***
— Ты раньше не был таким, — задумавшись, выдаёт Кира, прерывая тишину. Она так и замерла, задумчиво хмуря брови и поднеся к лицу кусочек хлеба, не надкусывая, словно забыла о его существовании. — Арс, ты ведь реально не был таким, — добавляет она, повернув к нему голову. — Опять шиза началась, — вздохнул Арсений, кладя ложку обратно в тарелку супа. Хлопнув себя ладонями по бёдрам, он откидывается на спинку углового диванчика и смотрит на Киру. — Ну давай, рассказывай, — разрешает он, понимая, что девушка выговорится — хочет он того или нет. — Ты был весёлый, жизнерадостный. Ты улыбался без причины, ты был душой компании, Арс. Куда это всё делось? Когда ты стал обычным строгим преподом? Когда ты успел так повзрослеть? Я в шоке… — Арсений тихо смеётся, ведь его искренне веселит, насколько Кира удивляется такой вещи, которую так долго не замечала. — Солнце, а я помню, как ты, смешав водку с шампанским, танцевала на барной стойке и уронила четыре бокала, за которые я рассчитывался с барменом, и куда это делось? И я помню, как ты доказывала мне, что никогда не заведёшь детей, что тебе важна свобода, — улыбается Попов, вспоминая ей все «грехи», которые может перечислять до самого утра. — Чёрт, я тоже стала скучной, — натурально расстроилась Кира. Арсений усмехнулся. — Кира, мы не стали другими, мы просто повзрослели. Нельзя до конца жизни плясать под Меладзе и разбивать чужие «маргариты», — девушка задумалась над этими словами, опустив взгляд. — Арс, а если серьёзно, то почему ты так долго один? Неужели тебе просто надоело? Я помню, как за тобой ходили толпы, как ты менял девушек чуть ли не каждый месяц. Ты так резко стал другим. Правда. Я никогда не обсуждала это с тобой, но это всегда волновало меня, — улыбка постепенно исчезла с лица мужчины, как только вопрос прозвучал. Он, коснувшись стакана с водой, двумя пальцами обхватил стеклянный бортик и одним движением потянул его на себя. Задумчиво барабаня кончиками пальцев по стакану, он поднял взгляд на Киру, которая смотрела ему в глаза. Арсений вспомнил то, что так долго пытался забыть.***
Арсению восемнадцать. У него вся жизнь впереди. Но стартует он с тяжёлым грузом. Из-за экзамена по физике, который он провалил, пришлось резко переиграть все планы и податься в другой вуз, педагогический. Кира, с которой он только начал общаться в конце одиннадцатого класса, подкинула ему эту идею, ведь сама поступила туда же, но на другую специальность. Попов переживал не лучшие времена, и девушка вовремя подставила ему своё плечо и стала опорой на первое время, а в дальнейшем их дружба лишь крепла. У Арсения было много девушек. Он был чёртовым романтиком, которому всё было в новизну и интересно. Он переехал в большой город, и новые возможности поначалу вскружили голову. Он чувствовал себя любимым и наслаждался каждым днём. Он начал всё с чистого листа. Новые знакомства, новые места, новые увлечения, новые истории. Но он не любил. Ему казалось, что любил, но он просто не знал, о чём думал. А потом в его жизни появился он. Антон Батырев — имя, от которого до сих пор сводит скулы и сердце начинает биться чаще. Этот юный актёр по образованию, которого вообще не пойми как занесло в их вуз, вскружил ему голову, как этого не делал никто ранее. Он перевёлся учиться к ним на филолога, когда окончил актёрское училище, и они проводили вместе всё свободное время. Кира не знала, что Арсений врёт ей о свиданиях с девушками, когда уходил на встречу с Батыревым, и они были опьянены друг другом, но скрывали свои чувства ото всех. Они прятались по заброшкам, подворотням, тихим кафе, гуляли ночами напролёт, жили так, как это положено в свои юные годы. — Я люблю тебя, — с трудом пересилив себя, сознаётся Арсений, глядя своими голубыми, полными искренности и слепого обожания, глазами, отрываясь от мягких губ Антона. — Арс, ты чего, — смеётся Батырев, не давая поцеловать себя снова, отстраняясь. — Котёнок, я