You Raise Me Up

У Хосока через всю жизнь проносится «не нужен» — неоновой вывеской над головой. Невидимое клеймо для него, но заметное остальным, потому что другие люди из раза в раз, из года в год — будто точно знают — словами, действиями повторяют: «Не нужен». Хосок устал искать «своего человека», того, кто примет, останется, не выкинет, как паршивого пса. Хосок устал отпускать с улыбкой, слыша очередное «прости», устал прощать и понимать. Устал быть хорошим парнем, через которого можно перешагнуть. Хосок хотел бы быть героем сериала, чтобы и приключения, и друзья, и любимый человек. Но у него только скрипучая кровать в приюте, просевший матрас и застиранная до дыр школьная форма. У него даже мечты больше нет. Она развеялась, как предрассветная дымка, оставив только горечь воспоминаний под языком и многочисленное «не нужен» набатом в ушах. У Хосока ничего нет, и ему ничего не нужно. Он репетирует перед зеркалом улыбку, которая превращается в гримасу, и плачет, накрывшись тонким одеялом с головой. У Хосока синяки с тела не сходят, а ссадины не успевают засыхать, как он снова летит, вспарывая собой землю. У него нет ничего, чтобы защититься, и никого, кто бы защитил. У такого, как он, нет ни цели, ни будущего, и рядом с ним места ни для кого больше нет. Когда взъерошенный мальчишка протягивает ему свою руку, Хосок отталкивает её, чтобы подняться самому. Когда тот идет за ним по пятам, смотрит оленьими глазами, Хосок морщится, баюкая ноющее запястье. Разворачивается, скрываясь в холле, только бы не видеть этого взгляда. Мальчишка караулит его возле школы, не лезет, но и не уходит. Идет следом, шаг в шаг, до самых ворот приюта, мнется на месте, глаза прячет, а у Хосока сердце колет — не знает он, как себя вести. — Тебя как зовут? — роняет безучастное. Мальчишка взгляд поднимает — прямой, восторженный, и Хосок теряется. Не привык он, чтобы так на него смотрели. — Чон Чонгук, — у того голос теплый, мелодичный. — Приятно познакомиться, хён! Хосок прижимает больную руку к себе, отходит назад — не понимает, не хочет и не может. Выдавливает неожиданно хриплое: «Зачем ты за мной ходишь?» — и хватается за дверцу калитки. — Ты мой кумир! У Хосока смех в горле булькает раскаленной лавой — он смеется громко, надломано, утирает выступившие на глазах слезы и, не говоря больше ничего, уходит. Шутка кажется смешной первые пять минут, а потом Хосока накрывает привычной апатией. На следующий день мальчишка появляется снова, а затем и ещё раз, на протяжении двух недель ходит за Хосоком, как тень — молчит, не лезет, не улыбается даже и почти не смотрит. Хосок не выдерживает однажды, спрашивает прямо: «Зачем?» — и мальчишка расцветает, даже взгляд начинает сиять. Он сбивчиво рассказывает про видео в интернете, что хочет научиться танцевать так же, что Хосок был тем, кто подарил ему мечту — а у самого Хосока горечь на языке разливается. Он врет себе, что забыл об этом, врет мальчишке, что больше не танцует, и пытается уйти, но тот хватает его за руку — неожиданно крепко — смотрит пристально своими темными глазами и снова говорит. — Хён, ты не должен забивать на себя. Ты крутой, хён. Хосок не верит, но послушно кивает, мол да-да, я крутой, отпусти только. — Меня зовут Чонгук, хён. И я завтра снова приду. У Хосока слова умирают на языке, и он кивает, сам не зная почему. Этому мальчишке он тоже не нужен, может быть не сейчас, но потом точно станет — в Хосоке нет ничего, что заставило бы людей оставаться. Он знает. Он выучил этот урок раз и навсегда. Хосок почти научился видеть свою неоновую вывеску над головой. Но ему хочется поверить — теплому голосу, оленьим глазам, улыбке кроличьей. Хосок не уверен, что получится. Хотя он и может попытаться. В последний раз.