***
Тихо войдя в пещеру, я проскользнула к горящему костру. Ника в обнимку с Настей посапывали неподалеку на принесенных доком простынях, рядом уместилось трио из Элис, Карины и Анжелы, а Джессика спала чуть поодаль. Сары нигде не было — значит, ночует в Аманаке. Стараясь никого не разбудить, чтобы избежать лишних вопросов и вообще из нежелания разговаривать с кем-либо, я уселась возле костра и протянула руки к пламени, чтобы согреться. Как же тошно было на душе. Я списала такое обилие эмоций на ночную атмосферу: все же в это время все мы становимся чуточку сентиментальней. Ложась спиной к костру, я думала о том, что будет завтра. А что будет? Завтра я должна буду вновь вернуться к ракъят, как и обещала Саре, встретиться с Деннисом и как ни в чем ни бывало продолжить играть по его правилам. «Только ради друзей терпи это унижение, Маша, » — вторил внутренний голос, в то время как рука сжимала в кулаке горсть холодного песка. «Не позволяй безумию поглотить твою душу и забыть о твоей первой и единственной цели — покинуть этот остров со всеми, кто выживет…» Несмотря на жуткую усталось заснуть оказалось куда сложнее, чем я думала. Все те тяжелые мысли, все слова, что наговорил мне сегодня чертов Ваас, откровения Сары, бесконечное вранье со всех сторон — все стало беспощадно лезть в мою голову, буквально сводя с ума. Я не просто поняла этого безумца. Я приняла его таким, приняла его безумие. Я приняла всех тараканов этого жестокого человека, была искренней с ним, искренней до конца. Даже блять открылась ему, ему — наверное, единственному человеку на этой планете. А сколько пыток и боли я вытерпела из-за этого подонка? Я подвергалась постоянному насилию и психическому давлению. Он накачал меня наркотой, наблюдая и улыбаясь тому, как я неадекватно веду себя. Он был готов трахнуть меня при первой удобной возможности, но даже здесь ему захотелось еще немного поиграть со мной, расстянуть удовольствие, заставить меня саму просить об этом, умолять его — заставить, как последнюю шлюху. Он играл со мной, как с полюбившейся игрушкой, но не как с живым человеком. Он довел Еву, мою самую близкую подругу, которая была мне, как сестра, до самоубийства, перед этим подсадив на наркотики, а затем привез меня «полюбоваться» ее холодным телом, жестоко обвинив в ее смерти. На моих глазах он в два счета промыл мозги Лили, настроив ее против меня, а затем застрелил ее, подобно бешеной псине… Сколько еще он принес мне страданий?! Я не хочу вспоминать обо всем, что натворил этот ублюдок! Ни один человек на такое не способен! Я давно смирилась с тем, что однажды поняла Вааса, что встала на его путь и пошла ему навстречу, становясь подобной ему. И сейчас, думая обо всем этом, я уже не карила себя за то, что привязалась к этому моральному уроду. Да, черт, это оказалось гребаной правдой — я действительно привязалась к нему, но до последнего отказывалась признаваться себе в этом… Нет, это не была чертова любовь: такого ублюдка как Монтенегро невозможно любить, да и не за что. Это точно стокгольмский синдром, точно он. Но почему я не ненавижу пирата, даже сейчас, после всего, что узнала? Господи, почему же я не ненавижу его… Потому что Ваас открыл мне глаза. Он освободил моего зверя, защитил его. И я приняла этого садиста в свое сердце, как защитника… Ваас стал единственным, кто понял мое одиночество — я же стала единственной, кто понял его. Пират не хотел меняться, не хотел принимать перемены, пришедшие в его жизнь вместе со мной в качестве воина ракъят, не хотел казаться слабым, ведь любые чувства в его понимании — это слабость. Да, он не хотел этого, но уже не мог отказаться от меня, ведь он разглядел во мне свое прошлое. Увидел в этом юном воине того, кем он был очень давно. Увидел в моих глазах тот же азарт, ту же любовь к своим близким, которым он был вовсе не нужен. Увидел то же желание стать сильнее, желание прославиться и быть значимой. Он увидел всю эту пелену, застилающую мне глаза — пелену, которая когда-то застилала взор и ему. И если поначалу его правила игры были нацелены на то, чтобы открыть мне глаза на лицемерство ракъят, то вскоре он решился кардинально изменить ход игры. Да, решился потому, что больше не видел выхода: впервые встретив понявшего его человека, он твердо решил, что не отпустит его. И эта маниакальная одержимость приносила мне только муки, впрочем, как и самому Ваасу. Он потянул меня на дно, потянул за собой: он хотел сделать меня подобной ему, сделать из меня такого же потерянного человека, как и он сам. Человека, ненавидящего себя и окружающих, ненавидящего все свое существование. Ваас так долго сгорал в одиночку, что теперь он ни за что не оставит меня в покое. Ведь пока весь мир балансирует, мы остаемся двумя ничтожными точками равновесия. « — Нет у нас с тобой прошлого, Mary, нет прошлого и нет будущего. У нас с тобой, amiga, есть только настоящее. Есть только мы, hermana. Мы оба отказались от семьи и гребаных моральных принципов, оба искали другой жизни, пытались спастись. Но посмотри, как низко мы пали…» Мы. «Нас» было так много в его речах, сколько их помню. А я помнила все, что говорил Монтенегро: имели его слова особенность хорошо запоминаться и заставлять задуматься… И что с нами стало? Что стало со мной? Теперь я лежу на холодном песке, утирая запястьем вновь подступившие слезы, как в конченой Санта-Барбаре, и стараясь не разбудить тихими всхлипами остальных девушек. И все из-за этого бесконечного одиночества среди сотни людей вокруг… Ревность. Предательство. Обида. Ущемленная гордость. Ваас. Бездушный ублюдок, который наплевал на все. От одной только мысли, что все то время, что Сара провела в его лагере, он так же открывался ей, так же защищал ото всех, так же гладил по волосам, так же целовал, я сходила с ума, а к горлу подступал ком. Мне было настолько больно, хоть волосы на голове рви. И я бесилась: сколько раз мне прилетало по лицу, сколько пыток и боли я вынесла из-за Вааса. А Сара? Судя по ее словам, пират не особо отыгрывался на ней. Почему? Почему мне приходилось терпеть это бесконечное насилие и унижения, но вопреки этому я оставалась искренней с этим ублюдком, в то время как Сара не питала к пирату ни капли того, что чувствовала я, и тем не менее не страдала, подобно мне? А может… Так это и должно работать? Я бы отдала все, что у меня было и что еще будет, лишь бы не переживать всего того, что произошло между мной и главарем пиратов. Отдала бы все, чтобы вернуться почти на два месяца назад и не решиться стать воином… Тогда Монтенегро никогда бы не выбрал меня в качестве своей зверушки, не стал бы моим ночным кошмаром, не стал бы частью моей гребаной жизни на острове. Я бы не узнала его прошлого, не приняла его безумие и не страдала бы так от его маниакальной зависимости ни физически, ни душевно. А при первом же случае, когда меня поймали, Ваас пустил бы мне пулю в лоб, и весь кошмар закончился. Раньше я так боялась этого… А теперь мечтала об этом. Мечтала не ступить на путь воина. Мечтала не пролить столько крови. Мечтала не встретить безумие во плоти. Мечтала, чтобы когда-то тогда на моем месте оказался другой человек. Сара. Нет, я не ненавидела ее, не презирала, не злилась на нее. Она ни в чем не была виновата. Так же, как и я. Мы обе встали на путь воина ради того, чтобы спасти друзей. Мы обе встали в ряды ракъят потому, что, к сожалению, нам единственным хватило на это смелости и… Скорее всего, отчаянной глупости. И однажды мы обе встретили Вааса Монтенегро, чье безумие и харизма были способны растоптать в наших душах мораль и человечность… Вот только у пирата получилось сломать только меня. Почему? Не думаю, что Сара, несмотря на свой твердый характер, смогла бы стойко вынести давление такого влиятельного и эмоционально-нестабильного человека, как Монтенегро. Скорее всего, у Вааса просто-напросто были другие планы на Сару, но вот какие, я и понятия не имела. Да и имело ли это значение, если моя жизнь и и так повернутая психика рушились буквально на глазах? Нет, я не испытывала обиду на нее. Меня лишь гложила эта гребаная несправедливость. Сара всегда была для меня идеалом — когда-то я так сильно хотела быть похожей на нее… И вот теперь мой «идеал» вновь заняла мое место: и место воина ракъят, и место возле главаря пиратов. Как… Как я должна себя чувствовать? Подавлено? Униженно? Разбито? Я ведь пахала, реально пахала. Что для ракъят, что для Монтенегро. Но все досталось другому человеку. Человеку, на которого я так хотела быть похожей, человеку, у которого в очередной раз прибавилось того, чего не было у меня… Я не знала, как далеко зашла Сара. Но знала, как далеко зашла я сама. Казалось, я была еще в начале пути, но уже убила столько людей, что потеряла счет. Это стало настолько частым и необходимым явлением, что вошло в привычку, чего я так боялась, рассказывая об этом Нике. Да, это было после моего первого убийства — убийства, которое я так долго и тяжело переживала… «— Я боюсь, ясно?! Боюсь, что мне снова придется убить человека, потом еще раз, и еще… И что это войдет в привычку, это станет нормальным для меня, не будет вызывать отвращение или страх!» Ника. Вместе со всеми она смотрела на меня, как на чужого и опасного человека. А наш последний разговор… Господи, как же давно он был… « — Я же вижу, какой ты становишься, когда слышишь о нем! Что он сделал с тобой? Что, Маш?! Когда он успел забрать часть той Маши, которую я помню и так люблю? <…> Ты медленно становишься одержимой местью. Прошу, не позволяй Ваасу превратить тебя в такого же монстра, как и он сам! Знаю, как это звучит, Маш, но я лишь пытаюсь тебя вразумить… — Я не могу спать… Не могу есть… Я не могу ни о чем больше думать, Ник… Как… Как представлю Еву там, на диване в особняке дока, такую бледную, холодную… Как представлю то, что делали с ней люди этого ублюдка… Как вспомню, что в тот вечер оставила ее одну… Я никогда не смогу простить себе этого… Пока он и его люди не поплатятся за это… Прости.» Наш последний разговор окончательно опустил меня в ее глазах. И хотя она всеми силами старалась верить мне, у нее это плохо выходило. Ника не могла больше видеть в моих глазах что-то, кроме одержимости местью… Я бросила взгляд на спящую девушку — страшно представить, кем я стану в ее глазах, если она узнает о том, что я сотворила с Антонио в том гребаном пожаре. Она еще могла понять мою необходимость убивать пиратов Вааса в целях защиты себя и остальных. Однако намеренное причинение страданий и мучительных пыток она бы понять не смогла. Нет. Ника не смогла бы понять меня, не смогла хотя бы потому, что не прочувствовала на себе то, через что прошла я. И не нужно ей было проходить через такое. Не нужно было знать об этом. Ведь пока во взгляде Ники еще оставалась надежда. Такая же чертова надежда, что и у меня — надежда однажды уплыть с этого острова и вернуть жизнь среди нормальных людей, забыть этот кошмар, сходить к чертовому психиатру и излечиться от всего, что накопилось… А тем временем с каждым днем становилось только хуже — и вот впервые я не подарила человеку быструю смерть, а пытала его. Жестоко пытала, напиваясь видом его крови и сгорая изнутри от застилающей разум ярости… Я не могла забыть об этом. И не смогу. Я — чудовище. Чудовище, подобое Царю и Богу этого острова. И если я и ненавидела кого, то только себя… Почему-то именно сейчас мне вспомнились слова Вааса, которые он произнес так давно, что, казалось, с того времени прошла целая вечность и изменилось все. Изменились и мы… « — А вообще мне нравится это чувство, amiga: гнев, который ты еле блять сдерживаешь, желание избавиться от очередного высера цивилизации, пустив ему пулю, но не в голову, а, скажем, сначала в ногу, затем в руку и так все выше и выше… Пытка, amiga, слышала о таком? Чтобы этот гандон мучился, понимаешь меня, Mary? — Ваас выждал паузу, изучая мое легкое недоумение на лице, и вдруг залился тихим, но безумным смехом, вызывая у меня мурашки по всему телу. — Не… Нихуя ты не понимаешь, принцесса.» Как жаль, что понимала теперь… Когда слезы высохли, мне стало легче. В спину отдавало теплом костра, а рядом посапывали умиротворенные девушки. Я… успокоилась. Но еще долго не могла уснуть, думая о завтрашнем дне. Предстояла тяжелая работа — душевная работа. «Пора перестать пускать сопли и засиживаться в позиции жертвы, Мария, » — твердил внутренний голос. «Вспомни, что ты сделала с ублюдком Антонио. Не-е… Ни черта ты не жертва, девочка… И пришло время направить твоего внутреннего зверя в нужное, выгодное для тебя русло…» Зверь. Он давал о себе знать во время вспышек агресси и вот совсем недавно сумел вырваться наружу. Да, я снова слышала его рычание. Снова чувствовала, как он пытается порвать цепь — порвать все моральные и человеческие принципы моей души и вырваться наружу. Что такое душа для этого зверя? Душа для него — это всего лишь забавная игрушка, которую можно жестоко погрызть. Раньше мою душу пытала только совесть — теперь же на место совести пришло безумие в лице осклабившегося внутреннего зверя. Но я верила, что где-то внутри меня еще есть что-то. Что-то… Лучшее.***
