Свободный

Звук будильника Хозяина мягкой мелодией врывается в сонное сознание, Джунмён мгновенно просыпается, переворачиваясь на другой бок, и угождает носом в чужую грудь. Джонин тут же обхватывает его плечи в кольцо рук и прячет нос в его макушке.       - Доброе утро, - зовёт мягко и негромко. – Как спалось, любовь моя?       - Зачем ты забирал у меня одеяло? – сонно интересуется Джунмён, улыбаясь, потому что и так знает ответ, но хочет услышать его от Джонина.       - Как это – зачем? – Джонин хмыкает. – Конечно, для того, чтобы ты меня ночью обнимал, а не одеяло. Джунмён слушает и жмурится довольно, тут же подаваясь поближе, кое-как обнимая за пояс и прижимаясь совсем крепко щекой к его груди.       - Мой плюшевый мишка. Хозяин смеётся в его макушку, берясь наглаживать вдоль позвоночника его спину.       - Пока Бонмин не пришёл, можно немного понежиться с тобой в постели.       - Я ненавижу вылезать из постели в дождь, - Джунмён слегка приподнимает голову, чтобы взглянуть из-за плеча Джонина в окно, по наружному подоконнику которого барабанят дождевые капли. – Это же пытки. Такая погода существует для того, чтобы нежиться весь день в любимых объятиях, под тёплым одеялом, без света, в полумраке спальни.       - А тебе нужно в центр, - напоминает Джонин, вздыхая. – Как и мне на совещание.       - Кошмар какой! – Джунмён передергивает плечами, следом вздыхает. – Может, ну его всё, а? Джонин снова смеётся, следом вздыхает, потому что в двери снаружи негромко стучат, и следом голос Бонмина сообщает, что время вставать, и что он уже сварил кофе.       - Одно радует, что подъём не в пять утра, - Джонин чуть нервно смеётся. Джунмён тянется к его губам, чтобы ласково коротко чмокнуть, и выбирается из вороха одеял, двигая в ванную. Бонмин ждёт за кухонным столом, попивая кофе, и приветствует своих Хозяина и Вверенного довольной улыбкой.       - Ты чего такой счастливый? – интересуется у него Джонин, жестом подзывая к себе Джунмёна и в приглашении хлопая по своим коленям. Принеся ему чашку кофе, Джунмён тянется за своей и мостится поудобнее, полубоком.       - Утро доброе, - просто отзывается Бонмин, с улыбкой глядя на обоих. – Мои дома, вместе, почему бы мне не быть в хорошем настроении?       - А твои вот наоборот, - Джонин отмахивается, но чуть улыбается в ответ.       - Твои хотят остаться дома и спать весь день, - соглашается Джунмён. – В Доме смирения в дождливые дни ни одну из групп было не добудиться, - вспоминает он вдруг. – У нас были роллеты на окнах, и мы жутко любили их опускать. В спальне царил полумрак, горел камин, и на холодные сезоны мы укрывались огромными мохнатыми пледами. Воспитатель Ли будил младшую группу позже всех, давал немного поспать также средней и старшей. Даже выпускной. Он приходил к нам в спальню, когда мы были еще совсем детьми, и бродил между кроватей. Говорил потом, что ему было так жалко нас будить, потому что мы спали в этом уюте и тепле под дождь совсем сладко.       - И я даже с уверенностью могу сказать, кого добудиться было сложнее всего.       - Воспитатель Ли подговаривал мальчишек, и они забирались на нас – толкались, щипались, щекотали. Когда на визги и крики прибегал взволнованный воспитатель Ан, наши с Бэкки кровати превращались в клубок рук, ног и голов, а еще клетчатых пижам и босых пяток.       - Люблю, когда ты говоришь о нём, - Джонин слушает с упоением. – Люблю, когда рассказываешь о детстве. Люблю и жалею, что не знал тебя тогда. Постоянно представляю, каким чудом ты был.       - Хозяин, держите себя в руках! – по-доброму хмыкает Бонмин. – Уверен, Вверенному тоже любопытно, каким ребёнком вы были, - Бонмин поворачивается к Джунмёну. - Ну так вот, Вверенный, он был неугомонным, несносным, неконтролируемым мальчишкой, которому постоянно доставалось ото всех, начиная с отца и заканчивая охраной. Он был шебутной и шумный, никогда не слушал, что ему говорят, делал наперекор и нарушал правила, - Бонмин с улыбкой вздыхает. – В общем, слава Богу, что вы не знали друг друга в детстве, потому что такого буйного комплекта наш Сынвон бы просто не вынес. После слов Бонмина в кухне на мгновенье повисает тишина, затем Джунмён переглядывается с Хозяином совсем понимающе, и оба они прыскают, взрываясь хохотом.       - И как он только нас терпел? – интересуется Джунмён.       - Не терпел, а любил, - объясняет Бонмин. Джунмён поднимается с чужих колен, чтобы заняться завтраком. Бонмин остаётся с Хозяином за столом, переговариваясь. Уже к концу завтрака дождь заканчивается. К моменту отъезда из дома из-за туч показывается солнце, и ветер утихает. Джонин отпускает из своих рук неохотно, Джунмён провожает машину со двора взглядом и закрывает ворота, следом идёт в дом, чтобы забрать сумку и ключи, закрыть и спуститься по проулку к кофейному киоску вниз, к ожидающему там такси. Первым делом в центре Джунмён решает заехать в один из своих любимых магазинов. Он сделал заказ ещё пару недель назад, и, подъезжая, ему не терпится скорее взглянуть на него. Твидовый серый пиджак и такие же брюки упакованы в чехол. Джунмён рассматривает его на вешалке с таким блаженным лицом, что консультант не может не поинтересоваться, для кого он. Джунмён гордо отзывается, что для Хозяина, и уже представляет пиджак на его широких плечах, но не поверх рубашки, что, несомненно, дико ему идёт, но делает его порой слишком строгим, слишком официальным. А с чёрной водолазкой. Джунмён чувствует, он знает точно, что день, когда он окончательно встанет на ноги, уже совсем близко. А это значит, что он должен быть готов к этому дню. И главное, к нему должен быть готов Джонин. Гордый, статный и сильный. Джонин словно чувствует, что он думает о нём, и звонит буквально сразу после того, как Джунмён выходит из магазина, подхватывая поудобней чехол.       - А у меня кое-что для тебя есть! – едва видит, от кого входящий вызов, тут же информирует в трубку Джунмён. Джонин даже на мгновенье теряется, замолкая.       - Джунмён-а, - зовёт следом. – Твой жёлтый конверт с тобой?       - Со мной, - соглашается Джунмён, переходя улицу к одному из любимых кафе, чтобы добыть себе большой стакан чего-то бодрящего, вкусного и согревающего. Несмотря на то, что от дождя и след простыл, и распогодилось, на улице оказалось довольно сыро. – А что?       - Я подумал, может, ты приедешь ко мне в Центральный, как закончишь со своими делами? – предлагает Джонин. – Сделали бы сразу всю нашу работу и пообедали бы вместе, м?       - Хорошо, - просто соглашается Джунмён, улыбаясь, и ждёт того, что он скажет дальше, а то, что он никогда не оставляет сказанное им без внимания, Джунмён знает наверняка.       - Хорошо, - так же в ответ соглашается Джонин. – И что ты там уже напридумывал, выдумщик? – интересуется следом с улыбкой, и Джунмён смеётся в трубку.       - Ага, любопытный! – хмыкает. – Увидишь!       - Жду тебя к часу.       - Хорошо, любимый. Джунмён толкает плечом двери кофейни, пряча телефон в карман, и направляется к привычному столику, радуясь, что тот свободный. Пока отогревает замёрзшие ладони горячим дыханием, Джунмён смотрит наружу через витринное окно кофейни и думает о том, что если ночью будет мороз, ещё не до конца вы сохнувшие улицы превратятся в каток. В детстве у Дома смирения за углом на подъездной был небольшой спуск, который заканчивался у клумбы, и поскольку никто чужой там не ездил, в мороз воспитатели заливали его водой накануне вечером, чтобы на утро получался настоящий каток, по которому можно было съезжать прямо на попе.       - Национальный Вверенный, - мальчишка-официант в уважительном жесте кланяется, точно зная, за чем он пришёл, и осторожно опускает перед ним на стол высокую ярко-красную парующую кружку на небольшом блюдце.       - Спасибо, - Джунмён посылает ему добродушный взгляд, обхватывая кружку ладонями, чтобы их согреть. Несколько мгновений ждёт, когда ладоням уже начнёт немного припекать, и следом делает глоток, довольно прикрывая глаза. С какао связаны самые светлые детские воспоминания в его жизни. Но едва тянется, чтобы опустить чашку обратно, вдруг замечает сложенный в несколько раз небольшой листочек на блюдце посередине. Удивлённо моргая, Джунмён тянется к бумажке, поворачиваясь к залу спиной, поближе к свету из окна и подальше от чужих глаз. Почерк мелкий, но довольно разборчивый. Джунмён видит в первой строке обращение к себе по чину и слегка напрягается, делая глубокий вздох и читая. «Национальный Вверенный, Прошу, помогите. В столице что-то происходит. Пропадают люди, не выходят на работу и на связь.» Джунмён несколько раз вчитывается в полученную записку, следом хмурится, пряча ту в карман пальто, и вынимает телефон, поспешно находя в контактах необходимый. Если он спросит прямо, шанса отмолчаться не будет!       - Национальный Вверенный, - отзывается по ту сторону довольно молодой голос дежурного в центральном отделении полиции Сеула. – Чем можем помочь?       - Жду месячную сводку по Йонсангу на моей почте прямо сейчас. Интересуют обращения об исчезновении, - просто выдыхает он.       - Я доложу начальству, и они отправят.       - Благодарю. Джунмён сбрасывает вызов и спешно допивает свой какао, подхватывая сумку. Подходит к барной стойке, наблюдая, как бросает на него взволнованный взгляд официант, который его обслуживал. Не говоря ни слова, Джунмён оставляет на барной стойке крупную купюру в роли чаевых. Встречая взгляд официанта, он даёт ему понять, что он посмотрит, что можно сделать, и просто уходит. Запрашиваемый им документ приходит на почту уже в такси. Джунмён открывает файл, обнаруживая столичную сводку, а не только по Йонсангу, и с удивлением отмечает, судя по статистике, повышенный уровень исчезновения людей по всей столице за последние несколько месяцев.       - Какого…? – сворачивая файл, Джунмён снова набирает недавний номер.       - Национальный Вверенный?       - С начальником соединяй, - просит он тут же без всяких церемоний и приветствий.       - К сожалению, сейчас это невозможно. Он вместе с мэром на совещании у национального главы. Джунмён сбрасывает. Это и к лучшему, он сумеет поинтересоваться непосредственно у них по приезде. Охрана у двери Центрального почтенно кланяется, открывая перед ним двери, и Джунмён юркает внутрь. Не отвлекаясь на чужие приветствие прямиком к лифту. Если на совещании у Джонина их только двое, значит, они не в Переговорном, а у него в кабинете. Клацая по кнопке необходимого этажа, Джунмён постукивает пальцами по телефону, который зажат в его руке, и перебирает клочок записки в другой, пока лифт поднимает его наверх.       - Вверенный. Бонмин то ли удивляется, то ли приветствует. По пути от лифта до кабинета забирает его сумку и пальто, возвращая первую обратно в ожидающую ладонь и распахивая перед ним двери.       - Господин мэр, - видя одного из необходимых людей, буквально с порога начинает Джунмён. – Подполковник Пак, - приветствует кивком и главу столичной полиции. – Извольте уточнить, почему я получаю просьбу о помощи от обычных горожан и узнаю о пропаже людей от них же, а не от вас лично? – интересуется он, кладя возле Джонина на его столе полученную записку и свой телефон с присланными сводками. Повисает тишина, пока Джонин спешно изучает глазами полученное.       - Национальный Вверенный, мы с подполковником Паком здесь, чтобы как раз обсудить это, - отзывается мэр, расстёгивая на себе пиджак и слегка нервно переминаясь с ноги на ногу. Джонин жестом позволяет им садиться. Джунмён складывает ладони на его плечах и следом подаётся, когда Джонин ловит его за руку, слегка потянув на себя. Джунмён опускается ему на колени. Одна ладонь Джонина оказывается у Джунмёна на бедре, другой он тянется навстречу документам, которые ему вручают прибывшие на совещание люди.       - Итак, господа, - обращается к гостям Джонин. – Я вас слушаю.       - Хозяин, в начале октября начали поступать первые заявления об исчезновении людей, - начинает подполковник Пак. – В масштабах Сеула, а также политического и социального устоя страны, это неудивительно. Начальник охраны всегда предоставляет вовремя все отчёты, и мы прекрасно понимаем, кого искать стоит, а кого нет. Но в начале октября буквально с разницей в пару дней пришло сразу несколько заявлений по поводу исчезновения людей. В разных концах города, но с одним общим фактором – исчезли довольно молодые люди, работающее в сфере обслуживания: официанты, продавцы, консультанты. Опять-таки, больше ничего подозрительного в этих исчезновениях не было. Я запросил данные у муниципальных Хозяев необходимых округов, и мы начали искать. Спустя ещё пару недель исчезновения повторились. Спустя почти месяц мы дошли до такого количества, что теперь это и правда настораживает. Я связался с мэром, и мы решили, что пора просить помощи у нашего дома мафии. Уверяю вас, Хозяин, мы были уверены, что справимся со всем сами.       - Но, я так понимаю, никто из пропавших людей найден не был? – уточняет Джунмён, получая кивок в ответ на свой вопрос.       - Вот в чём ещё дело, Вверенный, - вступает в разговор мэр. – Пропавшие люди примерно одной возвратной категории – 23-28 лет, обслуживающий персонал. Родственники и коллеги утверждают, что вполне себе доброжелательные люди, никогда не имели никаких проблем, не имели долгов и кредитов, не задирались. Вполне себе обычные граждане столицы. А пропали, словно под землю провалились. В день пропажи они не отслеживаются ни по одной камере и ни разу не мелькали на городских уже позже, когда были объявлены в розыск. Тел или следов того, что их забрали силой, нет. Записок или других следов, указывающих на побег или самоубийство, - тоже. Всё выглядит так, словно каждый из них просто проснулся утром, ушёл на работу и по пути, не доходя до неё, просто пропал.       - Я понимаю, что в Сеуле более 10 миллионов жителей, - Джонин вздыхает, потирая переносицу свободной рукой, и Джунмён оборачивается к нему через плечо. – Но мы живём не в стране Оз, чтобы люди здесь бесследно пропадали и исчезали со всех радаров и камер.       - Когда, вы говорите, всё это началось? В начале октября? – переспрашивает Джунмён, поднимаясь с чужих колен. Джонин провожает его взглядом к окну, у которого тот замирает спиной ко всем присутствующим.       - Да, Вверенный. Второго октября, если быть точным. У вас есть какие-то соображения? – мягко интересуется мэр. Джунмён упирается кулаками в подоконник и несколько мгновений смотрит в окно, следом оборачивается через плечо, отрицательно качая головой, но по его взгляду Джонин успевает понять, что он нарочно не произносит чего-то вслух. Чего-то, кажется, важного.       - Мы сделаем так, - устремляет Джонин взгляд на гостей в своём кабинете. – Начальник национальной охраны выделит людей в помощь полиции. По моему приказу каждый из Хозяев прочешет свои муниципальные округи. Далее должны быть проверены камеры и системы слежения на предмет того, что в записи никто не вмешивался. По своим каналам я также дам добро проверить выезды и въезды в страну и в столицу, смены документов и прочее, что может быть в моих силах. Мы с вами, господа, держим связь, но о новых деталях вы отчитываетесь передо мной лично. А сейчас можете быть свободны, - мэр и начальник полиции благодарят за содействие и исчезают за дверью уже спустя пять минут. И едва двери за ними закрываются, Джонин тут же устремляет взгляд на Джунмёна, который всё ещё у окна, сидит на подоконнике сложив руки на груди. – Джунмён-а, - зовёт он по имени. – Говори, любовь моя, - позволяет он, когда Джунмён поднимает на него глаза.       - Второе октября, Джонин.       - Так, - Джонин кивает. – И что?       - Это день, когда я вернулся в Сеул.

