Восемь ночей

      Финник проснулся с ее именем на устах.       Он видел ее хрупкое холодное тело, кровь, струящуюся по темным вьющимся волосам. Слышал ее непрекращающийся крик, разбивающий сердце в дребезги и тихий смех, отдающий запахом роз. Пытаясь восстановить сбившееся дыхание, он все ещё видел губительные образы перед глазами.       Он не мог больше спать. Он не мог убедить себя в том, что это всего лишь сон. Кажется, что давящий ужас, сковавший каждую клеточку тела, мешающий сделать глубокий вздох, скоро раздавит его самого. Тяжёлый тропический воздух слегка взбодрил — он на Арене. А все, что порождает Арена — неправда. Хитрая ловушка, проникающая в самую глубь существа, заставляющая затмить разум бесконечным страхом. На этих Играх распорядители превзошли самих себя. Никогда ещё Арена не пыталась воздействовать на трибутов так изощренно. Проникнуть в их душу так глубоко. Спасибо, Плутарх.       Решив, что лучше он покараулит и поварится в своих мыслях в реальности, чем сойдёт с ума во сне, Финник направился к «влюбленным», державшим вахту. Вот только и Пит, и Китнисс, судя по их красным лицам и тяжёлому дыханию, занимались чем угодно, но не дежурством.       Финнику было тяжело на это смотреть. Отчасти от того, что так они открывали всему Панему свою самую сокровенную тайну. Тайну, которая в нужных руках сможет их уничтожить. Он привык к тому, что никто не должен узнать, даже на секунду подумать, что творится у него на сердце по-настоящему. Это его игра. А их игра двойная — в их любовь должны верить все, но при это никто не должен знать насколько эта любовь правдива. Иначе, им конец. Но они этого не видели, не понимали. А он не мог им сказать.       С другой стороны — Финник отчаянно им завидовал. Благодаря гениальной идее о «великой любви», придуманной для них Хеймитчем им не грозила участь всех победителей. Как бы похотливые капитолийцы не желали каждого из них по отдельности, ни у кого не хватит духу попытаться испортить эту сказку. Их сказку.       Китнисс смущена до корней волос. Ушла, стараясь при этом ни на кого не смотреть, и оставила их с Питом караулить. У Финника нет сил даже на то, чтобы пошутить по этому поводу как раньше. Ее смущение неискушенной девочки на фоне никудышный игры во влюбленную дурочку выглядело забавным. Сейчас он мог точно сказать, что она не притворялась. Она скорее всего сама этого не осознавала, не принимала, противилась этому, но это так. Финник чувствовал это, чувствовал ее потребность в Пите как в глотке свежего воздуха, а над этим он смеяться просто не в состоянии.       Он ее понимал. Тяжело осознать свои чувства, когда на тебя давят со всех сторон. Финник сам долго не понимал, когда его дружеские чувства к Энни стали перерастать во что-то большее.       Двор сиротского приюта был не очень богатым: пара декоративных пальм, торчащих из огромных горшков, несколько скамеек и небольшая площадка для подвижных игр.       Энни в окружении детей сидела немного неуверенно, теребила кончик распущенных волос и переводила обеспокоенный взгляд с одного на другого. Ребята шумно галдели, переговаривались, чему-то смеялись. Они ещё не вступили в тот возраст, когда нужно было бояться.       Финник занял место в дверном проёме, чтобы быть рядом с ней, если понадобится. Ему казалось хорошей идеей заняться чем-то, что Энни делала еще до Игр. И рассказы различных историй детям было тем, что нужно. Так они познакомились.        — Существует легенда, — мягкий тихий голос, завораживал, дети сразу же умолкли и принялись внимательно слушать, — что когда-то давным-давно все люди жили с двумя головами и четырьмя руками и ногами.        — И хвостами? — ее прервал рыжий веснушчатый мальчик.        — Нет… — Энни едва заметно улыбнулась, но Финнику и этого было достаточно, чтобы его сердце пустилось в бешеный скач. — Хвостов у них не было. Ну, если только ещё раньше… Так вот, жили эти люди в гармонии и мире. Они были очень сильными и ничто не могло их победить. Тогда боги — высшие силы, что управляли ими — испугались и разделили людей на две половинки с одной головой и двумя ногами. И расселили их по всему свету. Но боги не поняли, что разделили не только их тела, но и их душу. Части которой всегда будут хотеть воссоединиться. С тех давних пор разделенные половинки ищут друг друга. Ими движет непреодолимое желание найти свою половинку. Половинку своей души.        — Значит, у каждого есть своя вторая половинка? — с надеждой спросила темноволосая девочка, когда Энни закончила рассказывать.        — Да, — ее лицо озарилось мягким светом, когда она ласково улыбнулась девочке.        — И я никогда не буду один? — это уже мальчик в широком мешковатом свитере.       — Не будешь, — Энни взлохматила его светлую шевелюру. — Ты обязательно встретишь своего человека, когда вырастешь. И уж точно никогда не будешь чувствовать себя одиноким.        — А она у всех-всех есть? — Спросила весело высокая девчонка. Эвелин, кажется. — Даже у Чарли? Надеюсь, это не я?       Все дружно рассмеялась. Даже низковатый Чарли.  — А как я пойму, что нашла ее? — Эвелин продолжала свой настойчивый допрос, как будто хотела найти этой истории научное доказательство. Финнику это не понравилось. Ему не хотелось, чтобы Энни начала волноваться. Он подошёл чуть ближе, но она легко улыбнулась ему, словно успокаивая.       — Это непросто. Не сразу. Возможно, это будет длиться очень долго, но ты поймёшь это. Просто это будет человек, с которым ты будешь чувствовать себя легко, свободно, счастливо. С которым ты сможешь быть самим собой и при этом самым особенным человеком в мире.       В этот момент в его голове что-то сломалось. Точнее сломалось это что-то уже очень давно, но понял Финник это только сейчас. Сердце, казалось, заглушало весь детский галдеж.       Как он мог так долго не замечать этого? Как он мог не замечать того, что влюбился?       — А ты нашла свою половинку?       Этот вопрос вернул его в реальность так же быстро как и выдернул оттуда. Он затаил дыхание, ожидая ее ответа.       — А…ну… Я не знаю, — Энни слегка покраснела и завела прядь волос за ухо. — Даже если и нашла, то, наверное, ещё не поняла этого.       А вот Финник только что это понял.       Финник тяжело вздохнул. Темные джунгли привлекали взгляд своей опасностью. Он беспрерывно вглядывался в темноту, прислушивался к любому шороху. Старался сосредоточиться на возможном нападении. Но как бы глаза не болели, а пустынный пляж не оглушал звонкой тревожной тишиной, его мысли не отходили от той, что каждый раз появлялась перед его взором, стоило ему на секунду отвлечься или прикрыть глаза.       Как он мог хоть на одну секунду допустить, что за пределами Арены она в безопасности.       После объявления правил Квартальной Бойни единственным желанием Финника было не допустить того, чтобы Энни попала на Арену. Ему казалось, что для нее это будет самым худшим, последним рубежом, за которым ее ждёт полное безумие. Ещё одни Игры со всей своей жестокостью и беспощадностью окончательно сломали бы ее и так шаткую психику.       Когда имя Энни всё-таки произнесли, когда он услышал ее слабый беспомощный крик, когда миротворцы начали хватать ее тонкие руки, его мир разбился с оглушительным звоном, который, казалось, раздался по всей площади, эхом разносился по всему родному дистрикту. Но вдруг все остановилось, замерло, оглохло. Вместе с поднятой дряблой сморщенной рукой, поднятой вверх. Вздох облегчения так и не вырвался из его груди, но ему всё равно стало спокойнее. И когда произнесли уже его имя, Финник поднялся на сцену гордо, прямо, уверенно с извечной, всеми обожаемой улыбкой на лице и благодарно сжал своего ментора в объятиях. Ведь Мэгз спасла не только ее разум, она спасла его жизнь.       Вместе они справятся. Финник был в этом уверен. Широко улыбаясь, придерживая старушку за плечи и иногда изредка кидая взгляды на ту, в чьих зелёных глазах, намокших от слез он видел свое будущее.       Его разум, заволоченный пеленой страха за нее, отказывался думать, соображать, делать хоть что-то. Сегодня ему в очередной раз напомнили, что от каждого его неправильного действия, неуверенного шага, посланной не тому улыбки зависит ее жизнь. Ничего не изменилось. И он мог сколько угодно спасать жизнь Питу, умасливать Китнисс, ждать какой-то невероятный план спасения от Бити, но там за пределами Арены напомаженные капитолийцы все так же делали ставки и не отрывались от своих экранов, а президент Сноу одним взмахом руки мог уничтожить самое ценное, что у него осталось в жизни.       На долю секунды в его отравленном страхом мозгу возникла жалкая предательски мысль продолжить ту игру, что изо дня в день Финник вел в Капитолии. Он смог бы убить профи. Китнисс слаба в ближнем бою, без расстояния полета стрелы она беспомощна. Бити даже передвигаться без посторонней помощи не мог — без поддержки он долго не протянет. Пит и сам легко найдет себе какие-нибудь не очень съедобные ягоды или остановится понюхать ядовитый цветок. Джоанна все поймет без слов. И даже, возможно, сама захочет прирезать Огненную Сойку. А затем сбежит от него в опасные джунгли, освободит его от практически невозможной задачи, вернувшись к своей погибшей семье. И единственным ее сожалением будет то, что она не сможет забрать Сноу с собой и хорошенько отделать его уже на том свете.       