Рано утром я отправилась в Аманаке. Жители приняли меня с распростертыми объятиями, и я тоже была рада видеть этих людей — людей, которые никак не были повязаны интригами чертовой иерархии этого острова, а оставались простым и добродушным народом. — Если ищешь Денниса, он у главных ворот. Собирается атаковать аванпост у истока реки, — сказал один из местных, обращаясь ко мне на ломаном английском. Я быстро кивнула и поспешно выпуталась из окружившей меня толпы, направляясь в указанном направлении. Уже подходя к воротам, я невольно замедлила шаг, вглядываясь в знакомые лица: несколько воинов ракъят, с одним я даже была знакома лично, отдающий приказы Деннис, все такой же дерзкий, воинственный, с долькой черного юмора, а рядом с ним невысокая девушка с красным каре… — МАША! — раздался ее пронзительный визг, и все присутствующие просто не могли не обратить на нас внимание. Ее губы расплылись в такой родной мне, искренней улыбке, что сердце на миг сжалось и отказывалось забиться вновь. Девушка подлетела ко мне, обвивая мою шею руками и притягивая к себе, продолжив тороторить. — Я так рада, что ты вернулась! Все рады, Маша! Почему ты осталась в тот день, ну зачем? Надо было бежать вместе с нами! Слава Богу, ты в порядке… Сара слегка отстранилась, удерживая меня за плечи, и еле кивнула в сторону Дена, понизив голос до шепота и широко ухмыляясь. — Ты не представляешь, как Деннис проел всем мозги о тебе. Ей-Богу, он не мог заткнуться, подруга… Ее улыбка всегда была такой заразительной, что я не могла не усмехнуться в ответ. Хлопнув меня по плечу, Сара обернулась. Проследив за ее взглядом, я встретилась глазами с Деннисом — а он и вправду был рад. Подойдя ко мне, лидер повстанцев взял мою руку, ведя пальцами по татау — вскоре он наткнулся на ожог, который Ваас оставил мне потушенной сигаретой, и на миг мне стало совестно от того, что будучи наивно доверившейся главарю пиратов, я была готова избавиться от такого дара. — Добро пожаловать домой, воин, — сказал мужчина, и я поймала на себе с десяток приветствующих взглядов воинов ракъят. «Домой?..»***
Неделю спустя Следующие дни я с головой окунулась в чертовы убийства, молниеносные и беспрерывные. Мне было необходимо выпустить все эмоции, что накопились за дни, проведенные в лагере Вааса, затмить душевную боль физической и забыться, полностью забыться, думая лишь о предстоящем сражении и о том, где прячется враг. Таблетки. Без них было тяжко. Я провела на острове почти четыре месяца без гребаных таблеток — никогда прежде мне не доводилось прерывать курс лечения на такой срок. Жизнь моя никогда не была сахаром, по крайней мере, сколько себя помню. Не знаю, как так вышло, но Монтенегро умудрился единственным заслужить того, чтобы я открыла ему свое недалекое прошлое. Я доверилась ему потому, что точно знала — пират не будет осуждать меня и не будет жалеть. Ваас никогда не вел себя по шаблону, наверное, это мне в нем и нравилось. До этого о тяжелом детстве я не говорила даже близким друзьям. Почему? Если честно, я и сама не знала. Может, здесь сыграла роль моя природная отчужденность и скрытность, ставшая последствием отсутствия банального семейного тепла и поддержки. А может, мне просто было так легче. Может, мне просто уже хотелось забыть обо всем, как о страшном сне, и попытаться начать жить заново… Но заново все никак не получалось. Даже достигнув 18-летия, наконец покинув семью и переехав в другой город на последние скопленные гроши, я все еще не могла принять тот факт, что однажды биологическая мать бросила меня в роддоме. Что моими приемными родителями стали зависимые от алкоголя люди. Что детство я провела в постоянном страхе, терпя скандалы и драки. И что приемная мать чуть не убила меня, пытаясь задушить, а на утро, протрезвев, заботливо посмотрела на меня так, словно ничего не произошло. И эта забота в ее глазах выглядела настолько фальшивой, что я до сих пор удивлялась себе: как я могла так наивно поверить в ее раскаянье? Поверить… Но нихера не забыть. Я пыталась выкарабкаться сама, всеми силами пыталась. Но по ночам меня до сих пор мучали ночные кошмары. Нервные судороги по всему телу стали обыденностью, они возникали, как только я начинала злиться или же испытывать страх, порой спонтанный, беспричинный. А в дневное время суток наступала полнейшая апатия. Мне не хотелось никого видеть, ни с кем говорить и ничего делать со своей жизнью. Я перестала видеть краски вокруг себя, перестала выходить из съемной однушки, перестала видеть смысл в своей долбанной жизни, ведь впереди видела только черную пустоту. У меня никого не было, кроме семьи. Кроме такой паршивой семьи… И отказавшись от нее, я не почувствовала облегчения — я лишь осталась на распутье, не зная, какую дорогу выбрать, и куда она приведет меня. «— Ведь без семьи кто мы блять такие?» Открываться кому-либо я категорически отказывалась. Поэтому к психотерапевту меня буквально тащили силком. Ева. Она всегда была моим ангелом хранителем. И хотя я долго упрямилась, устраивала истерики, злилась, буянила, сметая все со столов и полок, обижалась на нее и требовала оставить меня в покое, она не оставила. Не оставила, ведь ей еще предстояло быть рядом со мной — рядом, на этом проклятом острове… Психотерапевту не потребовалось несколько долгих томительных часов, чтобы констатировать у меня дистимию. Хроническую депрессию, если простым языком. Прописал таблетки, потребовал денег за сеанс и указал пальцем на дверь. Больше его я не посещала. Но стоило признать, таблетки действительно помогали. Они выводили меня из апатии и вместе с тем притупляли раздражение и чувство спонтанного страха. Уже после первого пропитого курса я начала выходить на улицу, прогуливаться по паркам, наблюдать за людьми. После второго — налаживать отношения со старыми друзьями и искать подработку. К тому времени, когда и в третьей пачке наконец осталось ничтожное количество лекарства, я уже была похожа на человека. У меня были свои достижения, цели на будущее, даже мечты появились. Ева и остальные не могли нарадоваться моему прогрессу, пускай толком и не знали, чем была вызвана эта чертова дистимия. И в один роковой день подруги предложили мне за компанию с ними поучавствовать в отборочном конкурсе, чьи победители со всего мира получат туристическую путевку в Таиланд… Все то время, проведенное здесь, я боялась признаться себе, что остров вдохнул в меня жизнь. Весь чертов остров в лице его безумного Царя и Бога. Ваас был прав, сказав, что только возле него я буду сгорать от всевозможных эмоций. Благодаря пирату я впервые пережила настоящие, неподдельные эмоции, да, впервые за всю жизнь… Что такое страх перед угрозами приемной матери в сравнении с тем, что каждый твой день, прожитый возле главаря пиратов, может оказаться последним? Что такое недоверие и скандалы в семье в сравнении с тем, как тебя держит в плену, пожалуй, самый непредсказуемый человек, которого ты когда-либо встречала на пути? Что такое пощечины пьяной женщины, заменяющей тебе мать, в сравнении с ударами жестокого, плевать на тебя хотевшего убийцы и работорговца? Что такое долгая дружба в сравнении с тем, как за считанные секунды Ваас переключает все сознание твоей подруги, и та с ненавистью наводит на тебя пистолет и уверенно спускает курок? И что такое невинное влечение к понравившемуся ровеснику с соседнего факультета в сравнении с непреодолимой страстью и привязанностью к твоему садисту? Да, Монтенегро заставил меня почувствовать эту жизнь спустя 20 бессмысленно прожитых лет, лицезреть все ее кровавые краски и наконец освободиться от гнева и страха, которые я так упорно пыталась сдержать внутри чертовыми таблетками. Он пленил меня и в то же время освободил от внутреннего зверя, пожирающего меня годами. Может, поэтому теперь я так цеплялась за Вааса? Если бы когда-то мне сказали о том, что мой накопившийся за годы гнев я смогу притупить не таблетками, а чертовыми убийствами, я бы без сомнений послала сказавшего такое далеко и надолго… Однако звуки выстрелов посещали меня теперь даже во снах. А в один день я и вовсе оказалась в полшаге от смерти: слишком близко очутилась возле гранаты, упавшей хер знает с какой стороны — до сих пор противно звенело в ушах, время от времени. И впервые словила пулю, но она, скорее, задела кожу, нежели пробила ее, но боли от этого было нихера не меньше, и следующие дни я ходила с окровавленной повязкой. Благодаря такой непрерывной практике, мой навык стрельбы заметно улучшился — пираты падали замертво с первых же выстрелов. Я уже не чувствовала угрызений совести: меня всегда спасала мысль о том, кто эти люди, мысль о том, что бы они сделали со мной, будь я на их месте. И жалости к этим людям я больше не испытывала, не долго думая пуская пулю в лобешник каждому. Деннис не давал мне проходу. Он не мог нарадоваться внезапно разгоревшимся во мне азарту и жажде битвы. Ежедневные тренировки в стрельбе и рукопашном бою. Каждый чертов день. Порой я валилась с ног, была на грани потери сознания, а дрожащие от усталости мышцы рук были готовы выронить клинки, но я не могла позволить себе остановиться. Психологически не могла, и тело было вынуждено подчиняться. — Подчини тело, а ум догонит, — было одним из наставлений Роджерса. Его я хорошо запомнила. Путь воина стал единственной вещью, способной на время избавить меня от душевных мук и научить меня управлять внутренним зверем, требующим крови. Все больше и больше крови. Лишь когда я выпускала пар, зверь ненадолго насыщался, переставая пожирать меня изнутри, однако вскоре его голод проявлялся с новой силой. Мы захватили столько аванпостов. Столько точек отбили у пиратов. Я буквально слилась с рядами воинов ракъят, стала с ними единым целом, о котором говорил когда-то Деннис Роджерс. Наверное, никогда до этого воины ракъят не шли в бой так смело, а речи лидера повстанцев никогда не были такими воодушевляющими. И хотя я не понимала их туземского языка, звучал Роджерс поистине воинственно. Эта неделя стала неделей настоящего царствования племени ракъят и полного нокаута пиратов Вааса. Порой я думала о том, как бы хотела увидеть его охуевающее выражение лица, увидеть в его глазах хоть каплю восторга и гордости при виде того, на что действительно стала способна «его девочка», некогда слабая и напуганная. Но вскоре эмоции отступали и эта прихоть сменялась желанием больше не видеть этого человека никогда, как бы душа не требовала обратного. Однако в один день мне все же довелось вновь встретить Монтенегро… Холодно. Как же здесь, мать его, холодно… Воздух в этих стенах ледяной. С раздражающим свистом он скользит по пещере — пронизывает мою промокшую насквозь майку, что кажется, будто забирается под самые ребра. Царапает древний камень, местами покрытый грибными наростами, колеблет гладь чистой пресной воды, а затем взмывается вверх, к потолку, и с невидимой грацией огибает конусы крупных сталактитов, чьи острия поблескивают под солнечным светом где-то у меня над головой. Неприятное ощущение. Особенно это гребаное жжение в районе макушки, уже готовой принять всю их тяжесть на себя… Однако тело замерло в мертвецком ступоре — немигающий взгляд, полный нескрываемого страха, устремлен в одну точку, ровно вбок, куда повернута и голова, виском припавшая к неровному холодному камню. Собранные в неряшливый хвост волосы, насквозь промокшие после отчаянного прыжка с чертового обрыва в пещерное озеро, неприятно прилипли к лицу, мешая обзору. Однако я не спешу сдунуть их или же коснуться пальцами: я боюсь даже сделать вдох, о чем еще тут можно говорить? Я готова сейчас же слиться с этой каменной стеной, прижимаясь к ней своей исцарапанной спиной. А все потому, что знаю: хищник сразу услышит. Он обязательно услышит, если мое и так сбившееся после долгой погони дыхание станет хоть на секундочку громче… Да, Ваас всегда чувствовал мой страх. И прекрасно чувствует сейчас. Поэтому он все еще здесь. Здесь, всего в каких-то жалких пяти или шести метрах от моей фигуры, дрожащей от холода и лютого, животного страха перед ним, перед этим больным на голову ублюдком… Еле преодолеваю клацанье в зубах, приоткрыв дрожащие губы — прижатая к стене, как и все тело, вытянутая рука твердо сжимает кусок металла, дуло которого уверенно направлено на выбритый рассеченный висок. Мокрый камень подо мной, как на зло, неимоверно скользкий — одно лишнее движение, и я с громким всплеском вновь окажусь в ледяной воде, выдав свое укрытие с потрохами. Но я держусь. Стойко, мать его, держусь, еще и умудряясь при этом не сбиваться с прицела, направляя дуло теперь точно в затылок развернувшегося мужчины. Все его тело