Сердце не камень

3. В отношениях супругов уже была не трещина, а овраг, который становился все шире и глубже. И размывался он постоянно, все больше и больше: и совсем маленькими, тонкими ручейками, не говоря уже о потоках от ливневых и грозовых дождей. Осыпался на глазах, к нему становилось страшно подойти… Доченьку, чтобы лишний раз не нервировать мужа, Катерина к родителям не возила. Целыми днями возилась с девочкой, играли во всевозможные игры. Дочки-матери была любимой. Когда приходил с работы отец, девочка обнимала его за ноги в прихожей, только при ее помощи и участии он переодевался, умывался, садился за стол: - Сыночек, вот тебе чистый халатик, переодевайся. А я пока тебе разогрею ужин. Роли Андрея менялись: был он то сыночком, то мужем, то папочкой, дедушкой или даже Ромой. Ромой, отчество в отношении друга отца не принималось. Друг Рома – он и для папы друг, и для Зайки друг. И только для мамы он был и есть Роман ДМИТРИЕВИЧ, которого она не очень жаловала, но принимала в доме. Он лучший друг любимого Андрюши, и этим все сказано. Жданов с рвением и талантом исполнял любую роль, которую отводила ему дочь. Ужинали с дочерью, она сидела не в детском высоком стульчике, а на коленях отца. Ела, не жеманясь все, что ел отец, и чем кормил ее. Катерина, после последней ссоры редко садилась за стол вместе с мужем и дочерью, отговаривалась, что уже поужинала. Без слез на нее было не взглянуть – от Кати остались только кожа и кости. И еще глаза: огромные, печальные, почти всегда наполненные слезами. После появления дома Андрея, уединялась в кабинете и быстро – быстро печатала. Андрей ничего вслух не произносил, но не мог отделаться от мысли: - «Все для процветания Мишенькиного бизнеса». И раздражение разрасталось, как гриб мукор, густой плотной серой шубкой на влажной горбушке хлеба – почему-то ему вспоминался такой опыт из урока ботаники где-то в ранних классах. Катерина, после пары случаев, когда он отвернулся и отодвинулся от нее в кровати, стала дожидаться, когда он уснет, и только потом ложилась на свой край постели. А мысли скакали, скакали как скакуны в известном шлягере – все связывала с чужой, неведомой ей женщиной. Она, как никто знала темперамент мужа, и его добровольное игнорирование жены в постели связывала только с его изменами. С трудом удерживала себя, чтобы не проявить инициативу, не начать соблазнять мужа. Реально отдавала себе отчет, что почти двухмесячное воздержание уже сама с трудом переносит и на этом фоне еще больше портится ее характер! Но удержалась, первого шага навстречу не сделала. Ежедневно убеждала себя, что сегодня плюнет на все свои обиды, на все свои четко очерченные правила неписанного кодекса «что такое хорошо и что такое плохо» и сразу же, на пороге бросится на шею Андрюше, крепко обнимет, попросит прощения и будет его целовать, пока не задохнутся оба. Пока не простят друг друга, и все будет как прежде. И больше не прикоснется к компьютеру, объяснит, что она отныне без его согласия работать не будет. Теперь она будет только мамой и женой. Гуляли с доченькой в парке, осыпали друг друга пурпурно-зелеными листьями, смеялись и говорили о папочке. А дома… Ее ждал холодный омут.Все декоративные магнитики, которые они привозили из поездок сами, или им кто-то их дарил, Андрей прикрепляет на внешнюю дверь, со стороны квартиры. И не выбросили, и вроде бы уважили себя и дарителей. И глаза не мозолят своим разноцветьем и безвкусием. Одним из этих магнитиков, большой Эйфелевой башней, к холодильнику был прикреплен целый лист бумаги формата А-4. Каким-то участком серого вещества подумалось: - «Снегурочка. Курьер от Борщева принес несколько пачек». Не верилось, что читает правильно. Сняла очки, близоруко щурясь, поднесла лист поближе к глазам, нет, содержание текста не изменилось. Знакомый до каждой закорючки крупный размашистый почерк. Читала, перечитывала и плохо вникала в содержание: - «Катюша! Не жди. Снял квартиру, буду жить пока один. Если у нас ничего не получится, на нашу квартиру не претендую. Она твоя. С Зайкой буду общаться тогда, когда захочу и будет время. Думаю, что ежедневно». Столько лет она не получала от него записок и открыток. Расслабилась. Была уверена, что он никогда, никуда от нее не денется, очень долго и с трудом он зарабатывал ее прощение. С появлением доченьки и вообще путь от нее к кому-либо, ему заказан. В тот момент, когда прочитала его записку, только присутствие рядом ребенка, удержало ее от петли. Страх напугать ребенка, материнский инстинкт взяли верх над душевными метаниями, болью потери и предательства самого любимого человека. Того, кому отдавала всю себя. Ради которого ломала себя. Если бы Зойки не было в квартире, если бы девочка не дергала мать, если бы не щебетала рядом, женщина не подумала бы ни о престарелых одиноких родителях, ни о дочери. Однажды, она пережила предательство любимого человека, который ей сделал больно. Тогда как-то выжила, выкарабкалась. Как пережить сейчас? Что-то делала, что-то отвечала ребенку. … Упала, в позе эмбриона, на кушетку в комнате дочери , и не дышала. Зажала в руке телефон и ждала звонка… Ждала, и он зазвонил. Увидела на дисплее номер Михаила, прохрипела только одну фразу: - «Не звони мне. Никогда не звони».