Ахматовский ноктюрн

       Августовские пейзажи переливались сочными красками за окном вагона. Иньяцио безучастно смотрел на живые картины, сменяющие одна другую, всё больше и больше уходя в свои мысли. В кармане его пиджака лежала фотография этой женщины. Зачем он взял её с собой, Иньяцио и сам не знал. Наверное, он мазохист!        Инья мельком взглянул на друзей, те с головой были погружены в мир, сузившийся до границ экранов. Раньше это его раздражало, сам он был чужд постоянных пребываний в виртуальных мирах, предпочитал жить здесь и сейчас, хотя, начиная со вчерашнего вечера, можно было сказать, что его мироощущение сосредоточено на прошлом. Сейчас Иньяцио был благодарен друзьям, что они не замечали, какой надрыв произошёл в его душе. Начались бы бесконечные вопросы, подколы, шутки, а он бы никому не позволил шутить над той памятью, которую он хранил глубоко в душе, словно боясь её разбазарить.        Мельком Иньяцио вытащил из кармана пиджака фотографию и ещё раз взглянул на неё, словно проверяя, насколько память точно воспроизводит черты этой непохожей ни на какую другую красоты. Подавив тяжёлый вздох, Инья снова спрятал фотографию в карман, облокотился на спинку сидения, закрыл глаза и притворился спящим. Однако на самом деле он не спал… Он вспоминал события трёхлетней давности, перевернувшие его жизнь.       Иньяцио сидел с другом Антонио во внутреннем дворике монастыря святой Кьяры. Тенор очень любил приходить сюда, устав от шума толпы фанатов и гама на городской площади. В дворике была тишина и покой, нарушаемые только ненавязчивым щебетаньем птиц. Он уже не помнил тему разговора с другом, наверное, она была до того непримечательна, что воспоминания о ней не соответствовали ни умиротворяющей тишине, ни значительности предстоящей встречи.        Иньяцио рассказывал очередную историю из архива под названием «Туры Il Volo», а его друг в который раз заходился хохотом. Инья хотел было снова поддержать Антонио в этом продлевающем жизнь занятии, но вдруг запнулся. Его друг заметил перемену в состоянии тенора и проследил за его взглядом.        Вдалеке, ограниченном приподнятыми ограждениями с барочными фресками и майоликой с пейзажными мотивами, показалась женская фигура…        Казалось, что в ней не было ничего особенного, девушка и девушка. На ней были простенькие светло-голубые джинсы и лёгкая белая кофточка с V-образным вырезом, белые кроссовки, белая сумочка через плечо. Однако что-то в ней было манящее, ускользающее, трепетное… У девушки были дивные светло-русые волосы до пояса, которые извивались плавной волной. Лёгкий ветерок играл в них сам с собой в салочки, а лучи неаполитанского солнца создавали лёгкое свечение вокруг головы. Её стройная фигура, походка царственной грациозной кошки, интеллектуальная красота лица, волосы, парящие в воздухе во время ходьбы, — всё это создавало эффект сфумато… Женщина-фантом!        Иньяцио, кажется, выглядел поражённым до глубины души, потому что Антонио его слегка толкнул локтём. Смешно моргнув, тенор повернулся к другу. — Хороша, да? — спросил Антонио, кинув на девушку. — Да… — необычайно тихо проговорил Инья. — Только больно неприступна, — вздохнул Антонио, — спорю, сразу отошьёт! — Он с вызовом посмотрел на друга. Неаполитанец сразу просёк, что тенору она приглянулась. В Иньяцио, немного отошедшем от первого впечатления, которое произвело на него внезапное появление этой загадочной девушки, вдруг проснулся дух завоевателя. — Увидим! — оживился Иньяцио.        