мне плевать на тебя.

Бэкхён просидел за учёбой долго, не давая себе передышек. И он бы сидел дальше, если бы не одно обстоятельство, которое отбило желание что-либо делать вообще. На телефон снова поступил звонок. Бён потёр глаза пальцами, вспоминая о когда-то сломанных очках, и с сожалением понимая, что мог давно купить новые, но почему-то тянет с этим, хоть и кажется, что зрение ухудшилось лишь сильнее. Парень посмотрел в экран телефона, ожидая звонка от совершенно другого человека. Сердце пропустило удар. Зачем она снова звонит? Чтобы сказать о том, какой он неблагодарный и плохой? Юноша искренне не понимает. Зачем звонить, если ты уже сказала всё, что хотела? Если и так уже показала, что сын тебе просто не нужен? Бэкхён вздыхает, сглатывает и снова наступает на одни и те же грабли, когда берёт трубку, произнося на выдохе: — Привет, мам. Несколько секунд для того, чтобы восстановить дыхание. Голос матери звучит очень тихо. Он поникший? Бён хмурится. — Бэкхён, не мог бы ты приехать? — Бэкхён только хочет отказать, но замолкает, как только слышит: — Я не задержу тебя надолго. Почему её голос звучит так? Бёна начинают съедать плохие мысли. Он даже начинает паниковать, пока держится эта пауза после вопроса женщины. В голове столько всего сразу, что думать о чём-то одном весьма трудно. Но юноша понимает, что должен ответить. Только вот что? Если он откажет — будет чувствовать себя паршиво, потому что это его мама. Какой бы она ни была. Как он может вообще остаться в стороне? Она не сказала возвращаться, не сказала, что им нужна домохозяйка, она просто попросила приехать. А значит — это что-то действительно важное? Бэкхёну хотелось в это верить. Очень хотелось. А если он согласится, что будет в итоге? Бэкхён понимает, что решение только одно, потому что по-другому он себе просто не позволит поступить. Чёртова любовь к человеку, для которого ты ничего не значишь. — Отец в командировке? — Да. Уехал вчера. — Бэкхён сглатывает. — Так ты приедешь? — Когда? Юноше даже глаза открывать не хочется. Он стоит с трубкой в руке и не может открыть свои чёртовы глаза, потому что знает, что если откроет — там будет пелена. Бэкхён жмурится сильнее. — Завтра? В любое время. — Хорошо. Я подумаю, мам. — Я понимаю. Ни черта ты не понимаешь. Бэкхён не произносит этого вслух. Он молча кладёт трубку, не прощаясь, и зависает в одном положении с вихрем мыслей в голове на некоторое время, которого оказывается вполне достаточно для того, чтобы прийти в себя, но недостаточно для того, чтобы перестать об этом думать. Ему бы сейчас к груди Чанёля прижаться. Бэкхён открывает глаза, вытирает предательскую влагу пальцами и выдыхает. Теперь можно продолжить жить дальше. До завтрашнего дня, если он всё же поедет к матери. А он ведь поедет. Бён делает дома уборку, смотрит какие-то шоу, пялится в телефон, бессмысленно листая ленты социальных сетей, просматривает бланки заявлений в университеты и ещё немного занимается дополнительными. Он осознаёт только в конце дня, что глаза так сильно устали, что он еле может читать текст в телефоне. Поэтому он просто его отбрасывает и поудобнее устраивается на диване в гостиной. Разговор никак не уходит из головы. Зачем ему ехать в то место? Чего она от него хочет? Бэкхён вздыхает и вспоминает тот момент, когда пытался докричаться до неё в детстве. Как говорил о проблемах Хваён, будучи маленьким ребёнком, который ничего не мог сделать в одиночку и никак не мог помочь сестре, но просил помощи и пытался ведь. Но никто не услышал. Как говорил о своих проблемах с гневом, но слышал в ответ только то, что он не может иметь проблем, он просто придумал всё. Как говорил о проблемах со зрением, но ему отвечали, что он ещё слишком молод для проблем со здоровьем. Бэкхён помнит, как его проблемы обесценивали, как его никто не поддерживал, как его лишь шпыняли, били и обвиняли во всех своих грехах. Его не слышали и не хотели слышать. А теперь? Почему он по-прежнему продолжает верить в то, что они могут измениться? Почему он продолжает надеяться? Смысл стучаться в закрытую дверь, за которой никого нет? Это же просто крик в пустоту, это как головой об стену, это ничего не значит. Бэкхён просто не хотел думать о них плохо. Он не мог себе позволить думать о них плохо, но думал. А потом винил себя и корил. Несмотря ни на что, он считал, что так должно быть. Что он заслужил, что он плохой, что он во всем виноват. Что в смерти Хваён виноват он, что в том, что они жили не очень хорошо тоже он виноват, он виноват просто в том, что родился на свет. Бэкхён