Тогда он снова выиграет. Снова наденет корону победителя. Снова будет блистать своей ослепительной улыбкой, давать интервью, рассказывать о своих переживаниях всему Панему. Снова станет популярной игрушкой для богатых извращенцев.       Зато она будет в безопасности.       Финник знал, что думать о таком не очень-то по-человечески. Даже не по-дружески. Что это ничего не изменит. Что каждый год Сноу снова будет забирать детские невинные жизни, снова будет разрывать его душу на части, снова лишит его нормальной жизни. Но, кажется, он готов на все ради мнимого чувства ее безопасности.       Пит сидел рядом и неподвижно смотрел в сторону джунглей. Он был взволнован, постоянно двигал пальцами рук, как будто что-то выводил на невидимом полотне.       Что-то подсказывало Финнику, что думы Пита не легче его собственных. Вот только вряд ли в его светлом, созидательном разуме нашлась бы и половина тех кошмаров, что так часто преследовала его самого.       Какой-то частью он понимал, что слова Бити и Джоанны не лишены смысла, а чтобы научить птиц ее крику не нужно даже искажать ее спокойный голос. Но осознание этого не помогало ему не погружаться все глубже в беспросветную пучину отчаяния, из которого без нее выхода не было.        — Я не знаю, что мне делать, — Финник на секунду обеспокоился — не начал ли сын пекаря разговаривать сам с собой. — Я не смогу без нее жить, но как заставить ее выжить, я не знаю.        — Она понимает, что жизнь без тебя станет невыносимой, поэтому всячески старается этого избежать, — Финник начал осторожно словно шел по тонкому льду. Ему было знакомо это состояние. Пит же не шелохнулся. Видимо, либо начал переваривать эту информацию, либо до сих пор не мог поверить, что Китнисс любила его не только в присутствии вездесущих камер и любопытных зрителей. — К слову, это очень эгоистично с ее стороны. Если ты решил умереть за нее первым, то кто она такая, чтобы мешать тебе в этом благородном деле?        — И что мне делать? Как заставить ее бороться за свою жизнь? Она ценнее во сто крат.       Пит повернул голову и Финник заметил его полный надежды взгляд. Как будто Финник мог решить все его проблемы разом.        — Ты действительно хочешь услышать совет из уст человека, который собирается надеть корону победителя во второй раз? — Финник усмехнулся, стараясь скрыть за бравадой собственную боль. — Умрите вместе, тогда вы и мне не будете мешать, и вам не надо будет играть в игру «спаси меня, пока я сам не спас тебя».       Пит усмехнулся. Но не зло или игриво, а как-то сочувственно:       — А как насчёт человека, который чуть было не оказался на моем месте? Что бы сказал он?       Неестественный для джунглей зябкий холод проникнул под его кожу и завладел тяжело бьющимся сердцем. На секунду Финнику стало нечем дышать. На месте Пита он бы уже с ума сошел, стараясь, чтобы Энни без его пристального внимания и вдоха не сделала. А не рассуждать о том, что делать.       — Прости, я не хотел, — Пит видимо заметил его состояние и попытался исправить это. Даже его голос смягчился и как будто бы сожалел о сказанном. — Просто догадался. Сопоставил — на Жатве и сегодня.       Сейчас Пит до боли напоминал ему Энни. Она тоже всегда ценила чувства других больше своих собственных. И даже когда ей было плохо помогала в первую очередь тому, кто в этом нуждался, и только потом задумывалась о себе. Пит делал так же. Теперь Финнику понятно, почему Китнисс выбрала его. В нем она видела те качества, что были ценны, но ей не доступны. Пит был ее светом во мраке этой извращённой реальности. Он держал ее на поверхности. Не давал скатиться во что-то темное и мерзкое, чему Китнисс не могла дать даже названия.       Финник ее понимал. Как и то, что если они будут играть по правилам, то проиграют оба.       — Совет тот же — умрите вместе. Спокойной жизни в Капитолии вам двоим все равно не видать.       — Вдвоем нам снова не победить.       — Все может быть.       То ли туманность последней фразы, то ли неуравновешенное состояние самого Финника сыграло свою роль, но Пит разговор больше не возобновлял.       Энни бы помогла им. Не из-за их великой миссии, а просто потому что каждый человек заслуживал счастья.       Так что он должен взять себя в руки. Как бы тяжело это не было. Они вытащат их, чтобы им не пришлось спасать друг друга.       А для этого необходимо взбодриться. Энни не захотела бы видеть его таким разбитым. Это ее расстроит, снова подорвет шаткое спокойствие. Представив ее, Финник улыбнулся в темноту. И мысленно поблагодарил за это девушку, что незримо всегда находилась рядом с ним.