не ищу отношений. Мы круто проводим время, но давай без чувств, ладно? Мне не нужен парень. Я семью хочу, детей завести. Мне с тобой классно, но это временно. Я тебя не люблю. Ты же не всерьёз это всё?.. — Арсений, замерев, тяжело сглатывает ком в горле, прячет взгляд, прикусывает нижнюю губу и с трудом борется с эмоциями. Ему хочется закричать, ударить, но у него лишь губы сводит в нервной улыбке, и он отвечает сухими губами, едва размыкая их: — Давай без чувств, — соглашается он, ощущая, как внутри что-то надламывается. Он чувствует себя как те девушки, которых он бросал, быстро перегорая и теряя к ним интерес. Одна из них рыдала, сидя у него в ногах, и он вдруг ощутил себя так же отчаянно. Спустя три месяца мучений, когда при каждом поцелуе с Батыревым в голове набатом звучит: «Я не люблю тебя, давай без чувств, я это не серьёзно», Антон вдруг заявляет, закуривая сигарету: — Я девушку встретил, она хорошая такая. Давай заканчивать всю эту ерунду, котёнок. Ты прикольный, мне с тобой хорошо было, но уж прости, я не из этих, видимо. Но опыт был интересный. Её Кристина зовут. Знаешь, у неё такие волосы прикольные, пахнут клубникой и… — Арсений не слушает. Он беззвучно задыхается. Батырев — его проклятье, его пламя, в котором он сгорел однажды и навсегда. Антон с этих пор — его нелюбимое имя, от которого изнутри всего воротит. И Шастун попал под раздачу первым из всего чёртового класса, не сделав ничего. У Арсения после Батырева было много парней. Некоторые просыпались с ним в одной постели, другие же даже не получали приглашения на следующее свидание. Попов искал, так отчаянно и пылко искал себе замену Антона, желая выскоблить его из своего сердца раз и навсегда, но никто и близко с ним не стоял. И Арсений так увлёкся, что сам не заметил, как стал таким Антоном Батыревым для других юношей, которые иногда смотрели с таким щенячьим восторгом, что хотелось закрыть себе глаза и больше не открывать их никогда. Арсений чувствовал себя мразью, не находя в себе отклика на их любовь.***
— Кира, я просто одумался и понял, что так жить неправильно. Мне надоели отношения, надоело быть вечно молодым и пьяным, надоело жить под лозунгом «Молодость всё простит». Ты тоже изменилась, когда встретила Диму, — напоминает он, и Кира согласно кивает головой. — Дима изменил меня, привил мне свои привычки, — тихо смеётся она, но её плечи дрожат, словно у неё озноб. — Мы ели эти дурацкие полезные салаты со шпинатом, бегали даже в холод по утрам, а потом он уходил на работу, а я спала, прогуливая первую пару, потому что не высыпалась, тайком листая ленту в интернете ещё пару часов после того, как он засыпал. Мы даже пить вместе бросили, он так ловко взял меня на «слабо»… — она запрокидывает голову, громко выдыхает воздух из лёгких, машет ладонями себе на лицо, стараясь не расплакаться. Арсений, подвинувшись ближе, обнимает её. — Не плачь, солнце, ну, чего ты, — ласково обращается он к ней, успокаивая. — Он был таким хорошим отцом, — всхлипывает шатенка, уткнувшись в плечо Арсению. — И Артём навсегда запомнит его, не сомневайся, — Кира плачет недолго, ей хватает нескольких минут, чтоб взять себя в руки. Она виновато улыбается, это её защитная реакция на стресс, и уходит умыться. Арсений задумчиво смотрит в окно. Антон. Имя, которое стало его проклятьем по жизни. Как он там, этот несносный мальчишка Шастун?.. В порядке ли? Учитель задумывается над тем, что надо бы его навестить сегодня. Он только вернулся из школы, отвёл семь уроков без окон и пообедал. Нужно будет забрать Артёма из секции, привезти домой, и можно будет навестить подростка.***
