Я тебя нашёл

Что же, похуист Бальсано в деле. Набрасываю на себя чёрную до безобразия мятую майку, носок на голову, как раньше носил Симон, нереально короткие штаны и, в завершение образа, высокие розовые носки с огромными кроссовками. Выгляжу, как самый настоящий долбоёб! — Боже, выглядишь, как еблан конченный… — Пф, а ты чего хотела? Не нравится — катись к хуям, — сладостно пропел я. — Подожди меня на улице, — вновь пропускает мой комментарий и уходит в свою комнату. Да, узнав о том, что эта шлюха — мой соулмейт, бабушка ринулась покупать нам квартиру. Я отказывался, не желая находиться в одном помещении с Соль больше двух минут. Но, благо, бабуля у меня из добрых и отбахала нам трёшку в центре города, так ещё с охуенным ремонтом. Так и вышло, что у меня и Соль разные комнаты. И, на самом деле, я этому рад. Не вынес бы и суток с Кортес в одной комнате. Гребанная Соль Рамона Кортес Акэ. Я даже это гребаное имя запомнил. Не буду же называть её Эмилией Мэнсфилд. Испортила мне жизнь, так пусть носит то имя, что и помогло в этом. Интересно, почему родители ей ничего не говорили на протяжении восемнадцати лет? Подруга Симона вон тоже при… Она приёмная. Блять, она приёмная! А имя-то её настоящее какое? Чёрт, какой я долбоёб… Вот поэтому и глупо было надеяться увидеть её имя на лопатке, поэтому во сне она видела много людей, всё по этому… Надеюсь, что она сейчас счастлива. Это единственная вещь, на которую я правда надеюсь. В благополучность своей жизни я уже давно не верю. Всё, что было мне дорого, обрушилось в одно мгновение. Всё, что я так любил, потерялось в один момент. Всё, что вокруг меня, прогнило. Я тоже хочу прогнить изнутри. Так будет проще. Но сейчас, пока маленькая бойкая девчушка сидит в моём чёртовом сердце, я не могу этого сделать. Поэтому вновь и вновь натягиваю маску. — Явилась! — ядовито (иначе я с ней почти не разговариваю) комментирую выход Соль. — Ножками быстрее перебирай. — Блять, ты бываешь таким невыносимы, — Тяжело вздыхает, ну и по делом сучке. — Заебал уже. — Пха, погоди, серьёзно? — я взрываюсь от смеха. — Ты ебёшь мне мозг уже полгода, а я заебал тебя только сейчас? — Да, Бальсано, — обиженная шмындра вскидывает свои волосы. Слишком блондинистые. Буэ-э-э-э. — Ну и найди себе папика, — будет она мне тут ещё обиженную строить. Хер ей в рот и полный «вперёд». — Знаешь, сейчас богатенькие старикашки за минет от молодой шлюшки много деньжат отваливают. Хотя чего это я тебе рассказываю? Ты и без меня всё знаешь. Небось, пробовала уже, и, скорее всего, не один раз. — Хватит. Пожалуйста. — О, ну раз сеньорита шлюха просит, то и помолчать можно, — победно ухмыляюсь. Я снова довёл сучку. План на день выполнен.

