Свободный

Джонин плохо спит. Эту очевидную вещь констатирует каждый, кто обнаруживает его во главе стола в Переговорном, потому как это первое, что бросается в глаза при взгляде на него. Он ожидает муниципальных на совещание, подпирая щёку кулаком, и мечтает о том, чтобы впервые за четыре дня оказаться дома в своей постели и спокойно уснуть, глядя на висящий против двери белоснежный с мятными лилиями индийский шёлк Малберри. Если бы Вверенный был сейчас рядом, ему бы уже знатно досталось – нет, Джунмён бы не церемонился с ним как раньше. Он бы не канючил, не выпрашивал, не обижался бы и не требовал внимания. Он бы приехал за ним в Центральный да используя любую чужую силу, этой самой силой утащил бы его домой, отругав при этом как маленького. И это как минимум! А как максимум… Джонин бы сгрёб его в охапку – безвылазную и крепкую настолько, что даже удушающую. Да спрятал бы нос в его шее или волосах. Он бы оказался мягким, тёплым и самую малость трепетным от того, что сонным. Ласковым. Повернулся бы к нему в кольце рук и умостился бы на плече и Джонин бы сладко проспал до утра, зная, что он сопит в шею рядом, что он дома и в безопасности. А утром бы проснулся абсолютно выспавшийся, понимая, что на него закинули ногу во сне, и что у него улыбка на губах; проснулся бы с диким желание зацеловать его буквально всего от пяток и до макушки, и пару сотен, нет тысяч раз напомнить, как он любим, необходим и важен. А вместо этого Джонин либо не спит вовсе, либо просыпается после короткой дрёмы, разбуженный этим жутким сном, не отпускающим его вот уже вторую неделю. В котором Джунмён заходит в его кабинет, садится ему на колени и его губы во время слов вдруг алеют, с уголка губ стекает тонкая струйка крови и он вдруг просто теряет сознание, и сколько Джонин не зовёт по имени, не прикасается к лицу, не трясёт, пытаясь привести в чувство, – ничего не помогает.       - Дружище, – Чанёль вздыхает, опускаясь в своё кресло рядом с ним по правую руку. – Снова не спишь? – Чанёль смотрит сочувствующе и совсем понимающе, сжимая его плечо, другой рукой молча протягивая ему совсем маленький стаканчик с ристретто в пару глотков. Устного ответа не следует, Джонин молча кивает и благодарит взглядом за кофе, тут же отправляя тот в себя. – Опять этот дурацкий сон? Утренние совещания совсем тебя выматывают.       - Он, – согласно кивает Джонин, наконец, подавая голос. – Ёль, может вы приедете сегодня на ужин? – зовёт он следом, потирая переносицу.       - Лучше мы приедем приготовить его, – с улыбкой кивает Чанёль. – И накормим им тебя.       - Буду безмерно благодарен, – вздыхая, Джонин вымучено улыбается, следом садится в своём кресле ровно, потому что последние пару кресел в Переговорном, наконец, занимают и голоса затихают. – Слушаю вас, господа.       - Национальный глава, – подаёт голос Хозяин Каннамгу. – Не знаю, есть ли теперь вообще смысл отчитываться о очистке Домов смирения, когда они всё равно не приносят никакого толку. В Переговорном повисает тишина, Хозяева невесело переглядываются. Джонин привычным жестом вновь совсем устало трёт переносицу.       - Какие настроения в городе? – интересуется он, меняя вектор работы, потому что уже поднятая тема – далеко не самая приятая на данном этапе.       - Канцелярия отчиталась о росте обращений к районным Хозяевам, – находится Чанёль, заглядывая в свою папку с документами и вынимая оттуда необходимые бумаги, кладя перед Джонином на стол. – Обращения касаются, что неудивительно, вопросов безопасности.       - Кансогу, как обстоят дела с ограничением доступов системы безопасности, о которых мы говорили в прошлый раз? – Джонин вскидывает глаза, находя взглядом Ханя.       - Мы на финальном этапе, Национальный, – отзывается Хань. – 19 из 24 муниципальных Хозяев уже обновили доступы и теперь имеют его только к разделам своего муниципального округа.       - Хорошо, – Джонин удовлетворённо кивает.       - Хозяин, а как на счёт ежегодного Весеннего бала? – осторожно подаёт голос Хозяин Тондэмунгу. – Знаю, что с одной стороны такие мероприятия сейчас не совсем уместны, но с другой…       - С другой, это повод показать, что дом мафии всё ещё на плаву, – мягко поддерживает Хозяин Йонсангу. – К тому же собранные там средства всегда идут на благотворительность и сейчас она как нельзя кстати. Мы должны к тому же максимально обеспечить медицинские учреждения, которые занимаются работой с пострадавшими в последнем взрыве в первом Доме смирения Йонсангу.       - Это верно, – Джонин кивает. – Стоит вложиться не только в них, уверен, Йонсангу, ты уже сделал и продолжаешь делать всё, что в твоих силах. Но кроме благотворительности, я думаю, будет уместным увеличить количество патрулей на улицах, а также количество охраны в штатском в людных местах столицы, в особенности в центре и в популярных туристических местах не только по выходным, но и в будние. Безопасность сейчас превыше всего.       - Национальный глава, а собрание в Голубом доме состоится по расписанию? – уточняет Хозяин Мапхогу.       - Да, как обычно, – Джонин бросает взгляд на настенный календарь. – Мы обсудим вопрос безопасности… Экран телефона перед ним на столе вдруг мигает, следом так же и экран открытого ноутбука на краю стола и по Переговорному разносится последовательный, а кое-где и одновременный писк телефонов каждого присутствующего, информирующий о входящей почте.       - Какое-то ощущение дежавю… Чанёль не спешит доставать телефон, только понимающе переглядывается с Джонином. Хозяева берутся галдеть, среди их голосов Джонин слышит упоминания о Голубом доме, следом некоторые взгляды, устремлённые на него, и открывает почту на компьютере, поворачивая экран так, чтобы и рядом сидящему ближе всех Чанёлю было видно. И то, что он видит дальше, не стоит и рядом с тем, что вызывает дежа вю. На экране изображения с камер Голубого дома. Длинный коридор, ведущий, как он понимает, к большому президентскому кабинету, устелен трупами по периметру, каждые пятнадцать метров и у каждой из двери, где обычно караулят охранники. Место узнаёт каждый из Хозяев – именно по пути через этот стометровый коридор каждый из них приходит на совещание в Голубой дом каждый вторник нового месяца. Коридор пустынный, но это ненадолго. У двери после холла появляется несколько человек, вернее сказать – четверо. Двое высоких в тёмных костюмах с оружием наготове осматриваются, остальные двое, оставаясь чуть поодаль от той камеры, что показывает происходящее, остаются у входа, отворачиваясь от коридора прочь, но ненадолго. И по мере того, как они по коридору неспешно, но довольно уверенно передвигаются, Джонин чувствует, как холодеет кровь в его жилах, потому что с каждым чужим шагом, с каждым движением, наклоном головы, с изгибом рук, держащих пистолет, он неизменно узнаёт того, кого здесь быть не должно, кого он сейчас видеть не должен и просто не может. Но видит. Проклятье, видит!       - Джунмён-а? – едва слышным шёпотом озвучивает рядом Чанёль, глядя совсем ошалело в экран, и Джонин понимает в это мгновенье, что нет, ему не кажется. Это не сон, не подстава и не монтаж! И страшнее всего ему предполагать и ждать, что он может увидеть дальше. В Переговорном, кажется, никто даже не дышит. Он ступает осторожно и мягко, словно кошка, не раскидывая взгляды по сторонам, холодный, сосредоточенный и собранный, с опущенной рукой, в которой, судя по всему, Кольт. Следом за ним, отставая на полшага, двигает мальчишка, Чондэ, правая рука Донвана. Проклятье! И по мере их движения по коридору, камеры сменяют изображения друг друга, отслеживая их путь в сторону президентского кабинета. Охранники – двое высоких мужчин в чёрном, уже у двери кабинета обгоняют остальных двоих и следом выбивают двери, и когда прежде, чем показать, что происходит в кабинете, изображение на экране пару раз коротко мигает, Джонин молит всех богов, только бы это был конец, но нет, потому что это только начало. К его огромному сожалению – кабинет не пуст. Здесь, собственно, сам президент, премьер-министр и с добрый десяток министров, несколько заместителей и секретарей и в целом человек, наверное, с двадцать наберётся. Джунмён у двери словно медлит, но, через мгновенье понимает Джонин, не потому, что сомневается, сюда ли ему. В теперь уже левой его руке появляется ещё один Кольт. Он входит в кабинет, но рук вскидывать не спешит. Присутствующие в кабинете люди – испуганные, сидящие по углам, кто на полу, кто в креслах, заметно оживляются видя его, кто-то даже, видно по губам, зовёт, как-то обращается. И