Тётя Нина принесла маленькую кастрюльку с куриным бульоном на несколько порций и посидела с Антоном полчаса, общаясь. Много спрашивала о дедушке, явно беспокоясь, и заставила Антона съесть полтарелки, оставшийся суп оставила у него на кухне, чтоб поужинал. Парень как раз моет тарелку, когда в квартиру проходит Арсений. — Человечество эволюционировало тысячи лет, изобрело огонь, металл, кузнецкое ремесло, торговлю, и это всё для того, чтоб у тебя в квартире появился замок, так какого чёрта ты не удосуживаешься его использовать? — с порога отчитывает его учитель, по-свойски проходя на кухню и ставя чайник греться. Антон провожает его возмущённым взглядом. Зашел без его ведома, не поздоровался, сходу наехал и еще чайник его трогает. Шастун смотрит недовольно сощуренными зелеными глазами, пытается из себя хоть какую-то злость выдавить, но лишь бессильно думает о том, что биолог пиздец какой красивый. Взяв себя в руки, все же отвечает: — И вам добрый вечер, Арсений Сергеевич! — капризным тоном здоровается юноша, на которого даже не взглянули. Попов поднимает на него взгляд голубых глаз и смотрит так, что хочется заткнуться и не говорить больше никогда. — Привет, — наконец здоровается преподаватель. — Как самочувствие? — Антон неопределённо пожимает плечами. — Если я скажу правду, вам не понравится, а если скажу неправду — то тоже не понравится, и вы снова будете недовольно ворчать и называть меня ребёнком, поэтому я вам ничего не скажу, — Арсений удивлённо округляет глаза и приподнимает брови, на пару секунд зависнув от такого ответа. — Котёнок, ты такой дерзкий, когда болеешь, я восхищён, — заявляет биолог, даже картинно похлопав пару раз. А затем его взгляд становится строже, он пересекает расстояние между ними, кладёт руку на поясницу мальчишки и тянет на себя, заставляя слегка прогнуться, а свободную ладонь кладёт на его лоб. — Сейчас же в постель, — рыкает он, недовольно сжав зубы, рассматривая парня таким взглядом, как обычно большой доберман рассматривает маленького котёнка, не зная, разорвать его на части или поиграть и отпустить. — Вот об этом я и говорил, — вздохнул тихонько Шастун, весь как-то сжавшись в хватке учителя. Сердце заколотилось как заведённое. Запах одеколона и шампуня ударил по обонянию. Это было именно то сочетание ароматов, которое Антон хотел бы чувствовать перед сном, и во время пробуждения тоже. — Ты мне поёрничай ещё, — добавляет мужчина, развернув его за плечи и легонько толкнув вперёд, заставляя сделать шаг, и провожает его взглядом, пока мальчишка топает в спальню. — А то что, — бурчит мальчишка недовольно. Снова этот Арсений командует, ну сколько можно… — А ты рискни и узнаешь, — как-то угрожающе отзывается учитель. Антон, фыркнув, залез под одеяло. Арсений ушел куда-то на минуту, а парень в эту минуту кашляет, зажав рот уголком подушки, и осушает до конца чашку с остывшим чаем, оставшуюся одиноко стоять на тумбочке, отчего морщится, ведь горло отзывается болью на прохладную жидкость. Высморкавшись в салфетку, он бросает её к остальным на край тумбы и без сил укладывается на подушку. Он был вымотан болезнью, как сильно не хотел бы признавать и показывать это. Дедушка обычно был строг в таких моментах, сразу отправлял в больницу или вызывал скорую, как только внук подхватывал простуду, зная, что мальчишка сложно переносит болезни. Это шло из детства, когда в их семье начались проблемы, и простуды парня толком не лечились так, как того требовалось, ведь ему не уделялось должного внимания, и это сказывалось на его теперешнем состоянии. Но сейчас Антон остался один, и его нелюбовь к врачам перевалила через барьер здравомыслия. Не умрёт же он?.. Наверное. — Мерь. Быстро, — Арсений заходит в комнату, ставит чашку с травяным чаем и мёдом на край тумбочки, сбивает градусник, на котором застыла отметка в «38.6» и протягивает Антону. Парень, приоткрыв веки, слегка выпячивает нижнюю губу и выглядит как самый настоящий ребёнок, и даже рост в метр семьдесят с копейками никак не делает его взрослее в эту секунду. — Давайте не надо, — протестует он, зная, что температура высокая, для этого не нужно быть вундеркиндом. Он не хотел, чтоб Арсений Сергеевич вызывал ему врача. Рано