Я слышу плач за горизонтом

Сквозь отступающий сон я почувствовала, как на веки падает яркий свет восходящего солнца. Приоткрыв заспанные глаза, я устремила нечитаемый взгляд в потолок, вдоль которого проходила еле заметная в полутьме трещина. Воспоминания о прошедшей ночи не заставили себя долго ждать — яркими картинками они всплыли в моем сознании, и губы непроизвольно расплылись в глупой, смущенной улыбке. Главарь пиратов спал рядом, уткнувшись лицом в подушку: его мускулистая спина вздымалась в такт размеренному дыханию, а мышцы, тускло поблескивающие под проникающим в комнату солнечным светом, все так же были напряжены. Мой игривый взгляд невольно сполз до поясницы мужчины, прикрытой одеялом. «Будь оно неладно…» — пронеслась первая раздосадывающая мысль. Этот клочек ткани казался таким лишним — хотелось без лишних слов стянуть его к чертям и… Щеки запылали жаром, но это не остановило меня от того, чтобы в следующую секунду приблизиться к лицу мужчины. Мои губы коснулись его затылка, сначала неуверенно, даже опасливо. И, зная непредсказуемую вспыльчивость Вааса, эта осторожность была вполне оправдана, однако чувства быстро взяли верх над разумом — уже вскоре мои поцелуи перекочевали к шее пирата, на которой все так же висел зеленый кулон, к его щекам, коснулись новой, жесткой щетины, а затем густой, мягкой эспаньолки, и вот почти добрались до самого заветного и желанного — до его губ… — Я, конечно, очень ценю тебя, amiga, — раздался сонный, слегка охрипший голос пирата, и я почувствовала на губах его горячее дыхание. — Но ты даже не представляешь, каким злым я могу быть, если меня так нагло разбудить… — Ценишь меня, говоришь? — довольно пропела я, забираясь на поясницу пирата и не заботясь о том, что еще с ночи я оставалась полностью обнаженной. Я нагло улеглась на мужчину сверху, касаясь щекой его горячего плеча. — Блять, а остальное ты мимо ушей пропустила? — все так же не открывая глаз, пробубнил Ваас. Стоило мне оказаться на пирате, и с его губ сорвался недовольный вздох, но сбрасывать меня Монтенегро не стал, продолжая сонливо зарываться носом в подушку. — А ты не обнаглела случаем? Наездница херова… — Ничего, не сломаешься, бедный, — усмехнулась я и отстранилась, чтобы провести ладонями от поясницы пирата до его плеч и обратно. Мои пальцы коснулись напряженных, твердых, как камень, мышц, и я непроизвольно прикусила губу. — Mary, отъебись уже и дай мне поспать. Несмотря на все тот же недовольный тон, я знала, что пирату нравится происходящее. А он не дурак, отказываться от халявного массажа… — А че ты ломаешься-то? — шутливо бросила я, широко улыбаясь. — Даже я так не ломалась вчера… — О-о, Mary… — усмехнулся Ваас. — Если бы ты, сучка, которая сама же вчера была инициатором, еще бы ломаться вздумала… — То что бы ты сделал, мм? — То же, что сделаю и сейчас, если ты не прекратишь выебываться и не слезешь с меня, pequeña perra, — беззлобно бросил Ваас, потирая переносицу в попытке разлепить тяжелые веки. — И поверь, таким милосердным с тобой, как этой ночью, я уже не буду. — Как ты можешь спать, когда на тебе сидит голая девка? — с наигранным недоумением спросила я, слегка затормошив пирата. — Блять ты вообще слушаешь, что я тебе говорю? — процедил Ваас. Он попытался развернуть голову ко мне, но, встретившись с ярким солнечным светом, быстро бросил эти попытки, лениво откинувшись обратно на подушку и прикрывая глаза. — Кстати неплохой видок, Mary. Мне нравится, — усмехнулся пират, намекая на полное отсутствие на мне одежды. — Помнится, кто-то не так давно кровь из носа доказывал мне, что я не в его вкусе… — как бы между делом намекнула я, вновь ложась на спину пирата и кладя подбородок ему на плечо. В ответ я получила лишь раздраженный вздох, и мои губы сами расплылись в улыбке при мысли, что пират не стал отнекиваться или отшучиваться. — А вот у тебя видок не очень устрашающий, как бы тебе ни хотелось это демонстрировать, — с иронией заметила я, в ответ на что получила больной щипок в бедро. — Ай, полегче! — Подожди, amiga, дай мне пять минут… — хмыкнул Монтенегро. — Я проснусь, и тогда ты так отхватишь по своей красивой заднице. Я тебе покажу блять «устрашающий видок»… — Раз уж ты не собираешься разговаривать со мной, придется мне поискать себе собеседника среди твоих пиратов… — как бы между делом пропела я, следя за реакцией мужчины. Тот, в свою очередь, еле заметно напрягся, разлепляя веки. — Но я сомневаюсь, что эти обезьяны способны обсуждать что-то кроме спорта и телок. — Вот иди тогда со своим пидарком белобрысым попизди, Mary. Должна же быть от него хоть какая-то польза, — сухо бросил пират, махнув рукой на улицу. — Только оставь меня в покое хотя бы на пару часов… — Мне пойти к нему в таком виде? — хмыкнула я, не удержавшись от провокационного вопроса и вновь намекнув пирату на свою обнаженную натуру. Ваас шутку не оценил — его сон как рукой сняло, и пирату не стоило больших усилий в следующую секунду скинуть меня со своей спины. Этого я никак не ожидала, упав возле мужчины — меня тут же грубо перевернули на спину. Я уперлась руками в грудь пирата, когда на моей шее сомкнулись забинтованные пальцы, а перед лицом появились зеленые глаза Монтенегро, полные ярости и безумия. В его голосе появилась знакомая мне угроза, от чего в комнате вдруг стало настолько холодно, что мурашки пробежали по коже. — Все еще нравится выводить меня, Mary? Больно длинный у тебя язычок, тебе так не кажется, amiga? А?! — процедил главарь пиратов, слегка ослабив хватку, чтобы не препятствовать поступлению кислорода, но пальцев с моей шеи не убрал. — Решила, раз ты трахаешься со мной, то теперь свободна, а? По-твоему, раз я такой добрый блять, то ты можешь вертеть мной, hermana? Манипулировать мной вздумала?! Я здесь — Царь и Бог! Да если я захочу блять, тебя выебет не только этот смазливый уебок, но и половина моего гребаного лагеря, окей?! — прорычал Ваас, удерживая меня за горло. Вторая его рука уже бродила по моему телу, от чего эмоции смешивались в один нераспутанный клубок. Сердцу было больно от слов пирата, но тело предательски требовало, чтобы он не убирал руку… — До тех пор, пока я сам не позволю им трахать тебя, ни одна скотина не посмотрит в твою сторону. Ты понимаешь, в чем прикол-то, а? Даже если однажды ты выбесишь меня настолько, что это произойдет, ты все равно блять останешься моей, Mary. Ты всегда будешь моей! Не забывай об этом блять и хотя бы еще раз попробуй заикнуться о ком-то другом, маленькая шлюшка… Ваас отстранился, сжимая мои бедра коленями. Его собственический взгляд по-хозяйски окинул мое обнаженное тело, от чего мое дыхание сбилось — я поспешила увести глаза куда угодно, лишь бы не смотреть на нависшего сверху мужчину. Мне было стыдно за то, что я чувствовала: Ваас обращался со мной как с чертовым куском мяса, сжимал пальцы на моей шее и прямым текстом говорил о том, что ему ничего не стоит пустить меня по кругу среди своих шестерок. И после всего сказанного им я до сих пор испытывала гребаное возбуждение, я до сих пор хотела его — такого сильного, такого неприступного, такого опасного. И вместе с тем было настолько обидно слышать такое пренебрежение в голосе единственного близкого человека, что я еле сдерживала ком в горле. Из-за чего я терпела это унижение? Из-за какой-то неудачной шутки? Чем заслужила эти оскорбления? Я не сделала ничего того, за что бы заслужила клеймо «шлюхи», тем более подаренное мне этим несправедливым ублюдком, этим подонком, который прекрасно знал, что никуда я от него не денусь и ни на кого не променяю. Кого я обманываю? Ваасу просто хотелось лишний раз надломить меня и опустить на дно, ткнуть меня носом в то, во что я превратилась рядом с ним — в ничтожество. От одного этого факта слезы наворачивались на глаза. И тяжелее всего было от мысли, что я сама на это подписалась, добровольно и осознанно. «Ваас был прав, назвав меня слабачкой вчера…» Поделать с чертовыми инстинктами я ничего не смогла. Ваас быстро заметил плохо скрытое смущение в моем уведенном взгляде. — На меня смотри! — рявкнул пират, надавив мне на шею, и я послушно посмотрела на мужчину. В моих глазах, где уже скопилась пелена слез, было столько ненависти и чувства гребаной несправедливости… Но Вааса интересовало лишь мое сбитое дыхание и тело, подрагивающее в его сильных