***
- Это во всех новостях! Чондэ не выглядит самодовольным, или злорадствующим, не принимает сочувствующего или взволнованного вида. Он просто констатирует факт, в его глазах «я же говорил, что так будет» и он ставит на кухонном столе во время завтрака возле Джунмёна ноутбук, открывая тот и отжимая видео с паузы. Джунмён устремляет внимательный взгляд в ноутбук, глядя подозрительно, следом взволнованно и под конец и вовсе схватываясь со своего кресла, где сидел, вздрагивая всем телом и буквально вскрикивая от ужаса, закрывая губы пальцами, устремляя поражённый взгляд на Чондэ. Когда в кадре видео с городских камер после совершенно знакомого с наизусть выученными номерами тёмно-бардового Крайслера, что взлетает в воздух от взрыва, Джунмён видит в кадре его возле Бонмин в паре десятков метров на тротуаре, выдыхает с облегчением, тут же закрывая лицо ладонями, прекращая дышать. - Ещё один проступок, - голос Донвана слышится с порога кухни и Джунмён тут же устремляет на него взгляд. – И это будет не машина! – его голос серьёзен и строг. Он смотрит возмущённо и совершенно серьёзно. Забывая, как разговаривать, Джунмён молча кивает, чувствуя, как дрожат пальцы. – То, что Чондэ, съюлив, не выдал тебя, в покер-клубе, – ещё не значит, что я ни о чём не знаю! Донван окидывает обоих взглядом да уходит их кухни. Мгновенье спустя хлопает чуть поодаль дверь кабинета, закрываясь. В кухне повисает неловкая пауза. - Почему ты не…? – Джунмён первым подаёт голос, устремляя взгляд на Чондэ. - Не обольщайтесь, господин Ким, – перебивает Чондэ. – В первую очередь – ради него самого. Я знаю, как ему не по душе непослушание. У него есть чёткая стратегия и он не любит от неё отклоняться, а если вы будете нарушать его правила, которые он перед вами поставил – ему придётся объяснять так, как это было вчера днём. Я не хочу, чтобы кто-либо ассоциировал его с домом мафии и его проступками, потому что он не такой. - Почему ты так к нему привязан? – мягко интересуется Джунмён, плюхаясь обратно в кресло. Сейчас, кажется, что угодно способно отвлечь его от того страха и ужаса, что он пережил буквально несколько мгновений спустя. Пусть это даже будет и попытка разговорить Чондэ. Последний, кстати, вздыхает устало, следом садится в соседнее кресло, складывая ногу на ногу, и устремляя на него взгляд. По глазам Джунмён понимает – он готов рассказать. - Я уже говорил вам, что был воспитанником одного из столичных Домов смирения, - начинает Чондэ и Джунмён согласно кивает в ответ. – не думайте, что моя история какая-то интересная, - Чондэ хмыкает, видя заинтересованность Джунмён. – Всё до банального просто – подмена понятий со мной не прокатила. Я не смог принять устоя жизни дома мафии и сбежал, когда мне было 17. - И сейчас тебе…? – мягко уточняет Джунмён. - 22, - отзывается Чондэ. – Четыре из последних пяти лет я в «Утопии» с шефом, - объясняет он. – Вы когда-нибудь пробовали бежать? Общались с теми, кто пытался, или кому удавалось? Джунмён отрицательно качает головой. - На беглеца открывают охоту, - рассказывает Чондэ, – настоящую, как в фильмах ужасов. Посылают людей и собак. В прямом смысле всех этих слов. Чтобы найти, чтобы выследить, чтобы вернуть. Потому что беглец уносит с собой конфиденциальную информацию дома мафии, о которой не должен знать никто за пределами дома мафии. А это значит, что поскольку нет гарантии, что беглец не проболтается, его попросту ликвидируют. Джунмён молча слушает – это он знал всегда. Так всегда рассказывали ещё воспитатели в Деми смирения. Пугали, чтобы о побеге не допускалось и мыслей. - Я бежал в ночь, сломя голову, спотыкаясь и оборачиваясь, не зная, в какой момент мой побег обнаружили, сообщили муниципальному Хозяину и тот выдал приказ и людей о моей поимке. Я пятеро суток не ел и почти не спал. Прятался по каким-то баракам в доках, в порту, в надежде, что это было бы последнее место, где бы меня