напряжено. Мокрая от пота шея поблескивает под палящим солнцем, а мышцы рук, одна из которых недружелюбно сжимает кольт, отражаются в чистой воде. Ваас выжидает. Подобно хищнику, ощерившись, он выискивающе оглядывает джунгли вокруг. Облизывая нижнюю губу, прислушивается. И даже не знает, что он уже на мушке… По крайней мере, мне хотелось верить, что не знает… Нахлынувшая паника заставляет кровь приливать к вискам, а сердце — стучать с бешеной скоростью, от чего я невольно сглатываю, боясь, что главарь пиратов услышит его. Сколько уже длится эта игра в гребаные прятки на выживание? Минуту? Две? Три? Время словно замедлилось, и с каждой секундой я все отчетливее осознавала, что вот-вот, еще один чертов миг, и пират обернется. Если не намеренно, то непроизвольно, следуя своим диким инстинктам. И с каждой гребаной секундой я морально готовила себя к неизбежному исходу… Указательный палец невольно дрожит, когда привычным движением касается курка. Преодолевая желание разреветься от обилия противоречивых эмоций, я отказываюсь верить в то, что собралась делать. Однако обида на этого человека, обжигающая мою душу, и его гребаные слова, которые я запомнила на всю жизнь, не позволяют мне усомниться в своих намерениях… «— В этом месте ты ешь то, что убил. Джунглям насрать, кто ты и откуда, Бэмби. Если не следуешь их закону — ты подыхаешь и далеко не своей смертью…» Да, я бы спустила курок. Выстрелила бы без какого-либо промедления, обернись Ваас в мою сторону. Я бы убила его там же, на месте. Он бы и слова не успел сказать. Да, я бы убила Монтенегро. Так подло, цинично, ради спасения собственной шкуры. Убила бы, вопреки гребаному страху потерять его, какого-то хера все еще живущему где-то внутри меня… «Пожалуйста… Прошу, не оборачивайся…» — одними губами шепчу я, еле мотая головой и еще сильнее сжимая пистолет в мокрой ладони. Тишина вокруг нарушается только шумом капающей воды и свистом ветра, проникающего в пещеру. Хотя в отдалении, где-то над головой, над впадиной, в которую и прибивал солнечный свет, я все еще могла расслышать грубые мужские голоса, принадлежащие людям Вааса. Тем временем мужчина отмирает — меня же еще больше начинает трясти. Непонятный разряд тока пробегает по всей моей коже, и я невольно прикусываю губу, когда пират делает шаг в сторону, готовясь развернуться. Палец готов вот-вот спустить курок, а я, в свою очередь, затаив дыхание, пытаюсь запомнить черты лица этого человека такими, какими увижу их в последний раз… «А когда-то ты хотела отомстить ему, подруга. Хотела оборвать его жизнь, отправить в чертов ад, где ему самое место… Чего же ты теперь ревешь, идиотка?» Послав к чертям внутренний голос, я до крови прикусываю губу и смаргиваю пелену, мешающую заново прицелиться. И лишь в последний, мать его, момент вздрагиваю, мысленно одернув себя от непоправимой ошибки — мои молитвы все-таки были услышаны. Ваас так и не обернулся. Этот ублюдок, гори он в аду, так и не обернулся… В последний раз он бросает хищный взгляд на свои джунгли, после чего неохотно убирает кольт в кобуру и, шмыгнув носом, удаляется в сторону, даже не заглянув в темный проем холодной пещеры. Рация на его поясе издает противный шум, и Монтенегро отвечает на испанском, в привычной ему грубой манере. Звук его шагов медленно удаляется, голос становится приглушеннее, пока и вовсе не стихает на фоне воющего пещерного воздуха… А я все еще стою. Стою без движения, вытянув перед собой руку со вложенным в ее ладонь оружием. Все также боюсь пошевелиться и сделать гребаный вдох, так необходимый моим легким. Боже, что этот человек сделал со мной? В кого превратил? Даже вдали от него я сдерживаю ком в горле и рвущийся наружу крик от страха и обилия эмоций, абсолютно противоречивых и буквально сводящих меня с ума… — Я многое обдумала за эти дни… Мы тихо беседовали у костра в пещере Эрнхардта, пока девчонки мирно спали. — Я не хочу быть воином, Сара. И уж тем более как-то соперничать с тобой, плести дурацкие интриги, — нервно посмеивалась я, ловя на себе понимающий взгляд девушки. — Это же… Такой бред, да? — Пока эти люди помогают нам, Маш, это наш шанс отыскать остальных и наконец съебать с этого острова, — улыбнулась Сара, сжимая мою ладонь. И несмотря на шепот, ее голос оставался таким же воодушевляющим. — Плевать на путь воина! Мы лишь делаем все возможное, чтобы покончить со всем этим. Я смотрела в глаза неформалки, в которых отражалось пламя костра, и не могла не верить ей. Слишком искренней была эта девушка, такой же искренней, как и раньше. И я вновь гордилась ей: гордилась тем, что остров до сих пор не сломал ее, не превратил в черствое подобие паршивой гиены и не смог затмить ее душу жаждой мести и крови. Господи, как же я была горда ей… А вот моя жизнь вновь превратилась в ничтожное существование. Я ничего не чувствовала при виде крови, при виде сотни мертвых тел вокруг — мои шаги, переступающие через трупы врагов, были твердыми и уверенными, только рука устало волочила по земле автомат, оставляя дулом тонкую линию на земле. Да, эмоции утихали, зверь насыщался, но сама я ничего не чувствовала. Моя жизнь стала такой же пустой, как когда-то тогда, на материке: апатия все чаще посещала мой разум, а голубые глаза отреченно смотрели сквозь джунгли вокруг. Прожитые дни казались все более бессмысленными, а битва уже почти не приносила того удовлетворения, какое дарила совсем недавно… Интересно, будь мои таблетки со мной, смогли бы они вытащить меня из этой бесконечной тишины? Смогли бы вновь заставить почувствовать на вкус эту жизнь? Мы привыкли считать боль самым страшным чувством, но на своем опыте скажу, что нихера это не так — нет ничего убийственней душевной пустоты. Когда тебе настолько херово, что ты мечтаешь, чтобы стало еще хуже. Пусть станет еще херовее, лишь бы вся эта апатия сдвинулась с мертвой точки. Нет… Лекарство бы уже не помогло. Разве можно сравнивать выплеск эмоций между эффектом от подавляющих таблеток и эффектом от лишения жизни твоих обидчиков? Глупый вопрос… Но теперь даже битва не могла заглушить душевные муки. И я не знала, что с этим делать, не знала, что на этот раз должно было сыграть роль моего «наркотика», чтобы стало хоть чуточку легче дышать. Я ощущала безысходность… Было ли дело в том, что я находилась вдали от главаря пиратов? Да хер его знает… Но как показали последние дни, проведенные мной в пиратском лагере, даже банальное молчание этого человека сводило меня с ума. Что уж говорить об отсутствии самого Монтенегро… Деннис Роджерс. Несмотря на его никуда не девшуюся одержимость сделать из меня воина ракъят, в его взгляде что-то поменялось. Когда-то давно я уже видела подобную «заботу» в карих глазах лидера, однако тогда она была адресована мне не как к ценному человеку, а как, скажем, к проекту, в который он дохуя инвестировал. Теперь же все было иначе: он смотрел на меня как наставник, гордящийся успехами ученицы. Не было больше в его взгляде этой непонятной недосказанности, и сам мужчина в разговорах все чаще стал затрагивать темы, совершенно не касающиеся ни пути воина, ни Вааса, ни татау… И это вызывало у меня двоякое чувство. С одной стороны, я так давно смирилась с тем, что играю роль марионетки в руках этого человека. А с другой, его действия и рискованные поступки, чего только стоило нападение на неприступный лагерь Вааса, говорили об обратном. Говорили о том, что больше я не игрушка. Что я нужна этому народу… — ТЫ! Больной на голову! — выкрикнула я, стоило мне всплыть на поверхность воды и набрать воздуха в легкие. Волосы тут же намокли, неприятно прилипая, поэтому пришлось активно убирать их с лица. Мой взгляд испепелял стоящего на высоком уступе и победно ухмыляющегося темнокожего лидера, который нагло столкнул меня с обрыва в чертову реку. — Ничего-ничего! В следующий раз не зазеваешься, Мэри! — бросил Деннис и, пританцовывая, неспешно направился вдоль уступа. Мне ничего не оставалось, как рыкнуть и поплыть в ту же сторону. — Смейся, Ден! Не сегодня-завтра и ты окажешься по макушку в холодной воде! Ходи и оглядывайся теперь! — беззлобно крикнула ему я, выдавливая из себя усмешку. — Ты что-то говоришь? Я тебя не слышу! — шутливо ответил Деннис, напевая себе под нос какую-то заводную песню и щелкая пальцами. Put your faith in what you most believe in (Доверься тому, во что ты больше всего веришь) Two worlds — one family (Два мира — одна семья) Trust your heart (Доверься своему сердцу) Let fate decide (Позволь судьбе решать) To guide these lives To guide these lives we see! (И направлять обе жизни!) Ох, все он прекрасно слышал, просто издевался… — Я говорю, что ты ирод! — Что? Вода шумит, ни черта не слышу! Он показушно приставил ладонь к уху, наклоняясь над обрывом и все так же пританцовывая. A paradise untouched by man (Рай, нетронутый человеком) Within this world blessed with love (В этом мире, благословленном любовью) A simple life, they live in peace (Беззаботная жизнь, где они живут в мире) Я с иронией подняла глаза на мужчину, смотря на него, как на ребенка. — Ты ведь уже знаешь слова этой песни, а? — выкрикнул он и, хлопнув в ладоши, деловито направился в ту же сторону. — Так что там за слова? А? Я НЕ СЛЫШУ, МЭРИ! Он вынудил меня начать подпевать ему, буквально вытягивая из меня слова, а вместе с ними и смущенную улыбку. Softly tread the sand below your feet now (Мягко ступая по песку под ногами) Two worlds — one family… (Два мира — одна семья…) И мы запели. Нет, не Хакуна-Матату, но суть была та же. Сначала тихо, почти шепотом, а затем громко, буквально голося припев и перекрикивая шум воды, от чего с ближайшего дерева сорвалась огромная стая маленьких птиц. Trust your heart… (Доверься своему сердцу…) Let fate decide… (Позволь судьбе решать…) — TO GUIDE THESE LIVES WE SEE! — что есть силы прокричали мы, громко смеясь, как беззаботные идиоты, и совершенно не заботясь о какой-либо конспирации. Прикрыв глаза, я расслабленно перевернулась на спину, позволяя течению нести меня вслед за Деном, а холодной воде омывать мои ступни, руки, волосы… В голове все еще крутилась бодрящая мелодия, сливающаяся с приглушенным голосом мужчины, идущим где-то там, высоко, впереди… Я улыбалась. Широко, счастливо. И смеялась — так громко и так беззаботно, как никогда прежде. Смеялась, как маленький ребенок. Да, стоило признать — такой клоунады мне действительно не хватало. Особенно в детстве, вместе с приемными родителями… А одним днем мы вновь прогуливались по джунглям за компанию с лидером повстанцев, и он долго шел впереди, отказываясь отвечать на мой вопрос, куда мы, черт возьми, шли. — Уверяю, Мэри, такого зрелища ты еще не встречала за всю свою жизнь, — лишь загодочно добавлял он, на миг оборачиваясь ко мне. Вскоре мы оказались возле плохо притаенного входа в пещеру. Откинув в сторону листья, лидер кивнул в знак того, чтобы я следовала за ним. Небольшая на вид пещера оказалась просто громадной за счет того, что уходила не вперед, а вниз, все глубже под землю. Было очевидно, что это место давно было запримечено племенем: выточенные из камня небольшие лесенки, по которым мы спускались все ниже и ниже, тусклые узоры на стенах, напоминающие великана с огненной маской на лице, и валяющиеся повсюду предметы домашнего обихода туземцев. На удивление, темно здесь не было, так как каменный потолок в некоторых местах был пробит, и свет легко пронизывал прикрывающую дыры листву. Уже скоро мы оказались возле больших каменных ворот, слегка поросших лианами, но остававшихся не менее прекрасными и интригующими. — Готова? — в предвкушении моей реакции спросил Деннис, и я с уверенностью кивнула. Честно, меня уже всю распирало от любопытства, что таится на дне этой пещеры. Чувствовала себя Ларой, мать ее, расхитительницей гробниц. И Деннис, приложив немало усилий, отодвинул каменную плиту, пропуская меня вперед… Я не видела ничего прекраснее того, что лицезрела в тот день. Это было огромное открытое подземное пространство, наполненное пением райских птиц и ароматом тропических цветов. Солнечный свет без труда проникал в это место сквозь большую впадину в потолке. Он падал на целый подземный город, поросший лианами и плющом, такой затхлый и древний, но не менее удивительный и притягивающий взгляд… Мы прошли недалеко вперед, и я вцепилась в каменные перила, не в состоянии оторвать глаз от этого древнего города, раскинутого буквально у нас под ногами. При виде чужаков, давно не посещавщих это место, юркие мартышки устроили громкую перекличку, перепрыгивая с одной лианы на другую, и их эхо отзывалось где-то далеко, в самом конце пещеры. Но самым удивительным атрибутом здесь была гиганская статуя, напоминающая чертами лица Будду и играющая роль племенного храма. Ее узкие глаза были прикрыты, а губы расплылись в широкой улыбке, и несмотря на всю древность строения, которую было даже сложно представить себе, каждая выведенная на камне морщинка все еще выделялась под светом солнечных лучей… Деннис встал рядом, опираясь локтями о перила. — Ты в порядке? — поинтересовался довольный Роджерс при виде моего перекошенного лица. Впервые за эти дни мои глаза горели, а на губах играла искренняя счастливая улыбка. Я тут же обернулась к лидеру. — Ты блять стебешься надо мной?! — прошептала я, смеясь, как маленький ребенок. Мужчина понимающе кивнул, безмятежно оглядывая пещеру: эти красоты ему уже доводилось встречать не раз, поэтому особого восторга он не проявлял. Однако было все-таки в его взгляде тепло по отношению к такой красоте. Да наверное, любой, даже самый черствый в этом мире человек не смог бы быть равнодушным при виде подземного города древнего племени ракъят. — Добро пожаловать домой, девочка, — вдруг повторил когда-то уже сказанные слова Деннис, рассматривая затерянные руины. «Домой…» Это слово вертелось у меня на языке, но я никак не решалась назвать это место своим домом. Тогда где же мой дом? Где пристанище для моей одинокой души? Неужели остров Рук — кровавый клочек земли посреди Тихого океана, где нашли свое место сотни отбросов общества, — оказался тем самым пристанищем и для меня, и больше мне нигде не суждено найти приют, не суждено найти счастья? Неужели я до конца своих дней буду вынуждена прожить жизнь, которую буду ненавидеть всеми фибрами души? « — Мы оба искали другой жизни, пытались спастись, но посмотри, как низко мы пали. Мы не смогли найти приют на этом острове, amiga, не смогли обрести покой, не смогли найти лучшей жизни и уже не сможем найти, hermana, а знаешь почему? Потому, что остров уже не отпустит тебя, querida…» Услышав в голове до боли знакомый голос Монтенегро, я не могла не вспомнить о его излюбленных «нас». И о том, что приснилось мне накануне восьмого дня…***