руках. Да, в тот момент его не интересовали мои чувства. И от этого эмоции запутывались еще сильнее — дыхание спирало от унижения и нахлынувшей обиды, в то время как тело упивалось вниманием Монтенегро. — Охуеть… — сорвалось с губ пирата, которые тут же расплылись в хищном оскале, стоило нам встретиться глазами. — Да тебе же это нравится, дрянь… — Нет… — одними губами прошептала я, замотав головой и предприняв неудачную попытку высвободиться из лап Монтенегро. Пират провел пальцами вдоль моего живота, от чего я вздрогнула, и рука его оказалась между моих ног — Ваас самодовольно усмехнулся, почувствовав смазку на своих пальцах. — Нет? — передразнил он и в миг стер улыбку, переходя на угрожающий шепот. — А разве не ты течешь, как сучка, каждый гребаный раз, когда папочка ставит тебя на место, а? Блять, все эти грязные словечки… Он, черт возьми, специально это делает! Хочет проверить, насколько я пала перед ним. Насколько потеряла самоуважение. Насколько я готова отдать этому мужчине всю себя, возбуждаясь от унижения, которое этот садист дарит мне… «В кого ты превратилась рядом с ним?» В следующую секунду два его пальца медленно проскользнули внутрь — несколько массирующих движений, и с моих уже обкусанных губ безнадежно срывается тихий стон, а пальцы сжимают простынь под нами. Ваас снова играется со мной, дразнит, следит за каждой эмоцией на моем лице, а его глаза горят желанием, которое еще больше сводит меня с ума. — Ты гребаная мазохистка, принцесса… — раздался сочувствующий смешок над ухом, и в следующую секунду пират впился в мои губы жадным поцелуем, проникая языком в мой рот. Я вновь уперлась руками в теплую грудь Вааса, но стоило почувствовать его горячее дыхание, и эмоции быстро взяли верх над гордостью — я полностью отдалась мужчине, отвечая не менее требовательно. Ваас подхватил меня под бедра, грубо притягивая к себе и сжимая кожу до синяков — он резко вошел в меня, не заботясь о том, что мне стало от этого чертовски больно. Я еле сдержала вскрик, не желая лишний раз тешить самолюбие пирата. Вот только моего стона от боли и сжавших его плечо пальцев Ваасу было более, чем достаточно. Несмотря на ноющую боль внизу живота, все мое нутро ликовало: оно наконец получило желаемое. И только гребаная душа тихо вторила о том, что пират хочет вовсе не меня, а всего лишь мое бездушное тело… Ваас сделал несколько толчков, и вдруг накрыл губами мою шею, где остались покрасневшие следы от его пальцев. Я ожидала очередного больного засоса, но почувствовала лишь, как губы пирата скользят вверх по моей шее и касаются мочки моего уха. Если это были своего рода немые извинения — я их приняла. И уже в тот момент я была готова простить этому ублюдку все. Простить за какую-то мимолетную нежность, которая совсем скоро вновь обернется укусами в шею и грубыми прикосновениями мужских пальцев… Слабачка. Мои руки обвили шею пирата, притягивая того ближе. Боль медленно отступала, и я тихо постанывала, чувствуя на шее горячее, сбитое дыхание мужчины. Но в один момент Ваас сделал очередной толчок, с которым все мое тело содрогнулось — я запрокинула голову, и с моих с губ сорвался протяжный стон удовольствия. И каждое последующее движение пирата отзывалось внизу живота этим неописуемо приятным чувством, заставляя меня выгибаться всем телом. Комната наполнилась нашими громкими рваными вздохами и моим стоном, от которого Монтенегро просто сносило крышу. Я чувствовала такой жар, исходящий от его тела, что не удержалась, протянув ладонь к его лицу — мои пальцы зарылись в густую эспаньолку пирата, а губы накрыли его рот. Ваас ответил коротким поцелуем и тут же разорвал его, не забыв до крови прикусить мою губу, чтобы больше я не строила себе воздушных замков. — Не останавливайся… Ваас, пожалуйста… Мои ногти уже исцарапали спину Вааса, но ему было наплевать. Я чувствовала приближающийся конец, в то время как пират уже сам был на пике, наращивая темп. Сжимая пальцы на моих бедрах, он накрыл мою шею губами, и этого оказалось достаточно, чтобы я потеряла контроль над собой — оргазм накрыл меня с головой, и с моих губ сорвался последний судорожный стон. Спустя пару толчков главарь пиратов догнал меня, кончая мне на живот. Он лег рядом, переводя дыхание и бегая взглядом в поисках пачки сигарет. Наплевав на гордость, я приблизилась к Монтенегро, кладя голову на его плечо и накрывая нас по пояс тонким одеялом… Из головы не вылетали угрозы и оскорбления. Ваас мог вертеть мной, как ему вздумается: он знал, куда давить — на чувства привязанности и моей зависимости от него, а теперь к этим своеобразным «пыткам» прибавился и секс. Главарь пиратов полностью завладел мной — и моим телом, и моей душой… И только отсутствие страха перед ним каждый раз напоминало Монтенегро, что я все еще не подчинилась ему. Это так ущемляло его самолюбие, так ломало всю систему в его больной голове. И это осталось единственным, что спасало меня и не давало потерять остатки рассудка рядом с этим безумным человеком… Я не Крис Фостер. Я предпочла бы пулю от Монтенегро, чем перспективу занять место его белобрысой подстилки, которая и слово против него боится сказать. Крис никогда не понимала Вааса, для нас троих это было очевидно. Все ее разговоры о пирате сводились к одному — к ней же самой: угрожая мне и прикрываясь интересами главаря, Крис всегда думала только о себе, только о том, как спасти свою шкуру, как не упасть с того «пьендестала», который она сама же себе и придумала. Фостер жила иллюзией: в реальности она никогда не оказывалась на той вершине, о которой так любила рассказывать, восхваляя себя. Она оставалась той же проституткой, той же бесхарактерной марионеткой, которой Ваас мог так легко управлять, а на досуге и трахать по ночам. Фостер решила, что став единственной пираткой на этом проклятом острове, она сумела возвыситься, решила, что она наконец-то завоевала уважение главаря пиратов, стала значить для него что-то, а значит, получила контроль над ним… Но это оказалось страшной, непоправимой ошибкой. Не остров сломал эту девушку — Ваас успел сделать это первым. В его руках она превратилась в верную псину, которая даже не заскулит, если жестокий хозяин пнет ее в живот, и которая подбежит к нему в следующую же секунду, радостно виляя хвостом, если хозяин начнет постукивать по коленке. Крис утонула в двух зависимостях: от алкоголя и от этого ублюдка, Царя и Бога острова Рук. Кроме смерти, Крис уже ничто не могло бы спасти. И прийдя к осознанию этого, я больше была не в силах испытывать ненависть к ней — мне было жаль эту девушку, искренне жаль, ведь отчасти я ее понимала. Наверное, ее пример и носит название стокгольмского синдрома… Но я не стану такой, как она — не позволю Ваасу превратить меня в сломанную куклу, которая остаток своей жизни проживет с невидимым скотчем на рту и ошейником, сомкнутом на горле. Не подчинюсь. Ни за что… Вот только… Желал ли сам Ваас сделать из меня такое же ничтожное подобие Фостер? Желал ли он обрести очередную сломленную душу и вместе с тем потерять единственного человека, в котором он нашел утешение и понимание? Я не знала ответа на этот вопрос… Ведь я и понятия не имела, что творилось в душе пирата, когда он находился рядом со мной. Да, он был привязан ко мне, сильно привязан, но разве достаточно одной привязанности, чтобы лишний раз задуматься, прежде чем причинить близкому человеку боль и страдания? Хотел ли Ваас вернуть все, как было прежде? Когда в его жизни не было никакого смысла, но он продолжал пустое существование на зло своей более чем довольной циничной сестрице? Когда каждый его прожитый день был похож на предыдущий? Когда наркотики и алкоголь смешались с пролитой кровью сотни убитых им людей? Когда со всех сторон его окружали одни лишь верные псы и подлые крысы, в чьих глазах одно оставалось неизменным — страх и лицемерие? Желал ли Ваас вернуть эту жизнь, в которой меня для него не существовало, в которой я была в его глазах всего лишь очередной пленницей, очередным «возвратом», которому, по-хорошему, стоило бы пустить пулю в лоб? Желал ли Ваас вернуть эту жизнь — это хладнокровное спокойствие и стабильность? Желал ли вернуть ту жизнь, когда ничто и никто не заставлял биться его сердце чуть быстрее, будь это вызвано ненавистью или же тем чувством, которое пират презирал и отказывался