стали искать в первую очередь. Шеф сидел у реки на лавке в парке, когда я выбрался из своего убежище. Он напугал меня своим видом – серьёзный и взрослый, в деловом костюме. Увидев его, я ринулся бежать в другую сторону, но он остановил меня. Спросил, что случилось. Он спас меня. Посадил в свою машину и увёз из порта прочь. Помог мне с жильём, добыл для меня новые документы, стёр мою прошлую личность, а я стал верным и преданным единственному человеку, который отнёсся ко мне хорошо. А потом спустя почти год он посвятил меня в дела «Утопии» – так я стал его правой рукой. - Значит, всё дело в том, что ты просто не дал себе времени, – выслушав, качает Джунмён головой, устремляя на него взгляд. - У вас всё так просто, – Чондэ смеётся, закидывая голову назад. – Дал времени, не дал времени. Все люди разные, кто-то принимает реальность, а кто-то нет. - Не говори со мной, как с маленьким, я это понимаю, – убеждает Джунмён. – В жизни любого потенциального Вверенного наступает период, когда он понимает, готов ли он к тому, что его ждёт. Устраивает ли его это? Подходит ли ему это? Сможет ли он жить с этим всю жизнь после, как даст клятву на Посвящении? Я исключением не был, – Джунмён отрицательно качает головой. – Я так же сомневался, я так же не был уверен, я так же спорил с друзьями и допрашивал воспитателей. - И как вы в итоге пришли к этому? – уточняет Чондэ. – В Домах смирения не бывает детей со счастливой судьбой. Не уж-то ваша жизнь до дома мафии была так ужасна, что, попав в Дом смирения, вы решили променять её на это? - У меня не было жизнь до дома мафии, до Дома смирения, – отзывается Джунмён. – Была только боль, обиды, побои, холод и голод. Может дело и в этом. Только я не думаю, что твоё детство было сказочным тоже, если в итоге ты оказался в Доме смирения. Когда это произошло? Сколько лет тебе было? - Девять. - И хочешь сказать, за девять лет жизни, только половина из которых была, более-менее, осознанной, ты уже полностью сумел сформироваться как личность во всех своих взглядах, идеалах, идеях и мировоззрении? – Джунмён хмыкает. – Это невозможно, сам знаешь. - А вы? – так же хмыкает Чондэ. - Я? – Джунмён указывает ладонью на себя. – Я сомневался до последнего дня, – кивает он, отвечая на взгляд Чондэ. – Были вещи, в которых я был уверен: в том, что Хозяин – это мой шанс на нормальную жизнь; в том, что я обрету с ним семью, кем бы мы друг другу не приходились; в том, что меня будут оберегать, холить и лелеять, что обо мне будут заботиться, что я буду кому-то нужен. И были вещи, есть вещи, которые я принял совсем недавно несмотря на то, что я состоял в семье мафии более 13 лет. Я до последнего откладывал момент принятия того, что я – далеко нехороший человек в идеальном понимании этого слова в соответствии с нормами морали и прочими общественными нормами. Я знаю, кто я есть, кем был или буду. Я знаю, кто Хозяин, и я знаю, какими способами пользуется дом мафии. Я знаю, кровь скольких людей на моих руках, и каковы руки в крови у Хозяина. Я знаю, сколько смертных приговоров я подписал и сколько из них мы осуществили, привели в действие вместе. Я знаю, сколько судеб я поломал, как часто пользовался своим положением и как давно отказался от нормальных человеческих качеств. Это дом мафии сделал меня таким, он предложил – а я позволил ему. Это он сделал моего любимого человека таким – с самого первого дня его жизни, его воспитывали и растили как Хозяина. Это мы приняли друг друга такими – хладнокровными, жестокими, циничными. Я знаю, что человек, которого я люблю – убийца, я знаю, что такой же и я. Я понимаю, что происходящее в столице, в стране – организованное беззаконье, облачённое в рамки и правила, для того чтобы поддерживать порядок. Я знаю, сколько людей каждый день костьми ложатся, чтобы дом мафии жил. И при этом я знаю, что страна находится в том порядке и достатке также благодаря дому мафии. Это