Джонин понимает почему – они узнают его. Узнают, наверняка решив, что он пришёл на помощь. Но он не реагирует вовсе, не вздрагивает ни единым мускулом на лице, только оборачивается на Чондэ. Тот даёт отмашку охранникам, запирающим дверь, следом кивает Джунмёну. И дальше Джонин уже смотреть не в состоянии, но всё равно продолжает. Он зажмуривается и накрывает губы ладонью всего на короткое мгновенье, потому вслух хочется то ли крупно выматериться, то ли закричать и разгромить к чёртовой матери весь Переговорный. Эмоции душат. Вот он на записях камер вскидывает без малейшего сомнения после позволительного кивка обе руки, а Джонин мысленно сотню раз жалеет, что когда-то боролся с его креном влево, исправляя его прицел, потому что сейчас он выполняет, судя по всему, приказ настолько чётко и чисто, что даже не слыша выстрелов, Джонин вздрагивает от каждой осечки затвора, когда тот выплёвывает прочь гильзу. Сопротивления не следует. Чондэ не ведёт и глазом, охранники молча ожидаю у двери, Джунмён догоняет выстрелом каждого, кто пытается в рассыпную прочь или скрыться за мебелью. Джонин не может дышать – руки леденеют и сердце замедляется настолько, что он слышит шум крови в ушах. То ли он видит сейчас, что на самом деле происходит или, судя по всему, уже произошло? Того ли он видит? Не врут ли его глаза? Не врёт ли его едва стучащее в груди сердце, которое здравый смысл пытается как-то успокоить, переубедить, заверить, что это же не он. Нет! Это не он! Это не может быть он! Это ведь не его мальчик так хладнокровно, цинично и безразлично просто выполняет работу чистильщика, которая последние тринадцать лет, что Джонин знает его лучше всех на свете, была ему противна максимально из всей возможной работы мафии? Он ли делает её сейчас так просто, не сомневаясь? Всё заканчивается так же неожиданно, как и началось. Чондэ что-то говорит в гарнитуру в его ухе, следом обращается к Джунмёну и указывает ему на камеру в правом углу, как раз ту, которая сейчас предоставляет всем и каждому в Переговорном прекрасный обзор происходящего. Джунмён вскидывает туда совершенно осознанный взгляд и следом прячет пистолеты в кобуру на своей груди, обходя и Чондэ, и охранников, да двигая из кабинета прочь. Ни разу не обернувшись до самой двери в конце коридора, за которой первым исчезает. Изображение видео замирает, в Переговорном всё ещё гробовая тишина.       - Национальный глава, – кто-то из коллег первым подаёт голос, но Джонин ничего не видит перед собой, а потому совершенно не идентифицирует говорящего. – Вам не кажется, что это уже перешло все возможные рамки.       - Господа, вы… Чанёль, пытаясь разрулить ситуацию хоть немного, поднимается со своего кресла, но сказать не дают – на пороге в спешке появляется начальник национальной охраны и каждый из Хозяева понимает, о чём он пришёл сообщить. Вокруг звучат голоса, ходят и спорят люди. Джонин несколько десятков раз слышит обращение к себе, по чину и по имени, слышит имя Джунмёна. Кто-то возмущается, кто-то стучит по столу, периодически в уши врывается голос Чанёля – низкий и громкий, Бонмин, что сжимает ладони на его плечах, а потом всё неожиданно затихает, и оставаясь в Переговорным только с Чанёлем, Джонин понимает, что уловил смысл и суть происходящего, а ещё пророненных слов. Поблажек в его адрес с вашей стороны и со стороны Совета и так было слишком много. Это переходит все границы. Он больше не ваш Вверенный и не часть дома мафии. Национальный, разве вы не понимаете, что это самый простой способ манипулировать вами? Его используют против вас и против дома мафии.       - Джонин-а… Чанёль сжимает его плечо уже в совсем привычном жесте и следом чуть встряхивает, чтобы провести в чувство. Джонин смотрит с такой горечью и разочарованием, что Чанёль склоняется к нему и прижимается лбом к его лбу, как в детстве, когда в тринадцать их обоих наказывали за выходки.       - Как мне пожертвовать им ради всей столицы? – зовёт Джонин, прикрывая глаза. – Ради всей страны, ради всего дома мафии? Как, Ёль? Как мне отдать его им, бросить в этот огонь, к которому я сам же его и подтолкнул?       - Я бы дал ответ, – Чанёль вздыхает, – но не знаю сам. Не знаю, как можно выбирать между собственным долгом и человеком, на котором свет клином сошёлся.