понимать? Если Ваас и желал этого, то сотворить из меня такую же преданную псину, подобную всем его шестеркам и подстилкам, стало бы для него отличным решением… — Не знаешь, что со мной делать? — тихо спросила я, прижимаясь к мужчине. — М? О чем это ты, принцесса? — без особого интереса ответил Ваас. Его рука по-хозяйски опустилась на мою талию, пока пират выпускал сигаретный дым в серый потолок. — Признайся, тебе же так хотелось, чтобы я боготворила тебя… — грустно усмехнулась я, отрешенно смотря в сторону окна. Голос после сна немного охрип. — Хотел, чтобы перестала огрызаться и ходить с этой недовольной миной… Хотел, чтобы улыбалась тебе… Я мельком глянула на пирата, медленно затягивающегося приподнятым уголком губ. — Я ведь отлично помню ту ночь. Ты тогда сказал, что у меня охуенная улыбка. А еще ты хотел, чтобы я сама желала тебя, без принуждения и наркоты. Ты хотел, чтобы я жизни без тебя не представляла. — Ну допустим, amiga, — усмехнулся Ваас, туша сигарету о пепельницу на столе. — И что с этого? — Ты называл это игрой. Для тебя это стало даже некой… Целью? Я отстранилась от пирата и приняла сидячее положение, опираясь лопатками о стену. — А теперь, когда «цель» достигнута, когда все обернулось так, как ты хотел… Ты в растерянности. Не знаешь, что делать теперь. Разве нет? Я выжидающе посмотрела на лежащего пирата, закинувшего одну руку себе за голову — мужчина не спешил отвечать на мой зрительный контакт. Казалось, Ваас задумался о чем-то, смотря сквозь потолок. — Да ты и сам не верил в эту идею, называл ее игрой. А теперь ты в растерянности, до сих пор тебя мучают сомнения, что такой финиш вообще был возможен и что он воплотился в реальность. Что я и вправду оказалась человеком, который искренне понял тебя и принял вместе с твоим прошлым, настоящим и даже будущим. Ты… Встретил первого человека, который проявляет к тебе эмпатию? — я изогнула бровь. — Который не смотрит на тебя со страхом в глазах? Не получив ответа, я задумчиво хмыкнула и увела взгляд к окну. — Да… Именно это и приводит тебя в ступор. Ваас продолжал молчать, и, тяжело вздохнув, я продолжила. Но уже тише, тщательно подбирая слова, чтобы не разозлить пирата. Ведь в тот момент я шагала по слишком тонкому льду… — Ты ведь всю жизнь не получал от близких ни заботы, ни поддержки. Не услышал даже банальное «Ваас, ты нам нужен…» А теперь… А теперь, когда все это в один миг обрушилось на тебя, да еще оттуда, откуда ты ожидал меньше всего… Очевидно, что ты не знаешь, как реагировать на это, как доверять. Тебя просто не научили этому… Вот я и спрашиваю тебя, Ваас. Не знаешь, что со мной теперь делать, да? Повисло затянувшееся молчание, нарушаемое лишь вновь надвигающейся грозой за окном. Солнце скрылось за темными тучами, и небо окончательно потеряло свой цвет. Где-то вдалеке послышался приглушенный раскат грома, на оконную раму упали первые капли дождя, а прозрачные занавески взмыли с пола под порывом холодного ветра… Главарь пиратов устало вздохнул, усаживаясь на край кровати ко мне спиной и явно не собираясь отвечать. — Ваас, ты нужен мне, — чуть громче добавила я, чувствуя, как начинаю закипать из-за молчания пирата. — Я не знаю, как это объяснить, я просто чувствую это и ни черта не могу с этим поделать, ясно? Просто поверь мне, прошу тебя… — Это стокгольмский синдром, принцесса, — еле слышно бросил Ваас, потирая переносицу. Эта тема его только раздражала. А меня раздражала фальш в его голосе и желание вновь закрыться в себе и холодно уйти от разговора, словно ему на все это было наплевать… — Да нихера это не так, Ваас… — процедила я, поджимая колено к груди и уводя взгляд в сторону. Хотелось столько высказать пирату, но я словно прикусила язык. Слова не лезли в голову… — Бля, Mary, я тебя прошу! Только не начинай заводить эту свою ебучую бабскую шарманку, окей?! — повысил голос пират, садясь рядом. Его плечо коснулось моего, мужчина ткнул в него локтем, и я почувствовала его прожигающий взгляд на своем затылке. — И обиженную из себя не строй, окей? Я нихуя тебе не обещал, Mary, — грозно процедил он, склоняясь к моему уху. — Никакой блядской любви, никакой супружеской верности блять и смерти в один день. Так что не смей от меня требовать чего-то и выставлять виноватым уебком, окей? Не дождавшись никакой реакции и даже ответного взгляда, Ваас резко поднялся с кровати, прорычав себе под нос. — Выебала мне весь мозг, сучка… Я продолжила безучастно сидеть, прожигая взглядом одну точку и вслушиваясь в то, как главарь пиратов ходит по комнате, надевая свою подобранную с пола одежду. Я думала над словами Вааса, в раздумьях прикусив и так кровоточащую после поцелуя с пиратом губу. Пыталась понять, что действительно чувствую к нему. Привязанность? Однозначно. Сексуальное влечение? Даже комментариев не требуется. Может, потребность в защите и поддержке, как от взрослого мужчины, которой не досталось мне в детстве от отца? Ваас, конечно, в отцы мне не годился, если судить по нашей с ним разнице в возрасте в жалкие 8 лет, но все это уже сложная паутина психологии, и опровергать это предположение я тоже не стала. Стокгольмский синдром? Учитывая то, что я простила Ваасу все побои и пытки, лезла к нему в душу и так глупо расплакалась, когда мы встретились спустя те мучительные две недели… Ответ напрашивался сам собой. А если вдруг… Любовь? Но разве возможно любить этого человека? Да хотя бы за что? За его херовый характер и постоянные вспышки агрессии, вызванные наркотиками? За его жестокость и бесчеловечность? За его род деятельности? За что его любить? И тем не менее, я чувствовала, что не могу без него: не могу без его голоса, без его взгляда и прикосновений. Ваас вызывал во мне бурю эмоций, порой абсолютно не совместимых, как этим утром. Пират заставил меня прочувствовать эту жизнь на вкус, чего мне не удалось сделать за всю свою прошлую жизнь, которую я просидела на гребаных таблетках, дабы хоть как-то не превратиться в овощ. Монтенегро стал причиной всех моих улыбок и всех слез, опустил на дно рядом с собой и вместе с тем подарил надежду на новую жизнь. Мой садист стал моим единственным источником заботы и защиты. Поверить невозможно… Но я не знала, каким словом можно было точно описать это все… В любом случае: хотела бы я, чтобы пират чувствовал ко мне то же, что и я к нему? Да, хотела бы, очень хотела бы… Но заставлять и требовать я была не в праве. Я не была в праве ставить его перед выбором, манипулировать им и уж тем более пытаться изменить. Я не Цитра. Я не причиню Ваасу такую же боль, какую однажды причинила ему сестра. Не поставлю перед выбором, словно пират обязан выбирать. Не стану манипулировать им его же ошибками. Не стану давить на его совесть и чувство вины, чтобы сделать из него другого человека, удобного мне. Не оттолкну от себя, даже если он вновь оступится. Не обману его. Не предам и не назову предателем… И впредь, в порыве ссоры, больше не обзову его бездушным ублюдком. Я верила в возможность того, что пират может испытывать ко мне что-то большее, чем привязанность, но с большим трудом. Хотя когда-то и Ваас не верил в то, что я смогу испытывать к нему теплые чувства. И вот он — гребаный результат… Вот только, в отличие от него, я еще имела крохотный шанс на спасение в силу юного возраста и отсутствия в душе полнейшего разочарования в людях. Возможно, я подсознательно искала этот шанс в каждом человеке вокруг, в конечном счете остановившись на главаре пиратов… А вот Ваас был взрослым, прожженным этой жизнью мужчиной, лишенным на огромный промежуток своей жизни возможности испытывать хоть какие-то теплые чувства ни по отношению к себе, ни к кому бы то ни было еще. Такие люди не меняются. Ни ради себя, ни уж тем более ради других. Его сердце — всего лишь жизненно важный орган, но никак не генератор глубоких чувств. И, к сожалению, я не была в силах это исправить. — Вообще, я… Ничего и не собиралась требовать от тебя, — тихо ответила я, посмотрев на пирата у окна. Ваас, до этого рассматривающий с недовольной миной начавшийся дождь, обернулся ко мне. — И я не обижена, правда. Просто расстроилась, что ты не поверил мне… — Нашла из-за чего расстраиваться блять, — беззлобно бросил главарь пиратов и вдруг усмехнулся, неспешно направившись к выходу. — Любите же вы, сучки, позагоняться от всякой хуйни, а?