***

В машине по дороге домой Джунмён подпирает щёку ладонью и смотрит в окно, не замечая сразу короткого жеста Хозяина в просьбе поднять перегородку. Джунмён замечает это только тогда, когда вдруг чувствует ласковый поцелуй где-то за ухом в шею, и тут же улыбается, потому что запястья мгновенно покрываются приятными мурашками. Джонин целует снова, сжимая несильно ладонь на его бедре.       - Ты что делаешь, соблазнитель? – не поворачиваясь в его сторону и лишь наслаждаясь ощущением его губ на коже, интересуется негромко Джунмён.       - Ответ кроется в вопросе, - так же негромко отзывается Джонин. Его ладонь переползает к Джунмёну на талию, следом также и вторая, и мгновенье спустя лишь охая, Джунмён обнаруживает себя сидящим на его бёдрах, лицом к лицу.       - Ух ты, как интересно, - подытоживает Джунмён, складывая ладони на его плечах. – Джонин-а, ты же помнишь про мой вес и свою спину, которая его не выдержит, да?       - Я помню, как ты пахнешь, - Джонин, пользуясь v-образным вырезом его джемпера под пальто, прячет нос в яремной ямке, сжимая его бёдра. – Мой. Его ладони сжимаются сильнее. Джунмён чувствует, как мурашки сбегают теперь уже не только по запястьям, но и по спине, и улыбается. Заключает его лицо в ладони и целует в губы, следом позволяя ему вести. Потому что только он умеет целовать так, что Джунмён забывает, как его зовут – жадно, но при этом тягуче, чувственно. Джунмён никогда не мог устоять перед его поцелуями, с того самого дня, когда он украл у него первый. И едва Джунмён успевает войти во вкус, машина на секунду притормаживает, а затем снаружи слышится знакомый писк ворот, и пару мгновений спустя Бонмин один раз коротко стучит с той стороны по перегородке, сообщая, что они уже дома. Разочарованно выдыхая, Джунмён неохотно слезает с его колен и выбирается из машины, предварительно забирая сумку и двигая в дом. Джонин обнаруживается уже в домашнем, сидя на их кровати в спальне. Джунмён откладывает свой телефон на тумбочку и вешает чехол с костюмом в гардеробной в шкаф, возвращаясь в спальню.       - Иди ко мне. Джонин зовёт мягко и нетребовательно, но тянет ладонь навстречу, зная прекрасно, что Джунмён не может противиться, когда он зовёт так. Вновь забираясь на его бёдра, как раньше в машине, Джунмён прижимается к его носу своим.       - Я соскучился, - шепчет он, поглаживая кончиками пальцев одной руки его щёку.       - Я знаю, любимый, - кивает Хозяин. – Я тоже. И льнёт к его губам, затягивая в поцелуй, из которого, Джунмён знает точно, пути назад уже не будет. Не в этот раз! Обхватывая за талию, Джонин сбегает ладонями вниз по ягодицам на бёдра, и спустя мгновенье Джунмён уже чувствует горячие пальцы на шнурке своих домашних брюк. Джонин ловко избавляет его от них и позволяет стянуть с себя бесформенный свитер. Едва обнимает поперёк спины, Джунмён тут же интуитивно находит пальцами шов, мягко пробегаясь по нему пальцами, и на мгновенье замирает, прижимаясь губами к его плечу, зажмуриваясь.       - Всё хорошо. Джонин ласково целует в щёку, прижимаясь к ней носом. Следом целует за ухом и совсем нежно, почти неощутимо, в шею. Джунмён сдаётся. Льнёт к его губам и позволяет вновь затянуть себя в поцелуй. Позволяет ему добраться горячими ладонями до своей обнажённой кожи, позволяет раздеть себя и оставить на себе миллион отпечатков пальцев, алеющих пятен от поцелуев и следов зубов. Парочку синяков и несколько отметин от его пальцев там, где он сжимает особенно сильно. Джунмёну кажется, словно они поменялись местами, потому что отчего-то бережно и осторожно прикасаются именно к нему, так, словно это Джонин ему, а не он – Хозяину, может причинить боль. Его ладони сходятся на талии так крепко, что трещат кости и на мгновение спирает дыхание. Джунмён чувствует себя марионеткой, только отвечая на поцелуи, подставляя кожу под чужие губы и без возражений следуя за каждым его прикосновением или движением бёдер, потому что до конца не понимает, что можно, а что нет. Джонин контролирует это сам, а потому каждое следующее его движение оказывается буквально неожиданным. Джунмён периодически забывает дышать, мягко обнимая за сильные плечи, и отвечает на все его реакции чисто интуитивно – считывает в его сбитом дыхании, низких хриплых стонах и в роняемом его губами своём имени. Джунмён просыпается от того, что замерз. Он не находит на расстоянии вытянутой руки какого-либо источника тепла, а потому распахивает глаза и ёжится. Приподнимается на локтях в поисках пледа, которой сейчас стал бы необходимым дополнением к одеялу, или Джонина. Последний, конечно, находится на соседней подушке. Ему не холодно. Он по пояс обнажён и прячется в ворохе одеял. Белоснежное постельное бельё красиво контрастирует с его смуглой кожей. Чёлка спадает на лоб, и он потягивается в это самое мгновенье, лохматый, немного сонный и разнеженный. Джунмён наблюдает, как напрягаются на животе мышцы, и как одновременно с тем выпирают нижние рёбра. Двигаясь ближе, он укладывается поперёк кровати и мягко прижимается губами к золоту песка где-то чуть пониже пупка. Оставляет несколько ласковых поцелуев, следом ведёт носом по тёплой коже вверх к клетке рёбер и прижимается щекой, умостившись.       - Люблю тебя, - зовёт негромко, и пальцы Джонина вплетаются в его волосы, пока он смотрит сверху вниз, улыбаясь глазами и уголком губ.       - И как ты меня такого терпишь? – интересуется в ответ Джонин. Джунмён цокает наигранно недовольно и утыкается носом в его грудь. Джонин смеётся, ощущая его щекотное дыхание, и тянется ладонью, чтобы сгрести в охапку, обнимая, и прижать ближе к себе.       - Я тебя не терплю, а люблю, - напоминает Джунмён. - Знаю, Джунмён-а, - Джонин прячет лицо в его шее. – Я тебя тоже.