или поздно она спадёт. — Котёнок, ещё один твой каприз — и мерить будешь ректально, — Шастун, поджав губы, чувствует, как краснеет, и его это даже злит. Какого чёрта он такой чувствительный?.. Это лишь шутка. Наверное. — Арсений Сергеевич… — говорит он тихо, продолжая настаивать на своём, но теряет дар речи, когда учитель одним рывком сдёргивает с него одеяло и с лёгкостью переворачивает на живот, схватив за плечо. Силы в его хватке было хоть отбавляй. Антон коротко вскрикнул, не готовый к этому. — Ещё один протест — и я снимаю с тебя штаны и привожу угрозу в действие. Хочешь сказать что-нибудь ещё? — склонившись над его головой, почти на ухо шепчет Арсений, нависая над подростком, как коршун над добычей. Антон разве что не хныкает, чувствуя смущение. Он выхватывает у преподавателя градусник, переворачивается, молча засовывает под мышку и накрывается одеялом с головой. — Котёнок, обиделся, что ли? — интересуется старший, кладя руку поверх его впалого живота, нащупав его под одеялом, и начиная поглаживать, успокаивая рассерженного подростка, который в ответ недовольно фыркнул, как ёжик. — Отстаньте, Арсений Сергеевич, — звучит ответ. — Ну прости, ребёнок, просто я волнуюсь и уже не знаю, как с тобой, таким капризным, разговаривать, — Антон спускает одеяло вниз, его лицо красное, ведь под одеялом жарко и душно, и он молча смотрит на учителя своими большими зелёными глазами. Попов всё ещё гладит его по животу, и Антон млеет от этой ласки. Спустя пять минут юноша сам достаёт градусник, смотрит на отметку и, неискренне улыбнувшись, пытается положить градусник на тумбочку, не вызывая при этом подозрений. — Нормальная температура, — комментирует он, но не успевает претворить план в действие. Арсений перехватывает его руку на полпути, обхватывает пальцами запястье и тянет на себя. Вырвав из крепкой хватки градусник свободной рукой, он смотрит на отметку. — Котёнок, блять, — рычит он, и в голосе прорезаются стальные нотки, от которых сердце уходит в пятки. — Ну Арсений Сергеевич, я же говорил, что болею тяжело, что температура высокая, что… — Антон, пытаясь оправдаться, осекается, и замолкает, не договаривая. — Что тебе помогают только уколы, я помню, — цедит мужчина, не сводя с него пристального взгляда. — Тридцать девять ровно. Ты чем думаешь вообще? Ты вообще пьёшь лекарства? — Антон шмыгает носом, закусывает щёку изнутри на пару коротких секунд, старается не смотреть на учителя вообще. — Пью, — отзывается он. — Значит, уколы, — решительно произносит биолог, и парень вздёргивает голову, глядя на него большими зелёными глазами, в которых застыл страх, и его губы слегка приоткрыты. — Нет!.. — отвечает он резко, громче, чем обычным тоном, и тут же смущается своей реакции. — Давайте я терафлю попью… — просит он тише, стараясь избежать своей участи. — Не надо уколы… — добавляет совсем шёпотом. — Нет, Антош, никаких терафлю, с них никакого толку. Две минуты посиди, — Арсений вынимает телефон из кармана и, легонько хлопнув юношу по колену через одеяло, выходит из комнаты, набирая номер. — Глеб, привет, — здоровается он со своим давним знакомым врачом. — Слушай, вопрос такой. Какие препараты и в каких пропорциях правильно смешивать, чтоб был жаропонижающий эффект при температуре? Подростку семнадцать лет, температура третий день держится, сейчас тридцать девять, — задаётся он вопросом и внимательно выслушивает ответ. — Я раньше Кире смешивал Анальгин, Димедрол, Папаверин по одному миллилитру, ему подойдёт то же самое? — и снова пауза в разговоре. — Отлично, прости за беспокойство, спасибо. На связи, — добавляет он стандартную фразу, прощаясь. У Антона коленки дрожат. Он прислушивается к каждому слову, и мысли кубарем проносятся в голове, смешиваясь в одну кучу, так, что он их осознать не успевает. Арсений уточнял пропорцию. Зачем ему это, если укол ставят врачи на скорой?.. Парень хмурится, не понимая, к чему всё идёт. — Ты