мне плевать на тебя.

— Тебе говорили о том, что ты ужасный? — Да. Ты. Только что. Бэкхёну хочется уйти. Он успевает лишь развернуться, прежде чем его останавливает голос Чанёля и его рука, сжимающая рукав рубашки: — Постой. Почему ты злишься? — А почему я не должен злиться, если ты постоянно говоришь о Минкю? Последние несколько дней Чанёль слишком часто говорил о Минкю. И Бэкхёну не было понятно, почему он это делает. Это злило. Выводило из себя. И у всего этого абсурда как будто была какая-то цель. — Позволь кое-что прояснить! Чанёль изгибает бровь, затем хмурится. Так, будто что-то случилось. Когда резко чувствуешь, что что-то не так. Бэкхён продолжает, решая, что пока что не будет заострять на этом внимания. — Ни о каком Минкю не может быть и речи. Есть только ты и я. Мы вместе. Точка. На этом всё. На этой ноте Чанёль резко отпускает его рукав, но только для того, чтобы приложить пальцы к вискам. Лицо искривляется в гримасе боли. Бэкхён тут же оказывается ближе и кладёт ладони поверх, жалея, что сразу же не среагировал. — Что такое? Что случилось? Тебе больно, Чанёль? Мужчина не отталкивает его, как сделал бы всего несколько дней назад. Наоборот. Он позволяет до себя дотрагиваться. — Всё в порядке, малыш, просто голова болит. Бэкхён не знает, как реагировать. Поэтому решает не придавать особого значения. Хотя придаёт. Только не вслух. Предательский учащённый ритм сердца мог бы выдать с потрохами, но они не так близко друг к другу находятся для того, чтобы понять. Ощущение тепла. Но испуг из-за гримасы боли на любимом лице. Парадоксально. Мужчина почти убрал руки. Бэкхён сделал это чуть раньше. — Такое бывает. Не переживай ты так. По лицу Бёна можно было понять весь его внутренний парадокс, а учитывая то, настолько Пак Чанёль проницателен, всё стало понятным за секунду. — Я тебя всегда так называю? Заметил. Понял. — Да. — Тебе подходит. — И через секунду. — Малыш. Смакует? Вот оно. Бэкхён закатывает глаза, но улыбается. — Ты невыносим. — Знаю. — Что ещё ты знаешь? — Много чего. Просто в голове не уложить всё сразу. — Что ты вспомнил сейчас? Бён не дурак. Он действительно понял, что произошло. Обрывки воспоминаний. — Дрочку в машине. Он сказал это настолько спокойно, а для Бэкхёна это было неожиданно настолько, что он поперхнулся. — Просто ты так настроен, что я вспомнил именно это. Тогда было такое же настроение, верно? Мы ссорились? Бэкхен сглатывает. Прекрасное воспоминание. Бён был уверен, что Чанёль вспомнил достаточно информации для того, чтобы спокойно говорить такое. Но это трудно. Уложить всё в своей голове. — Хорошее воспоминание. — Согласен. Я бы предложил повторить. Чанёль совершенно бессовестно подмигивает и за секунду вгоняет в краску. На ступор Бёна он реагирует смехом. Он реально смеётся спустя долгое время. И у Бэкхёна что-то внутри переворачивается от этого смеха. Родного смеха, который он так хотел услышать долгое время. Смех, вызванный не кем-то ещё, а именно им. Бэкхён понимает, что с этого момента что-то уловимо начнёт меняться. Почему-то. Он легонько улыбается в ответ, искренне радуясь положительным эмоциям, а затем осторожно спрашивает: — Раз ты многое вспомнил, что ты ещё знаешь? — Об этом попозже, Бэкхён. Я не уверен, что уже могу ясно мыслить. Бён поджимает губы. Во взгляде Чанёля явно какой-то подвох. — Или ты просто не хочешь делиться именно сейчас. Мужчина облизывает губы, задумчиво кивает и завершает свои действия чем-то вроде хмыканья. А после фразой: — Ты такой проницательный, Бэкхён. И Бён не может не ответить, как всегда отвечал: — Весь в тебя. Больше спрашивать не хотелось. И не потому, что Бёну действительно не хотелось, просто он видел, что у Чанёля болела голова и эта боль была превыше всего. А пути решения для того, чтобы эту боль убрать — были ещё выше. И уже через минут 30 после того, как медсестра увеличила дозировку обезбола, а Бён засел за конспекты, потому что на следующей неделе нужно было выложиться на полную, он уснул. Теперь Бэкхён сидел