Kim Ji Soo — Wing of Goryeo Огромный древний храм посреди глубоких, таинственных джунглей. Темные каменные стены, уходящие вдаль и словно не имеющие конца, развешанные факелы, и все покрывают церемониальные узоры, среди которых я легко узнаю цаплю, акулу и паука… Сколько народу. И все одеты как… Даже не знаю. Все они из племени ракъят, однако их наряды выглядят так дорого и приковывают внимание: клыки на кожаных ремешках, атрибуты одежды, выполненные из кожи и шкур благородных животных, украшения из минералов на голеностопах, запястьях и шеях. На мне же было что-то наподобие платья из легкой, муслиновой белой ткани. Оно открывало колени, руки и развевалось на ветру. Я неспешно и горделиво шагала по широкому пути, по обе стороны которого находился народ ракъят. Жители приветствовали меня, благославляли на своем языке, восхваляли, поднимая загорелые руки к небу, где палило июльское солнце. Люди осыпали мой путь лепестками тропических цветов, и вся дорога, уходящая вдаль этого бесконечного храма, была усыпана нежными бутонами, по которым было приятно ступать босыми ногами. Я не могла обернуться назад, не могла поворачивать голову — я смотрела только вперед, в этот далекий горизонт, и вслушивалась в оглушающие звуки церемониальных инструментов, стук барабанов, крики народа и ангельское песнопение этнических мотивов. Я чувствовала невероятную мощь внутри. Словно я и есть их божество. Божество, способное спасти этих людей. Божество, спустя века пришедшее к древнему народу ракъят и его жрецам. Наконец мы с двумя сопровождающими меня воинами ракъят достигли церемонального пьендестала. До обрядового стола оставались какие-то полсотни ступень к небу, но я заранее знала, что увижу там: по четыре стороны будут гореть факелы, все будет усыпано лепестками ароматных цветов, а на цепи поодаль будет буянить черная как смоль пантера, чей рык раздавался, казалось, на все джунгли. Ветер усиливался с каждой секундой, разнося звуки с бешеной скоростью и гоняя по воздуху пальмовые листья, одеяния племени и песок под ногами. Я шагнула на первую ступень, не отрывая глаз от вершины холма… (1:25) И я увидела ее. Невероятной красоты женщину со смуглой кожей, покрытой татуировками. Взгляд ее светлых, слегка прищуренных и сужающихся ближе к вискам глаз завораживал. Ослеплял. Виски были покрыты слегка отросшими волосами, в то время как ото лба, спускаясь по затылку, резвевалась на ветру черная дредовая коса, своей длиной достигающая поясницы женщины. Ее тонкую шею обвивали африканские кольца, а по всему телу поблескивали под солнцем самые разные украшения. Она смотрела на меня отрешенно. Во всем ее виде читалась грация, уверенность и гордость, и она прекрасно осознавала силу своей власти над чужим разумом. Она выглядела такой неприступной, сильной, опасной. Эти глаза, смотрящие из-под черных, подведенных ритуальной краской ресниц, и этот исписанный в тату подбородок, уверенно поднятый вперед, — все выдавало в этой женщине ее лидерство и силу, которую она могла подарить. Все выдавало в ней безразличие к чужим чувствам, и от этого она казалась еще загадочней. Я замерла, засмотревшись на доли секунды. Во всей этой красоте, во всей этой грации и сдержанности трудно было не узнать его черты… Черты Вааса. Этот же лоб, этот же разрез глаз, этот же взгляд, эта же опасность, витающая в воздухе возле этих двоих. Только вместо пистолета в руке девушки находился церемониальный нож. Ваас говорил о том, что они очень разные с Цитрой, но я убедилась в том, что какими бы они не были противоположностями внутри, внешне же брат с сестрой оставались членами одной семьи, и ничто не смогло бы изменить этот факт… Вот она, жрица всего племени ракъят. Шагая по горячим ступеням, я не отрывала глаз от припущенных век и чуть приоткрытых пухлых губ. Приближаясь к ней и удаляясь куда-то вверх от земли, от кричащего народа, я всем телом ощущала силу жрицы и яростно желала обрести такую же любой ценой. С каждой ступенью голоса внизу затихали, словно я делала не маленький шаг, а наоборот — поднималась на соню метров к чистому небу. Мое желание обрести силу рвало меня изнутри вместе с внутренним зверем: сердце бешено стучало, а руки подрагивали от волнения и нетерпения… Я стояла в нескольких метрах от жрицы. Нас разделял лишь невысокий алтарь, испачканный кровью. Запекшейся кровью. Но я не придала этому значения, а только уверенно смотрела в глаза женщины, на лице которой не дрогнул ни один мускул при моем появлении. Она лишь моргнула, словно в замедленной съемке, и протянула ко мне свои руки… Время замедлилось в сотню раз. Я хотела сделать тяжелый шаг, как мимо моего плеча пронеслась фигура девушки, направляющаяся навстречу распростертым рукам жрицы. Она была одета в то же, что и я, а огненно-красные волосы парили на ветру, вот только… На руке ее было татау. Завершенное татау. Оно покрывало тонкую руку девушки, от плеча до кончиков пальцев, а эти чертовы цапля, акула и паук располагались в том самом месте, где когда-то набил мне их Деннис Роджерс. Она обернулась — это была Сара. Она улыбалась: так счастливо и открыто, и в улыбке ее не было ни доли надменности или злорадства. Я даже слышала, как стучало ее сердце. Неужели для нее настолько важно стать воином? Или, может, это мое сердце так бьется? От разочарования в себе? От гнева? От чувства несправедливости? Обида, затронутая гордость и зависть обволокли мою душу. Вдруг я почувствовала такую боль, что схватилась за грудь: в сердце словно воткнули клинок. В мою сторону уже не смотрели, будто меня не существовало. Они не слышали мой стон от боли, не видели моих страданий. А невидимый нож медленно продолжал вонзаться в мою грудь. Я упала на колени, вцепившись в место на теле, где бешено колотилось умирающее сердце. Мои руки уже все были в крови, но под белым платьем не было ни единой царапины. «Какого черта мне так больно?!» Я подняла глаза на девушек — жрица за плечи придерживала Сару, подводя ее к окровавленному алтарю и жестом предлагая лечь на него, что девушка послушно исполнила. Когда жрица в последний раз обернулась ко мне, на ее губах играла лукавая улыбка, а в руке был сжат все тот же ритуальный нож. Вот только теперь он был заляпан моей кровью…***
— Слушай, Ден, — обратилась я к лидеру, сидящему рядом и выглядывающему из-за укрытия. — Их тут так много… А нас всего десять человек. Ты уверен, что стоит рисковать? — Стоит, — без сомнений ответил мужчина, доставая рацию. Он не сводил глаз с лесопилки, расположенной у подножия невысокого холма. Это была небольшая территория, вся усыпанная стружкой и корой и обставленная зафиксированными между собой бревнами. Я еще раз оценила обстановку: двое пиратов у главных ворот с винтовками — фигня — тяжеловес у барака — уже интереснее — еще около пятнадцати рубак, которые раздражающе раскручивали в своих лапах мачете, словно связку ключей, потом два снайпера, но ими займутся два наших человека, а так же четыре питбуля, обнюхивающие каждый обоссанный столб. — Боб, я вас вижу, — говорил Деннис по рации. Ему односложно отвечал лидер второй группы ракъят, которая находилась с обратной стороны лесопилки. — Идите осторожней, там чертовы псы. Мы попытаемся отвлечь их. Ваша задача добраться до «главного», того, что с ключом на шее, помнишь? Доставить его живым и в сознании! Что насчет головорезов, вы их отправили? Отлично… Да-да, видим их… Отлично, один снайпер готов. Да-да, потащил тело этого ублюдка — как спрячет, даст сигнал, ждите. Окей, на связи… Ден отключился, а тем временем мы ждали, пока второй подосланный воин ракъят подкрадется ко второму снайперу и перережет тому горло. — А что будем делать с броней? — я кивнула в сторону тяжеловеса в маске, удерживающего пулемет. Роджерс предвкушающе усмехнулся, завозившись на месте. — Достаточно одной пулей сбить его маску… Он ловким движением снял со спины снайперскую винтовку и установил на камень, за которым мы прятались. — И его бронежилет… Лидер прицелился, улыбнувшись уголком губ. — Его уже не спасет. Выстрел. Глушитель. Единственное, что могло выдать наше присутствие — звук падающего замертво тела пирата с пулеметом. Но на руку нам сыграло то, что тяжеловес находился чуть поодаль от других, за стеной барака. Это дало нам время. — Быстро! — бросил Деннис, опираясь о камень и ловко перепрыгивая через него, и побежал к подножию холма, вешая винтовку на плечо. Я мигом ринулась вместе с ним — воины ракъят последовали за нами. — Пока его не заметили, мы можем действовать безопасно. Сейчас я дам сигнал второй группе, а дальше все по плану. — С меня сигнализация, — скорее утвердила, нежели спросила я, прижимаясь к стене и вспоминая приблизительное расположение пиратов. — Именно. Вперед, — бросил Деннис и махнул воинам, после чего мы осторожно разошлись по обговоренным точкам. Я же спустилась к реке: лучше доплыть до конца лесопилки и обогнуть ее по периметру, чем наобум шляться по лагерю, кишащему пиратами… Стоило мне вылезти из воды, как по всему телу забегали мурашки: погода была пасмурная, то и дело дул ветер, а серые тучи сгущались над головой, не давая места солнцу. Так не далеко и от простуды слечь… Я подкралась к столбу, где висел маленький железный ящик, мигающий зеленым цветом, и бегло осмотрелась — никого — привычным движением открыла крышку и нащупала нужную кнопку. Сигнализация вырубилась, а вместе с ней зеленая лампочка превратилась в серую. Покончив с этим, я так же быстро добралась до ближайшего укрытия, навала из связанных бревен, что было очень вовремя, так как на горизонте появились двое рубак, о чем-то базарящих на китайском. Не заостряя на них внимание, я прокралась вдоль длинных бревен и выглянула на главные ворота в поисках лидера повстанцев. Выжидающий взгляд Денниса тут же встретился с моим, после чего мы поочередно кивнули друг другу в знак того, что время начинать бойню. План действительно был хорош. Сначала двое подосланных от ракъят головорезов проникают на лесопилку и вырезают двух снайперов, после чего Деннис расправляется с тяжеловесом с помощью винтовки. Я вырубаю сигнализацию и даю знак Роджерсу. Оставались двое вооруженных пирата у входа и около пятнадцати рубак, но что их мачете сделает воинам, в чьих руках огнестрельное оружие? И питбули… С ними ракъят сами разберутся, у меня рука не поднимется. Единственным выжившим из пиратов должен был стать некий Остин Фриц: его собирался допросить сам Деннис, да и в моих интересах было, чтобы этот ублюдок начал говорить… У него были мои друзья. Пулеметная очередь, глухие выстрелы дробовиков, лай псин и возгласы сторон. Все, как всегда. Во всей этой шумихе никто не заметил, как я забежала в главный барак. Поднявшись на второй этаж, я выбила плотно прикрытую дверь — никого, только привлекающая внимание записка на столе.Девчонку и двух парней отправили в лагерь Вааса, это его личный приказ. Видимо, подсуетился после всей этой вспышки бешенства у обезьян-ракъят. Пленных заберут в шесть, будь готов. И возьми на крайний случай троих моих ребят: мало ли, что взбредет в голову аборигенам. Бывай, чувак.