как? Тебе плохо? — обеспокоенно спрашивает учитель, оказавшись рядом. Его ладони легли на щёки мальчишки, и Антон вынужденно посмотрел ему в глаза. Ладони были прохладными, Антону хотелось ластиться к ним, прикрыв глаза, но он не позволял себе делать это. — Арсений Сергеевич, не надо врачей, пожалуйста. К утру станет лучше, — просит мальчишка, у которого перед глазами флешбэками синяя униформа, оранжевый чемодан и запах больницы, которым всегда пахнет от фельдшеров. — Я не люблю… не хочу… — биолог вдруг мягко улыбается ему уголками губ, ласково треплет по волосам. — Никаких врачей, котёнок, что ты, — заверяет он его и отходит на шаг в сторону. — Правда? — спрашивает Шастун наивно, удивлённо состроив бровки домиком. — Конечно, — кивает учитель, раскрывая пакет из аптеки и вынимая упаковку с одноразовым шприцем и растворы. — На мне ведь нет врачебной формы, если ты не заметил, — Антон округляет глаза, даже с кровати слегка привстает, опираясь на локти. — Лежать, — рыкнул биолог, даже не отведя взгляда от картонной упаковки в руках, заметив это периферическим зрением. — Бегаешь ты медленно, а наказываю я строго, так что будь благоразумен и лежи спокойно, котёнок, — парень, закусив губу, долго смотрит на биолога прежде, чем обречённо откинуться обратно головой на подушку. — Я не хочу укол, — хнычет мальчишка капризным тоном, согнув одну ногу в колене и нервно постукивая по ней рукой. — Я несу за тебя ответственность, и мне всё равно. Так что не хнычь, — Антон внимательно смотрит за тем, как Арсений вынимает первую стеклянную ампулу и, проткнув кончиком иглы резиновую крышку на ней, набирает в шприц ровно миллилитр. Убрав ампулу в сторону, он вынимает следующую и добавляет новое лекарство, смешивая в шприце. — Давайте договоримся, — отчаянно просит подросток. Арсений, усмехнувшись, бросает на него короткий насмешливый взгляд. — Давай. Сдашь ЕГЭ по биологии на сто баллов? — Антон досадливо вздыхает. Не получилось. — Возьмите натурой, — не думая, выпаливает мальчишка и тут же затыкается, замирает даже, забывая сделать вдох, понимая, какую глупость сморозил вслух. — Возьму с удовольствием, — вдруг отзывается учитель, заканчивая с третьей ампулой. — Переворачивайся и снимай штаны, — добавляет он, надевая на шприц колпачок. Взяв в руки баночку со спиртом, он обмакивает в ней кусочек ваты. Юноша, закусив губу, почти что скулит в голос. Понимая, что он в безвыходном положении, парень нарочно медленно отодвигает одеяло и так же неспешно поворачивается, укладываясь на живот. Арсений тяжко вздыхает, но не комментирует, терпеливо ожидая. Антон медлит с пижамными штанами, не решаясь оголять ягодицы, и биолог, не выдержав, хватается за резинку по бокам и резким жестом сдёргивает их вниз, почти до колен. Шастун резко выдыхает, словно из него этот воздух выбили, и краснеет. Он собирался приспустить их совсем чуть-чуть!.. Уши краснеют. Он прячет лицо в сгибе локтя. — Расслабься, — звучит голос учителя, который протирает ваткой со спиртом белую кожу на ягодице. — Нет, — зачем-то отвечает юноша, дрожа. Ему стыдно лежать так перед Арсением Сергеевичем, любовью всей его жизни, с трясущейся голой задницей!.. Ну что за унижение. Внезапно на ягодицу опускается болезненный шлепок, от которого Антон вскрикивает «Ай!» и поднимает голову, пытаясь понять, что произошло. Он ощутил легкий импульс точечной боли, который тут же сменился холодом ваты, смоченной спиртом. — Готово, — сообщает биолог. Парень удивлённо оборачивается на него, придерживая штаны одной рукой, и неловко натягивает их на место. — Что?.. — тупо спрашивает юноша, не почувствовав, в какой момент игла прошла сквозь кожу. — Так обычно детей отвлекают — шлепком. Не больно было? — Антон трёт ягодицу, переворачиваясь на бочок. Рука у учителя тяжёлая, и шлепок оказался ощутимым, но укола он не почувствовал. — По заднице получить было больно, — жалуется подросток, стараясь