***

— Вкусно? — подкладывая в мою тарелку очередную порцию энчиладас — любимого блюда Валенте — спросила мать Соль, Агата. Если уж честно, то у Моники было вкуснее. Нехотя разглядывая комнату, я пришёл к выводу, что это далеко не самая состоятельная и дружная семья. Об этом говорили многие вещи: ни в одной комнате, где я успел побывать, я не обнаружил ни одну семейную фотографию, как то было в комнате Валенте, заваленной фотографиями с друзьями, родителями и мною. Весь ужин каждый из этой семейки держался холодно, не удосужив никого хоть единым тёплым взглядом. Обустроено всё было достаточно бедно: обшарпанные по углам обои, дешёвая мебель, полочки, обставленные всеразличными никчёмными безделушками. — Очень, — сухо, на сколько только позволяли мне задатки вежливости, отозвался я, переведя взгляд на женщину. Для матери почти двадцатилетней девушки, она сохранилась очень даже хорошо. Чем то эта особа напоминала мне Амбар Смит, о судьбе которой я не слышал ничего, помимо того, что она осталась в Париже после соревнований. Возможно, это из-за блондинистых волос или, например, таких же безжизненных голубых глаз, веющих холодом и безразличием. Или же дело было в манере общения. Не знаю. — А тебе, дочь? — безжизненно уточнила она, вероятнее всего, из вежливости, дабы показаться гостю, то есть, мне, отличной хозяйкой. — Вкусно? — Ага, мать, — а мне ещё казалось, что это мне она язвит. Ничего подобного! Только сейчас услышал настолько пропитанную ядом фразу, что меня бросило в холод. В такой же дикий холод, наблюдающийся между матерью и дочкой. — Девочки, не при госте, — вероятно, единственный адекватный член этой сумасшедший семейки прервал суровые переглядки. Но и он был холоден. И тут мне в голову ударяет интересная мысль, валяющаяся на самых дальних полочках сознания. Сейчас или никогда: — Как так вышло, что за девятнадцать лет жизни ваша дочь так и не узнала, что она приёмная? Агата мило улыбнулась, скрывая свою растерянность, точно как и Смит, и посмотрела на мужа. Тот же и вовсе не пытался скрыть удивления и непонимания, которые так отчётливо читались в карих, как и у Соль, глазах Энрике. Перевожу взгляд на девушку и вижу в её глазах страх. Страх дикий, животный, выдающий девушку с головой. Весь мой контроль полетел к чёрту, а я подскочил на ноги, оглядывая каждого из присутствующих за столом. — Не понимаю вас, Маттео, — наконец опомнился Мэнсфилд, нервно проговорив эти слова. — Эмилия — моя родная дочь. — Родная? — не выдержав внутреннего гнёта, вскричал я, напугав женщин. — Д…да, родная. — То есть… — пытаюсь унять внутренний пыл, вспыхнувший с нереальной силой и способный сжечь меня до тла. — Её имя не Соль? — Нет, — Агата, вышедшая из забытья, снова натянула на себя до боли фальшивую и наигранную улыбку образцовой домохозяйки, — а с чего у Вас такие вопросы? — Извините, — культурно извиняюсь перед приличной частью этого семейства, еле удерживая контроль над собой. — Вы уже уходите? — взволнованый взгляд Энрике метался с моего лица, на испуганную рожу Мэнсфилд. — Да, сеньор, — холодно отвечаю мужчине, схватив хренову шлюху за запястье, дабы притянуть к себе. — Живо встала, — прошипел я ей и, демонстративно хлопнув дверью, покинул квартиру. Она мне лгала. Она, чёрт побери, обманывала меня! Из-за неё я бросил Луну… Луну, милую Девочку-доставку, Принцессу… Я бросил своё счастье из-за этой шлюхи! Она за всё мне заплатит. За каждый потраченный на неё нерв, за каждый гребанный день, прожитый в Аду, за каждую секунду, что я мог беззаботно наслаждаться обществом ранее любимой мною девушки. Наконец, она соизволила выйти ко мне на улицу. Аккуратно спускаясь по лестнице, Мэнсфилд ловила мои гневные взгляды, пропитанные чистой, самой настоящей ненавистью. — Какого чёрта?! — Боже, Валенте даже из моих мыслей не позволяет материться. Главное — не раскиснуть из-за мысли о Луне, блажущей моё зудящее сердце. — Такого! — и она ещё смеет орать на меня? — Я хочу быть счастливой! Слышишь меня?! Так слушай… Слушай лучше! Ты думаешь, что мне было так легко смотреть на ваши вечные воркования? сюси-муси? розовые сопли? Я хотела так же, Маттео. Я хотела, чтобы и меня носили на руках и сдували пылинки. Но кроме унижений я не получила от тебя ничего! Просто ничегошеньки! Да ты за эти чёртовы месяцы ни разу не целовал меня! Иди прямо к чёрту! Ненавижу тебя, подонок… — А я тебя обожаю, шалава недоделанная! Да кто ты вообще такая, чтобы орать на меня? А? Рот свой прикрой. Хотелки свои в жопу засунь. Ты мне жизнь сломала, слышишь? Я тебе ненавижу. Настолько ненавижу, что оставлю тебе сраную квартиру. Знаешь, просто не смогу находится в том месте, где ты прибывала четыре месяца. Удачно оставаться! — доставая из кармана упаковку моих любимых сигарет и зажигалку, выкрикнул ей последнюю фразу, удаляясь в сторону автобусной остановки, чтобы добраться до пристанища рыжей Сатаны, немного понять ей на жизнь, запив всё это отменным виски, потом уж забрать свои вещи и вернуться в отцовское гнездо. Чует моя жопа, что будет весело.