в тишине. И ему хотелось смотреть вот так вот на Чанёля часов сто, только бы его образ не испарился. Только бы он не пропал. Бён был слишком сильно напуган для того, чтобы упускать мужчину из вида, когда он находится в палате. И даже каждый раз убеждаясь в том, что с Чанёлем всё в относительном порядке, Бэкхёну хотелось находиться с ним все часы в сутках. Всё было так, как нужно, когда он мог вот так вот смотреть на спящую любовь всей своей жизни. В такие моменты ничего больше не имело значения. Через часа два пришёл Сехун, который пинками выгнал его в столовую. Пришлось пойти только лишь из-за приёма таблеток. Он съел сэндвич, выпил свои лекарства, обильно запил чаем и быстро вернулся в палату, уже в коридоре начиная улыбаться, потому что Чанёль явно проснулся. Его голос отчётливо слышался в пространстве, эхом отдаваясь от стен в тихом коридорчике. В палату он зашёл уверенно. Сехун сидел около Чанёля и улыбался. А когда Бён прошёл чуть внутрь, понял, что Пак улыбается в ответ. Чанёль стал много улыбаться. Бэкхён подмечает всё. — Я снова здесь. Сехун кивнул, оборачиваясь. А Бён пошёл к диванчику для того, чтобы положить таблетки в рюкзак, и услышал: — Поел? Парень положил рюкзак, обернулся и улыбнулся, кивая. А Сехун хмыкнул и перетянул внимание на себя, когда понял, что Чанёль сверлит Бёна слишком изучающим взглядом. — Так, я поехал разгребать дела в офис, поэтому остаёшься под присмотром Бэкхёна. Как и всегда. Даже если ты и так всё это уже знаешь. Я поехал. Мужчина ушёл быстро, забирая рабочий портфель с кресла, и оставил их одних в давящей тишине. Парень лишь неловко улыбнулся, когда поднял взгляд и снова увидел, что Пак его разглядывает. Изучает, хмурится… пытается что-то вспомнить? Да, они продвинулись в отношении друг друга, но от разговора про тот случай в машине было всё ещё неловко, потому что стоит вспомнить только о том, как потом краснеющий Бён мыл руки, а Чанёль улыбался всем, чувствуя себя явно котом, объевшимся сметаной. Очень интересная ситуация, если честно. — Мне приснилось, что мы столкнулись на повороте. Ты был в кепке. И это был мой обеденный перерыв. Что из этого правда? Бэкхён сглотнул. Сердце начало стучать быстрее. Он даже улыбнулся, потому что тоже вспомнил тот день. — Всё. Мужчина кивнул и отвернулся, явно уходя в свои мысли. А Бён достал свои конспекты и решил перечитать их. В тот день юноша ушёл раньше, потому что Чанёля отвезли на обследование. А на следующий день он даже не смог попасть в больницу из-за мероприятия для тех, кто поступил. Он пробыл там до самого вечера. Юра написала, что Чанёль спрашивал, где он. И это вызывало улыбку. Парень снова ложился в кровать с ощущением, что всё действительно будет хорошо. Даже если сейчас до ужаса паршиво. Но с просветами ведь, правда?

***

Бэкхён сидел на лекции, но мыслями был в палате. Вместе с Чанёлем. Позавчера мужчина сказал, что хотел бы повернуть время вспять, чтобы не произошло того, из-за чего он потерял память. Вчера он сказал, что хочет кофе, но врач запретил. Сегодня он уже разговаривал быстрее, судя по тому, что слышал Бён из трубки, когда позвонил Юре. «Это Бэкхён? Передай ему, что мне через несколько дней кофе можно будет пить. Он обещал сварить…» Бэкхён обещал. Дня три назад, когда с выхода из комы уже прошло достаточно времени. Они с Чанёлем почти не общались, но парень исправно отвечал на вопросы мужчины. Все они были связаны с работой, их знакомством (только им) или с жизнью Бэкхёна. Сегодня были уже первые лабораторные занятия. Парень влился в учебный процесс, стал более разговорчивым, его настроение держалось на уровне «терпимо», он ездил к матери и делился с ней мыслями, и даже мог сходить в кафе с Джэ и Доёном, которые не оставляли его ни на секунду. Всё налаживалось. Потихоньку, но налаживалось. Это касалось и Чанёля. Ссадины почти зажили, теперь на голове был лишь пластырь, которого и не было видно, а на гипсе появились первые рисунки Сехуна. Даже Бэкхён нарисовал чашку кофе и подписал