игнорировать свои красные уши и щёки. Учитель кладёт пустой использованный шприц на стол. Он усмехается, услышав такой ответ. — А это даже не ремень, а всего лишь рука. Так что, еще осталось желание ёрничать со мной? — вопрошает учитель, наверняка специально ударив его так сильно, наказывая. — Нет, — тихонько отзывается подросток. Спустя полчаса становится легче. Арсений всё ещё рядом, время от времени интересуется, как юноша себя чувствует, готовит ему ромашковый чай и заставляет съесть немного куриного бульона. Антон нехотя выполняет требование, ведь учитель пристально следит за тем, как он честно съедает полтарелки. — Котёнок, давай поговорим, — произносит биолог, присев на край кровати больного, пока парень запихивает в себя очередную ложку супа, зная, что биолог от него не отстанет, пока не доест. — Давайте, — запнувшись от того, что его в очередной за вечер раз назвали котёнком, соглашается парень, не зная, о чём будет разговор. — Как давно ты начал резать себя? — Антон, вздохнув, медленно опускает ложку обратно в тарелку и убирает её на край тумбы, оставив немного супа несъеденным. — Арсений Сергеевич… — говорит он, чуть запинаясь. — Я просто спрашиваю. Я не собираюсь тебя отчитывать, давай просто спокойно поговорим об этом, — Попов смотрит на него, и Шастун теряется под взглядом голубых глаз. «Ты такой красивый, пиздец», — снова думает он, сглатывая ком в горле. — Когда начался процесс по лишению мамы родительских прав. Было тяжело, и я решил попробовать снять стресс таким образом. Я знаю, что это глупо, но больше ничего не помогало, — понурив взгляд, честно признаётся парень, впервые так открыто говоря о своей тайне. — Я сначала бил по стенам, потом этого стало мало. Начал царапать себя ногтями, но это было слишком… не больно. И тогда попробовал сделать то же самое лезвием. Вот… — притих парень, сглатывая ком в горле. Его детство было ужасным, и он с готовностью признавал это. — Почему продолжил заниматься этим, когда стал жить с дедушкой? — Антон, беззвучно усмехнувшись, нервно растягивая улыбку на уголках губ, покачал головой, не зная, как сформулировать ответ. «Потому что я влюбился в вас, потому что мне не хватает любви и внимания, потому что мне иногда бывает очень больно, когда я вспоминаю маму, потому что я плохо справляюсь со стрессом, потому что я чувствовал вашу ненависть каждый чёртов день на протяжении нескольких месяцев», — проносится в голове одно за другим. — Много всего. В основном потому, что я плохо переношу стресс. Когда на меня кричат или когда я делаю что-то неправильно — у меня появляется желание высказать эти переживания, и я режусь. Мне так проще, чем нагружать кого-то своими жалобами, — Арсений выглядит сосредоточенно, выслушивая его ответ. — Когда я повышал на тебя голос — ты делал это с собой? — Антон, замявшись, несмело кивнул. — Несколько раз да, — признаётся он, ощущая, что ему становится легче от этого признания. Так долго держать все в себе было сложно. — Блять, — рычит учитель почти беззвучно, склонив голову и сплетя руки в замок. — Я не должен был делать этого. Мне жаль, что я не узнал раньше. Прости меня, котёнок, — Шастун чувствует острое желание приластиться к биологу, опустить голову ему на колени, или обнять поперёк торса, или сделать хоть что-то, но он не двигается с места. — Всё нормально, я не обижаюсь на вас, — произносит Антон, подняв взгляд на учителя. — Может… Может, тебе стоит обратиться к психологу и обсудить с ним всё? Я ужасен во всех этих разговорах и совсем не силен в подростковой психологии, я безбожно прогулял почти все пары по ней в университете, — признаётся биолог, запустив руку в волосы и проведя ей по смолянистым волосам, взъерошивая. — Вы были прогульщиком? Вау, — удивлённо повёл бровью парень, почему-то улыбнувшись новой информации. Попов — тоже человек, и это просто удивительно. — Я не хочу идти к психологу. Вы ведь знаете, они не дают советов, они