Девушка в это время уже почти поравнялась с ними, она проходила мимо, даже не взглянув, однако Иньяцио стало ясно, что вблизи она смотрится не менее чарующе, чем издалека. Тут же в его голове всплыли строки из дантовского стихотворения: Tanto gentile e tanto onesta pare la donna mia, quand’ella altrui saluta, ch’ogne lingua devèn, tremando, muta, e li occhi no l’ardiscon di guardare.*        Девушка остановилась и обернулась на голос. Иньяцио тут же попал под магнетизм злато-карих омутов. По-джокондовски улыбнувшись, она сказала с лёгким смущением, слегка сквозившим в голосе: — Я рада, что вы любите стихи! — Я и сам их сочиняю, — улыбнулся своими очаровательными ямочками Инья (однако почему-то сейчас экспромт совсем не хотел рождаться в голове, словно боясь оценки этих строгих, но манящих омутов). И он… Начал врать. Ох, это было так смешно и нелепо! — Я очень рад, что Вам понравились мои строки! — на голубом глазу произнёс Инья, понимая умом, что говорит вздор. Джокондовская улыбка тут же трансформировалась в еле сдерживаемую язвительную усмешку. — Что ж, молодой человек, Вы удивительно хорошо сохранились, если творили в 13-м, 14-м веках под псевдонимом Данте Алигьери! — И девушка продолжила свой путь. Иньяцио не обратил внимание на посмеивания друга и кинулся за девушкой. — Простите меня, я неудачно пошутил, хотел произвести впечатление… — он слегка замялся, подбирая слова. Девушка остановилась и развернулась к нему: — Я не обиделась, — усмехнулась она и, помедлив, добавила, — и Вы произвели на меня впечатление. — Тогда, девушка-фантом, — оживился Инья, — не могли бы Вы мне дать… — Автограф, — живо отреагировала та, — конечно, я очень благодарна всем, кто поддерживает начинающих в стезе столь неверной профессии, как моя! Я постараюсь не разочаровать Вас своим творчеством и впредь! Где Вам оставить автограф?        Иньяцио был крайне удивлён. До сих пор на улице у него спрашивали автограф, а не у его прекрасных собеседниц. Очевидно, девушка не фанатка, а может, даже и не знала об их группе. Тем временем девушка достала из своей белой сумочки ручку и ждала его реакции. Тенор так и стоял, замерев. Замешательство Иньи она истолковала неверно, решив, что у него просто нет бумажки. — А, у вас ничего нет… Ну что ж… А давайте я Вам на этикетке Вашей бутылки оставлю.        Через несколько секунд наклейку AquaNaturale украшала её изящная подпись. Девушка мило улыбнулась и, вежливо простившись, продолжила путь. Иньяцио так и остался стоять, любуясь плавно удаляющейся фигурой. Смех друга нарушил таинственность и романтичность момента. — Ну, приятель, ты меня поражаешь! Вроде уже собаку съел в вопросе, как очаровать красотку! — Антонио, ты знаешь, кто она? Эта девушка дала мне свой автограф, как какая-то знаменитость. — Ну, знаменитость для неё — пока слишком громкое слово. Это начинающая актриса. Во Флоренции недавно гремел славой спектакль «Цезарь и Клеопатра», потом с ним ездили по городам Италии. Она играла там главную роль. Молоденькую, подающую надежду актрису заметил наш режиссёр Джорджио Сальвони и пригласил её на главную роль в экранизации пьесы испанского драматурга Лопе де Вега «Собака на сене». И вот флорентийка Маргарита Строцци уже третий день здесь, я её только мельком видел в первый день съёмок. Мой дядя работает оператором там, и я уже побывал на съёмочной площадке. Кстати, завтра, насколько я понял, они будут снимать здесь одну сцену.        Иньяцио внимательно слушал друга. В его душе рождалось желание увидеть эту женщину-фантом в испанском наряде 17 века. Он пылко взял друга за плечо: — Антонио, давай завтра придём сюда посмотреть! — Что, зацепила тебя, да? — лукаво улыбнулся Антонио. — Хочу проверить, стоит ли её игра автографа Иньяцио Боскетто!