палка о двух концах, Чондэ, – Джунмён кивает. – Будучи подростком, до начала специальной подготовки в Доме смирения все сомневались. Думал ли я, что когда-то попросту утрачу свои человеческие качества? Что стану таким? Думал ли, что буду принадлежать одному человеку всю жизнь во всех возможных смыслах этого слова? Знал ли, что по уши влюблюсь в мужчину? Что привыкну к запаху крови? Что пистолет станет продолжением моей руки? Никто не может знать этого наперёд и наверняка. Чондэ, выслушав, молчит, словно подбирая слова. - Я же говорю, мы совершенно разные, – замечает он. – И вы правы, у палки два конца, и здесь только два пути: принять происходящее или нет. Вы приняли, а я нет. Вот и всё. - Вот и всё. Джунмён согласно качает головой.***
- Собираешься? В двери ванной комнаты негромко стучатся, снаружи слышится знакомый голос. Джунмён вздыхает устало, прячась в душевой кабинке. - Собираюсь. Донван, принимая его ответ за разрешение войти, усаживается в большой ванной на пуфик. - Слышал, вы говорили с Чондэ, – подаёт он голос. – Интересная тема беседы выдалась. - Разговаривать нам запрещено? – хмыкает слегка недовольно Джунмён. – У нас оказались общие темы для разговора, так же, как и у вас. Так почему бы и нет? - Джунмён-а, послушав тебя, я понимаю, что ты адекватно оцениваешь ситуацию, – замечает Донван следом. – Даже когда говоришь мне о какой-то глупой наивности, ты продолжаешь адекватно оценивать ситуацию. - Донван, я знаю, что дом мафии – это не самый правильный и адекватный устрой функционирования нормального демократического общества, но я есть… - Джунмён запинается на мгновенье. – Был частью этого общества и несмотря на мою, как ты сам видишь, адекватную оценку, я буду поддерживать её. Потому что я видел обратную сторону, и если сравнивать с западными соседями, мы живём совершенно по-разному, тебе не кажется? – интересуется вслух Джунмён и следом добавляет: – Не отвечай, вопрос риторический. - Хочешь сказать, будь я теснее связан с домом мафии, будь я её частью или служащим, например, добрую половину того времени, что был ты, я бы тоже поддерживал такой устрой несмотря на то, что оценивал бы ситуацию адекватно? – Донван вздыхает. – Это как-то не вяжется. - Да, – перебивает Джунмён. – Будь ты – ты бы поддерживал и разделял. Может быть не всё, но лишь потому, что не знал бы другой жизни. Вот и всё. - Знаешь, и я не сразу пришёл к «Утопии», к осознанию. Я с университетской лавы мечтал стать политиком, мечтал делать эту страну лучше, но когда стал и вник, понял, как всё устроено, осознал, что политическая власть в этой стране – формальна. Джунмён-а, но мы ведь были когда-то империей, монархией. И она ведь тоже сменилась чем-то более современным, верно? - Ты выбрал неправильного человека поговорить на эту тему, – замечает Джунмён, бросая короткий взгляд из-за дверцы душевой кабинки на Донвна, который сидит полубоком, глядя куда-то в сторону. – Будь я обычным человеком, который случайно ознакомился с твоими идеями, возможно, я реагировал бы на них по-другому. Но вся моя жизнь – это, как не крути, дом мафии. - И это понятно, – Донван кивает, вздыхая. - Чондэ говорил, «Утопия» существует официально четыре года, – замечает следом Джунмён, поливая плечи горячей водой, чтобы немного расслабиться, прийти в себя и настроиться на мероприятие, которое ждёт его сегодня вечером. – Но также упоминал, что были ещё… – Джунмён задумывается, вспоминая чужие слова. – Годы экспериментов? - Мы разведывали, – соглашается Донван. – Собирали данные, собирали людей, пытались разобраться, как устроен дом мафии изнутри и что держит его на плаву. Как он работает, какими правилами руководствуется, какую имеет иерархию, – рассказывает он. – Мы запасались ресурсами: финансовыми, человеческими. Мы разрабатывали схемы и планы, копили силы, экспериментировали со способами шантажа, влияния, угроз. Джунмён, слыша