***

До полудня мы не виделись с Монтенегро: он занимался своими привычными обязанностями главаря, в то время как я была полностью предоставлена сама себе. Ваас больше не волновался о том, что я могла сбежать, и у пирата были на то весомые основания, а потому охрану ко мне он больше не приставлял. Не думала, что скажу такое, но отчасти даже было жаль. Ведь найти себе достойного, а главное, не занятого собеседника среди пиратов было большой делемой. Остаться в одиночестве для меня было самым большим страхом. Не столько от чувства безысходности, сколько от навязчивых мыслей о друзьях и о том, что со мной происходит…

***

— Ваас? — позвала я пирата, опасливо заходя в его комнату и прислоняясь спиной ко входной двери. Пират наконец-то нашел свободный час времени, чтобы поспать, так как его образ жизни предполагал возвращаться к себе в спальню под утро и под утро же и уходить, и мне было совестливо тормошить его, но дело было срочным. Мужчина, развалившийся на всю кровать, раздраженно вздохнул и приподнялся на одном локте — один его гневный взгляд говорил о том, как сильно он хочет запустить в меня чем-нибудь тяжелым. — Да, принцесса? — натянуто улыбнулся главарь пиратов, пытаясь придать голосу максимальную безмятежность, на которую он вообще был способен. — Ты что-то хотела? Надеюсь, что это действительно важно, mi querida, иначе я буду очень и очень блять раздосадован… — Ну прости, это правда срочно… — вздохнула я, смотря на пирата щенячьими глазами. — Тогда не тяни кота за яйца, amiga! — повысил голос пират, свешивая ноги с кровати и потирая переносицу. — Ты и так этим утром не дала мне отоспаться, теперь еще и днем приперлась. А по ночам тебя кто трахать будет? Лично я буду дрыхнуть, amiga, окей? Я смиренно выслушивала накопленное недовольство Вааса. В конце концов, его действительно можно было понять… — У нас есть небольшая проблема, — осторожно подбирая слова, начала я. — Вернее, не у нас, а… У тебя. — Бля, Mary, только не говори, что ты беременна, — недовольно пробубнил Ваас. — Если так, то я нахер спать. Обсудим это позже, окей? — Да нет! — цокнула я. Главарь пиратов в очередной раз раздраженно вздохнул, выжидающе уставившись на меня. Немного погодя, я все же решилась отпрянуть от двери и распахнуть ее — на пороге стояла знакомая тигриная морда с блестящими желтыми глазами. К слову, Адэт я не видела уже довольно давно, и в голове невольно закрадывалась мысль о том, что та с концами вернулась в свою дикую среду обитания и больше нам не суждено было встретиться… Однако проходя мимо комнаты пирата и заметив тигрицу, развалившуюся в ожидании возле закрытой двери, я была рада ее видеть. Рада до тех пор, пока не рассмотрела в ее густой полосатой шерсти что-то маленькое и хрупкое. Так вот зачем она уходила на столько дней… При виде стоящей на пороге дикой кошки, чья клыкастая пасть удерживала за шкирку почти что новорожденного детеныша, глаза пирата были готовы выпасть из орбит. — Не-не-не, amiga, нихуя так не пойдет! — нервно усмехнулся он, замотав головой. Но в следующую же секунду его глаза буквально налились кровью, и пират указал пальцем на улицу, грозно процедив: — Пусть несет этого пизденыша туда, где нагуляла блять! Услышав осуждающий тон хозяина, тигрица виновато поджала уши. Детеныш же в ее зубах лишь потянулся и сладко зевнул, продолжая спать вопреки громким разборкам. — Ваас! Мое сердце облилось кровью от одного его хладнокровного тона. — Что «Ваас», Mary?! Мне нахуй не сдалась вторая огромная морда здесь! — рявкнул пират, резко поднявшись с кровати. Сомкнув губы, я бросила на пирата испепеляющий взгляд и выхватила тигренка из пасти Адэт. Та не стала противиться, зная, что я не причиню вреда ее детенышу — я протянула главарю пиратов этот комок шерсти, который тут же распахнул маленькие черные бусинки вместо глаз. Ваас, сложивший руки в карманы, недовольно сморщился, но не отстранился. — Посмотри на него! Как можно так хладнокровно бросить это беззащитное создание в диких джунглях, без матери?! — прижав к груди детеныша и поглаживая его гладкую шерстку, воскликнула я. «Ни к черту материнский инстинкт…» — Тогда пусть пиздует со своим выблядком в ебучие джунгли, — грозно процедил Ваас, смотря на меня исподлобья и кивая на тигрицу. — Но здесь он не останется. Я все сказал, Mary. В довершение своих слов, пират бросил все тот же недовольный взгляд на животное в моих руках и развернулся, чтобы уйти. Я мельком глянула на тигрицу, кладя детеныша рядом с ней — та вновь подобрала его зубами с холодного пола и с надеждой подняла на меня желтые глаза, от чего внутри все сжалось в какой-то ком… Слабачка. Ладно, была ни была… Я осторожно приблизилась к главарю пиратов со спины, кладя ладони и подбородок на его плечо. — Ну не злись… — расстроенно произнесла я. Ваас никак не отреагировал, продолжая рыться в своем телефоне, но даже по его неровному дыханию было очевидно, что тот все еще настроен недружелюбно. Я осмелилась прижаться к нему чуть ближе и на миг коснуться губами его плеча, внимательно наблюдая за реакцией мужчины. — Не думай, что сможешь разжалобить меня своими невинными глазками, окей, belleza? — сухо бросил он, разворачиваясь ко мне. — Я сказал нет. Что еще тебе не ясно, Mary? — Так не мне это и нужно, — ответила я, кивнув в сторону сидящей позади Адэт. Ваас бросил на тигрицу исподлобный взгляд и отвернулся, раздраженно вздохнув. — Просто подумай о том, как она привязана к тебе. Стала бы она каждый раз возвращаться сюда? Ваас, это не просто животное. Да оно тебе ближе, чем все эти обезьяны с автоматами, которых ты здесь держишь. А ты собираешься ее выгнать… — Эти обезьяны, Mary, — процедил пират, — Не плодят мне лишние рты, которые каждый, сука, час будут требовать от меня жратвы. А еще эти обезьяны не разрастутся в таких здоровенных полосатых тварей, которые, как выяснилось, приносят мне одни проблемы. — Слушай, ну она же не подбрасывает тебе этого детеныша и не сваливает в туман, а. — В таком случае, этот сгусток шерсти сразу бы пошел на корм нашим псам, amiga, — хмыкнул главарь пиратов, а при виде моего осуждения на лице и вовсе довольно усмехнулся. Настроение пирата медленно возвращалось к нормальному, и я не могла этим не воспользоваться… — Ваас, — тихо позвала я пирата, перебирая между пальцами край его майки, и тот все же опустил на меня глаза. — Пожалуйста, ну не выгоняй ты их… Пусть живут не здесь, хорошо, но ведь во всем лагере явно найдется место, где их можно оставить. Тяжело вздохнув, Ваас бросил пристальный взгляд на тигрицу у входной двери. — Ты знаешь, да, принцесса. Найдется одно место… — Не клетка, Ваас, — с иронией отрезала я, предсказывая слова пирата. — Это уже будет сложнее, amiga… — ответил он, проводя пальцами по эспаньолке. Я резко отстранилась от пирата, пытаясь поймать его взгляд. — Так ты все-таки оставишь их?.. — не веря своим ушам, прошептала я. Ваас ненадолго задумался, все так же недовольно рассматривая спящего детеныша в зубах Адэт. — Да ты же блять всю плешь мне проешь потом, стерва… — не отрывая от них глаз, прорычал мужчина и резко отстранился, направляясь к кровати. — Все, Mary, я спать, подумаю потом. Сейчас бери этих двоих и пиздуй куда подальше. И не трогай меня ближайшие пару часов, если не хочешь переехать за компанию с этими блохастыми тварями в джунгли. Я была так рада услышать от Вааса его согласие, что не сдержала улыбки. Я в принципе не верила в возможность того, что мне удастся уговорить его, просто плыла по течению. Хотелось запрыгать от радости и расцеловать мужчину, но я прекрасно знала, что ничем хорошим это не кончится, а пирата такое поведение только разозлит. В конечном счете я стерла довольную улыбку, чтобы лишний раз не провоцировать пирата обломать меня, и подошла к тигрице. — Хорошо, только… Обернувшись, я поймала на себе испепеляющий взгляд Монтенегро, развалившегося на кровати, и воскликнула: — Ох, Ваас, давай уж я тебя сразу добью, ладно? — Infierno… ДА ЧТО ЕЩЕ?! — рявкнул главарь пиратов. — Это… Тоже девочка, — взяв в руки зевающего тигренка, ответила я и прикусила губу. Стоило видеть лицо главаря пиратов в тот момент: гнев, безысходность и отчаянье смешались в один дерьмовый коктейль. И только сонные глаза, украшенные мешками под ними, не позволяли воспринимать взгляд пирата как что-то угрожающее. — Собрал вокруг себя бабье царство блять… — недовольно буркнул Ваас, проводя рукой по лицу.

***

Как и обещал главарь пиратов, вскоре он вышел из главного здания и на вид уже был довольно бодр и весел. Какие-то пару часов сна настолько привели его в чувства, что Монтенегро даже согласился на предложение своих шестерок забить на все дела, свалить с острова и поохотиться. И судя по хищному оскалу, пират горел этим делом так же, как и большинство его людей, любящих охоту. Меня Ваас взял с собой: затолкнул на переднее сидение внедорожника, разумеется, даже ради приличия не поинтересовавшись, хочу я лицезреть убийства невинных зверушек или нет. Впрочем, это все равно было лучше, чем весь день тухнуть в одиночестве, не зная, когда Ваас с его пиратами вдоволь «наиграются» и вернутся в лагерь… — ТАЩИТЕ ШКУРЫ В ТАЧКУ! — громко приказал главарь пиратов, а затем рухнул на землю, толкая меня локтем. — Гринпис плачет по тебе, принцесса. Не смогла пустить пулю в гребаного Бэмби! Я поправила съехавшие на переносицу темные очки, любезно одолженные отжатые для меня Ваасом у Бенжамина. — Когда мы еще только ехали сюда, я тебе сразу сказала, что не собираюсь убивать бедных животных, тем более в качестве трофеев, — ответила я и невинно улыбнулась, подставляя лицо под теплые лучи палящего солнца. — Окей, все равно этот пиздюк сбежал, так что можешь расслабить ляхи, — недовольно буркнул Ваас, смотря на шумный водопад в нескольких десятках метров от нас. — Но впредь запомни умные слова, niña: либо убиваешь ты, либо убивают тебя. Закон моих гребаных джунглей, Mary. — Я из животных могу пристрелить разве что кого-нибудь из твоих обезьян, — усмехнулась я, опираясь на руки позади себя и кивая на пиратов, которые тащили несколько крупных туш во внедорожники. — Ну, может, комара еще могу прихлопнуть и то подумаю десять раз… — Значит питаться твой мелкий полосатый черт будет комарами, окей? — поднявшись с земли и разминая затекшие мышцы, бросил Ваас. — Да и ты хотя и жрешь немного, но смысл мне тратить на тебя добычу… Ты вегетарианка? — между делом спросил Ваас. Подняв с земли бутылку с водой, он впился в ее голышко, продолжая смотреть на водопад впереди. — Нет, — пожала я плечами, сдерживая улыбку в предвкушении реакции Монтенегро, которая последовала незамедлительно. Чуть не подавившись водой, Ваас сплюнул ее в сторону и, вытирая рот, навис над моей головой, чем вызвал у меня дикий смех. — ТОГДА ХУЛИ ТЫ ВООБЩЕ ВЫЕБЫВАЕШЬСЯ, MARY?! — в недоумении выкрикнул пират, привлекая внимание своих подчиненных.