знакомой им двоим фразой. Да, Бён не знал, помнит ли Чанёль о ней, но это было не так важно. Он может вспомнить её позже. Пак всё чаще рассказывал юноше свои сны или отрывки воспоминаний. И задавал вопросы для того, чтобы убедиться в том, что это действительно реальные воспоминания, а не глюк. — Ты принёс кофе? Бэкхён тут же улыбнулся мужчине, протягивая термос с кофе, который сварил прямо перед тем, как направиться в больницу. Завтра пятница. Бэкхён планировал убраться в квартире после универа, чтобы провести побольше времени с Чанёлем в субботу. И в воскресенье. Ему хотелось быть рядом. Просто хотелось и всё. Грело, что Чанёль не был против. Наоборот. Спрашивал, где он, если не получалось приходить, интересовался делами и расспрашивал о жизни. — Вкусно. — Чанёль смакует, отпивая из термоса. — Дашь мою кружку? — Да, конечно. Кружку Чанёля Бён притащил почти сразу же. Мужчина сбросил пару килограмм, его лицо осунулось, поэтому когда ему прописали оздоровительную диету, на которой должны были возвратиться все потерянные килограммы, Бён притащил всё. И тарелку, и вилку, и кружку. Всё, что было необходимо. — Я хотел уточнить ещё позавчера, но спрошу сейчас. Чтобы снова убедиться в том, что всё это не глюк. — Юноша тут же обратил свой взгляд на мужчину. — Мы живём вместе. — Да. Почти с самого начала нашего знакомства. — Это я помню. Тебе же негде было ночевать. Кстати, Кёнсу рассказывал мне о лавочке. Не знаю, знаешь ли ты о том, что я знаю об этом, но я знаю. Оказывается. Бён даже не злится. Это самое последнее, что есть в нём сейчас. — Только я не знаю, можно ли было говорить об этом. Всё нормально? Бэкхён сначала не ответил, просто пялясь на мужчину, а затем всё же кивнул. Но вопросов больше не было. В тот день они беседовали о незначительных вещах. Юра с Сехуном пришли ближе к вечеру. Выяснилось, что девушка окончательно перевелась в Сеул и теперь никуда не денется от них. И это радовало. Чанёль воспрял духом тоже, зная, что он не будет один. Но фраза о том, что он теперь не один после того, как стало известно, что Юра остаётся, резанула по сердцу. В хорошем смысле. Если это вообще возможно. Чанёль больше не был холодным и отстраненным. С каждым часом он становился тем самым Чанёлем из их недавней реальности. А это значит, что он вспоминал. Всё больше и больше. Домой Бэкхён в тот день ехал с бешеной любовью и теплом в грудной клетке. Его отпускало. Всё больше и больше. Уже на пороге на телефон поступил звонок, и Бён поспешил снять трубку, потому что на экране светилось белым имя друга. — Привет, Доён. Что-то случилось? — Нет, просто я соскучился. Бэкхён устало смеётся, садясь на пуфик в коридоре. Сил нет что-то делать. — Ты дома, Бэк? — Да. Только пришёл. — Был у Чанёля? — Да. — Как он? — Уже намного лучше. Психует из-за того, что ходить не может, но это пустяк. Главное, что всё остальное в порядке. Доён вздыхает. Бён понимает, что друг хочет что-то спросить. И не препятствует. Ждёт. — А ваши взаимоотношения? Бэкхён хмыкает. — Всё в порядке. Он меня помнит. Даже очень. — Фух. Я рад. Ещё один вопрос, и я оставлю тебя в покое. И отпущу в кроватку. — Валяй. — На мой день рождения мы собираемся поехать на горячие источники. Ты поедешь? Бён хмурится. — Ещё же рано для таких вопросов. Или я что-то путаю и не у тебя день рождения зимой? — Нет, ты ничего не путаешь, просто мне очень нужно знать об этом прямо сейчас. — Ладно. Я поеду. — Вот так вот просто? Бэкхён смеётся с удивления в голосе, но повторяет положительный ответ ещё раз, следующие пять минут слушая радость на том конце провода. Как же приятно чувствовать себя нужным и желанным в обществе. Первой мыслью было — поделиться с Чанёлем, но Бэкхён понимал, что ещё слишком рано для этого. Они ещё пять минут разговаривают о том, как не хотят на пары, а затем расходятся по делам. Доён — уходит куда-то с Джэ, а Бэкхён — в душ. Лично ему сейчас хочется понежиться в ванной, лечь в кровать и уснуть. Это он и делает. Понимая, что дальше — станет лучше.