Здесь только я и мои стены.

      Лёша вновь почувствовал… Его власть. Он стал сильнее затухающего и не успевшего повзрослеть ребёнка, он был главнее, словно ощущал возможности, так ненадёжно спрятанные в кармане, он знал, что противостоять ему парень не сможет, ведь мысли теперь не подчинялись прежнему хозяину. Лёша поспешно развернулся в сторону выхода из городского парка, сжимая руки в кулаки, впиваясь ногтями в собственную кожу, и ушёл, не оглядываясь, услышав сзади несколько вопросов, зашагал всё быстрее. Нужно было спрятаться там, где вокруг не будет людей, чтобы не натворить дел, ведь он жаждал крови, вновь и вновь воспроизводил в сознании заветный звук лезвия, разрезавшего воздух, и всё шептал без конца, что парню больно не будет — пережил достаточно — но вот сладкий вкус мести, пусть и незнакомцу, стоит почувствовать ещё раз, на этот раз точно последний. Да, больше и не нужно. Один, самый последний, быстрый взмах — чувство стыда не должно возникнуть, ведь случайный прохожий наверняка также разбит, словно хрупкая статуэтка в неосторожных руках, или призрачно счастлив, хотя и строит это чувство на лжи самому себе. Ничего особенного не случится, ведь это мгновение, мимолётный звук лезвия, проткнувшего кожу, короткие щелчки беспомощных ударов об асфальт и воздух, будто ещё есть шанс, тихий предсмертный хрип — никто и не заметит исчезновения того, кому на смену придут ещё тысячи и миллионы таких же бесформенных и безвольных, что даже на взмах лезвия не способны.       Лёша стоял у арки, увитой каким-то незамысловатым растением, скорее всего плющом, и не понимал, куда можно пойти в городе, который уже давно перестал быть родным, остался чьим-то, но для него уже практически ничего не значил. А по аллее, всё к тому же выходу из парка, неспешно шёл силуэт — знакомый, но точно не Женин, уверенная походка, хотя руки спрятаны в карманы, мечущийся взгляд, несмотря на хладнокровие, служившее не более чем маской.       Постепенно из невнятного пятна стал отчётливо узнаваем человек, тот самый, послуживший причиной неожиданного приступа. Предугадать захват сознания личностью, созданной из-за панического страха и попыток защититься от воспоминаний, а лекарства, основанные на наркотическом дурмане, лишь способствовали развитию сущности, не знавшей законов и морали, живущей жаждой мести и крови, было возможно, но вот сейчас щелчок произошёл резко, он, разбуженный чувством злости, был не намерен отступать.       Лёша скользнул вглубь сквера, благо в вечерних сумерках тени деревьев расползались достаточно широко. Парень запустил руку в карман, моментально наткнувшись пальцами на холодное лезвие, замороженное августовским ветром из-за тонкой ткани штанов.       Саша всё с тем же выражением безразличия на лице вышел из парка и направился к ближайшему пешеходному переходу, даже не подозревая о преследовании. А за ним шёл Лёша, пересекая одну людную улицу за другой и окидывая прохожих пустым взглядом, а в темноте глаз грань безумия была бесследно стёрта.       — Эй! Подожди! — наконец удачный момент наступил: по левую сторону была арка, где ночь пугливо пряталась от света уличных фонарей.       Саша обернулся и, заметив знакомого парня, послушно остановился в ожидании.       — Мы можем поговорить? — Лёша преодолел расстояние, которое было необходимо для слежки до этого момента, и указал в сторону арки.       — Почему ты хочешь поговорить именно там? — вопрос был вполне логичным, а потому он подготовил ответ заранее.       — Мы же не будем стоять посреди тротуара и мешать людям проходить. Тем более эта информация достаточно личная, — ничего из сказанного правдой не являлось, но именно это как-то по-змеиному шуршаще шептал он из захваченного сознания.       Саша пожал плечами, затем взглянул на наручные часы, что-то просчитал в уме, отведя взгляд на небо, и шагнул в темноту, ещё не предполагая, что больше не выйдет на освещённую улицу.       — Чего хотел? — в полумраке снова виднелись лишь очертания, а голос, отражаясь от стен, эхом проникал в сознание.       — Я по поводу Жени. Думаю, тебе стоит извиниться перед ним? — Лёша сжал рукоять между пальцев, ощущая нетерпеливое желание поскорее закончить с предстоящим делом.       — Я так не считаю. У тебя всё? Я просто спешу, — собеседник уже хотел было уйти, но был схвачен за рукав кофты.       — Твой ответ неправильный, — сообщил Лёша, и даже в голосе была слышна улыбка, сковавшая лицо безумием, проникнувшим и во взгляд.       Воздух в клочья разрезал звук. Движение ножа было чересчур молниеносным, не давая времени на раздумья ни жертве, ни ему, но точным — лезвие проникло в кожу на шее, в область сонной артерии. В сердце Лёша бить всё-таки боялся, не подчиняясь его уговорам, ведь каждую ночь в тишине комнаты он слышал стук, биение сердца Жени, которое совершенно не хотелось ранить своими неконтролируемыми поступками. Парень чувствовал, что желает другу только лучшего, пытается защитить, но эти попытки могли быть восприняты иначе, могли заставить единственного важного человека возненавидеть целый мир из-за невозможности примирения со смертью человека, который мог что-то значить.       Заветный запах свежей крови и постепенное затухание жизненного огонька в глазах — он доволен. Лёша осторожно извлёк нож, ставший уже неким талисманом, приносящим лишь удачу и удовлетворение. На этот раз было быстрее — наверное потеря крови стала в разы масштабнее предыдущей «работы» — и было также легко, совершенно не стыдно или страшно. Власть. Он чувствовал бесконечную власть, которая всё росла, видел результат в виде алого кончика ножа. Руки пачкались в крови, но это уже не казалось важным.       Он мог. Ему никто не противостоял, а значит воспоминания уже не столь страшны.       Лёша поспешил вернуться на освещённую улицу и быстро зашагал в направлении, ещё неизвестном ему.