***

В лагерь мы вернулись часам к двум. Погода портилась на глазах, и слабо бьющий по окнам бараков дождь постепенно превращался в очередной экваторский ливень. Свист и завывание ветра слышались ото всюду и звучали довольно жутко, особенно в условиях практически полного отсутствия на улице людей. Пираты попрятались по своим баракам, и только те, чьи обязанности требовали беспрекословного и наиболее важного исполнения, продолжали мокнуть и мерзнуть снаружи… До самого вечера я так и не встретила Вааса, да и не горела особым желанием: порой от него действительно хотелось отдохнуть, впрочем, как и ему от меня. Да все мои мысли свелись к одному, не давая покоя… Близился закат. На улице еще было светло, но тень, надвигающаяся с западной стороны острова, свидетельствовала о приближении сумерек. Малиновый закат наконец окрасил серое, пасмурное небо, и теперь падал матовым отблеском на каждый нескрытый от него клочек земли, на каждое изукрашенное в граффити здание и на лица всех тем пиратов, которые соизволили выйти на улицу под моросящий дождь. Я смотрела на него с высоты птичьего полета, сидя на крыше главного здания: забралась туда, чтобы лишний раз не маячить в одиночестве перед всеми этими чужими, ненавидящими меня людьми. Ветер здесь завывал еще сильнее, где-то за моей спиной скрипя железным флюгером, не понятно на кой черт здесь вообще поставленным. И море — море отсюда было видно лучше всего, и слышно оно было буквально как из морской раковины. Пиратские голоса и приглушенная в колонках музыка где-то внизу напоминали скорее тихий писк комара в сравнении с тем, что слышалось на крыше: с ветром, с морем, с шелестом высоких деревьев и пением птиц… Из головы не выходила встреча с Арэсом этим днем. На миг мы встретились глазами издалека, но даже тогда я прочла в его взгляде знакомые горечь, вину и отчаянье. И все то, что произошло прошлым днем до момента сделанного мной глотка виски, всплыло в моей памяти яркими картинками, и, что страшнее, теми же, ничуть не притупившимися эмоциями. Я вновь почувствовала эту боль от осознания того, что больше одной из моих подруг нет в живых, и убил ее не кто-то из этих ублюдков, а близкий мне человек, человек, которому я доверяла больше, чем себе, убил ее Арэс. И я даже не знала, кто была та девушка. Ника… «Только бы это была не она! Знаю, как это звучит, но, Господи, только бы не она!» — молилась я, сжимая пальцами ржавую перегородку. Я так скучала по ней — Боже, не описать словами, как же я скучала по ней! Я уже была готова принять любое мнение подруги обо мне, выслушать любое дерьмо, летящее в свою сторону, была готова простить любую ее ошибку и сама попросить прощения. За все: за ошибки, которые уже не исправить, за ту боль, что причинила ей, за то чудовище, в которое я превратилась на ее глазах. Лишь бы она была жива… Я стояла на этой крыше, а передо мной разливался желто-розовыми красками закат и бушевало море. Внутри возникло чувство дежавю: против воли в голове начали всплывать единственные счастливые воспоминания из моей жизни — тот самый последний вечер нашего тура, когда мы всей нашей группой устроили вечеринку на крыше отеля. Я вновь вспомнила лицо Евы, вспомнила, как мы так же стояли на краю крыши, любуясь закатом и бесконечностью моря. И сердце мое сжалось от осознания, что теперь я стою одна: Евы нет, нет уже давно и никогда больше не будет. Мне потребовалось столько времени, чтобы смириться с ее смертью, и вот снова в моей голове предательски закрались ранящие мысли о том, как сильно мне не хватало ее, как сильно я бы хотела, чтобы она оказалась сейчас рядом и взяла меня за руку, сказала, что все будет хорошо… Ветер смахнул с моей щеки упавшую слезу — я сомкнула губы, хладнокровно смотря в сторону горизонта и утирая мои никому здесь в хуй не впившиеся слезы. Теперь к тяжелому принятию предательства Арэса прибавилось и мое чувство вины. Вины не только за то, что прожила целый день, не вспомнив о своих друзья, находившихся в плену у Цитры, но и вины за то, что все это случилось с ними только из-за меня… Они были здесь ни при чем. Я была нужна Цитре. Я была настроена серьезно. Нужно было срочно поговорить с Ваасом — я не знала, как он отреагирует, что он скажет и насколько далеко пошлет меня. Но молчать я не могла: только пират и его люди могли помочь мне освободить друзей. В одиночку у меня ничего бы не вышло, так же, как когда-то ничего бы не вышло, не помоги мне ракъят. Ракъят… «Эти гнусные предатели заплатят своими жизнями, если хоть пальцем тронули моих друзей. Я всем им перережу глотки, если на их руки упала хоть капля крови когда-то близких мне людей…» — размышляла я, поднося зажигалку к дрожащим губам. Я сделала затяжку, тут же закашлявшись от запаха ненавистного мной сигаретного дыма, и, наплевав на голос Монтенегро в голове, сделала еще одну. « — Блять… Как можно себя этим травить? — Все потому, что ты не пробовала, принцесса…» Я пролезла под проржавевшими перилами, свешивая ноги с крыши и внимательно наблюдая за людьми… Как же здесь все по-другому. И самое страшное, что только внешне. Не было этих выбеленных советских панелек, серых крыш пятиэтажек с одними лишь воркующими голубями и спутанными проводами, не было опустелых грязных дворов, заброшенных детских площадок, с чьих качелей осыпалась потрескавшаяся краска, и не было голых деревьев, ветки которых были покрыты февральским снегом… Вместо привычной советской эстетики глаза мозолили яркие цвета, смесь пестрой зелени пальм и синего моря, неоновые блики лампочек, которые не выключались здесь даже днем, и исписанные в граффити целые здания. Серость сменилась красками — пустота сменилась обилием… Но остались те же люди. Да, их кожа была смуглее моей, белой, даже бледной, словно я уже родилась трупом. Но это оказалось единственным нашим отличием — эти люди были такие же потерянные, с такой же безысходностью в глазах. Они не нашли смысла в жизни, просто боялись оборвать ее, а потому теперь их жизнь — это алкоголь, наркотики и музыка в плеере. «Я оказалась на другом конце света. Сначала мне все казалось таким новым и волнительным…» — размышляла я, не отводя нечитаемого взгляда от мельтешащих где-то внизу человеческих силуэтов. «А теперь вижу, что все и везде в этом мире одинаково. Одинаково безнадежно…» Страх. Страх высоты, который так гложил меня, был мне необходим в ту минуту. Необходим, чтобы хоть как-нибудь избавиться от вновь проснувшегося и пожирающего меня внутреннего зверя, требующего выпустить его на свободу. Судорожно ударяя мизинцем по сигарете, я следила за тем, как одни частички пепла подхватывает морской ветер, и как другие, уверенно следуя законам физики, медленно удалялись от меня, стремясь к холодной земле. Голова кружилась: то ли от волнения перед размыленной высотой под моими висящими в воздухе ногами, то ли от ударившего в голову мерзкого запаха никотина. Навязчивые мысли о том, что могли сотворить с моими друзьями за эти два дня, не покидали мой разум — серцебиение учащалось, а дыхание спирало, от чего ладонь, с сигаретой между пальцев, автоматом тянулась ко рту снова, и снова, и снова… — Пожалуйста, Ваас… — одними губами прошептала я в пустоту, поднимая глаза к заходящему солнцу. — Пожалуйста, не оставляй меня…