***

      - Хозяин, – вздыхает Бонмин с порога чужого кабинета, наблюдая оттуда за Джонином. Тот сложил руку на столе у уткнулся в изгиб локтя лбом, пока другая сжимает в пальцах стакан от виски, стоящий перед ним на столе. – Хозяин, надо ехать, – зовёт Бонмин, полноценно входя в кабинет. – Хозяин! Джонин поднимает голову с руки, затем заглядывает в свой стакан и обнаруживает, что тот пуст. После двигает стакан на край стола поближе к Бонмину.       - Налей ещё! – просит.       - Хозяин, вы же знаете, «Утопия» тоже там будет, – настаивает Бонмин. – Прошло уже три недели, Хозяин.       - Ну будет, и что? – Джонин тянется за своим стаканом, который Бонмин наполняет, но понимает, что там вода. Хмурится недовольно, выливая содержимое стакана на пол и возвращая его снова на край стола, грозно глядя на Бонмина.       - Значит, возможно, он тоже там будет! – настаивает Бонмин, наконец, просьбу выполняя, но наливая буквально на пару глотков.       - И что? – вновь пытается уточнить Джонин, поднося стакан к губам, но пить не спешит. – Ему всё равно нельзя со мной разговаривать. Да и что бы он мог мне сказать, Бонмин-а? – Джонин хмыкает. – «Прости, любимый, но я превратился в то, от чего ты всю жизнь пытался меня беречь!»? – Джонин усмехается, но Бонмин замечает в его глазах и слышит в голосе такую заметную горечь, что снова вздыхает, видя, как Джонин осушивает виски со своего стакана.       - Хозяин, – подхватывая под руку, Бонмин помогает встать. – Вы идёте сейчас в душ, – приговаривает он, всё так же держа под руку, и ведёт из кабинета прочь. – А я пока найду для вас костюм и рубашку, затем дам приказ готовить машину. Мы поедем с вами на Весенний бал и посмотрим, как будет. Бонмин ждёт во дворе у машины недолго и только открывает двери машины, когда Джонин выходит во двор, закрывая за собой входные двери на ключ и пряча те в кармане пальто. Всю дорогу в машине полная тишина и Бонмин не рискует нарушать её. Хозяин молча смотрит в окно, не глядя на него вплоть до того момента, пока машина мягко не паркуется перед национальным музеем истории, в презентационном зале которого устраивается Весенний бал каждый год. Бонмин обещает, что найдёт его в зале, да едет поставить машину. И атмосфера, царящая тут, вроде как должна немного привести его в чувство, помочь расслабиться, но Джонин чувствует себя как потерянный ребёнок – впервые в жизни, он не знает, чего хочет. На данном этапе, возможно даже боится того, что может увидеть. Увидеть, взглянув в его глаза. Боится в принципе увидеть его здесь сегодня. И нет, не претензий Совета, ни их упрёков, не косых взглядов, а именно его. Потому что с момента, как он сел в машину, его ни на мгновенье ещё не покинуло чувство, словно что-то идёт не так. Словно он очень надолго уснул и всё это не настоящее. Словного его стойкого, сильного справедливого мальчика кто-то подменил. Словно его сломали так, что он прибёг к такой жестокости, совершенно никак не выдав себя. Не выдав, что всё это было театром, ложью, фальшью, чем угодно, только не тем, чем это на самом деле было. И пока поднимается в зал, Джонин пытается разобраться, чего именно он боится – понять, что он не спит и всё происходящее – не сон, что Джунмён, его Джунмён, действительно всё это сделал?       - Привет. Первым человеком, которого он встречает в зале, оказывается, что неудивительно, Бэкхён. Он протягивает ему стакан бурбона на вытянутой руке и Джонин спешно принимает и коротко стучит своим стаканом о такой же у него в руках. У Бэкхёна всё на лбу написано – он тоже нихрена не спит и да, он думает о том же в этот вечер. В то утро, когда всё это произошло и стало публичным достоянием дома мафии, Бэкхён увидел тоже. Чанёлю пришлось, потому что все гудели о записях камер и о произошедшем в Голубом доме. Бэкхён приехал к ним в Центральный и стойко держался, пока смотрел. Когда всё закончилось, он предупредил, что воспитатель Ан ни в коем случае не должен этого видеть. Затем он несколько раз невпопад кивнул и молча ушёл. Чанёль нашёл его позже, в своём кабинете, молча плачущим в ладони.       - Где Ёль? – интересуется Джонин мягко, приваливаясь бедром к одной из коллон, у которой они с Бэкхёном стоят.       - Не знаю, – Бэкхён отрицательно качает головой. – С кем-то разговаривает.       - Ты как? – интересуется Джонин следом.       - А ты? – так же в ответ спрашивает Бэкхён и оба понимающе переглядываются. – Он ещё не приехал, – Джонин кивает в ответ, задумчиво покусывая свой большой палец, рассматривая гостей совсем невнимательно. – Хочешь его увидеть?       - Не знаю, – честно отзывается он, – не могу сказать, чего я сейчас хочу. Возможно, понять, что всё это было не на самом деле.       - Отличный самообман, – Бэкхён хмыкает. – Джонин-а, знаешь, мне кажется, происходит что-то, чего мы не видим, – замечает Бэкхён следом. – То есть, я его не оправдываю. Куда уж, но…       - А я устал, – вдруг перебивает Джонин. – Уже устал.       - Оправдывать его? – пытается уточнить Бэкхён.       - Пытаться отыскать какую-то логику или какой-то скрытый смысл в происходящем, да и… Пальцы ослабевают хватку ненамеренно. Просто сердце снова замедляет ход, как в тот день, когда он узнал на записи видеокамер Джунмёна. Пальцы ослабевают хватку, и он роняет стакан на мраморный пол, о который тот, на удивление, не бьётся. Бэкхён понимает, что происходит, раньше, чем стакан достигает пола, а потому тут же оборачивается, выискивает глазами нужного человека. И находит. Джонин поднимает свой стакан с пола и отдаёт подоспевшему официанту, который, взволнованный, прибегает на грохот и меняет этот, чуть отколовшийся, на новый, заполненный виски.       - Пойди поближе. Бэкхён то ли советует, то ли спрашивает, то ли указания даёт.       - Не уверен, что хочу.       - Джонин-а… Бэкхён устремляет на него совсем удивлённый и растерянный взгляд.       - Не знаю, хочу ли смотреть ему в глаза. Боюсь…что могу там увидеть. Джонин вновь переводит взгляд на Бэкхёна, следом в два глотка справляется с содержимым своего стакана да всё-таки осторожно двигает через толпу. Бэкхён следит за ним глазами, пока не реагирует на знакомую ладонь, что обхватывает за талию.       - Ну как? – интересуется Чанёль над его ухом.       - Не знаю, – Бэкхён пожимает плечами. – Мне кажется, он…       - Что? – опережает Чанёль. – Разочаровался?       - Мне кажется, он думает, что потерял его окончательно. Он совсем не сонный, довольно бодрый, при этом спокойный, и Джонин делает вывод, что ни седативное, никакие другие успокоительные напитки сейчас не угнетают его сознания и эмоций. И находясь от него всего метров за пять, Джонин вдруг ловит себя на мысли, что кажется, попросту не чувствует его. Не чувствует того, что испытывал до этого каждый раз, стоило ему оказаться хоты бы в той же комнате. Джонин поворачивается в его сторону, устремляя на него взгляд и вдыхая полной грудью, терпеливо ждёт. И дожидается. Джунмён, видимо, чувствует, что на него смотрят, а потому осторожно несколько раз оборачивается, пока не обнаруживает его. И прежде, чем действительно собраться с силами, Джонин смотрит куда угодно – на его красивой волной уложенную чёлку; на белый воротничок его рубашки; на бабочку; на маленькую родинку над губой; на вздёрнутый нос. И только потом в глаза. В самую последнюю очередь. Потому что Джонин ожидает увидеть там страх, отчаяние, мольбу, скорбь, прощение, вину, боль, но никак не такую же безразличную надменность, которая была на его лице в тот день, когда он палачом вошёл в Голубой дом. Его ресницы чуть дрожат, он вдруг моргает пару раз, словно засмотревшись в одну точку, и спешит взгляд отвести, словно пряча в нём что-то, но что именно – Джонин уже рассмотреть не успевает. Он поворачивается вновь мгновенье спустя, но теперь не видит уже Джонин – он чувствует, что тонет. И в какое-то мгновенье ему хочется просто сорваться с места и хорошенько встряхнуть его за плечи, позвать по имени, попросить очнуться, прийти в себя, вернуться. Вернуть себя настоящего, искреннего, открытого, сопереживающего. Вернуть его мальчика. Вернуть его любимого мальчика. Так, словно его прячут где-то внутри, не позволяя выглянуть на свет, который Джонин специально для него, в поисках его излучает каждый раз в такие вот моменты, чтобы привлечь его, дать себя увидеть, узнать, рассмотреть. Он тонет, а люди вокруг что-то говорят. Бонмин просит Чанёля произнести приветственную речь вместо него, какие-то вопросы Бэкхёна он слышит с третьего раза, но всё равно не осознаёт до конца. Хозяева и Вверенные поддерживают аплодисментами, когда во время танцев Хань ловит Сэхуна пальцами за подбородок, не давая отвернуться, и впервые, судя по смущению Вверенного, мягко целует в губы. Джунмён чуть улыбается в стороне, глядя на них. Джонин смотрит на него неотрывно и всё словно ждёт, когда же его мальчик проснётся, но с каждым новым его движением, с тем, как он пьёт, или разговаривает, понимает, что ждать бессмысленно. Бонмин везёт его домой в такой же тишине, как и по пути туда. И он сбегает, как мальчишка, больше не желая терпеть ни чужих взглядов, ни слов – ничего. Но большего всего он пытается скрыться, конечно, от него, от себя и от осознания того, как ощутимо больно по голове бьёт реальность.