Остину Фрицу от Джереми.
— Блять! — выкрикнула я от отчаянья, дочитав записку. В следующую секунду она скомканная полетела в стену. — Блять-блять-блять! Я нервно металась из стороны в сторону, а затем заприметила электронные часы на столе. «Время на исходе!» С этой мыслью я метнулась в сторону выхода, но мне тут же преградил путь взявшийся из ниоткуда пират с мачете. Победно скалясь, он бросился на меня, застав врасплох. Не успев достать из-за спины автомат или же нож, я вцепилась в руку пирата, удерживающую нож, окровавленный и холодный. В следующую секунду вторая рука мужчины мертвой хваткой цепляется за мою шею, и пират повалил меня на стол, придавливая к его поверхности. Я извивалась, пытаясь избавиться от его мощной лапы, и одновременно с этим тратила усилия на то, чтобы сдерживать уже давящий мне в горло кончик лезвия… Я мысленно успела попрощаться с жизнью, как раздался громкий выстрел, и мне на лицо брызнула кровь с головы рухнувшего пирата. Тяжело дыша, я поспешила сбросить с себя грузное тело — ошарашенно подняв глаза на дверной проем, увидела в нем Сару с поднятым оружием. — Ты в порядке? Девушка убрала пистолет, подбежав ко мне, и положила руку мне на плечо. — Отличный вопрос, — я попыталась усмехнуться, но воздуха все еще не хватало, поэтому я вновь закашлялась. — Спасибо. — Нет проблем. — У них… У них трое наших… — в попыхах объясняла я. — Но их здесь нет! Их увезли в лагерь… Лагерь Вааса… У нас мало времени, их забрали в шесть, — я кивнула на часы на столе. — Путь до острова около сорока минут отсюда… Мы обязаны их перехватить! — Черт, я сообщу Деннису! Сара кинулась в сторону лестницы, но на миг ухватилась за дверной проем. — С тобой ведь все будет хорошо? Ты догонишь? — Все окей, Сара, всей окей… — я махнула ей рукой, натянуто улыбаясь, после чего послышались удаляющиеся шаги девушки. Улыбка тут же изчезла с моих губ, а голова с тяжелым вздохом упала на грудь. «Черт… А я действительно сейчас испугалась…»***
Мы потеряли всего трое бойцов и уже неслись по песчаной дороге, казалось, со скоростью света. Спустя какие-то считанные минуты за нами уже выстроился кортеж из внедорожников с воинами ракъят: с ближайших захваченных аванпостов и деревень съехались воины, желающие оказать нам подмогу в спасении пленных повстанцев. Мои же мысли были заняты спасением друзей. Остин Фриц оказался темнокожим, подкачанным мужчиной лет тридцати, на удивление, с довольно смазливым личиком и идеально-чистой, блестящей под солнцем кожей. Его налысо побритую голову покрывала красная бандана, а плечо было забито татуировками птичей тематики. Его удерживали двое воинов ракъят, сидящие на заднем сидении, в то время как запястья пирата обвивала тугая бичевка. Деннис допрашивал Остина очень бегло и поверхностно, так как времени терять было нельзя, но в конечном счете просто плюнул и приказал тащить пирата в его машину, ссылаясь на то, что разберется с ним позже. Пока что Фриц был полезен только тем, что объяснял нам, по каким путям поедут его люди. Оставалось надеятся, что он не пудрит нам мозги, но что-то подсказывало в его мечущемся и испуганном взгляде, что он не осмелился бы соврать. Несколько раз мы встречались глазами в зеркале заднего вида: он, не стесняясь, разглядывал черты моего лица так, словно я была его пропавшим родственником. Меня это начало порядком раздражать, однако вскоре я перестала обращать внимание на пирата и продолжила следить за дорогой. Наши опасения оказались не напрасными: мы действительно смогли догнать грузовик с пленными в паре сотен метров от берега моря, и на звуки выстрелов и взрывов с острова Вааса уже слетались десятки пиратов. Пожалуй, не считая битвы в лагере Вааса, это сражение я могла с уверенностью назвать настоящим месивом: кровь брызгала вверх метра на два или даже больше, а люди падали замертво один за другим. Весь песок уже был багровый от крови, когда к берегу приплыли три или чертыре моторные лодки с пиратами. В тот момент моя жизнь пронеслась перед глазами. «Нам ни за что не вывезти» — была первая и правильная мысль. Я отлично помнила, насколько много пиратов в этом муравейнике — настолько много, что такие лодки можно было посылать сюда сотнями. Но я знала: Деннис уже не отступит. Не теперь. За выстроенными в линию тачками, перекрывающими путь к острову Вааса, я увидела грузовик и каким-то чудом разглядела в его маленьком окошечке лица моих напуганных друзей. Мое сердце екнуло, а мозг отключился. Как же давно я их не видела и как была рада, что они живы. «Не время предаваться флэшбэкам, Маш!» — кричал внутренний голос. «Выпусти зверя наружу! Сейчас он нужен, как никогда…» Засев за опрокинутой тачкой, я принялась отстреливаться от пиратов. Несколько раз чуть не словила пулю, и, прячась в укрытии, я использовала драгоценные секунды на то, чтобы собраться с духом и продолжить перестрелку. Почему-то я цеплялась за жизнь. Я чувствовала, что еще нужна здесь, нужна живой. Но кому? Друзьям? Ракъят? Деннису? Ох, или, может, самому Ваасу, будь он проклят? Я вздрогнула, когда на мое плечо упала тяжелая рука Денниса. Его лицо было потным и испачканным в крови его врагов. Тяжело дыша, он рухнул возле меня, опираясь спиной о внедорожник, и произнес: — Код от кузова с пленными 05…076…12… Я сразу поняла, что от меня требуется. — 0507612? — уточнила я, вставая на корточки и сжимая в руках автомат. Роджерс устало кивнул, и мой взгляд поймал багровое пятно, медленно растекающееся по его светлой рубашке — я ошарашенно перевела глаза на лицо мужчины, от растерянности задавая, пожалуй, наитупейший вопрос, который можно было задать. — Ты ранен?! Вдруг он скривил губы в усмешке и схватил мою ладонь, сжимая ее до хруста. От этого взгляда для меня перестали существовать иные звуки, кроме его голоса. Заботливого, мать его, голоса. — Никогда не забывай, кто ты есть, — говорил он тяжело дыша, но без капли страха в глазах. — Не забывай, на чьей ты стороне. Татау… Укажет путь. Оно не предаст и всегда будет рядом со своим воином, Мэри. Так же… Как и ракъят. Мы твоя семья, мы приняли тебя. Будь с нами, воин, и помни… Он сильнее сжал мою руку, слегка приблизившись к моему лицу. — Джунгли… Говорят через воина… Путь ведет в сердце джунглей. Следуй по пути! И найдешь ответы… Стоило ему закашляться, и из уголка его рта просочилась капля крови. Я не могла вымолвить и слова, сдерживая ком в горле. «Нет! Нет! НЕТ! Я не готова к этому! Нет!» Его затылок коснулся холодного железа машины, а дыхание стало почти незаметным. Только рука его продолжала сжимать мою ладонь с силой, не подвластной умирающему. Лидер отрешенно смотрел вокруг: перед смертью он любовался не небесами, а своими храбрыми воинами. — Ракъят приняли меня… А теперь тебя… Он улыбался, а я была готова завыть. — И мы оба… Искали славы. Мы… Были рождены с похожей судьбой, ха? « — Ты — это я, а я — это ты…» Дрожь прошла по моему телу при мысли о главаре пиратов. Я почувствовала такой страх и одиночество, словно была мышкой, которую оставляют в этом мире один на один со свирепым тигром. — Деннис! Нет, пожалуйста! Ты не можешь бросить меня одну! Прошу… Теперь уже я вцепилась в его плечо, пытаясь поймать взгляд карих глаз из-под опущенных ресниц. И я встретила его. — Отомсти за нас — за всех, кто сегодня пал здесь, — грозно процедил окровавленными губами мужчина. — Отомсти Ваасу! Вспомни, что он сделал вам — тебе и твоим близким! Скоро его власти придет конец! Ты заберешь его жизнь! — Деннис? Деннис! Мужчина медленно терял сознание, пока с его губ не сорвались последние слова. — Цитра… Иди к Цитре, она даст силу… Даст силу… Веки лидера сомкнулись навсегда. Несколько секунд я не могла решиться встать с колен и отпустить руку мужчины. Внутри меня происходила борьба с тем, чтобы не прислониться лбом к плечу лидера и не разрыдаться посреди этой шумной бойни. Чувства были настолько смешанными, что распутать их было равносильно поиску иголки в стоге сена. «Он принял меня, чужого человека, пленницу Вааса, в свой народ и защитил…» «Он увидел в твоих глазах наивное безрассудство и одержимость местью и решил воспользоваться тобой, как марионеткой, которой легче управлять!» «Он помогал мне в поисках друзей! Он жертвовал своими людьми!» «Но это ведь было предлогом! Он шел на компромисс, а сам пудрил тебе мозги! Он называл тебя воином, великим воином, и в это же время внушал это и Саре!» «И тем не менее, он пожертвовал собой и своими людьми, напав на неприступную пиратскую базу, чтобы спасти одну лишь шкуру! Мою шкуру!» «Он всего-навсего понял, что из тебя выйдет более удачная марионетка, чем Сара, ведь ты уже стала носительницей татау и погрязла в безумии этого острова!» «Но ведь с того дня… Он больше не обращался со мной, как с куклой. Он словно разглядел во мне человека, своего человека, человека наподобие всех этих ракъят. Увидел во мне свою, ту, которая не предаст ряды племени. А в последние дни мы и вовсе стали… Как семья?» Сквозь шум кровавого сражения никто бы не услышал мой крик и не увидел, как я сжимаю ткань рубашки этого человека. Я не знала ответа на свой вопрос, на свой единственный чертов вопрос… Кому же я должна верить? — Знаешь, я благодарна тебе, — процедила я, утирая слезы. — Реально благодарна, но… Я ненавижу тебя, — беззлобно бросила я и отстранилась от лидера. Деннис Роджерс. Сегодня одна из легенд острова Рук освободилась от его безумия…***
Друзей мы с Сарой отвели в пещеру под особняком Эрнхардта и познакомили с самим доком. Парни, чьи имена я так и не запомнила, сразу нашли со стариком общий язык, а еще были не против курнуть травы, которую алхимик любезно предложил после лекции о разноцветных ягодках. Что с них взять, сколько я знала этих двоих, они всегда были такими пофигистами. Мне даже стало интересно, как парни вообще отнеслись к тому, что они чуть не попали на гребаный черный рынок? Или за все эти четыре месяца они то и делали, что просили у пиратов продегустировать дурь или среди них уже корешей назаводили? Знаете, что они первым сказали в тот момент, когда я распахнула дверцу кузова? — ЕБА-АТЬ! Крутые татушки! А затем эти два идиота полезли рассматривать их. — В ДЖУНГЛИ, ПРИДУРКИ, БЫСТРО! Здесь блять бойня, вы не заметили?! А вот девушку я узнала. И с ней все было уже не так радужно. Вроде бы ее звали Рики. Когда мы оказались в пещере, на какое-то время она полностью закрылась в себе, отказываясь принимать помощь девушек. Блондинка молча сидела у костра, поджав колени к груди, и периодически бросала на меня косые взгляды из-под выбившейся из хвоста взлохмаченной челки. Было некомфортно чувствовать на себе этот пристальный, немного ненормальный взгляд на себе, но я спихнула состояние девушки на обоснованный шок и испуг. Однако вскоре, посреди общего разговора, она попросила меня поговорить с ней и отвела в сторону, сильно хромая. Рики хотелось рассказать о том, что ей довелось пережить… В тот день, когда нас привезли на остров, Рики и парней отвезли на эту чертову лесопилку. Пришел день снимать видео для выкупа, и оказаться в ПБ в компании Монтенегро было неизбежно. Ролик был отснят и отправлен родственникам, а спустя пару дней пришел ответ: гребаных денег нет. Разгневанный Ваас пригрозил семейкам прислать по голове каждого из их отпрысков, но вскоре снизошел до отрубания пальцев (смотрю, у него это в практике). Но в течение пары недель все той же запрашиваемой огромной суммы так и не появилось, а потому Ваас сдержал свое обещание. И начал он с Рики… — Дамы вперед, bébe, — кровожадно усмехнулся пират, подходя к связанной мексиканке. Девушка начала брыкаться, бросая испуганный взгляд на мужчину, но будучи привязанной к стулу и с кляпом во рту, толку от ее воплей было мало… — Аргумент с пальцами прокатил, и этот ублюдок больше не повторял этого. Родители стали искать сумму вместе и обещали выслать в течение недели. — Он серьезно отправил семье твои… — негодующе спросила я, прикрывая рот рукой. Но девушка замотала головой, вытирая подступившие слезы. — Слишком долго. Он решил облегчить себе задачу, а заодно и добить мою мать. Заснял весь процесс на видео и отправил по электронной почте. Ублюдок… Встретить бы его снова, взять нож и… Она дрожащими руками провела возле своей шеи, имитируя перерезанное горло. — Не побрезговала бы… А знаешь, что он еще сделал? Я недоверчиво кивнула, уже заранее представляя весь кошмар, на который способен