***

      - Сэ! Хань начинает звать по имени ещё с лестницы, спускаясь вниз и обнаруживая младшего на диване в гостиной.       - Ты куда? – удивляется Сэхун, замечая его едва ли не в пальто.       - Ты ведешь меня на свежий воздух, - отзывается Хозяин, плюхаясь рядом с ним на диван.       - Я? – Сэхун указывает на себя пальцем, удивлённо моргая. – А не наоборот?       - Нет, - Хань отрицательно качает головой. – Я заработался, а тебе надоело одному выходить. Так что ты поставил мне ультиматум – либо мы идём на улицу, либо ты…       - Я понял, не продолжай, - Сэхун вдруг смеётся. – Ловко ты придумал, - оценивает он, кивая, следом хмыкая. – Я пойду одеваться, - поднимается он с дивана, двигая в спальню. – А куда я тебя хоть тащу? – интересуется уже с лестницы.       - Мёрзнуть и греться чем-то горячим, куда ноги принесут.       - Какой я неоригинальный. Хань слышит его последнюю реплику уже с коридора наверху и теперь смеётся сам. Погода как раз такая, как он любит, морозная, но солнечная. И он, как обычно, без перчаток. И Хань, как обычно, обнаруживает это, когда они уже довольно значительно отходят от машины, которую он оставляет на парковке за пару кварталов от центра, к которому они двигают. Видя, как он пытается согреть ладони в карманах, Хань вздыхает, молча вручая свои перчатки. Этот жест становится почти личным. Особенным.       - Ты нарочно их не берёшь? – уточняет на всякий случай, и Сэхун, который только тянется за перчатками, тут же хмыкает, пряча руки обратно в карманы. Хань вздыхает, вытягивая каждую из его ладоней из карманов поочерёдно, чтобы надеть перчатки. И если на первой Сэхун не сопротивляется, то вторую просто забирает из его пальцев, натягивая на его ладонь. Хань успевает только удивлённо вскинуть брови, когда Вверенный хватает его ладонь в свою, такую же без перчатки, и тянет куда-то вперёд за собой. Понимая, Хань, наконец, смеётся.       - Это ты такой повод придумал? – уточняет, поравнявшись с младшим, и тот хмурится на мгновенье, пытаясь вырвать пальцы из плена чужих, но Хань не даёт. Сжимает сильнее и прячет полученный замок в карман своего пальто. Сэхун сопит недовольно ещё несколько мгновений, но вскоре сдаётся, когда они, наконец, оказываются в центре, среди цветных витрин и шумной толпы. Среди жизни.       - Я так люблю зиму! – выдыхает он восторженно, и Хань не может сдержать улыбки, но не говорит ни слова, когда не спрашивают. Покорно ходит следом и радуется теплу чужих пальцев в своих.       - Мне иногда кажется, - подаёт он голос лишь тогда, когда Сэхун устаёт ходить и информирует, что, кажется, нагулял аппетит, а ещё немного замёрз. Один из небольших семейных ресторанчиков здесь, на Мёндоне, оказывается тёплым и уютным. – Что некоторым рано становиться Вверенными в 21 год.       - Это не нам решать, - отзывается Сэхун, делая глоток из своей чашки ароматного цитрусового чая. – 21 год потому, что в Правилах дома мафии так написано. Так исторически сложилось. В 21 наступает полное совершеннолетие, старшая группа завершает специальную подготовку и становится выпускной, да и…       - Скажешь сейчас, что человек достигает определённой зрелости? – мягко перебивает Хань. – Сэхун-а, специальная подготовка длится сколько? Три года? – уточняет он.       - Да, - Сэхун кивает. – С 18 лет.       - И ты думаешь, за три года можно стать готовым к тому, что ждёт будущего Вверенного в роли части семьи и дома мафии? – Хань скептически вскидывает бровь, но смотрит совсем добродушно. – Я думаю, что и созревают все в разное время.       - Зачем ты начал эту тему? – интересуется Сэхун, глядя на него внимательно.       - В последнее время мы много говорим о том мальчике из твоего Дома смирения.       - Хозяева? – вновь уточняет Сэхун, получая кивок от старшего. – Поэтому задумались об устройстве Домов смирения в целом? – понимает следом Сэхун. – Не знаю, - пожимает он плечами. – Ты прав, конечно. Кто-то принимает свою участь в 14, а кто-то в 21, перед первыми Смотринами, планирует побег. В любом случае, воспитатели стараются как лучше. Они не бросают будущих Вверенных в омут с головой, не вываливают на них всё и сразу. Это миссия Хозяина – посвятить Вверенного в суть его работы. Но они и не скрывают того, что каждый день, проведённый в Доме смирения, для его воспитанников происходит подмена понятий. И об этом говорят открыто.       - Но не каждый, видимо, слышит то, что ему говорят, - Хозяин вздыхает и вдруг фокусирует на нём совсем серьёзный взгляд. – Сэ, давай на чистоту, раз уж мы об этом заговорили. Сэхун слегка тушуется от совсем личного сокращения собственного имени и ловит себя на мысли, что спешит опустить глаза. Жаль, что ему не спрятать заалевших щёк. Хозяин называет его так редко, но метко.       - Говори, - позволяет он, утыкаясь носом в свою чашку.       - С тех пор, как ты стал моим Вверенным, у тебя когда-то были такие мысли? Сбежать? Оставить всё? Оставить меня?       - Ты же знаешь, что да, - Сэхун дёргает плечом, на мгновенье поднимая на него взгляд, чтобы встретиться глазами с чужими и тут же опустить. – В начале, когда ты вёл себя как…хам. Сэхун фыркает, договаривая, Хань остаётся серьёзным.       - А после?       - Нет! – Сэхун глаз поднимать больше не рискует.       - Точно? – настаивает Хань.       - А даже если и да, то что? – младший недовольно поджимает губы и собирает брови на переносице, нахмурившись. – Какой толк от того, будешь ты знать или нет? Ты всё равно ничего уже не сделаешь задним числом.       - Задним – нет, - соглашается он. – Но попытаюсь не делать подобного в будущем.       - Хань, ты не сможешь…       - Расскажи мне! И прежде, чем Сэхун успевает отмахнуться от этой темы, старший ловит его ладонь в свою, некрепко, но ощутимо сжимая. Сэхун замолкает и затихает на пару мгновений. Собирается с мыслями.       - Я не люблю, когда ты настойчивый, - выдыхает просто, бросая короткий многозначительный взгляд на то, как старший удерживает его ладонь, и Хань тут же отпускает её. Сэхун спешит спрятать ладони под столом. Официант, вырастающий напротив их столика, буквально спасает ситуацию. Вскоре тишины не выдерживает и Сэхун. Он прекращает есть и откладывает приборы.       - Мы поссорились? – интересуется прямо.       - Нет, - Хань поднимает на него глаза, глядя вполне добродушно. – Жуй. Поедем домой и закупимся перед этим. Я приготовлю тебе нормальный ужин. Сэхун утыкается носом в тарелку, легко расправляясь со своим куском чизкейка, и благодарит официанта за вкуснейший чай, когда тот приносит им счёт. Дорога до машины тоже выходит довольно молчаливой. Сэхун прячет ладони глубоко в карманах и смотрит себе под ноги.       - А что будет на ужин? – Сэхун первым подаёт голос уже в машине, устремляя на Ханя взгляд.       - А что ты хочешь? – вопросом на вопрос отвечает тот, выезжая со стоянки, полностью сосредоточенный на дороге, но при этом, замечает Сэхун, внимательно его слушает.       - Ну, - Сэхун сомневается всего мгновенье. – Пожаришь стейк?       - Хорошо. В супермаркете в Кансогу, недалеко от дома, Хань послушно возит следом тележку и раздаёт иногда указания, пока Сэхун наполняет её. Останавливаясь у чайного отдела, Сэхун рассматривает полки с барбарисовым чаем, а потому не сразу замечает проходящего мимо, с огромной коробкой наперевес, молодого мужчину, который чуть врезаясь в него, просит прощения. Устремляя на него взгляд, Сэхун понимает, что с верха его коробки в их тележку приземляется сложенный пополам лист.       - Подождите! - подхватывая тот, Сэхун устремляется следом, но не успевает нагнать. Работник магазина скрывается в подсобке. Сэхун оборачивается через плечо к Ханю, который подходит, подвозя поближе их тележку. – Не услышал, - Сэхун пожимает плечами, глядя на Хозяина.       - Отдадим на кассе, - кивает тот. Сэхун так же кивает в ответ, намереваясь положить лист в тележку. Но когда делает это, тот раскрывается, и Сэхун вдруг замирает, потому что отчётливо видит в первой строке рукописного почерка обращение к Ханю и…к нему? Потянувшись за листом, Сэхун сосредотачивается на тексте внутри бумажки и тут же протягивает Хозяину.       - Что это?       - Я звоню Национальным. Хань прячет бумажку в карман и вынимает оттуда свой телефон. Перед глазами Сэхуна всё ещё несколько написанных слов: «Хозяин, Вверенный, прошу, помогите.» И номер телефона.