***

      - И мы снова вернулись к началу! Джунмён толкает плечом двери чужого кабинета, входя, и проходит в угол к бару, чтобы налить себе немного виски в красивый квадратный стакан.       - Джунмён-а, что опять? – интересуется Донван, поднимая на него взгляд.       - Чондэ только что сообщил – глава Ульсана убит. Джунмён в один мах выпивает содержимое своего стакана и ставит его на место, следом усаживаясь против Донвана в кресло.       - А, это, – Донван почти отмахивается, – ты спал до обеда – я ещё не успел тебе рассказать, – разводит он руками.       - Это от чая, – Джунмён чуть хмурится, следом в подтверждение своих слов зевает. – Выход из этой седативной комы жутко меня усыпляет.       - Поэтому тебе пока нельзя за руль, – Донван кивает. – Как тебе бронежилет, кстати, оценил?       - Из чего он сделан? – оживляется тут же Джунмён в своём кресле, подаваясь поближе. – Он на теле вообще не ощутим, при этом охрана показывала, как работает – пуля из Брауна входит едва на головку.       - Титановый, облегчённый, – рассказывает Донван, улыбаясь. – Отличная вещица. Удобный и надёжный. Конечно, против чего-то калибра побольше защита уже не так эффективна, но мелкокалиберные снайперки возьмёт.       - Я же говорил тебе, какого калибра снайперские винтовки используются домом мафии? – уточняет Джунмён, получая в ответ кивок. – Так что там с Ульсаном?       - Джунмён-а, я же говорил тебе, что мы близки к финалу? – уточняет Донван и теперь Джунмён согласно кивает, устраиваясь в кресле удобнее, чтоб выслушать. – Мы подорвали авторитете дома мафии в глазах горожан столицы. Уничтожили ниточки управления страной в виде политиков, за что я безмерно благодарен тебе, – Донван в искреннем почтении склоняет в поклоне голову и Джунмён отвечает таким же. – Теперь предпоследним шагом являются городские главы, с помощью рук которых национальный глава осуществляет управление страной.       - То есть, их нужно ликвидировать? – уточняет Джунмён, получая в ответ кивок. – И у этого процесса есть какой-то механизм?       - Последовательность, – Донван кивает. – Через одного: мелкий и крупный. Через день, как раз до того времени, пока мы не подготовим финал. Джунмён задумывается, следом хмыкает.       - Мне никогда не нравился Вверенный главы Инчона, – замечает Джунмён вслух. – Он всегда так кичился своим чином и статусом, вернее Хозяйским, что это вызывало только раздражение и смех.       - Не переживай, – с улыбкой убеждает его Донван. – Скоро он его лишится. И более того, – Донван многозначительно вскидывает брови. – Я планирую радовать национального главу лично.       - Звонить? – Джунмён фыркает.       - А чего нет? – вопросом на вопрос отвечает Донван. – Уверен, ему будет приятно узнавать новости от меня.       - Ещё бы! – Джунмён снова хмыкает, поднимаясь из кресла. – Я схожу вниз в зал?       - Об этом ты можешь не спрашивать. Донван согласно кивает, провожая его взглядом к двери.       - Хорошо, потому что у меня все мышцы задеревенели. Джунмён потягивается на пороге да исчезает за дверью.