Монтенегро. — Издевался над моей матерью. Она требовала телефонного разговора, и этот уебок решил, что «будет пиздец как весело послушать крики и сопли твоей наивной мамашки», — процитировала Рики и еле сдержалась, чтобы не ударить кулаком о каменную стену. Воспоминания так ранили ее, что она начала говорить на повышенных тонах, наплевав на то, что ребята, находящиеся на приличном расстоянии от нас, уже начали в непонимании оборачиваться и прислушиваться. — Они всем лагерем слушали! Слушали, как моя мать рыдает и молит их забрать ее вместо меня, а этот ублюдок, их чертов босс, говорил ей: — Дамочка, на кой хуй вы нам сдались? Из вас уже песок сыпится, а вот ваша маленькая сучка будет стоить дохуя бабла. — Они смеялись! Для них это было смешно, твою мать! Кто эти нелюди, Маш?! КТО ОНИ?! — Пираты. Пираты Вааса… — тихо ответила я, замечая вдалеке Сару, обеспокоенно следящую за нами. — Уничтожь его. — Что? — я сморгнула, не сразу поняв, что она только что сказала. — О чем ты? — Ваас — так этого ублюдка зовут, да? Я неуверенно кивнула, не зная, чего ожидать от разгневанной девушки. — Убей его. Отомсти за нас всех! — она рукой окинула толпу, расположившуюся у костра. — Ты ведь можешь сделать это! У тебя есть чувство справедливости и сила! — Рики, постой, я… — нахмурившись, я неуверенно вскинула руку в стоп жесте. Но мне не дали договорить. — Чего тебе стоит лишить жизни этого морального урода? Вы с Сарой каждый день убиваете таких же ублюдков, так прикончите его! Из-за него мы здесь так страдаем! — Рики, хватит, успокойся… — Он убил Сэма! Убил Еву! Лили! И тебя хочет убить! Нас всех! Несмотря на то, что слова девушки были правдой лишь отчасти, я не стала с ней спорить. В том состоянии, в каком она пребывала, это было бы бесполезно… «— Отомсти Ваасу! Вспомни, что он сделал вам — тебе и твоим близким! Скоро его власти придет конец! Ты заберешь его жизнь!» — Деннис… Они требовали от меня убить его. Отомстить. Когда-то и я была одержима этим желанием… А теперь от одной только мысли об этом от чего-то становилось так больно в душе. А они все давили, давили и давили… Взывали к моей совести и играли на моем ебучем чувстве вины. — Рики, я не могу! — сорвалась я, в тот же миг осознавая, что только что сказала. Рики ошарашенно смотрела мне в глаза. И долго, слишком долго молчала… — Ма-аша… — сорвалось с ее губ. — Маша! Она схватила мою руку и приблизилась, буквально шипя мне в лицо. — Маша, Маш… Прийди в себя! О чем ты думаешь?! Ты забыла, что это за человек?! Он пытал каждого из нас, издевался над нашими семьями, собирался продать в рабство! Из-за него мы переживаем весь этот ад! — Я знаю, знаю блять, я просто… — ПОСМОТРИ, ЧТО ОН СДЕЛАЛ СО МНОЙ! Сорвавшись на недоумевающий крик, ее голос тут же охрип. Девушка заплакала, махнув перед моим лицом своей забинтованной рукой, под тканью которой отсутствовало несколько пальцев. — ПОСМОТРИ! Сколько еще он отнимет жизней, Маш?! А?! Сколько еще будет длиться этот ад… Мне было так тяжело лицезреть ее покрасневшее, мокрое от слез лицо… И ощущать вину, стыд. Ощущать, что я чертова предательница, которая осталась стоять на распутье между разумом и безумием, и что какую бы сторону я сейчас не выбрала — я бы осталась чертовой иудой… Ответить я ничего не смогла. — Я хочу его смерти, — уже спокойнее продолжила она, вытирая слезы рукавом грязной кофты, но несмотря на всю серьезность, ее голос все еще дрожал. — Знай, я не смирюсь с его существованием. Либо его убьешь ты, либо я пойду на верную смерть, но буду знать, что не предала своих друзей… Ее глаза были полны злобы. И эта злоба и непонимание всецело были адресованы мне. — Девчонки, у вас все хорошо? — спросила Ника, решившая подняться к нам и узнать, что за истерика тут происходила минуту ранее. Ее натянутая, невинная и легкая улыбка никак не сочеталась с нашими хмурыми и напряженными лицами, не отрывающими друг от друга взгляд. — Да, все хорошо… — натянуто улыбнулась Рики, не сводя с меня глаз. — Просто среди нас, похоже, появилась та, кто привязалась к главарю пиратов… С какой же ненавистью она процедила это. Глаза Ники тут же впились в меня, но я избегала ее взгляда, продолжив смотреть на Рики, как на полоумную: я никогда бы не призналась в такой страшной правде этим людям. Ведь за все эти дни мы стали слишком, слишком разными… Слишком чужими. — Так, ладно… Рики, тебя там Джессика искала: что-то очень важное. Пойдем, я помогу, а то ты хромаешь… Ника хотела было увести девушку за плечо, но та вставила свои пять копеек. — Да, хромаю… Он сломал мне ее, — выплюнула она, не сводя с меня глаз, и кивнула своим мыслям. — Да… Пытал… Жестоко пытал. А потом вспомнил, что товар должен быть в целости, и приказал подлатать. «Сколько еще я должна выдерживать этот взгляд? С этой одержимой невозможно говорить. Где та добрая и приветливая блондинка? Остров поглотил и ее разум…» — Смотри, там Джессика! Думаю, она как раз к Эрнхардту. Идем, док тебя осмотрит и поможет, он очень хороший человек. Ему можно доверять, — мягко продолжала Ника, отводя Рики подальше от меня, но та еще долго не отрывала от меня глаз и наконец указала на меня пальцем. — Вспомни, кто ты и с кем, Маша! Мы все еще верим тебе, помни об этом! Ника лишь бросила на меня сочувствующий взгляд, а затем они втроем покинули пещеру вместе с афроамериканкой. Дыхание сбилось. То ли от гнева, то ли от чувства вины, и мой взгляд встретился с Сарой, которая до сих пор выжидающе стояла у входа в пещеру. Теперь ее взгляд был печальным и сочувствующим, но я сомневалась, что она слышала, о чем мы говорили. Тяжело вздохнув, я направилась к девушке. «Чего она хочет? Обсудить все то, что только что произошло? К черту, нет настроения вести душевные разговоры. Да и когда блять я последний раз этим занималась с кем-то, помимо чертового Монтенегро?» Или Сара хотела вспомнить о смерти Роджерса? Я не знала, что меня ждет, но уже подходя к девушке, заранее подготовила максимально односложные ответы на каждый из предполагаемых вопросов. Однако девушка не задала ни единого. — Садись, — мягко улыбнулась она, кивая на внедорожник. — Хочу познакомить тебя кое с кем. Без лишних вопросов я забралась на переднее сидение, с неособым желанием с кем-то видеться. Однако тогда я была готова уехать хоть на край света, лишь бы не оставаться с ребятами. «Надо же… Теперь и это место стало мне чужим.»***
Синие облака в ночном небе плыли медленно и осторожно, в отличие от нашего внедорожника: тот несся по пустой дороге, скрипя резиной при резких поворотах. Я понятия не имела, куда мы едем, но безоговорочно доверяла Саре. Из головы все не выходил упрекающий взгляд Рики: ее одержимость пугала, пугала потому, что так я осознала, как порой выглядела со стороны. — О чем задумалась? — нарушая молчание, спросила девушка за рулем. Последовала пауза, затем мой усталый вздох. — Ни о чем. Я сползла по сидению, поджав колено к груди, и уставилась в окно на проплывающие мимо пляжи и пальмы. — Куда мы едем? — Сейчас узнаешь, почти приехали. Девушка свернула в глубокие джунгли. Это был юго-запад острова. Здесь мне бывать еще не приходилось, и за все то время, что мы тряслись по неровной дороге, я успела отметить, что здесь куда меньше признаков пиратского присутствия, водятся тапиры и леопарды, а еще полным полно древней архитектуры ракъят. — Тебя кое-кто ждет. Думаю, вы будете рады видеть друг друга. Пошли, — сказала Сара, хлопая дверью машины и направляясь вниз по тропинке. Я проводила ее отреченным взглядом, продолжая безучастно сидеть в тачке, но все же последовала за неформалкой, громко хлопая дверью. Пройдя метров сто, мы оказались возле больших ворот храма, выполненного из темно-бурого камня и покрытого плющом. Что-то в этих стенах показалось мне знакомым, и я недоверчиво покосилась на остановившуюся девушку. — Главный храм острова, — пояснила Сара. — Пираты сюда не суются, это приказ Вааса. Деннис давно хотел привести тебя сюда… Ее голос стал чуть тише и печальней при упоминании лидера повстанцев. — Зачем? — мой вопрос прозвучал грубо, и я прикусила язык. «Возьми себя уже в руки блять! Или что, ладошки чешутся, требуют кого-нибудь прикончить? Уже без убийств свой гнев сдерживать не в состоянии?» — ехидно подметил внутренний голос, и я послала того к черту. — Ты — воин… — Я тебя прошу, не… — Выслушай меня! Она встала напротив, держа меня за плечо, и заглянула мне в глаза. — Помнишь, ты говорила мне, что нам необходима их помощь? Но нам нужно совсем не это, Маш… Я непонимающе уставилась на девушку. — Мы столько пережили и столько совершили… Так страшно осознавать порой, сколько людей мы убили, чтобы спасти свою жизнь и жизни остальных. Это решение, которое мы однажды приняли, не зависило от ракъят. Мы сами ступили на этот путь… — Ближе к делу, Сара. — Нам нужны не ракъят. Нам нужна сила. Деннис не мог ее дать, в его силах было лишь указать нам путь, ведущий в сердце джунглей… Вот мы и в их сердце, Маш. « — Цитра… Иди к Цитре, она даст силу… даст силу…» — Цитра. С ней ты хотела познакомить меня? — с замиранием сердца спросила я и прочла во взгляде девушки положительный ответ. — Роджерс хотел. Он многое рассказывал ей про тебя. Она знает, что ты смелый воин и что тебе можно доверять. Она знает, на какие жертвы ты пошла для ее народа. — Скажи, почему у тебя до сих пор нет татау? — между делом спросила я, смотря на чистую кожу девушки, и та легко улыбнулась, пожав плечами. — Потому, что я не воин, Маш. Два великих воина не могут существовать вместе… Я лишь пешка. Знаю, ты так же считала про себя, но… — она положила руку на мое плечо. — Мы ведь обе прекрасно знаем, кто действительно достоин носить татау. И оно уже давно покрывает руку той, кому предназначено. Ее улыбка заставила меня немного смягчиться, но я ничего не ответила: оставались сомнения на свой счет. И на счет того, на что я собиралась решиться. — Слушай, все знают о тебе. А Цитра может сделать тебя воином. Тогда ты обретешь такую силу, о которой однажды и подумать не могла! — воскликнула она и добавила уже мягче и тише. — Мы спасем остальных и уедем домой. И все будет хорошо. Обещаю тебе… Ее слова звучали убедительно. Вот только Сара и понятия не имела, что в тот момент творилось в моей душе, когда мы стояли напротив главных ворот храма. Как же паршиво мне было, словно внутренний зверь скреб мою грудную клетку, требуя развернуться и покинуть это место… Заходя в храм, я чувствовала, что предаю кого-то. Кого-то, Боже… Разумеется, Вааса. Чувствовала, как отрекаюсь от всех его слов и скелетов прошлого, как отрекаюсь от самой себя. Чувствовала, что отрекаюсь от этих его излюбленных «нас»… Я шла чуть позади Сары, а девушка вела меня за руку. Было темно, несмотря на горящие факелы. Воины ракъят отступали в сторону при виде татау на моей руке. А я невольно замедляла шаг, словно седьмое чувство овладело моим телом и совестью. Меня распирало чувство вины перед чертовым пиратом: вины за то, что пренебрегла его мимолетной искренностью, пренебрегла своими же словами, своей же честью и гордостью. Я поняла Вааса, и все же решилась причинить ему боль. Так же как и он когда-то понял меня, но это не остановило его от намерения продать меня… «Какого черта я должна думать об этом ублюдке? Он сам обманывал меня столько времени, и я хочу забыть о «нас» навсегда…» — Ты готова? — остановившись напротив большого и толстого дерева, шепотом спросила Сара. «Нет!» — тут же предательски выкрикнуло сознание. Но в следующую секунду я бросила нечитаемый взгляд на подругу, твердо произнеся: — Готова. Когда невдалеке сквозь дым от многочисленных факелов показалась стройная фигура, очертания лица которой были все еще скрыты ночной темнотой, я напряглась всем телом. Было некомфортно, очень. И дело уже было далеко не в чувстве вины в совершенном предательстве: теперь я всеми клеточками тела ощутила на себе давящую атмосферу этого места, всю его опасность. Желудок буквально сворачивался в трубочку при виде неспешно приближающейся жрицы. Я не чувствовала себя в безопасности рядом с ней, в отличии от чертового главаря пиратов, и это было самым пугающим… Цитра остановилась чуть поодаль, уложив руки на бедра и рассматривая меня сверху вниз. Для меня ее лицо все еще было скрыто дымкой и переливающимися тенями от зажженных факелов, в то время как жрица, казалось, смотрела уже сквозь меня: ее не волновала внешняя оболочка, взгляд ее