***

Этим вечером я долго не решалась поговорить с Ваасом: меня гложил страх неизвестности, я боялась, что пират придет в ярость до такой степени, что в конечном счете посадит меня на цепь возле своей постели, дабы больше не сомневаться в том, что я могу сбежать от него. А при таком раскладе спасти друзей мне было не суждено. Каждый раз, когда мне казалось, что вот он, подходящий момент, язык сворачивался в трубочку — слова никак не подбирались, и мне казалось, что если я попробую произнести хоть что-то, то это скорее будет похоже на жалостливый писк, нежели нормальную просьбу. А такое с Монтенегро не прокатит, он не любит эти ужимки и сопли: насмотрелся их за всю свою преступную жизнь столько, что аж тошнило. И каждый гребаный раз, когда я бросала несмелый взгляд на отвернувшегося в телефон пирата и не могла начать разговор, я мысленно повторяла одно и то же слово, так глубоко засевшее в моей памяти. Слабачка. И снова дождь, тихий, моросящий. А вот ветер стал еще холоднее, и по коже моей пробегали мурашки, стоило почувствовать очередной порыв со стороны разбитой оконной рамы. В комнате было так же тихо, только иногда раздавалось жалобное пищание тигренка, чья мама спала в своем излюбленном месте, под подоконником. Мы же втроем уместились на кровати пирата и последние полчаса молчали так, словно были незнакомы: Ваас что-то пролистывал в телефоне, развалившись в позе морской звезды и закинув одну руку за голову, а я следила за спящим между моими ладонями комком шерсти. Лежа на животе и поглаживая мягкие лапки пушистого создания, которому Монтенегро торжественно присвоил прозвище «полосатый черт», я до сих пор не могла поверить, что пират согласился оставить его; вернее, ее. Имя ей Ваас, конечно же, не стал придумывать, продолжив называть блохастой тварью, но делал это уже не с таким отвращением, как поначалу. Я же, в свою очередь, изливала на маленькую тигрицу все свои чувства, которые, увы, не могла излить на лежащего рядом индивида: и тискала, и обхватывала ладонями, зарываясь носом в ее густую шерсть, заместо объятий, и исцеловала каждый уголок ее мордашки. И периодически ловила взгляд Вааса, который смотрел на меня, как на идиотку. — Вообще-то я должен быть на ее месте, Mary, — наконец не выдержав, шутливо бросил пират. — Ты? Правда? — усмехнулась я, скептически изогнув бровь. — Да я заранее знаю, что ты мне скажешь. «Бля, amiga, вот только давай без этих телячьих нежностей, окей?» — Какая неудачная пародия… — пролепетал Ваас, улыбаясь уголком губ и смотря в телефон. — Да брось… Не, погоди. Хочешь сказать, если я реально сейчас полезу к тебе со своими ужимками, то ты не пошлешь меня первым рейсом? — недоверчиво улыбаясь, уточнила я. — Ну, рискни, — обнадеживающе бросил пират, так и не посмотрев в мою сторону. «А у него, на редкость, хорошее настроение, какая удача…» В моих глазах появился неподдельный азарт — я приподнялась на руках, чтобы приблизиться к пирату. Он оторвался от телефона, переводя на меня внимательный, игривый взгляд. — Это вызов? — с ухмылкой спросила я, плавно перекидивая ногу через пирата и усаживаясь на его берда. Ваас ничего не предпринял, продолжая с легкой улыбкой наблюдать за моими действиями, словно затаившийся хищник, готовый напасть в любой момент. Мои руки аккуратно обхватили лицо мужчины — пальцы коснулись густой эспаньолки, чувствуя приятное покалывание. Первый поцелуй пришелся в горячую щеку. Второй — немного ниже, возле уголка губ. Третий коснулся шрама, рассекающего бровь, и скользнул ко второй щеке… И все последующие не оставили ни единого «живого» места на лице пирата. «Такой податливый… И все равно неприступный.» Невинные мимолетные поцелуи, покрывающие лицо мужчины и быстро сменяющие друг друга, больше походили на дурацкую игру двух идиотов, и мы оба прекрасно смекали это. В особенности, Ваас, который за все это время ни разу не шелохнулся, молча терпя недо-домогательства от своей принцессы. Сам виноват, спровоцировал. Теперь он улыбался шире, пытаясь сдержать смех и не выкинуть очередную колкую шутку. Впрочем, как и я. Однако рядом с таким мужчиной, как Монтенегро, сложно долго сдерживать себя в руках и изображать невинную овечку. Всегда мало. Хочется большего… Я отстранилась — затем провела ладонями вдоль всего торса мужчины, наклоняясь к его лицу и застывая в ничтожных сантиметрах от его губ — единственного, чего так и не решилась коснуться своими… — Твоя решительность меня не радует, Mary, — наконец ухмыльнулся главарь пиратов. Вдруг мужчина сам притянул меня за затылок, впиваясь в мои губы, и я ответила с не меньшим напором, втягивая носом воздух. Свободная рука Вааса уже легла на мою талию, сжимая ее с нескрываемым чувством собственничества… Не знаю, чем могло бы все это закончиться, если бы не мое сильное желание хотя бы раз в жизни самой обломать Монтенегро, как он любил это проворачивать надо мной. Преодолев нахлынувшее возбуждение, я все же уперлась ладонью в грудь пирата и разорвала поцелуй. — Милый, ну не при ребенке же, — нагло ухмыляясь, бросила я и слезла с пирата. И вновь все мое внимание было обращено к тихо сопящему комку шерсти, лежащему на другой стороне кровати. — Я это запомнил, принцесса, — вопреки моим ожиданиям, Ваас не перестал ухмыляться и остался более чем довольным. А вот я вновь залепила себе мысленную пощечину за то, что не решилась поговорить с пиратом… Через какое-то время, проведенное в томительном молчании, я поднялась с кровати, беря на руки пушистое создание. Подойдя к резко поднявшей голову Адэт, почувствовавшей запах своего детеныша, я положила его рядом, и тигренок тут же зарылся в ее густую шерсть в поисках молока. Я уселась на подоконник, делая вид, будто очень увлечена этой картиной: на самом же деле я вновь собиралась с духом, чтобы поднять глаза на Монтенегро и вымолвить хоть слово. Но, слава Богу, он сделал это первым… — Amiga, раз встала, подкинь сигареты, — бросил Ваас, продолжая что-то листать в телефоне. — Любой каприз за ваши деньги… — пожала я плечами, пока не поймала на себе пристальный взгляд пирата. — Да поняла, не дура… Взяв со стола пачку сигарет я неспешно подошла к уже сидящему пирату, отложившему телефон. Он было протянул ладонь, чтобы забрать сигареты, но я резко отдернула руку, уводя ее за спину. — Оп-па… И что мне за это будет? — без доли улыбки спросила я, хотя в глазах по-прежнему горел азарт. — По заднице тебе не будет. — Угрожаешь мне? — Ну что ты, мой цветочек, — улыбнулся пират, оголяя ряд ровных белых зубов. — Всего лишь предупреждаю… Если не отдашь мне это сейчас блять, то больше на свою красивую пятую точку сесть не сможешь. — А я успею убежать… — хмыкнула я, поведя плечом. — Вместе с твоими дурацкими сигаретами кстати. Повисло секундное молчание, после которого главарь пиратов резко схватил меня за талию и опрокинул на кровать — он улегся на один локоть сбоку от меня, без лишних усилий вырвав из моих пальцев пачку сигарет и попутно с ухмылкой любуясь моим недовольным выражением лица. — Слишком много ты куришь, дорогой, — с иронией бросила я, уводя взгляд. — Принцесса, не еби мозги, а. Будешь учить меня жизни? — сухо ответил пират, доставая сигарету, и вдруг оценивающе глянул на меня. — А знаешь, Mary, ты чертовски права… Нахуй это все, иди сюда. Ваас откинул пачку сигарет на кровать и вдруг навис надо мной, касаясь губами моей шеи. От одного его горячего дыхания на коже я была готова растаять, но остатки разума уже просто кричали о том, что нельзя все так оставлять — мне нужно было начать этот долбанный разговор. Больной засос окончательно отрезвил меня — пытаясь выровнять сбитое дыхание, я уперлась руками в грудь пирата, пока тот не посмотрел мне в глаза. — Ваас, нам нужно… Нам нужно поговорить, — сказала я, смотря на пирата с надеждой в глазах. — Почему так не вовремя, amiga? — раздраженно прорычал Ваас, но все же смягчился и отстранился, садясь напротив. — Что не так? — спросил он, выжидающе смотря на меня. — Mary блять, соберись и скажи мне уже, что, сука, не так! — В тот день Эрнхардта… Убили ракъят. И тот пожар в его доме… Его устроили они, — неуверенно начала я. — И что с этого? Меня это как-то должно ебать? — Они… Они искали моих друзей. Я решилась поднять глаза на Вааса, и тот резко замолчал. Это означало только одно: пират с ужасом понял, к чему я клоню, но до последнего надеялся, что это не так. От этого в моем голосе появилось еще больше неуверенности, а надежда на его помощь рассыпалась, как песок сквозь пальцы. — Только недавно я узнала о том, что Цитра приказала привести к ней моих друзей. Наш с ней последний разговор… Был не из самых приятных. Она просила меня остаться с ракъят. Я не дала ей тогда четкого ответа, но, видимо, она и так все поняла… От воспоминаний о Цитре я чувствовала, как внутри разгорается гнев. — Эта сука держит их в плену, чтобы я вернулась в храм. И я даже понятия не имею, что могу там увидеть… — Попридержи-ка коней, amiga, — перебил Ваас, и гнев в его глазах не сулил ничего хорошего. — Нихуя ты там не увидишь, окей? Потому что блять ты никуда не пойдешь, тебе это ясно, Mary? — процедил он, грозя пальцем. — Ваас, там мои друзья… Я хотела вложить в эти слова больше экспрессии, но в итоге голос жалостливо дрогнул. — МНЕ ПОХУЙ, MARY! О КАКИХ ЕБУЧИХ ДРУЗЬЯХ ИДЕТ РЕЧЬ?! — сорвался на крик Монтенегро, резко поднявшись с кровати. Я вздрогнула, не осмеливаясь поднять глаза на разъяренного мужчину, который продолжал давить на меня. — Это все в прошлом, Mary! Пойми ты это уже наконец, наивная идиотка! Забудь о них блять! Твои зажравшиеся дружки нихера не ценили тебя, только пользовались блять! Ты же сама это прекрасно понимаешь, ТАК КАКОГО ХУЯ ТЫ СНОВА ВСЕ ПОРТИШЬ, ТУПАЯ ТЫ СУКА?! Я была уверена, что главарь пиратов вот-вот ударит меня, но тот вовремя отошел к окну, переводя дух и потирая переносицу. Мое сердце билось с такой скоростью, что было готово выпрыгнуть из груди, но не от страха — от чувства вины. Ведь я действительно все портила. Я так и не освободилась от прошлого… И не собиралась. Мои друзья были тем единственным, что позволяло мне не потонуть в безумии острова с концами, тем единственным, что напоминало о том, что смысл в жизни еще есть. Пускай он не в том, чтобы жить ради своего потерянного существования, а ради того, чтобы жить для кого-то другого. И помимо Вааса этими кем-то другими все еще оставались мои друзья. И пират не мог с этим смириться. Не мог смириться с тем, что даже удерживая меня рядом с собой, он все еще оставался один… — Нахера ты все это рассказала мне? А? — процедил Ваас после продолжительного молчания. — СМОТРИ МНЕ В ГЛАЗА БЛЯТЬ! — рявкнул пират. Я подняла на того раскаивающийся взгляд. Вот только он в это раскаянье уже не верил… — Что, убежишь? Оставляешь меня? Снова оставляешь меня? Его слова показались мне до боли знакомыми, словно однажды мне уже довелось услышать их. И я не ошиблась. В воспоминаниях сразу всплыл тот странный сон, который приснился мне в пещере, где умирал воин ракъят, что был до меня. Я и Элис только сбежали из лагеря Вааса, Деннис Роджерс еще был жив, а я была еще такой слабой, напуганной и беззащитной — каких-то четыре чертовых месяца, а казалось, что с того дня прошла целая вечность, ведь столько всего изменилось до неузнаваемости… В том сне я шла по пути воина, и с каждым шагом ощущала наполняющую меня силу. На моей руке медленно вырисовывалось татау, а в воздухе раздавались голоса из прошлого. А потом… Я взяла в руки парящий зеленый кулон, точно такой же, что висел на шее главаря пиратов, и над ухом раздался его голос, такой же презрительный и такой же печальный: « — Что, убежишь? Оставляешь меня? Снова оставляешь меня?» На этом сон оборвался… Так значит, вот он — конец пути, вот он какой. Я почти дошла до него. Так он должен закончиться? Болью и душевными муками? И ведь Ваас когда-то предупреждал меня, что так и будет, если я ступлю на путь воина… — Я прошу тебя помочь, — с мольбой в голосе просила я. — Пожалуйста… Помоги мне освободить их… Без тебя у меня ничего не получится… Ваас, я обещаю, что не оставлю тебя! Быстрым шагом я очутилась возле пирата, с надеждой и нежностью протягивая ладонь к его лицу. — Я отпущу их сразу же, когда буду знать, что они в порядке! Обещаю тебе! — Не верю блять ни единому твоему слову, Mary, — процедил пират, оттолкнув мою руку от своего лица и вцепившись в ее запястье так сильно, что мне казалось, он вот-вот сломает ее. — Ты никогда не поумнеешь, hermana. И всю свою никчемную жизнь проживешь, думая не о себе, а о других. И о ком угодно блять, но только не обо мне. Я хотела возразить, но главарь пиратов даже не собирался меня слушать — он притянул меня за запястье к своему лицу. — Хочешь валить? Сваливай, amiga! Вперед! — буквально прошипел мне в лицо Ваас. — Можешь хоть прямо сейчас пиздовать к моей ебнутой сестричке, Mary, прямо к ней в лапы блять, и не возвращаться. Мне похуй, что она сделает с тобой. Ты меня услышала? Мне похуй, Mary! Так что вали блять, вали, пока я даю тебе эту возможность, о которой ты так мечтала, неблагодарная ты сука… Пират оттолкнул меня и направился ко входной двери. — Можешь не верить мне, но я никогда не отрекусь от своих слов! — бросила я вдогонку пирату, и тот остановился на пороге. — Ты мне нужен, Ваас. И всегда будешь. Главарь пиратов ненадолго задержал на мне нечитаемый взгляд, но взгляд этот был все таким же холодным. — Чтобы, когда я вернулся, Mary, и духу твоего здесь не было. Теперь в голосе пирата не было угрозы. Он звучал подавлено и устало. И от этого было еще больнее. — Иначе ты очень пожалеешь, что решила остаться… Стоило захлопнуться входной двери, и слезы сами покатились по моим щекам. Я зарылась пальцами в волосы, будучи готовой завыть от безысходности. Обернулась к окну, жадно вдыхая чистый ночной воздух — через пару минут снаружи здания показалась мужская фигура, уверенно направляющаяся в сторону бара Фостер. Сомнений не было, Ваас в эту ночь и не собирается возвращаться. Может, из-за того, что напьется и проведет ее в компании какой-нибудь девицы. А может, из-за страха, в котором пират никогда себе не признается — страха не обнаружить меня, когда он вернется сюда. А я действительно собиралась уйти… Но это не означало, что я бы не вернулась к нему. Пускай и на верную смерть…

