Ахматовский ноктюрн

      Маргарита, кажется, в первый раз за долгое время стала скучать на съёмках по дому. Дочку она оставила во Флоренции, исходя из нескольких соображений: во-первых, она была ещё слишком мала, а смотреть за ней было некому, во-вторых, в СМИ ещё не улеглись споры по поводу того, кто мог быть отцом её ребёнка. Итак, на первом интервью в Риме она в этом уверилась снова, когда журналистка спросила об отце Инны: — Ваши поклонники до сих пор гадают, кто мог быть отцом ребёнка! У Вас же дочка? — Да, Инна. Я к ней очень привязалась! Она у меня уже ходит в садик. Достаточно бойкая, непоседливая, умеет за себя постоять… — Однако вернёмся к её отцу. — В отношении её отца я могу сказать, что он большой театрал абсолютно во всём. И… Я надеюсь, что мои поклонники любят меня не за то, кто отец моего ребёнка! А также я надеюсь, что не разочарую их моей новой работой в фильме «Монолог». Пусть мы с героиней очень разные, но есть одно общее: она, как и я, выросла без отца. Только этот факт нас роднит. В остальном я и она — это два абсолютно разных человека! Но я приложу все усилия, чтобы сделать характер правдоподобным. Маргарита замолчала, будто стыдясь своей откровенности, а глаза застелила пелена грусти. — Вы счастливы? — Сразу вспоминается финальный диалог отца моей героини со своим воспоминанием, со своей первой любовью*. Он говорил, что это самый трудный вопрос на земле, счастлив ли я. В работе бывал иногда, как и я… Я действительно счастлива в своей работе! Искусство должно помогать людям жить, и я очень рада, что могу посредством своего творчества приобщать к нему людей и тем самым помогать им жить! — А Вам не хотелось бы снова попробовать устроить счастье в личной жизни? — Нет, — тихо, но ровно сказала Маргарита, — муж (или, как сейчас принято говорить, бойфренд) сегодня необязателен. Главное для женщины — дети… И работа, конечно же! — добавила уже с улыбкой Маргарита. Журналистка поняла, что об её личной жизни она так и не узнает ничего, поэтому поспешила завершить разговор.        В этот же день снимали новую сцену из фильма «Монолог»**. Героиня Маргариты Тесса идёт по улице вместе с Эльзой с покупками в руках и рассуждает о любви и своём нынешнем спутнике жизни. — Эх, Эльза, дорогая, скажу Вам по совести: он скучноват. Он хороший, но какой-то пресный. Посмотрев томно в сторону, Маргарита продолжила сквозь лёгкую усмешку. — А порой так хочется сумасбродства, неистовств, перца! Обе женщины подошли к лавочке. Маргарита достала сигарету. — Был у меня такой человек, — как-то сокровенно сказала она. Потом помедлила, а после на обречённом выдохе добавила: — Как я его любила — страшно вспомнить… — Говорят, чем их больше — тем их меньше любишь, — реплика Эльзы вырвала её из раздумий. Да, она сейчас не Маргарита, она Тесса — несчастная женщина, которая выдумала себе идеал и не может его найти, разрушая чужие жизни и свою собственную. — Ох, чепуха, — небрежно бросила она и закурила, сев рядом с собеседницей. — Я сидела и смотрела на волны, он сел рядом и взглянул на меня, — Маргаритин голос буквально задрожал от трепета и нежности. Перед ней упорно вставали такие солнечные, обжигающие, как только что сварившийся Эспрессо, глаза Иньяцио. — Сразу всё закружилось и пошло прахом, — с придыханием сказала Маргарита, а в глазах у неё заблестели слёзы. Так просто, оказывается, в одной фразе выразить всю мощь личной трагедии, всю человеческую жизнь. Но нет-нет, она сейчас легкомысленная Тесса. — Боже мой, как это было прекрасно! — страстно сказала она, прикрыв глаза рукой и снова закурив. — А Вы любили когда-нибудь, Эльза? — Я нет, — как-то обиженно сказала Эльза, словно её этим вопросом задели за живое. Она помедлила и вдруг лукаво улыбнулась. — Но мне об этом столько рассказывали, что я абсолютно всё себе представляю.       В ту ночь Маргарита не могла уснуть. Она сидела на подоконнике своего номера и смотрела на погружённый в усталую дремоту Рим. Вечному городу, который столько повидал на своём веку, не было никакого дела до боли Маргариты. Он уже столько трагедий пережил, что одно человеческое разбитое сердце было для него лишь песчинкой, которую можно запросто пропустить сквозь пальцы.       Маргарита откинула голову и закрыла глаза. В памяти отчего-то всплыли строки стихотворения её любимой Ахматовой: Тяжела ты, любовная память! Мне в дыму твоем петь и гореть, А другим — это только пламя, Чтоб остывшую душу греть. — Ну и что? Да, девушка поцеловала меня в щёку. Да, ты видела, как я с ней танцую, ну и что? Это просто фанатка. Иньяцио как-то неуверенно мямлил. После того, что между ними произошло всё действительно пошло прахом, будто из-под здания выбили фундамент, а может, его и вовсе не было. Был только замок на песке, такой иллюзорный, обманный, который быстро развалился от одного толчка. Маргарита сжала губы от воспоминаний. Память услужливо преподнесла другие картины, которые она хотела бы не вспоминать, настолько они были безобразны. Чтобы греть пресыщенное тело, Им надобны слезы мои… Для того ль я, Господи, пела, Для того ль причастилась любви! Причастилась любви… Нет, это сильно сказано! Она её не причастилась, её ей вручили измятым и вываленным в грязи цветком, а она безропотно приняла его. Зачем? — Ты пойми, я — мужчина! А ты себе выдумываешь какие-то правила, которым сама же не следуешь!!! В первый же раз поборола девичью застенчивость, а сейчас чего тебе недостаёт?! Ты что, вздумала монашку из себя строить?! Я на целибат из-за твоей придури не пойду! Поэтому могу себе позволить расслабиться, раз ты заартачилась! Сама виновата! Да, и жениться я не собираюсь: это тривиально! Чего голову морочить? Разве нельзя жить, как все люди? Без этих дурацких штампов? — Уйди от меня! — резко выпалила Маргарита, прервав его тираду. — С удовольствием! — прошипел Инья и хлопнул дверью, разбив о косяк всё, что их связывало.       Этим же вечером Маргарита улетела во Флоренцию. В сторону сантименты, её ждёт театр, работа, мама, родная Флоренция…