эта, вздрагивает. - Звучит не слишком здорово, – замечает вслух, потянувшись к полотенцу, чтобы спешно приняться вытирать мокрую кожу, пока слушает. - Да уж, – Донван хмыкает, следом Джунмён слышит словно ностальгическую улыбку в его голосе. – Однажды даже в попытке экспериментов взорвали один Дом смирения в Каннамгу, – рассказывает он. – Проверяли закладку. Там никто не пострадал, но взрыв вышел отменный. Джунмён уже хочет ответить что-то колкое на улыбку в его голосе, но вдруг чувствует, как колет в груди. Выбираясь из душевой кабинки уже в халате, он вдруг устремляет на Донван вопросительный взгляд и прячет задрожавшие ладони в карманах халата – почему-то его слова…вызывают какой-то неприятный осадок. - Какой Дом смирения? – уточняет он. - Да какой-то в Каннаме, на краю, возле Сонпагу, - отзывается Донван, устремляя на него взгляд и следом замечая озадаченность на его лице. - Какой Дом смирения, Донван? – Джунмён чувствует, как подкатывает к горлу ком, и голова берётся кругом. – Номер! - Да я не особо ориентируюсь в них.... – пожимает он плечами. – Десятый, по-моему, – отвечает он, задумавшись. – Да, точно, десятый. - Десятый… Джунмён расслабляется окончательно, позволяя эмоциям ринуться наружу. Он опускает голову вниз, прикрывая глаза, и отсчитывает секунды назад, пока взгляд прояснится и кулаки нальются свинцом. Ожидает, пока ярость затопит внутренний взор и кровь разнесёт по венам адреналин. И едва делает полноценный вдох полной грудью, вскидывая глаза, тут же рвётся навстречу, без труда роняя ничего не ожидающего Донвана подножкой на плиточный пол ванной, хватая за шкирку и хорошенько встряхивая. - Никто не пострадал? – выкрикивает ему в лицо, желая выплеснуть весь свой гнев и боль, да придушить его к чёртовой матери прямой сейчас, пускай и ценой собственной жизни. – Никто не пострадал? – повторяет он. – Так никто не пострадал? – голос срывается на верхних нотах. – Там погиб мой отец! – и бьёт ладонью наотмашь, следом с правого хука в челюсть, и также с левого. Но прежде, чем успевает замахнуться ещё раз, за руки вдруг хватают откуда-то взявшиеся здесь в ванной охранники, пытаясь оттащить его прочь. – Ты слышишь? – рвётся он к Донвану, пытаясь ударить ещё раз, вырваться, дорваться, отбиться – Там погиб мой отец! Ты забрал его! Ты забрал у меня их обоих! Ты… Джунмён не замечает, как в руках у Чондэ появляется небольшой шприц. Только дёргается, устремляя взгляд на своё правой плечо, когда тонкая иголка неприятно протыкает кожу и Чондэ спешно нажимает на поршень. Он дёргается ещё раз и снова, но чужие слова вдруг доносятся откуда-то сверху, издалека. Джунмён вдруг чувствует, как падает, не ощущая ног, голова заходится кругом, и он теряется в пространстве, устало прикрывая стеклянные от слёз глаза и не имея больше сил сопротивляться сильному седативному.***
- Хозяин? – Бонмин устремляет на него взгляд как раз в том мгновенье, когда Джонин чисто интуитивно пробегается костяшками пальцев по груди через ткань рубашки, следом чуть кривится при вдохе. – Всё нормально? – Бонмин перестраивается и тормозит у необходимого места, паркуясь, при этом продолжая бросать взволнованные взгляды на Джонина. – Вы меня пугаете в последнее время! - Сам себя пугаю, – отзывается Джонин, снова потирая грудь так, словно там какой-то ощутимый дискомфорт или лёгкая ноющая боль. – Бонмин-а, езжай домой, – отпускает он следом, устремляя взгляд на начальника своей охраны, следом хлопая его по плечу. – Столичные тут, они привезут меня домой. - Но Хозяин, как же вы… – Бонмин теряется. – Вы же национальный глава, вам не подобает… - Езжай, – настаивает Джонин, чуть улыбаясь совсем снисходительно. – Мы же все прекрасно понимаем, что главный гвоздь программы тут – далеко не я, – хмыкает он. – А ты отдохни от моей кислой мины хотя бы пару часов. Бонмин чуть хмурится, но по глазам Джонин видит, что улыбается. Запечатанный латинской буквой «U» конверт спрятан во внутреннем кармане пиджака. Таких накопилась за три месяца уже неплохая стопочка в мусорном ящике у его стола в кабинете. Туда же отправится и очередной этот. Джонин уже давно понимает, как это работает – провокация чистой воды каждый раз срабатывает по сценарию, словно часики. И каждый раз понимая, что это она, он не может оказать себе. Не может, потому что знает – там будет он. Потому что Джунмёна приводят, чтоб провоцировать его; а его приглашают, чтобы держать в тонусе Джунмёна. И Донван словно кичится им, выставляя напоказ, делая всё, чтобы с каждым таким мероприятием дом мафии, его представители, непроизвольно взращивали в себе неприязнь, непонимание в их, в его адрес. Джонин не маленький, он прекрасно всё это понимает. Понимает, когда члены Совета каждый четверг интересуются у него, сколько ещё он будет поддаваться на эти провокации. Понимает, когда отвечает им, что каждый раз, только бы в безопасности оставался дом мафии. На деле каждый за столом, занимающий одно из 25 кресел, включая Чанёля, понимает, что дело не в доме мафии. Вернее, не только в нём. Каждый относится с пониманием, поскольку у каждого там тоже есть человек, за которого он несёт ответственность перед домом мафии. И каждый из членов Совета поддерживает его как Хозяин, имеющий Вверенного, и в то же время, не понимает, как представитель дома мафии, безопасности которого угрожают буквально из воздуха, но, кажется, уже не абстрактными вещами, а более конкретными действиями, как показывает последний инцидент. Это какой-то добровольный театр пыток. С наигранным почтением и уважением; с редкими взглядами; с болезненными выдохами. И каждый такой вечер оканчивается отчаянием в одной из двух пар их глаз. Джонин жмёт кулаки, сдерживая в себе порыв обнять его; Джунмён прячет дрожащие пальцы, потому что прекрасно считывает этот порыв элементарно даже с его позы и наклона головы. Вечер начинается уже настолько привычно, что на какое-то короткое мгновенье Джонин вдруг ловит себя на мысли о том, что может в этот раз всё действительно хоть на долю секунду будет по-другому. К счастью или наоборот здесь сегодня ещё оба Столичных. Остальных, несмотря на приглашения, Джонин принципиально оставляет дома. Мероприятие в центре города и несмотря на то, что и он, и Чанёль – оба здесь, безопасность остаётся превыше всего. Джонин надеется на исход какой-то более позитивный, но вечер действительно оказывается отличным от того, каким он уже привык его видеть. Отличным потому, что он видит Джунмёна возле Донвана и нет, это удивляет его менее всего, а более всего – его состояние. То, словно что-то не так, заметно невооружённым взглядом, особенно для него, когда он знает каждый взмах ресниц, полувдох и намёк на улыбку. Первое, что бросается в глаза – это то, что он абсолютно сливается по цвету лица со своей белоснежной рубашкой. Всё в нём выдаёт бурю, которая сидит у него внутри, но снаружи на первый взгляд он кажется таким спокойным и безразличным. Джонин смотрит ещё и без труда понимает, что это не безразличие, далеко не оно; что его эмоции элементарно подавлены. Руки чуть дрожат, движения слегка нескоординированные, словно он сонный; на ногах держится не слишком важно, хотя заметно сжимает челюсти, видимо сдерживая в груди ту бурю, которую Джонин замечает в его глазах, едва он шагает на порог. Глаза заплаканные – этого не видно слишком явно, но только не для него. Взгляд чуть расфокусирован и зрачок расширен. Донван что-то говорит ему, объясняет, следом отходит в сторону, подходя к кому-то из гостей. Мальчишка, его правая рука, остаётся стоять подле Джунмёна, но и в его глазах ни капли сочувствия или поддержки. Джонин чувствует, как клокочет в нём ярость, непонимание, растерянность одновременно. Неужели он один видит, в каком он состоянии? Неужели он один, если люди, привезшие его сюда, скорее всего, и являются причиной его нынешнего