***

Покинуть остров не составило труда, мне даже не пришлось сбегать, как крыса с тонущего корабля: пираты уже привыкли к тому, что теперь я неприкосновенна и могу свободно перемещаться, куда мне вздумается, а потому даже глазом не повели, когда я покинула лагерь. Возможно, их насторожил бы тот факт, что спустя считанные минуты я уже стояла на пирсе, заводя моторную лодку, но этого они уже не видели… Храм Цитры. Даже в темноте он продолжал сиять факелами среди глубоких диких джунглей, куда еле-еле проникал лунный свет. Чтобы добраться сюда как можно быстрее, мне потребовался целый час времени, и с каждой томительной минутой, пока я приближалась к этому месту, я чувствовала, как от страха и волнения бьется мое сердце, как перехватывает дыхание и как подрагивают пальцы на руле найденной мной тачки, брошенной посреди дороги. Стоя напротив открытых врат храма, я пыталась совладать с собой, сжимая кулаки. В голове крутилась тысяча и одна мысль: что я увижу, когда окажусь здесь, будут ли живы мои друзья, что скажет Цитра и что прикажет делать со мной и с ними? Эта женщина была слишком непредсказуема — вся в своего поехавшего братца. Вот только тот был безумен и прекрасно осознавал это, а она была одержима, а одержимые не отдают себе отчет в том, что они творят. Одержимые идут по головам, в прямом смысле этих слов… Поднявшись по невысоким ступенькам, я с опаской прошла в храм. Вокруг не было ни единой души — тихо было настолько, что треск от пламени факелов казался слишком громким и мешал держать ухо в остро. Я неспешно направлялась по темному коридору, пристально взглядываясь в каждый темный угол, откуда мог напасть враг. Огнестрельного оружия у меня не было, и приходить с ним было бы, пускай и безопасней, но точно не идиллично: в глубине души таилась последняя надежда на то, что все можно будет разрешить мирно, без кровопролития. Или же обманом, глупым киванием головой и несением полнейшей чуши о том, что да, я останусь с ракъят, я покончу с Ваасом — лишь бы эта поехавшая отпустила моих друзей живыми… «Да, не взять с собой банального глока было опрометчиво…» Я готовилась к худшему, судорожно постукивая пальцами по рукояти перочинного ножика, спрятанного в кармане шорт. Холодно. А здесь все так же холодно, несмотря на обилие пламени со всех сторон… Обогнув высокий баобаб, где когда-то мы впервые встретились с жрицей, я твердо направилась туда, где та могла ждать меня с наибольшей вероятностью — к окровавленному алтарю. И вновь я очутилась в темных коридорах и лабиринтах, чьи каменные стены поросли лианами и плющом и были изрисованы этническими рисунками, а факелы освещали мой путь не дальше, чем на пару метров — идя по ним, я всей кожей ощущала, как эти стены давят на меня, как сквозь них за мной наблюдают десятки глаз, а тишина забирает остатки разума… Когда до ушей донесся чей-то голос, я замерла, как вкопанная, прислушиваясь — сначала я решила, что мне это показалось, но отдаленный голос раздался вновь, а за ним послышалось чье-то жалобное, еле слышимое скуление. Затаив дыхание, я подобралась к выходу из коридоров — я осторожно выглянула на главную площадь и резко прижала ладонь ко рту, чтобы не закричать. Мои друзья. Все они были выставлены в импровизированный ряд, как обычно делал это главарь пиратов с «возвратами». За каждым из них стояло по воину ракъят, их лица были скрыты масками, как у гребаных палачей. Они силой удерживали каждого из ребят на коленях, но удерживали их не для того, чтобы те не сбежали: мои друзья были избиты до такой степени, что я не могла толком узнать их по окровавленным лицам, по их закатанным глазам и приоткрытым губам, которыми они жадно втягивали воздух. Все молодые люди настолько были обессилены, что еле сохраняли сознание и держались на коленях. Один из воинов в этот момент жестоко добивал какую-то девушку, чьего лица я не могла рассмотреть, и от этой картины мой внутренний зверь сорвался с цепи без разрешения… Стоило мне только шаг ступить на главную площадь, как из укрытия с громким ревом на меня напал воин ракъят. Ловушка. Как я могла не догадаться? Потеряв бдительность от увиденного, я на миг замешкалась и была прижата лопатками к холодной стене, чувствуя, как острый камень впивается в тонкую кожу. Но гнев вовремя дал о себе знать и придал сил — вцепившись в плечи врага, я что есть силы зарядила тому по колену, он на миг потерял равновесие, с шипением хватаясь за поврежденный миниск, и этого хватило, чтобы я успела ударить неумелого воина в солнечное сплетение и толкнуть на землю. В эту же секунду справа от меня оказался еще один воин, и инстинкт сработал моментально — выхватив перочинный нож, я без раздумий полоснула им по горлу нападавшего, когда тот был в каком-то жалком полуметре от меня. С омерзением я почувствовала, как на мое лицо брызнула его горячая кровь, а сам воин рухнул на колени, хватаясь за горло. Сжимая окровавленный нож и тяжело дыша, я быстрым шагом направилась в сторону уже давно наблюдающих за мной ублюдков, которые выглядели более чем спокойны. И вскоре я поняла, почему. Не успела я сделать и нескольких шагов, как со спины на меня навалился очередной воин ракъят. Нож благополучно отлетел в сторону. Воин без лишних усилий повалил меня, прикладывая лицом к холодной земле и заламывая мне руки. — Отцепитесь! Отвалите от меня! — закричала я, извиваясь всем телом в попытках высвободиться. Но воин ракъят лишь сильнее заломил мне руки, от чего я не сдержала крик не столько от боли, сколько от безысходности, заставившей меня еще сильнее разозлиться. — ВЫ ВСЕ СДОХНИТЕ, УБЛЮДКИ! — Воин возвращается из земли мертвых? — раздался мелодичный женский голос с этой типичной для него ноткой лукавства. Знакомая фигура с ровным станом и легкой улыбкой показалась из темного дыма, заполонившего здесь все вокруг. Все покорные взгляды этих псов были обращены к жрице — при виде Цитры все внутри меня заклокотало, а зубы были готовы сточиться друг об друга. — Отпусти их… — чуть ли не рыча, процедила я и вновь дернулась, в попытке свалить с себя грузное мужское тело, но, не добившись успеха, пришла в еще большую ярость. — ОТПУСТИ ИХ, ЧЕРТ ВОЗЬМИ! — Все хорошо, успокойся… — заботливо пропела жрица, и в глазах ее появилось неподдельное беспокойство. Спрятав руки за спину, что было ее излюбленным жестом, женщина приблизилась к нам, слегка склонив голову к плечу. Наблюдая свысока, она задержала на мне взволнованный, изучающий взгляд, бегая по моему лицу глазами, пока с ее губ не сорвался печальный вздох. — Ох, это моя вина… Я дала тебе уйти с этой ношей! Путь освободил тебя, но очищение не завершилось… — Цитра… — недоверчиво процедила я, царапая щеку о землю. — Хватит с меня этих игр… — Я лишь хочу помочь тебе! — прошептала жрица, протягивая ко мне руки, но не решаясь подойти ближе. — Хочу боготворить ту, кем ты стала! Погляди на себя… Сильная, могучая, хладнокровная… Ты — мое совершенство… Ты воин… Ты чувствуешь джунгли вокруг… Каждый, кто однажды посчитал тебя слабой и причинил боль, погибает и заслуживает этого… — завороженно говорила Цитра, водя руками в воздухе и не сводя с меня обожающего взгляда. — Ты не должна ни в чем себя винить. Я виновата и я одна! Слишком поздно разглядела в твоих глазах сомнение, слишком поздно догадалась о твоих муках! Ты столько времени заботилась о моем народе, вела кровавую борьбу против Вааса и его пиратов — как я могла обесценить твою привязанность к ним? К этой ноше? — с тоской в голосе спросила жрица, указав ладонью на моих друзей. Одного мимолетного взгляда на избитых молодых людей, которых до сих пор продолжали удерживать на коленях, хватило, чтобы заставить меня задыхаться от гнева. Издав очередной вскрик, граничащий со звериным рыком, я вновь задергалась, словно одержимая, пытаясь подняться с земли… — Тебе сложно отпустить прошлое. Я знаю, как это тяжело. Мне невыносимо видеть, как ты страдаешь… — не получив от меня никакой реакции, кроме агрессии, разочарованно продолжила жрица. В ее взгляде проскользнула холодность — Цитра отступила в сторону, неспешно направляясь к импровизированному ряду тех, кто находился в ее полной власти, тех, кто был абсолютно беззащитен против нее. И при виде их окровавленных лиц вся ее печаль быстро сменилась самодовольством, истинным наслаждением от происходящего, чувством безграничной власти. Воины ракъят, что стояли за спинами моих друзей, заметно напряглись — я невольно застыла, затаив дыхание и недоверчиво покосившись на них. Я окинула испуганным взглядом ребят, пытаясь понять, кто где из них: парни стояли в самом начале ряда и избиты были заметно сильнее, дальше шли девушки, в не менее плачевном состоянии. В глаза сразу бросилось отсутствие среди пленников Сары и Элис, и я с ужасом представила, как кого-то из них Арэс застрелил позапрошлой ночью в пожаре… — Скоро все изменится. Я отведу тебя на алтарь. И ты освободишься от прошлого… — произнесла Цитра, окинув рукой моих друзей. Воин ракъят, что заламывал мне руки, резко поднял меня, ставя на колени. Одним коротким кивком она дала знак своим людям, и в руках воинов вдруг появилось по охотничему ножу. Головорез, что стоял за первым парнем, резко одернул моего обессилевшего друга за волосы, приставляя лезвие к его горлу. Я даже не успела закричать, прежде чем