось! Правда я потерял свой меч и заработал синяк в боку, но это наипрекраснейший опыт, не считаете? Оранжевый рассвет застелил их глаза. Никто не ответил ему. Никто не хотел возвращаться сюда вновь. — А-Цин, А-Синь? — принц обернулся к этим детям и поинтересовался: — Я хочу знать ваше мнение. — Слишком большая честь, Ваше Высочество, — Му Цин закатил глаза и получил пинок от Фэн Синя. — Ай! Да пошел ты! Удар последовал за ударом, пинок за пинком. Разразилась бы серьезная драка, если бы непонятно откуда взявшаяся прохожая бабушка не отвлекла молодых людей. Она сощурилась и долго-долго разглядывала их. — Ах, странники! Нечасто вы к нам захаживаете! Я уж стара и сразу вас не заметила, думала, мои ребятки вернулись. А чего вы стоите? Идемте ко мне! — бабуля еле ходила, но старалась держать осанку и руки за спиной. «Молодые странники» тут же поклонились и поприветствовали бабушку. — Ох, эдакие же вы красавцы, солнце еще не сжарило вашу юную кожу. Вы наверняка голодны, дети мои. — Что вы, достоптейнейшая, мы благодарны вам. — Одной благодарностью сыт не будешь, идемте, — бабушка улыбнулась, морщины на ее лице еще больше скукожились, но она не стала выглядеть менее почетно. Старость всегда была уважаема, всегда была почтенна и ценна. Что же эта достопочтейнейшая делала в поле ни свет ни заря? Для посева было еще слишком холодно, а вспахивать поле должны молодые. В 4 ли отсюда виднелась деревенька, слегка заброшенная, но живая. Разваливающаяся, но свежая и зеленая. На окраине стоял деревянный домишко с хрупкими стенами, казалось, его мог сдуть ветер. Туда они и направились. Бабушка не без помощи Фэн Синя открыла хлипкую, но чрезвычайно заедавшую дверь. Половицы в доме жутко скрипели, а с крыши в ведро на полу покапывала вода. Бабушка бурчала себе что-то под нос, вынося ведро и выливая его на улицу. Пока она отошла, Му Цин как-то запаниковал, зашептал что-то Фэн Синю и в итоге подставил руку под капли. Бабуля вернула ведро на место и посмеялась с Му Цина вместе с Се Лянем, но поблагодарила. Зато Му Цин помыл руки. Достопочтейнейшая захотела развести огонь в печи, но в доме не оказалось дров. За ними в сарай пошел Фэн Синь, пока Му Цин помогал перенести какой-то котелок. — Ах, какие молодцы! — хвалила их бабушка и никак не могла нарадоваться. Се Лянь стоял в стороне. Фэн Синь принес дров и разжег огонь в печи, дом потихоньку согревался. Му Цин поставил котелок прямо в огонь. Троица уселась за импровизированный стол и ждала кушанья. Бабуся придерживала крышку котелка рукой через полотенце и помешивала похлебку. Запах стоял божественный. У Му Цина с Фэн Синем текли слюни. — Вот и готово, дети мои, — приговаривала бабуся, накладывая деревянной ложкой похлебку в тарелки своей морщинистой рукой. Каждый принимал тарелку в обе руки, при этом чуть кланяясь. Се Лянь получил свою порцию и был не очень уверен. Всю жизнь он ел самую изысканную дворцовую еду, самые искусные повара пытались угодить ему с младенчества, а с недавних пор есть ему вовсе и не надо было. Сейчас же перед ним стояла похлебка сомнительного качества и происхождения. Му Цин с Фэн Синем давно обжирались ею и не могли остановиться. — Ваше Высочество, только попробуйте! — уверял Фэн Синь. Се Лянь из уважения к достопочтейнейшей помолился перед едой и взял в руки ложку. Похлебка была поистине вкусной, а ложка мягкой по текстуре. Хорошо отшлифованное дерево ласкало язык, а еда баловала вкусом. Сейчас Се Лянь чувствовал все совсем по-другому. Еда казалась в три раза сытнее, а атмосфера в три раза приятнее. После пары ложек принц осознал, что наелся и больше в себя точно не впихнет, поэтому отложил ложку и стал смотреть на своих друзей. Оголодавшие слуги уминали еду с огромным аппетитом и горящими глазами. Несколько часов без