***

Глава Инчона действительно следует через день. Совсем мелкие городские главы, кажется, чуть сбивают порядок. Газеты и национальные каналы непрерывно сообщают и смертях городских глав, которых мелких случается по несколько за день. Джунмён успевает только двери открывать, с порога забирая отчёты, принесённые Донвану. И пока несёт в кабинет, просматривает сам. Смотрит города да имена. Люди, горожане поначалу паникуют, опасаясь за свои жизни. Чондэ отчитывается о беспрерывных прошениях в адрес дома мафии, но вскоре понимают, что угроза оказывается совсем не в их адрес. Конечного этапа плана Джунмён пока не знает, но Донван посвящает его в мелкие детали с каждым днём всё больше, когда даёт просматривать отчёты о подготовке и когда позволяет остаться во время совещания или разговора с кем-то по телефону. Джунмён засыпает каждый вечер после, как запивает водой две капсулы снотворного, и просыпается утром бодрый, выспавшийся после крепкого сна без единого сновидения. О том, что кто-то активно пытается с ним связаться, он узнаёт только под конец третьей недели зачистки городских глав, когда активно цветёт март. Бариста в ближайшей кофейне, дальше которой он редко выбирается в последнее время, недалеко от автобусной остановки вручает заказанный им стакан и когда забирает тот, Джунмён вдруг нащупывает прикреплённую скотчем ко дну стакана бумажку. Не подавая виду, он благодарит и выходит, двигает в парк по пути к своей улице, усаживаясь на лавку, и только тогда раскрывает ту, чтобы взглянуть. Почерк, несомненно, знакомый – мелкий и жутко неразборчивый. И Бэкхёновский. Пожалуйста! Нам нужно поговорить, это очень важно. Сможешь приехать на наше место возле ДС завтра в полдень? Оставь ответ бариста там, где получил эту записку. – Бэкки~ Джунмён прячет клочок бумаги в карман и вздыхает, следом делает глоток из своего стакана – это очень плохая идея. Растягивая кофе до дома, Джунмён поднимается вверх по улице и почти сталкивается с Донваном, который тоже входит, у ворот. Тот вопросительно вскидывает бровь, замечая озадаченность на его лице. Джунмён молча вручает ему полученную от Бэкхёна бумажку. Донван уже в доме, не снимая пальто, проходит в свой кабинет, куда за ним идёт и Джунмён, и оставляя послание на столе, открывает сейф, который прячется за Караваджо, да вынимает оттуда кожаную папку, перебирая документы. Замирая у него за спиной и привалившись бедром к его креслу, Джунмён безмолвно наблюдает и ждёт.       - Назначь ему встречу на… – Донван находит на бумаге нужное имя и чин да тыкает в него пальцем. – …одиннадцать или, скажем, около полудня, в среду! Нам это будет на руку, что Вверенный не станет мешать.       - Понял. Джунмён коротко кивает, забирая бумажку, и уходит к себе наверх, чтобы перебрать в голове все возможные ассоциации, накопленные за жизнь и связанные с Бэкхёном.

***

Джунмён видит его ещё из-за поворота, едва оказывается там. Бэкхён прячет пальцы в карманах своего пальто и перекатывается с пятки на носок – неспокойный, слегка дёрганный, взволнованный. Он измеряет шагами дворик маленького магазина, ближайшего к их Дому смирения. Это место всегда было их особенным местом: местом встречи, ориентиром и главной точкой отсчёта чего бы там ни было. Джунмён подходит к нему уже через мгновенье, вырастая напротив, и Бэкхён тут же налетает, чтобы обнять за плечи.       - Извини, я раньше не мог вырваться, – Джунмён пожимает плечами, так же пряча ладони в карманах и перебирая пальцы, чтобы скрыть волнение.       - Джунмён-а, ты ведь знаешь, что происходит в стране, да? – Бэкхён решает не тянуть и сразу переходит к делу, едва они усаживаются за маленький столик во дворе магазина, где посетители могут перекусить или что-то выпить. – Ты ведь знаешь, что городские главы… Бэкхён передёргивает плечами, но отчётливо даёт понять, о чём пойдёт речь.       - Мы всегда встречаемся в полдень, ты заметил? – выдыхает Джунмён. – Когда я вернулся в Сеул и привёл тебя к себе, тоже был полдень. И ты предложил встретиться в полдень. И сегодня вот тоже полдень.       - Джунмён-а, – перебивает Бэкхён. Он действительно озадачен и взволнован. – Поверь, я бы не стал просить, если бы это было не важно. Я знаю, что сейчас всё сложно: между нами, между вами, тем более между «Утопией» и домом мафии, но…       - Но почему всегда полдень? – продолжает настаивать Джунмён. – Спрашивай, что хочешь – прямо. Полдень ведь скоро! – отвечает Джунмён, вскидывая бровь. – Ну?       - Мён, я волнуюсь за Ёля! – прямо выдыхает Бэкхён. – Понимаешь? Каждый раз, когда он выходит из дому или едет в Центральный. Пока он там и даже, когда он просто завтракает в кухне. Каждую чёртову секунду я волнуюсь за Ёля, потому что он тоже городской глава. Столичный глава. Джунмён бросает взгляд украдкой на свои наручные часы, следом на такие же на запястье Бэкхёна.       - Скоро полдень, – выдыхает негромко словно себе под нос, следом добавляет уже громче. – Что ты хочешь, чтобы я сделал?       - Ты знаешь, когда…? – Бэкхён договорить не в состоянии.       - В полдень, – снова выдыхает Джунмён, поднимая лицо к солнцу. – В полдень сейчас теплее всего – солнце уже действительно весеннее. Я ждал солнца. А ты словно ждёшь, когда это произойдёт, – Джунмён пожимает плечами. – Я не знаю, Бэкхён. Меня в такие детали не посвящают.       - Не знаешь? – удивляется следом Бэкхён. – Мне казалось, после случившегося в Голубом доме ты уже полноценный член «Утопии». Его слова звучат то ли с обидой, то ли с упрёком, то ли с сожалением. Джунмён сразу разобрать не может.       - Что случилось, то случилось, – Джунмён неопределённо дёргает плечом. – Это было утром, не в полдень.       - Да что ж тебе так этот полдень заел? – Бэкхён, наконец, не выдерживает, повышая голос. – Я спрашиваю у тебя, как мне уберечь своего Хозяина, а ты как себе на уме.       - Бэк, ты часто не видишь очевидных вещей, лежащих перед тобой не поверхности, – замечает следом Джунмён. – И оставишь вот так телефон на столе, – замечает он следом, указывая на телефон Бэкхён, следом топая пару раз по его экрану, чтобы тот загорелся, демонстрируя экранные часы. – О, я же говорил, что скоро полдень!       - Как с тобой разговаривать? – Бэкхён вздыхает, скрывая лицо за рукой. Джунмён вздыхает следом так же, подпирая щёку ладонью. Кажется, это бессмысленно.       - Обычно, – отвечает он следом после паузы. – Как и обычно! Но у меня немного времени, только до полудня.       - Джонин разбит. Бэкхён вскидывает на него взгляд, надеясь, что эта тема хоть немного его разбудит.       - Не нужно говорить со мной о нём, – Джунмён тут же отрицательно качает головой. – Бэкки, скоро полдень, понимаешь!? – зовёт Джунмён, обращаясь совсем мягко. – Я…мне…ты…– слегка теряется он. – Полдень – это важно. Я должен уйти в полдень. У меня другие дела.       - Твой чёртов полдень… – Бэкхён бросает взгляд на экранные часы своего телефона. – Вот уже! Джунмён следом делает так же и выдыхает совсем устало и обречённо, опускает голову, пряча лицо и словно прекращая дышать. Отсчитывает мгновенье назад. Бэкхён несколько безмолвных минут наблюдает за ним, не роняя ни слова, следом в очередной раз вздыхает. Он поднимается из-за стола, таки оставляя на нём телефон, и двигает в маленький магазинчик за его спиной. Возвращается оттуда спустя короткое время с двумя стаканами кофе.       - Ты уже должен идти? – уточняет, оставляя один стакан возле Джунмён, пока тот смотрит на него совсем растерянно и какими-то такими глазами, полными страха, отчаянья и сожаления.       - Да, я…– Джунмён заметно теряется, невпопад кивая. – Да… Извини… Он поднимается из-за стола и вдруг всем телом вздрагивает, потому что на часах 12:07 и у Бэкхёна входящим вызовом оживает телефон. На экране фотография начальника охраны да его имя. Бэкхён спешно тянется к нему, чтобы принять вызов.       - Говори, Хёк!       - Вверенный, тут такое дело! – Джунмён слышит прекрасно чужой голос из динамика и затаивает дыхание. – На Хозяина покушались!       - Повтори-ка ещё раз…? – Бэкхён плюхается обратно на стул, где сидел у маленького столика. - Вы всё верно услышали, – выдыхает Хёк. – Осечка – мы успели вовремя. Сейчас дома. Приезжайте, хорошо?       - Еду! – Бэкхён сбрасывает вызов, глядя на потухший экран, и следом поднимает ошалелый взгляд на Джунмёна, лицо которого не выражает ничего. – Джунмён-а… – зовёт. – Ты что, ты…нарочно меня из дома выманил в тот момент, когда «Утопии» это нужно было? Джунмён молчит, следом пытается отрицательно покачать головой, но понимает, словно задеревенел. В глазах Бэкхёна столько страха, тоски и неприкрытого разочарования, что это даже больно. Джунмён чувствует, как дрожит у него всё внутри и закусывает щёки, только бы не выдать себя.       - Ты… Бэкхён больше не в силах ничего сказать, только качает головой, моргая, и Джунмён понимает, что в его глазах слёзы. Он отправляет телефон в карман и разворачиваясь на пятках, просто уходит прочь, больше не удостаивая его даже взглядом. Джунмён остаётся стоять посреди улицы у маленького продуктового магазинчика возле их десятого Дома смирения Каннамгу с мыслью о том, что теперь ему, кажется, никогда не завоевать прощения.