состояния? Он остаётся один буквально в центре зала, сбитый с толку, потерянный, словно ребёнок, и мир кажется для него одного таким большим и необъятным, что Джонину непроизвольно вспоминается тот 21-летний мальчишка, лохматый и розовощёкий, в белоснежном хлопке, который шагнул к нему навстречу в день своих первых весенних Смотрин. И плевать на все запреты, шантаж, провокацию и предупреждения, Джонин вдыхает полной грудью и шагает ему навстречу через зал, прямо и целенаправленно. Он делает неосторожный шаг в сторону и его заметно ведёт, когда, удерживая от падения, Джонин вырастает рядом буквально в последнее мгновенье, поймав под локоть. - Джонин-а… – он узнаёт буквально сразу, едва чувствуя знакомую хватку, тепло ладони и запах парфюма. Бессильно прикрывает глаза, расслабляясь, не в силах бороться с головокружением, но зная точно, что может позволить себе сейчас такую вольность, потому что он не позволит упасть. – Это он… – кое-как борясь с головокружением, выдыхает Джунмён следом. – Воспитатель Ли… - Чем он тебя напичкал? – сжимая чуть сильнее, чтобы удержать, Джонин прижимается носом где-то у него за ухом, крепко стискивая зубы. Ситуация абсолютно зеркальная. В его глазах осязаемая всепоглощающая боль и тоска, а он совершенно ничего не может сделать с этим. Стоит беспомощный в центре зала, кое-как удерживая его в вертикальном положении, и совершенно ничего не может сделать для него. Проклятье! Так вот, как он чувствовал себя каждый раз когда он, Джонин опускал руки, срывался, злился на своё недавнее положение. Так вот, как это – быть абсолютно беспомощным в те мгновенье, когда самому близкому человеку ты в буквальном случае необходимым как воздух – твоя забота, твоя защита и твоя любовь. - Седативным, национальный глава! – Джонин фокусирует совсем яростный взгляд на Донване, который мгновенье спустя вырастает у другого плеча Джунмёна, отвечая вместо него на поставленный вопрос. – Чтобы избежать стрессов. - Главный источник его стресса – это ты, – выдыхает спокойно Джонин ему в лицо, но Джунмён кое-как замечает, как его глаза темнеют от ярости. – Он едва в сознании. - Это не ваша забота, национальный глава. Донван хватает под другой локоть, дёргая на себя, но Джонин не позволяет, не отпуская. - Вы пытаетесь поделить меня, как мебель, – выдыхает Джунмён, вновь прикрывая глаза. – Пожалуйста… Достаточно… Он устремляет взгляд на Джонина, фокусируя на нём взгляд, едва заметно сквозь слёзы, которые успевают остекленеть в глазах, улыбаясь. - Ты – маленький обманщик, – совершенно игнорируя присутствие Донвана, держащего его с другой стороны под руку, шепчет ему Джонин, говоря о том, как долго Джунмён пытался убеждать его, словно всё в порядке. - Я знаю, – Джунмён кивает чуть невпопад, неосторожно моргая, снова пытаясь улыбнуться. – Всё… хорошо… Джонин кивает ему в ответ, пряча губы, и хмурится следом. Джунмён ловит его пальцы на изгибе своего локтя, чтобы ослабить его хватку и убрать те вовсе, успевая совсем незначительно погладить их своими, почувствовать тепло его ладони. Отпускать его пальцы больно физически. Джонин держится до последнего, не разрывая контакта, пока он не шагает прочь, отстраняясь. Донван буквально силой уводит его в соседний зал. Джонин так и остаётся стоять с протянутой вслед ладонью, словно всё ещё чувствуя его прикосновения. - Джонин-а! – Чанёль налетает сбоку, тут же обхватывая за плечи, чуть встряхивая, чтобы привести в чувство. - Что такое? – интересуется Бэкхён следом, вырастая напротив, протягивая ему стакан с вики. – Залпом! – приказывает коротко, следом забирая пустой через мгновенье. – Рассказывай. Что с ним? - Он под седативным, - Джонин вздыхает, фокусируя взгляд на Бэкхёне, следом на Чанёле, словно они возвращают его в реальность. – Бэк, он сказал мне… – Джонин вдруг запинается, задумываясь, а стоит ли здесь и сейчас. Бэкхён взволнованно и пытливо заглядывает ему