чётко осознавал свои проблемы, но не хотел считать эти проблемы проблемами, потому что точно так же, как и его родители, — обесценивал. И по-другому не умел. Он чётко осознавал, в чём его родители виноваты, но понимал, что им говорить об этом и что-то доказывать — бесполезно. Бэкхён чётко всё это понимал, но ничего не мог поделать со всем этим. Бён резко открывает глаза и глубоко вздыхает. Пару секунд на то, чтобы встать, дойти до кухни и заварить кофе. Чанёль должен скоро приехать домой, а он из-за своих ужасных мыслей даже ничего не приготовил. Встреч сегодня у мужчины не было, вроде, насколько юноша знал, а значит, в обед снова пил свой кофе в кафе, а если что-то и съел, то самую малость. Юноша достаёт все ингредиенты для кимпаба. У него примерно час, но, возможно, мужчине придётся немного подождать, потому что что-то легче он готовить не хотел, а в кимпабе больше сытных продуктов. Бэкхён ждёт закипания воды и варит куриное филе, одновременно засыпая в другую кастрюлю рис. Пока ждёт — успевает подготовить все продукты, чтобы затем дождаться, когда закипит вода. Парень заправляет готовый рис кунжутным маслом и решает не заморачиваться с начинкой особо, поэтому омлет не готовит. Остального вполне хватит для того, чтобы насытиться. Бэкхён ждёт, пока курица остудиться, попутно натирая морковь. Он ставит её мариноваться в винном уксусе, добавляя немного сахара и соли по вкусу. Крабовые палочки на небольшие ломтики, да и куриное мясо тоже. Курицу Бён убирает в тарелочку и оставляет поблизости. Всё готово к тому, чтобы начать готовить кимпаб. На первый лист нори выкладывается рис, и Бэкхён слышит щелчок двери. Немного не успел. Чанёль целует в макушку, кладя подбородок на плечо. — Что делаешь? — Кимпаб. Немного не успел до вашего прихода. — Тебе помочь? Бэкхён легонько улыбается. — Нет. Я скоро закончу. Мойте руки и за стол. Чанёль целует в плечо, уходит в спальню и, пока Бён успевает доделать блюдо, выходит обратно, садясь за стол. Юноша ставит тарелку на твёрдую поверхность, даёт палочки и наливает воды. Он совсем не подумал о том, что кофе здесь не уместен. Но на его размышления об этом Чанёль осветил коротко и ясно: — Кофе всегда уместен. Бэкхёну не хотелось есть, на самом деле. Ему хотелось поскорее лечь, обнять Чанёля и уснуть. Он снова выворачивал пальцы, кусал губы и пусто смотрел куда-то по сторонам. Но мужчина, будто замечая его состояние, сам начал разговор, который казался с самого начала паршивой затеей. — Что делал сегодня? Бэкхён выдохнул, вспомнил о том, что молчание до добра не доводит, и ответил, как есть: рассказал о звонке матери, о домашних делах и о дополнительных, попутно пытаясь поесть хоть немного. Но оставил эту попытку, как только услышал вопрос Чанёля: — Что она тебе сказала такого, что ты так загнался? — Она попросила приехать. Мужчина еле заметно нахмурился. — Ты хочешь об этом поговорить или нет? Бэкхён смотрит в глаза, но опускает взгляд, отвечая: — Нет. Не сейчас. — Хорошо. Тарелки убираются, моются и складываются в шкаф. Чанёль ждёт Бэкхёна в спальне, а вот сам Бён мнётся, потому что не знает, какое в итоге настроение у мужчины после этого недоразговора. Минута на раздумья. Он плюхается рядом с Чанёлем, на коленях которого ноутбук. Раньше Бён никогда не видел, чтобы он работал в кровати, но, видимо, надо было что-то доделать. Юноша не стал мешать, кладя голову на подушку. Он смотрел в экран, ничего по-прежнему не понимая, а затем прижался немного ближе. Чанёль приподнял уголок губ и стало полегче дышать. Значит — не злится. Ну или не очень сильно. Бэкхён щурится, пытаясь разглядеть текст в экране, но оставляет эту затею, просто прикрывая глаза. Ноутбук Чанёль убрал через минут тридцать, но к этому времени Бён ещё не успел уснуть. Мужчина выключил свет и лёг на спину, устраивая голову Бёна на своей груди. Нет, он определённо точно не сможет уснуть. — Она попросила приехать... — Чанёль вздыхает. — ...таким поникшим голосом. Будто что-то стряслось. Я сказал, что подумаю над этим. — Когда? — Завтра в любое время. — Ты поедешь? Бэкхён понимает, что ответ не изменился. Сколько бы он ни думал. — Да. — Тогда я поеду с тобой. Бэкхён принимает сидячее положение и смотрит на Чанёля, который делает то же самое. — Я не могу отпустить тебя одного в то место, Бэкхён. Не смей отговаривать меня, я не изменю своего решения. Бэкхён ничего не сказал, просто пристально посмотрел на мужчину и отвернулся. Нет, ему было приятно, что Чанёль заботится о нём, но что-то рубануло по сердцу, потому что… — В чём проблема, Бэкхён? — Нам обязательно говорить об этом? — Да. Обязательно. Бэкхён прикрывает глаза на секунду. Может, ему на самом деле станет легче, если он с кем-то поговорит об этом? О том, что чувствует и о чём думает? Бэкхён снова поворачивается к Чанёлю, улавливая его серьёзный взгляд. Хотя в темноте… Бён вообще не может ничего разглядеть. Мужчина даже если и замечает это, пока ничего не говорит, но Бэкхён уверен — ещё скажет. Это же Чанёль. — Мне приятно, что вы пытаетесь уберечь меня, но мне паршиво от того, что вы считаете мой дом… — Твой дом здесь, Бэкхён.  