шею парня окрасила глубокая полоса крови, а его тело рухнуло на землю. — Не-ет! — в ужасе закричала я, продолжая попытки встать на ноги. — Не надо! Нет! За первым парнем на землю упал и второй, потом третий… Вопреки моей истерике трое парней уже были мертвы и окрашивали своей кровью эту холодную землю. А воины ракъят, стоящие за спинами еще живых пленников, не сводили с этого «зрелища» своего хладнокровного, равнодушного взгляда. — Как ты можешь бросить меня? После всего, что я дала тебе… Голос Цитры раздавался где-то на заднем плане, но я уже не вслушивалась в то, что она говорила… Следующий в ряду воин ракъят уже приставил нож к горлу Рики, той самой блондинки, которая со слезами и ненавистью в глазах требовала от меня прикончить Вааса. Несмотря на отсутствие сил, девушка, чей некогда тонкий острый нос теперь представлял из себя кровавое месиво, все еще билась в истерике, готовая, пускай хоть с корнями, но вырвать свои волосы из лап головореза. Но все оказалось тщетно — ее громкие рыдания оборвались так же резко, как и сменились хрипом и кряхтением, стоило лезвию полоснуть по ее горлу. — Прекрати это все! ПРЕКРАТИ! — продолжала кричать я в сторону Цитры, но та словно не замечала моей боли и ненависти. — Почему ты так хочешь уйти от меня? Останься! Джунгли навсегда станут твоими! Вместе мы уничтожим Вааса и покончим с его империей! Ты всегда будешь королевой! — кричала жрица так, словно совершала какой-то ритуал, вознося руки ко мне. — Если не будет этих людей, всё будет принадлежать тебе! Всё это! Следующей стала Настя: она была на грани потери сознания и не могла не издать ни звука. Воин, что стоял за ней, поднял за волосы ее голову так, словно это была не голова, а мешок, словно этот ублюдок брал за шкирку жалкую псину, чтобы без раздумий бросить ее на съедение волкам. Настя потеряла сознание за доли секунды, прежде чем закрыть глаза навсегда — из ее горла брызнула кровь, и девушка мгновенно побледнела еще сильнее, замертво падая перед ногами своего головореза. — Я ОСТАНУСЬ! Я останусь, твою мать! Только прекрати это все! — захлебываясь рыданиями, закричала я и тут же поймала на себе внимательный взгляд жрицы. Она долго изучала черты моего лица, а тем временем головорезы и не собирались останавливаться. Трое палачей, что удерживали армянок и темнокожую девушку, переглянулись между собой и кивнули — Карина, Анжела и Джессика, кричащие во все горло, замертво рухнули следом за остальными девушками… — Тебе нужно это пережить… — послышался мелодичный голос Цитры, и я бросила на нее ненавистный взгляд сквозь пелену слез. — И тогда уже никто не помешает тебе дойти до конца пути… Никто уже не заберет тебя у меня… Когда в линии, выстроенной из мертвых тел моих друзей, осталась только одна девушка, я подняла на нее глаза. И с ужасом поняла, что не вынесу этого, не вынесу ее смерти… Ника. При виде подруги я словно разучилась говорить, не то, что кричать, а мое дыхание сбилось до такой степени, что было невозможно вдохнуть. Я с немым ужасом смотрела на девушку, чей палач грубо поднял ее за волосы — мы встретились глазами. Ее лицо было все в крови: разбитая губа, сломанный нос и рассеченная бровь… Ника не плакала, не билась в истерике — только ее рваное дыхание говорило о том, что ей страшно умирать. Она пристально смотрела на меня, как и я, не желая отводить глаз, и в них я прочла только одно… Как же она устала… Она потеряла все на этом острове. Спокойствие, свободу, семью, друзей и смысл бороться дальше. Остров забрал у нее все. Осталась только бессмысленная жизнь… — Ника… Прости меня… — сорвался шепот с моих губ, но он вновь перерос в крик, отчаянный и напуганный, как у маленького ребенка. — Прошу, прости меня! Она молчала. Не потому, что не желала мне что-либо сказать, а потому, что кровь, заполнившая ее рот, не позволяла ей сделать этого. Но она продолжала смотреть на меня. И брови ее вдруг поползли вверх, а уголки глаз сощурились так, словно девушка была готова заплакать — она простила. Господи, она простила меня… Как она смогла простить меня… — ПРОШУ, НЕ НАДО! — наплевав на гордость, в отчаянье выкрикнула я, и мой голос вновь дрогнул от слез. Я посмотрела на Цитру, а затем в глаза палачу, оттягивающему за волосы мою подругу. Но он лишь сильнее сжал в руке рукоять ножа… — Не убивайте! Ника, нет… Одно резкое движение, и девушка замертво упала на землю, а ее открытые глаза продолжали смотреть на меня. — НЕЕТ! А-А, БОЖЕ, НЕЕТ! — завопила я, подрывнувшись с места, но к нам подоспел еще один воин ракъят, чтобы помочь удерживать меня на коленях. Мои рыдания раздались на всю округу, я не скупилась на крик и слезы. — Нет! В ушах звенело, виски пульсировали. Я смотрела вперед и не видела уже ничего, кроме лица девушки, некогда живой и так любимой мной. Сколько боли я принесла ей, сколько ужасных слов наговорила ей, за сколько вещей не успела извиниться. «Она умерла из-за меня… Все они погибли из-за меня! Как я буду жить с этим грузом?! Как смирюсь с их гибелью?! Как искуплю вину перед ними?! Как смогу себя простить?!» — Готовьте алтарь… Сквозь звон в ушах я расслышала голос Цитры. Мой голос был настолько напряжен, что сорвался на хрип — я закашлялась, хватая ртом воздух. Но все эти тела, тела моих близких людей, лежащие на уже пропитанной кровью земле, не давали мне прийти в себя. Все мое тело свело судорогой, которую удержать были не в силах даже двое воинов ракъят. Рыдания переросли в агрессию, а внутренний зверь рычал вместе со мной. — Я вас всех убью! — кричала я, не в силах отвести глаз от Ники. И мне было уже наплевать, что со мной могут сделать за такие угрозы. Я лишь судорожно согнулась в три погибели, пытаясь не умереть от острой нехватки кислорода. — Я ВАС ВСЕХ УБЬЮ! Дым. В нем что-то изменилось… Я почувствовала в воздухе такой знакомый запах гари, который не могла спутать ни с чем. Все присутствующие насторожились, оглядываясь по сторонам в поисках источника едкого запаха. В голове все смешалось… Люди разбежались по сторонам… А… Потом раздались выстрелы, такие тихие в сравнении с гулом в ушах… Перед глазами все плыло, я увидела огонь. На открытом воздухе он распространялся с невиданной скоростью, уничтожая все в храме, за исключением его каменных стен… Цитра. Ее лицо я в последний раз увидела сквозь черный дым. Я запомнила черты ее лица, запомнила каждую гребаную клеточку ее кожи… К ней подбежал воин ракъят, сообщая что-то, что привело ее в ужас. В ее глазах появился страх, неподдельный страх — она приказала моим охранникам уводить меня прочь, немедленно. А затем жрица скрылась в лабиринтах храма, совсем одна. Пуля пронзила голову воина, который поднял меня с колен, как тряпичную куклу. Я рухнула на землю вместе с мертвым телом, не собираясь подниматься. Мой отчаянный взгляд снова впился в мертвые тела друзей, которых вот-вот должен был забрать огонь… И вновь меня затрясло так, словно я увидела их трупы впервые — упав на колени и опираясь на руки, я судорожно пыталась сделать глоток воздуха, но воздуха уже действительно не было… — MARY?! — раздался где-то неподалеку знакомый мужской голос. Но из-за гула в ушах и полной прострации я не сразу поняла, кто был его обладателем. Плевать на огонь. Плевать на всех вокруг. Плевать на свою жизнь. Все мысли были заняты одним… — Нет… Нет… — срывалось с моих губ, пока я следила за тем, как окровавленные тела моих друзей заволакивал черный дым. — MARY! Громкий голос раздался надо мной, а на плече я почувствовала мощную хватку. Мужчина схватил меня за плечи и быстро поднял на подкошенные ноги, и только тогда я заметила на нем красную майку… — Бен… — сорвалось с моих губ, и из глаз вновь рекой полились слезы. Я вцепилась в майку мужчины, как в спасательный круг, прижимаясь к нему, как к единственному источнику безопасности. — Твою же мать… — раздался надо мной шокированный голос темнокожего, когда тот завороженно уставился на целый ряд из трупов молодых людей. Даже будучи пиратом, он не ожидал такой жестокости и хладнокровности от ракъят… — Давай, уходим отсюда, малышка. Быстро. Та ночь стала последним моментом, когда я видела своих друзей. И живыми, и мертвыми. Ведь больше пламя от них ничего не оставит…

***

Быстрым шагом мы направлялись на выход из храма. Бенжамин вел меня, удерживая за плечи, так как я была в таком состоянии, что не могла ровно устоять на месте. Подходя к выходу, я заметила, как падают замертво все воины ракъят, пытающиеся сбежать от огня. Вот только Бенжамина это не останавливало — он вывел меня на улицу, подняв руку в примирительном жесте. И только спустя какое-то время я смогла разглядеть сквозь дым и густую листву пиратов. Пиратов Вааса. — Ваас… — сорвалось с моих губ и я подняла на Бенжамина испуганные глаза, вцепившись в его плечо. — Где он? Скажи мне, где он, Бен?! Одна только мысль, что с пиратом могло что-то случиться при перестрелке или пожаре, что он устроил здесь, я была готова завыть. Я не могла потерять единственного оставшегося дорогого мне человека. Бенжамин ничего не ответил, кивнув в сторону храма. Сквозь пулеметные очереди и яркое пламя я с трудом разглядела главаря пиратов, твердо направлявшегося в противоположную сторону от бойни и сжимающего свой излюбленный глок…

Брат и сестра. Пришло их время встретиться спустя столько лет…