уже забрался под мою кожу и бродил вдоль вен и артерий, приближаясь к бешено стучащему сердцу. Сара молча отошла куда-то мне за спину, и я ощутила, как на самом деле здесь холодно. — Покажи свою руку, — громко приказала жрица. Ее голос был довольно низким и повелительным, но не менее женственным. Без лишних слов я подняла руку, исписанную татау. Цитра смерила его скептическим взглядом, а затем вновь подняла глаза на меня, выйдя из тени. Сердце отбило последний удар при виде этих глаз — этих гребаных изумрудных глаз, которые преследовали меня в ночных кошмарах, — этого хищного взгляда главаря пиратов… Но кошмары давно остались по ту сторону реальности, а пират — лишь в моих воспоминаниях — я смело выдерживала зрительный контакт с жрицей, в чьих глазах читались угроза и недоверие. Весь мой страх уже давно был подарен Ваасу, и сестре своей он ничего не оставил. Ведь Ваас не привык делиться… « — И бояться ты будешь, amiga, только меня…» На губах непроизвольно появилась легкая ухмылка, но адресована она была отнюдь не жрице ракъят. В ее зеленых глазах промелькнула непонятная мне эмоция, и вдруг женщина твердо направилась ко мне. — Ты храбра, если смеешься в лицо смерти… — мелодично проговорила она, грубо хватая мое запястье и рассматривая незавершенное татау. — Хм, искусно… Я отдам его тебе… Когда срежу! Вдруг в руках Цитры появился нож, который тут же впился холодным лезвием в мою руку. На миг внутри меня все похолодело, но я не подала виду, не дернулась в сторону и не попыталась вырвать руку из ее хватки. Я лишь недоверчиво покосилась на жрицу, которая была чуть ниже меня ростом, но возле которой я чувствовала себя ничтожной мухой в лапках свирепого тарантула. В ответ на мой раздраженный взгляд Цитра хмыкнула и отбросила мою руку. — Я думала ты любишь шутки, и мы вместе посмеемся… Она еще раз смерила меня оценивающим взглядом с ног до головы и принялась медленно обхаживать меня по кругу, словно пытаясь ввести в транс, как черная кобра. — Мало кто из посторонних видел этот храм. И лишь немногие были внутри. Деннис покинул нас в тяжелом бою, унеся эту вековую тайну с собой, но… Он обещал привести мне воина. Однако кого я вижу? Агнца, потерянную душу? Или же и вправду это мой великий воин, готовый проливать кровь воимя нашего племени? Я о многом наслышана о тебе, девушка… Ты осталась на острове в благородных целях, желала спасти друзей из лап Вааса и его гнусных пиратов, а затем в твоей жизни появился путь. Ты осмелилась встать на него вопреки страху перед страданиями и неминуемой смертью, на которую мой брат готов обречь тебя, как и всех остальных. Но Ваас не страшит тебя бóле, как и не страшил твоих предшественников… На твоей руке татау, символ великого воина. Гордись им и береги, как свою жизнь, ведь это единственное, что делает тебя стоящим человеком… Итак, передо мной великий воин ракъят, проливший море крови врага и заслуживший доверие моего народа. Тогда один вопрос… Цитра оказалась напротив меня, кладя руку на свое бедро и смеряя меня игривым взглядом, однако улыбки на ее губах я так и не увидела. — Зачем ты здесь? — Я ищу силу, чтобы спасти друзей, — на удивление, мой голос не дрогнул. — И это все? — разочарованно хмыкнула жрица и, казалось, вспыхнула гневом. — Я не поведу свое войско ради тебя. Мне нужен воин, готовый отдать жизнь за мой народ. — Я пролила достаточно крови в доказательство своей преданности… — процедила я, чувствуя, что тоже начинаю закипать. — Мало пролить кровь сотни жалких пешек, если король до сих пор жив и порабощает тела и души ракъят, — чуть ли не шипя, ответила жрица. — Тогда я пойду против короля, — твердо настояла я, сжимая кулаки. — Очень смешно. Она усмехнулась мне в лицо, вновь смеряя ироничным взглядом, и развернулась, чтобы уйти, напоследок махнув рукой. — Уходи! Внутри меня вспыхнула ярость. Все слабости были задеты за живое, и я не могла вот так просто упустить свой последний шанс на спасение. И на спасение не только друзей, но и на спасение своей потерянной, запутавшейся души… — Он доверяет мне больше, чем когда-то вам всем здесь вместе взятым! — выкрикнула я, и эти слова заставили Цитру замереть на месте, как вкопанную. Она обернулась ко мне, недоверчиво заглядывая мне в глаза. — Ваас? — еле слышно сорвалось с ее губ. — Я готова на все, чтобы спасти себя и вас всех от этого безумия! — процедила я, буквально дрожа всем телом. Мне было необходимо, чтобы Цитра верила мне. И мое дерганное состояние и огонь, отражающийся в глазах, возымел должный эффект: жрица неспешно вернулась ко мне, хитро оглядывая меня с ног до головы, словно обдумывала мои слова и дальнейший план действий. Ей было сложно поверить в то, что спустя столько лет ее жестокий холодный брат смог бы довериться кому-то настолько, что легко подпустил бы к себе и к своим душевным скелетам. И ее можно было понять: если и я когда-то отказывалась верить во что-то подобное, то можно было представить, какие сомнения одолевали сестру пирата в тот момент… — У тебя есть семь дней, чтобы доказать, что ты достойна получить силу и мое доверие, — вдруг произнесла она, проведя тонким пальцем по линии моего подбородка и хитро сощурив подведенные хной глаза. — Возвращайся, когда завершишь татау, девушка, и мы поговорим… Я проводила удаляющуюся жрицу испепеляющим взглядом. Когда Цитра скрылась в стенах храма, я почувствовала, как на плечо ложится холодная рука Сары. — Цитра заметила твой пыл, а, — усмехнулась девушка, но заметив гнев в моих глазах, спросила. — Ты как? — Нормально, — бросила я, сбрасывая ее руку с плеча и направляясь прочь. — Уже привыкла вечно что-то доказывать этой ебнутой семейке…***
Неделю спустя Ради чего? В голове вертелась лишь одна мысль, пока ноги неспешно ступали вглубь главного храма, а на лице чувствовался жар от факелов. В мыслях мелькали тяжелые воспоминания прошедшей недели, но внутри больше ничего не ощущалось: ни боли, ни чувства вины, ни страха, ни крика совести. Даже внутренний зверь не давал о себе знать: он был обессилен, замучен до смерти… Был только немой вопрос. Ради чего? Апатия. Я вновь вернулась в состояние полнейшей обособленности от всего, что происходит вокруг. Я смотрю вперед и не вижу ничего, кроме пустой и бесконечной темноты. Я истратила свои силы и силы внутреннего зверя, я потеряла контроль над телом и разумом, я потеряла себя в этой непрекращающейся погоне за спасением, и как иронично было осознавать, что для спасения своей души мне требовалось уничтожить сотню других… На руке было чертово татау. Завершенное татау. Оно покрывало мою руку от запястья до самого плеча, но я не чувствовала обещанной силы и могущества. Почему же блять я его не чувствовала? Ради чего? Таблетки. Я долго думала над тем, что стало бы со мной, прими я их прямо сейчас? Пробудилась бы я ото сна? Пробудилась бы от этого безумия? Смогла бы вернуть разум и посмотреть на происходящее открытыми глазами? Увидела бы я перед собой дорогу из холодных трупов, завуалированно названную путем воина? Увидела бы окровавленное лицо художника-Антонио, от которого ничего толком не осталось после моей жестокой пытки? Увидела бы, каким чудовищем стала и скольким людям принесла боль? Да, увидела бы. Но так и не сумела бы понять… Ради чего? Нет, мне нельзя возвращаться к таблеткам. Если однажды они откроют мне глаза… Я умру от мук совести и ненависти к одному только факту своего существования… Цитра смерила мое татау довольным взглядом. Теперь она смотрела на меня, как на равную, нежели как в нашу первую встречу. Безразличие в моих глазах, вызванное тяжелым психическим заболеванием, жрица расценила как воинственную хладнокровность и была более чем горда результатом. Ведь в ее рядах появилась новая одержимая марионетка, ищущая справедливости, но лишь бегающая по кругу, не в силах отыскать ее… Жрица поднесла к моим губам сосуд с неизвестной мне жидкостью. — Выпей, — пропела она, мягко держа в своих пальцах мой подбородок. — Для слабого это яд. Только сильный сможет выжить… Ради чего? Я уверенно взяла из рук женщины сосуд и осушила его до дна. Горло обожгла горькая жидкость, но сомневаюсь, что это был алкоголь. Впрочем, тогда уже было плевать… В голову тут же ударило, и я покачнулась на месте, но устояла. Перед глазами все поплыло. Я смутно помню, как Цитра что-то говорила мне, отводя к алтарю и помогая лечь на него. Как ее мелодичный, заботливый голос отзывался эхом в моем сознании. В глазах потемнело, и я погрузилась во тьму.***
Острый нож. Его лезвие торчало из живота главаря пиратов. Я сжимала рукоять с такой силой, что белели костяшки пальцев. Вокруг была лишь темнота, а вместо привычных человеку звуков громкое шипение. Я посмотрела на Вааса — его голова упала к груди, и пират совсем не шевелился. Хладнокровно вытащив из него лезвие, я отстранилась — мертвое тело мужчины тут же рухнуло к моим ногам. Зеленые глаза были открыты, а сузившиеся зрачки смотрели в пустоту… — Деннис… — сорвалось с моих губ. — Я отомстила… Отомстила… Нож упал рядом с Монтенегро. Вскоре темнота заволокла его тело, и это был последний раз, когда я видела главаря пиратов…***
— Mary… Я услышала голос Вааса, раздающийся эхом в моих воспоминаниях. — Ты храбро дралась, воин… Я пытаюсь открыть глаза и мельком замечаю жрицу, оглаживающую мое татау. — Встань… Насладись победой… — Она хочет сделать тебя воином… Я пытаюсь распахнуть глаза, но голова нещадно раскалывается. Цитра все еще находится рядом, ведя тыльной стороной ладони по моей щеке. Я ловлю ее взгляд, и женщина мягко улыбается… — Ты облажалась, Mary… — Ваас мертв, — вдруг произнесла жрица, поднимаясь с алтаря и отходя в сторону. От ее слов я вернулась в реальность, окончательно открыв глаза и прожигая испуганным взглядом звездное небо. — Каково услышать эти слова великому воину, жаждущему отмщения? Ты рада? Чувствуешь силу, которой наполнилось твое тело? Эту легкость? Ты чувствуешь, Мэри? На губах жрицы играла улыбка, я чувствовала это. Я приподнялась на дрожащих локтях, усаживаясь на алтаре спиной к этой женщине. В ее голосе было столько хищного удовольствия и цинизма, что я невольно сжала кулаки. — Вот только… Это был сон, ты же понимаешь это, — продолжала Цитра. — И чтобы полностью утолить жажду твоей мести, тебе лишь нужно повторить все то, что ты делала во сне: вернуться в лагерь Вааса, втереться ему в доверие, дождаться удобного случая и воткнуть нож в его плоть. Разве проще быть не может, моя дорогая? Посмотри, какой маленький шаг отделяет тебя от конца этого безумия… Я слушала жрицу, а в горле уже стоял давящий ком. Этот сон был настолько реальным, что после пробуждения мне действительно потребовалось время, чтобы осознать это… «Я убила его… убила его…» — до сих пор я чувствовала в своей ладони тепло от рукоятки ножа. «Я потеряла его… Я потеряла себя вместе с ним… Я своими руками прикончила единственного человека, подарившего мне надежду на жизнь, а не существование…» Слезы градом покатились по моим щекам. Я прикрыла дрожащие губы ладонью, чтобы сдержать рвущийся наружу вопль и плач и не выдать свое состояние перед жрицей племени. Дыхание сбилось. Я знала, что все это был чертов сон, но одно лишь воспоминание из этого сна или одно лишь допущение возможности того, что Ваас мертв, сводило меня с ума и заставляло сжимать волосы на затылке. Слишком реально. Все было слишком реально… Ради чего? — Он бросил меня. Племя, своих родных… — мягче добавила Цитра, продолжая находиться где-то поодаль. — Хойт Волкер соблазнил его деньгами, наркотой… Он стал чудовищем, но он был моим братом. Я промолчала, быстро утирая слезы и пытаясь выровнять дыхание. Глубоко вздохнув, я попыталась выкинуть из головы жуткие картинки мертвого главаря пиратов. Не получив ответной реакции, Цитра вновь обратилась ко мне. — Что собираешься делать дальше, воин? Я на миг обернулась к ней, ловя заинтересованный взгляд. — Свою часть уговора я выполню. Покончу с твоим братцем… — соврала я, смотря на бесконечное море, и добавила чуть мягче, — Заберу друзей и вернусь домой. Последовало затянувшееся молчание. Цитра удивленно, еле слышно хмыкнула, печально произнеся: — Ракъят будут скучать по тебе… — Неужели? — холодно бросила я. Вскоре я услышала приближающиеся шаги босых стоп и почувствовала на плече теплую ладонь жрицы. Я еле дернулась, словно ошпарилась: мне были противны ее прикосновения, ее голос, ее фальш во взгляде. Мне было противно от самой себя… — Не уходи от нас… — мягко попросила жрица, заботливо заправляя волосы мне за ухо своими тонкими пальцами, словно я была ее любимой дочкой. — Возвращайся к ракъят. Возвращайся, как можно скорей… Любимой дочкой… Нет. Ваас всегда говорил, что его сестра не привязывается к людям, она ими пользуется. И именно это делает ее такой сильной… Я не желала больше этой силы. С меня было довольно. Я не осмеливалась поднять глаз и лицезреть эти расплывшиеся в теплой улыбке губы. Ведь если бы я посмотрела на Цитру в тот момент, она бы все поняла. При виде моей ненависти к ней и горечи от совершенного во сне убийства пирата… Она бы все поняла. А мне ни в коем случае нельзя было терять ее доверия. Только не сейчас… — Время покажет, — сухо бросила я и поднялась с алтаря, направляясь прочь. Ноги все еще подкашивались, и я старалась держаться ровно, не терять равновесия. — Хорошо подумай над моим предложением, Мэри, — бросила жрица, и голос ее уже не был таким обманчиво располагающим… — Вокруг тебя одни предатели, и только ракъят твоя семья.***