Бён сглатывает. — Я понимаю, просто… Чанёль изгибает бровь, будто начиная осознавать что-то. Бён не говорит ни слова, ожидая, когда мужчина озвучит свои мысли, чем Пак и пользуется. Говорит прямо. — Тебе не хочется, чтобы я считал твоих родителей плохими? Бэкхён удивлён такому точному вопросу. Чанёль сейчас чем-то напомнил ему Юру. Было просто невозможно не заметить эту схожесть. Проницательность — это у них семейное. Бён кивает. — Не мне их судить, Бэкхён. Но моё мнение не изменится. — Юноша поджимает губы. — Они поднимали на тебя руку, винили в смерти сестры, не считали тебя за человека последние несколько лет, а потом просто равнодушно отпустили со взрослым мужчиной неизвестно куда. И ты хочешь сказать, что этого недостаточно для того, чтобы я не считал их хорошими? Бэкхён понимает, что всё это правда. Понимает, что были ещё проблемы, о которых Чанёль не знает, и которые бы ещё более укрепили веру мужчины в то, что родители Бёна… ужасные. Понимает, но не хочет верить. Это глупо. Он понимает, что это глупо, чёрт возьми. Но не может поверить в то, что его семья действительно такая. Он всю жизнь проглатывал обиды, почти всегда молчал, думал, что всё так и должно быть. А теперь? А теперь начинает глаза открывать на всё происходящее? Каково это — всю жизнь оправдывать поступки и слова людей только потому, что они твоя семья? — Я не могу запретить тебе думать о том, что они самые лучшие люди на этой планете, потому что это твоя семья и ты волен думать о них, как тебе хочется, но, малыш, — Чанёль протягивает руки и перетягивает юношу на свои колени, крепче прижимая к себе. — Мне хочется, чтобы ты реально смотрел на всё, что происходит. И не строил иллюзий. Пойми, не всегда всё так, как тебе этого хочется. Бэкхён прикрывает глаза, когда тёплые губы целуют в лоб. Он и подумать не мог, что та реальность, которую он видит, в миллион раз хуже, чем в его мыслях. Сейчас оправдания не имеют смысла. — Я понял вас. Мне просто трудно принять это. Но я попытаюсь. Потому что если не попытаюсь — это сожрёт меня заживо. Пак смотрит так, что Бён чувствует себя нужным. Он смотрит и смотрит. Просто смотрит. Бэкхён впервые говорит так... открыто и честно. С привкусом горечи. — Не смотрите так на меня. Мне неловко становится. Чанёль улыбается и утягивает в короткий, но чувственный поцелуй. В его руках Бэкхён чувствует себя спокойно. На данный момент он чувствует, что снова может не думать о плохом. Он может сосредоточится только на том, что происходит сейчас. Никаких мыслей об учёбе, о семье и о плохом. Пак смотрит уже по-другому. Обеспокоенно. — Твоё зрение ухудшилось, Бэкхён? А Бён говорил, что мужчина этого не оставит без внимания? Невозможный… Вздох. — Немного. — А если честно? Бэкхён цокает. — Немного много. Чанёль качает головой, смотря на него, будто на ребёнка, что нашкодил. Хочется оправдаться, но Чанёль ведь не станет даже слушать. Да и аргументы Бёна на оправдания никак не тянут. Так, ничтожная попытка оправдать свою рассеянность и нежелание что-либо решать с этой проблемой. Таков Бэкхён. Он понимает проблему, но не хочет её решать зачастую. Даже если это касается здоровья. — Я просто хотел купить очки, но так и не купил. Руки не доходили. — Значит на следующей неделе мы идём к врачу. — Ну нет, пожалуйста. — Протягивает Бён, получая лёгкий шлепок по бедру. — Отлуплю, Бён. Понял? Бэкхён снова цокает и чуть ли глаза не закатывает, поддаваясь порыву вредности. — Вы так говорите, будто вам нравится эта мысль. Чанёль прикусывает губу, кидая на Бёна загадочный взгляд. — А что, если так и есть? — Бэкхён краснеет, осознавая о чём речь. — Хочешь поговорить об этом? Бён со скоростью света слезает с чужих коленей и укрывается одеялом с головой. — Нет-нет. Об этом я точно говорить не хочу! Чанёль легонько смеётся, находит юношу в одеяле и обнимает со спины, целуя в затылок. А Бэкхёну бы не думать о плохом. Да он и не думает. Потому что рядом человек, который своими руками забирает все плохие мысли.