в глаза. – Сказал, что это «Утопия» виновна в смерти воспитателя Ли. Выражение лица Бэкхёна меняется не сразу – на осознание уходит какое-то время. Он следом тут же хмурится, отшагивает прочь, словно отшатываясь, затем рывком на пятках разворачивается к Чанёлю лицом и прежде, чем успевает дотянуться до кобуры на его груди под пиджаком, Хозяин предугадывает его намерения и ловит его в кольцо собственных рук, обнимая ими же и не позволяя сделать и шагу. - Выдыхай, – просит в ухо. - Я убью этого ублюдка! – шипит Бэкхён сквозь зубы, дёргаясь в мёртвой хватке Чанёля. – Пусти, Ёль! Пусти! Придушу его собственными руками! И мы заберём нашего Воробушка! Заберём… Прекращая метаться и дёргаться, Бэкхён буквально обмякает в сильных руках уже пару минут спустя, повисая там, и Чанёль ослабевает хватку, разворачивая его к себе лицом и обнимая теперь мягко, утешающе, пряча в своих объятиях, где тепло, надёжно и безопасно. Джунмён, наблюдающий за сценой, что разворачивается в нескольких десятках метров от него, сидя за небольшим столиком, подпирает кружащуюся голову ладонь, а другой прикрывает губы. Это просто нужно как-то перетерпеть. Переждать. Вынести. Справиться.***
- Я так понимаю, мы никуда не едем? – уточняет Сэхун, когда замечает на пороге кухни Хозяина, который привалился плечом к дверному косяку, наблюдая, как тот возится в кухне. - Не едем, – кивает Хань, вынимая из-за спины то, что принёс, и чем оказывается бутылка красного вина. - Отлично, я как раз занимаюсь мясом, как знал! – с лёгкой улыбкой отзывается Сэхун. Хань составляет бутылку возле него на столе за исчезает с порога, но появляется в кухне уже пару минут спустя, переодетый в домашнее, и поднимает рукава толстовки к локтям, чтобы взяться помогать. Пока маринует мясо, Сэхун наблюдает, как Хозяин берётся нарезать овощи к салату с помощью крупного ножа совсем ловко да искусно, и спустя несколько мгновений наблюдений, понимает, что прекращает делать то, что делал, а Хань устремляет на него вопросительный взгляд. - Ты как это делаешь? – интересуется он вслух, кивая на чужие руки. Хозяин улыбается уголком губ. Манит коротким жестом к себе, и Сэхун, вымыв руки, с любопытством подходит поближе, словно ему обещают показать какую-то жутко увлекательную игрушку, как маленькому. Пропуская его к ножу и доске, Хань замирает за его плечом, вручая ему горку овощей и нож, а затем заключает его ладони в свои, чтобы расположить как нужно и научить. - Чтобы успевать убирать пальцы, ножом нужно работать мерно, – рассказывает он, следом управляя чужими ладонями, чтобы продемонстрировать. – По очереди, не сбиваясь с ритма – удар ножа и на пол миллиметра к нему то, что режешь. Сэхун чуть нервно смеётся. - Это вообще реально? – уточняет с опаской. - Это дело практики, как любое другое, – рассказывает старший. - Сколько раз ты порезался, пока научился? – Сэхун оборачивается через плечо, чтобы взглянуть на него, и следом хмурится. – Или ты набивал руку не на овощах? Хозяин смеётся. - На овощах, – убеждает он. – Нож довольно тяжёлый, смотри, – вновь сосредотачивает на том, что делает всё своё внимание Хань и Сэхун следом тоже. – Ты не сможешь работать ножом быстрее, чем другой рукой, потому что усилия неравномерные. Поэтому нож будет двигаться медленнее, чем то, что ты режешь. Это обезопасит твои пальцы. Попробуй сам. Убирая руки и располагая ладони по обе сторону от него на столе, всё ещё глядя ему через плечо, позволяет Хозяин. - Нет! – Сэхун фыркает. – У меня не получится, – выдыхает он и следом чуть краснеет, улыбаясь. – Я боюсь. - Смелее, - подталкивает Хань. – Только не спеши. Выслушивая последние инструкции, Сэхун снова хватается за нож, берясь неспешно им следовать. И пока сосредоточено режет, даже высунув кончик языка совсем по-детски, фокусируя всё своё внимание не происходящем, не замечает, как старший коротко прижимается к его плечу поцелуем через футболку.