питания могут совсем ослабить людей, а богам, таким, как Се Лянь, все было нипочем. Он ежедневно употреблял одну-две виноградинки и оставался сытым с таким рационом неделями. Когда Фэн Синь жалобно посмотрел на свою пустую тарелку, Се Лянь с улыбкой подвинул ему свою. Тот поблагодарил и продолжил есть. Бабушка была в шоке. — Дитя мое, ты совсем не голоден? — Ох, ни в коем случае, достопочтейнейшая! — Сяньлэ отмахнулся, — пусть мои друзья поедят побольше. — Какая щедрость! — бабушка была будто бы зла. — Странники обязаны хорошо питаться! Долгие дороги и палящее солнце способно не то измотать, а убить! Как же вы так не заботитесь о себе?! Бабуля вся рассвирепела и даже покраснела. Троица обескураженно на нее смотрела. Се Лянь нервно посмеялся и переглянулся с обжорами. Те будто сговорились и с важным видом продолжили есть. Теперь принц тут главный предатель! На лице Се Ляня было написано, что он еще отомстит и без помощи друзей стал защищать свою репутацию «странника». — Достопочтейнейшая, уверяю вас, похлебка поражает своим вкусом! Настолько вкусной похлебки я не ел даже в родном доме. Но, увы, я заложник серьезной болезни, — Се Лянь вздохнул. Бабуля охнула, — отныне я не могу есть большими порциями, я обязан есть мало, но часто. Фэн Синь хрюкнул в тарелку. — Ох, дитя, как же так! Как же такая болезнь сразила тебя? Завравшийся принц сидел и строил из себя жертву: — Что вы, что вы, достопочтейнейшая! Я не сражен — я жив и здоров. Просто теперь малость ограничиваю себя. Бабуля помахала головой и поцокала, удивляясь и приговаривая, чего только в жизни не бывает. Поев и попив чаю, троица стала расспрашивать, как живет бабушка, и не нужна ли ей помощь. Она тяжело вздохнула и махнула на них рукой, серьезно уставившись в пол: — Да как все живу, дети мои. Нечего обо мне беспокоится. Скучно правда. Дети мои уехали, оставили старуху да не вернулись. Уж осьмой` месяц пошел. Ребята умолкли. Се Лянь думал, как можно было бросить старушку? Такая хорошая работящая женщина бы точно воспитала своих детей соответствующе. — Были у меня красавица-дочурка и два сынка. Молодцы были, всегда помогали мне, — она с любовью смотрела вникуда, но сморгнула эту ласку и сурово посмотрела на троицу. — Да стали сбегать куда-то по ночам, все втроем. Сначала дочь, потом и сыновья с ней. Приходили, пока не рассвело, счастливые, всё обнимались и танцевали. Ничего не рассказывали. А потом сбежали и вовсе не вернулись. Отец-то постоянно порол их, высоченных лбов, а потом не выдержал. Живу теперь одна, ребята, но справляюсь. Се Лянь прильнул к ней: — Достопочтейнейшая, почему же вы так говорите? Может ваши дети еще вернутся. Му Цин и Фэн Синь переглянулись. — Да и не мои они вовсе, — отмахнулась она. — Подобрала да взрастила каждого. Ну и зачем они мне теперь? Мне и одной хорошо. Может так и лучше? Пусть будут счастливы. Се Лянь понимал, она находится на перепутье чувств. Ждет и надеется, что ее драгоценные дети вернутся, но не может их простить. А ведь эти ублюдки убежали в Призрачный город. Сраженные блаженствами и состоянием, в коем там все пребывают, они бросили мать и согнали в могилу отца. Молодые и красивые, погубленные влиянием Хуа Чэна. Солнце полностью встало, и пришло время «путникам» уйти от бабушки. Она сердечно с ними попрощалась, взяв каждого за руки и пожелав счастья и доброго здоровья. Она цокнула, посмотрев на зеленую спину Се Ляня и попыталась сказать, что может постирать, но троица уже направлялась своей дорогой. Дорогой, которая принесет им больше смеха, больше радости и приключений. Все-таки сомнение — это не плохо… А что это вообще значит? Расстроенный Се Лянь решил перестать думать. Трава блестела, а солнце очень сильно слепило глаза. Зайдя домой, бабуля заметила на столе гору золотых монет.