Огонь. Столько огня. Он светился посреди ночного неба, заставляя кожу холодеть от страха… Завидев вдалеке горящий особняк Эрнхардта, я пришла в дикий ужас. Наплевав на отсутствие сил, я бросилась вверх по тропе, направляясь к вершине высокой горы. В голове вертелась лишь одна мысль: «Хоть бы они все были живы! Господи! Пожалуйста!» Оказавшись на вершине, я стала свидетелем пугающей картины. Некогда белый, уютный особняк на глазах превращался в обгоревшую древесину. Он осыпался и рушился буквально на глазах. Мой страшный кошмар, связанный с воспоминаниями из пожара, где я потеряла контроль над собой и пытала ублюдка Антонио, а потом чуть не задохнулась в попытке выбраться, вновь вернулся ко мне. Я замерла на месте, не зная, куда податься. Вокруг не было ни единой души, и я бросилась к пещере под особняком в надежде на то, что все укрылись именно там. И какого же было мое отчаянье, когда пещера оказалась пуста: только костер, до этого никогда не потухающий, чернел посреди кромешной ночной темноты. — ДОКТОР ЭРНХАРДТ! ДОК! — надрывая связки, кричала я, вновь оказавшись у горящего особняка. И никто не откликался мне ни снаружи дома, ни изнутри… — Где же вы все?! — сорвалось с моих губ, и я запустила пальцы в густые волосы. Я была готова упасть на колени прямо здесь, напротив входной двери, и разрыдаться, наплевав на обваливающуюся крышу. Я вновь оказалась в этом гребаном одиночестве. А мои друзья, мои единственные отголоски прошлого, пропали безвести, если вообще не погибли в пожаре. А Эрнхардт? Мое сердце разрывалось при мысли о том, что он пострадал из-за нас. Ведь он ни в чем не был виноват… Я заметила, как огонь подбирается к газовому балону, лежащему на земле. Остатки инстинкта самосохранения вернули пульс моему сердцу, подрывая с места. Я кинулась прочь, но было слишком поздно — раздался оглушающий взрыв, отдаваясь вспышкой где-то за моей спиной, и из последних сил я отпрыгнула в сторону, падая на землю. В голове раздался звон, а в висках запульсировало. Тяжело дыша, я медленно теряла сознание… Я погрузилась в воспоминания всего того, что произошло со мной на этом проклятом острове. Со всех сторон раздавались голоса. Ваас, Деннис, Доктор Эрнхардт… Сара, Ева, Ника… Я словно находилась в невесомости: смотрела на свое парящее тело со стороны и… Ненавидела то, что вижу. Сквозь сон мне в последний раз удалось пробиться в реальность. Я приоткрыла сомкнутые, тяжелые веки, все так же наблюдая ярко-оранжевое свечение, падающее от высокого пламени где-то позади. Где-то вдалеке я разглядела расплывчатую мужскую фигуру, до боли похожую на Арэса. Но эта галюцинация так же быстро скрылась в черном едком дыме… Голова раскалывалась, а тела я словно не чувствовала. Единственное, чем я могла шевелить, были дрожащие руки. Еле приподнявшись на локтях, я почувствововал притупленную боль в районе живота, на который упала. Голова кружилась, все плыло. Я никак не могла сфокусировать взгляд, пока тянулась рукой к животу, пока боль на миг не стала чуть острее, а в ладони не оказался окровавленный осколок, который я с трудом вытащила из своего тела. Когда пришло осознание случившегося, я выронила кусок рамы, судорожно хватаясь за бок и со страхом в глазах наблюдая, как чистая ладонь тут же пачкается в багровой крови. Из-за шокового состояния, в которое впал мой организм, дабы защититься, я почти не чувствовала боли, но это не смогло бы спасти меня от неизбежной смерти от потери крови. «Вот ты и осталась одна, Маша. Совсем одна… И никто тебя уже не спасет. Ты погибнешь в одиночестве, так и не найдя пристанища для своей потерянной души… Господи, а за что? За что ты однажды послал невинному дитя такую жизнь, такие страдания? Посмотри, в какое чудовище превратилось это повзрослевшее дитя, и какой смертью оно умирает…»***
В нос ударил до боли знакомый запах одеколона: его бы я узнала, будь вокруг меня хоть тысяча и один другой мужчина. Разлепив тяжелые веки, я встретилась с серым потолком. «Жива…» Моя ладонь непроизвольно коснулась живота, и пальцы нащупали под майкой маленькие бугорки, которые раньше я никогда не чувствовала. Я еле приподнялась на локтях, шипя ругательства себе под нос, и приподняла красную майку — моя рана была зашита. Так аккуратно и профессионально, словно чертов хирург поработал, и я завороженно провела пальцами возле покрасневших швов, не смея даже дышать на них. И как горько было осознавать, что этот шрам останется в том самом месте, куда в своем сне я вонзила нож в живот Монтенегро… Я осмотрелась — комната главаря пиратов. Все такая же затхлая, пустая и темная, но теперь она выглядела еще более одинокой, чем раньше. Словно пират давно перестал следить за каким-никаким порядком… Занавески привычно развевались под слабыми порывами ветра. На улице было уже не темно: скорее всего, раннее утро. С улицы не доносилось ни единого звука, словно все здесь вымерли к чертовой матери, а лагерь служил неким подобием Чернобыля. Шел моросящий дождь, небо было серым и таким же бесконечно пустым… Из коридора послышались неспешные шаги, и на пороге появился главарь пиратов. Он бросил на меня нечитаемый взгляд, хлопая за собой дверью. Я с ужасом впилась взглядом в кровоподтеки на лице мужчины: возле рассеченной шрамом брови, на скуле и возле губы. Я молча смотрела на пирата, держа руку на зашитой ране, и не знала, что сказать этому человеку… Мы не виделись две недели. Две мучительные недели, проведенные в омуте непрекращающихся убийств и иллюзии счастья, которой я прикрывала от всех гребаную апатию. И теперь я вижу его. И все нахлынувшие эмоции смешались в непонятный клубок, который невозможно распутать… — Чего уставилась, amiga? Лучше помоги блять, — тихо, но раздраженно бросил Ваас, проходя вглубь комнаты и усаживаясь на кровать, подгибая под себя одно колено, — Эта хуйня в ящике, посмотри, — бросил он, потерев переносицу. Все его тело было напряжено, а вокруг пирата так и чувствовалась угроза и злоба, привычно исходящие от него. Я аккуратно поднялась с кровати, опуская майку, и принялась рыться в маленьком ящике в столе. Выудив из него, наверное, единственное средство на все случаи жизни в этом затхлом месте, — перекись — и кусок порванной ткани, я обошла кровать, чувствуя, как зашитая рана отдается болью во всем теле. Ваас даже не взглянул на меня, смотря в одну точку перед собой. Я аккуратно приблизилась к нему сбоку, касаясь пальцами густой эспаньолки, чтобы слегка повернуть голову пирата к себе и обработать рану на его скуле. Клочок ткани коснулся его грубой кожи, впитывая кровь и обеззараживая рану. Несколько раз я повторила эти манипуляции, и лицо пирата, пускай не на много, но стало похоже на человеческое. Он не двигался, наверное, даже не моргал: только безучастно прожигал дыру в стене. Вскоре ткань коснулась кровоподтека возле тонкой губы, и я аккуратно прижала ее, чтобы впиталась кровь. Когда же очередь дошла до рассеченной брови, мне было необходимо протянуть руку к другой стороне лица пирата, держа ее под его подбородком. От такого тесного контакта, сердце отказывалось биться, чтобы лишний раз не провоцировать хищника. Но тот все молчал и молчал… И я не выдержала. — Прошу тебя, не молчи… — сорвалось с моих губ. Но Ваас никак не отреагировал на мои слова, еще долго не произнося ни слова — я судорожно выдохнула, сдерживая подступивший к горлу ком. Жестоко. Для меня это было хуже пытки… — Больно? — спросила я над ухом мужчины, обрабатывая его бровь, чтобы хоть как-нибудь разговорить пирата. Как же, сука, мне не хватало его голоса… Пират вдруг усмехнулся, но в улыбке этой не было ничего веселого. — Где на этот раз, amiga? Я вспомнила, как когда-то спрашивала его то же самое, касаясь ладонью его теплой груди. И в ней билось сердце. Живое сердце! А еще вспоминала о том, как пыталась разглядеть в Цитре что-то человеческое, что-то, о чем не говорил главарь пиратов. Я питала надежду, что его ненависть к сестре не оправдана, что эта женщина намного лучше и чище, чем отзывался о ней Ваас… Черт, я осмелилась предать все то, что этот человек доверил мне. Так почему же я не последовала седьмому чувству? Почему решилась завершить татау, которое Ваас уже по-любому «оценил», пока я была в отключке? Почему я поступила так херово с единственным человеком, ставшим моим спасением? И почему я смогла осознать это только после того, как вонзила нож в его тело и заглянула в его мертвые глаза? Почему? Почему? Почему… Меня накрыли эмоции. От одной мысли, что вот так легко я была готова отказаться от этого человека, я чуть ли не до крови прикусила губу, пытаясь сдержать подступившие слезы и выровнять сбившееся дыхание. Но все было тщетно. Здесь, возле него, уже не получится строить из себя ту, кем я не являюсь. Здесь, возле него, уже не получится быть хладнокровным воином ракъят. Здесь, возле него, я могу быть только той, кто я на самом деле есть — беззащитный и напуганный падший ангел, не сумевший найти защиты ни в ком, кроме своего садиста… Слезы покатились по моим щекам, и я прислонилась лбом к его виску, обнимая сидящего мужчину за шею. Мои губы еле коснулись его виска, потом щеки, затем снова виска, избегая болезненных ран. И сидящий до этого безучастно Ваас наконец спросил: — Что, принцесса, соскучилась? Или эти блядо-обезьяны уже так быстро кинули тебя? Чувствую, как его губы расплываются в презрительной усмешке. Ему противно мое общество, и я все еще нахожусь возле него лишь потому, что по-другому уже не получится… И как же больно было от осознания того, кем считает меня этот человек. — Это я ушла от них, Ваас, — тихо ответила я. — Чего разревелась тогда, твою мать? В чем дело, принцесса? — раздраженно бросил пират, слегка отстраняясь. Дыхание еще сильнее сбилось от осознания того, что мне хотелось сделать. Сердце стучало с бешеной скоростью: то ли от страха, то ли от чувства вины. Мои пальцы вновь коснулись темной эспаньолки и аккуратно повернули лицо пирата ко мне. — В том, что я правда соскучилась. Не осмеливаясь поднять глаза на мужчину, я коснулась его губ своими, стараясь не задеть кровоподтек в уголке рта. Ваас никак не отреагировал, и тогда я, не отстраняясь, коснулась его губ еще раз, и еще. Так и не получив ответа, я отцепилась от губ пирата и собиралась неуверенно отстраниться, но моя рука, притягивающая лицо мужчины, вдруг оказалась в его мощной хватке. Только тогда я осмелилась заглянуть в эти изумрудные глаза — без лишних слов Ваас потянул меня за запястье на себя и впился в мои губы, словно рана на его губе его больше не беспокоила. И я ответила, чувствуя его горячее дыхание. Но пират не собирался так просто прощать меня, если вообще собирался… Он прикусил мою губу, заставляя меня приоткрыть рот, а его язык коснулся моего неба. От такого обилия эмоций у меня кружилась голова, и только Монтенегро помогал мне держать равновесие, вцепившись рукой в мою талию. Мы упивались друг другом, пока в легких не кончился кислород. Тяжело дыша, я отстранилась от Вааса, но только чтобы встать коленом на кровать за его спиной и обвить руками его шею, касаясь щекой его скулы. Мы оба думали о чем-то своем, отреченно смотря в одну точку. Оба потерянные и покинутые. Оба обреченные на жизнь без прошлого и будущего. И, что уж говорить, оба покрытые шрамами и незажившими ранами, что внутри, что снаружи…