помогают обсудить проблемы и найти решение внутри себя. А я всё понимаю, я это обдумал тысячу раз. Мне не нужна помощь, чтоб разобраться в своём внутреннем мире. Я отдаю себе отчёт в том, что делаю. И я ведь уже пообещал, что больше не стану этим заниматься. — Ты уверен, что справишься с этим сам? — уточняет Арсений, не сводя с него пристального взгляда. — Да, — кивает головой мальчишка. — Ты ведь понимаешь, что можешь написать или позвонить мне в любой момент, если тебе нужна будет помощь или поддержка? Не забывай об этом, пожалуйста, — произносит он серьезно, вкладывая в эти слова свою заботу и внимание. Антон, как зачарованный глядя ему в глаза, медленно кивает. Он знает, что никогда не напишет и не позвонит, если ему будет действительно плохо, но он признателен за эту иллюзию поддержки, которую учитель создал для него. Антон отдает себе отчет в том, что он Арсению нахуй не сдался, просто он чувствует вину, и пытается искупить ее, но вскоре это чувство пройдет. Все чувства проходят, кроме сильной любви. — Ты выглядишь измотанным, — сообщает биолог, коснувшись его лба ладонью. — Температура понемногу спадает… Попробуй поспать, дай организму передышку, — просит он, проведя ладонью по его щеке прежде, чем убрать ее от лица мальчишки. Шастун, улыбнувшись кончиком губ, припал лицом к подушке. — Спасибо за вашу помощь, — произнес он искренне, прикрыв побаливающие от света глаза. — Не за что, котёнок, — слышит он в ответ негромкий вкрадчивый голос. Антон уже спит, когда Попов тихой крадущейся походкой подходит к его кровати, медленно подносит руку и нежно прикладывает её ко лбу, измеряя температуру. Мальчик наконец остыл. Укол подействовал быстро. Юноша спал спокойно при свете ночника. Арсений, убравшись после своих медицинских процедур, ушёл, стараясь как можно тише прикрыть за собой дверь.***
В половине десятого вечера Арсений возвращается к Кире и обнаруживает девушку в детской комнате. Она задумчиво смотрит на спящую дочь и жестом показывает мужчине, чтоб он вёл себя тихо, услышав его по шагам ещё из коридора, но даже не взглянув. Попов медленно подходит ближе и встаёт за её спиной. — Что-то не так? — шёпотом вопрошает он, склонившись над её ухом, почти касаясь мочки губами, стараясь говорить как можно тише. — Посмотри, как она дышит, — обеспокоенно отзывается девушка, обернувшись на Арсения через плечо. Мужчина хмурится, кладёт одну руку на деревянное ограждение кроватки и, склонившись, внимательно следит, как вздымается и опускается грудная клетка Кьяры. Спустя полминуты наблюдений он понимает, о чём идёт речь. Малышка делает вдох как обычно, но её выдохи тяжёлые, проблемные, словно она с трудом выталкивает из себя воздух. Её грудная клетка двигается слишком быстро, не так расслабленно, как это бывает во сне. — Давно это началось? — он, не замечая этого, до побеления пальцев сжимает деревянную опору под рукой, и его лицо в этот момент сосредоточенное, напряжённое. Он не отрывает глаз от ребёнка и внимательно следит за её дыханием, чувствуя, как растёт волнение, вместе с кровью распространяясь по венам. — Когда мы вернулись из больницы домой, она стала иногда чихать. Врач сказал, что это нормально, посоветовал чаще проводить влажную уборку в комнате. Сегодня утром она плакала, но звук как будто изменился, он был мягче, не такой звонкий, как раньше. И, как только я уложила её спать, она стала тяжело дышать, — Арсений переводит тяжёлый строгий взгляд потемневших голубых глаз на Киру, и она смотрит на него жалостливо, виновато. — Так какого же чёрта ты молчала? — рычащий голос преподавателя прокатывается по комнате. Он воспринимает Кьяру как свою дочь, и его изнутри всего колотит от того, что он узнаёт о её изменении состояния последним. — Арс… — шепчет девушка, боясь, что дочь проснётся. Сцепив зубы, мужчина молчит, прикрыв глаза на пару секунд, чтоб сдержаться. Он молча выходит из комнаты, набирает какой-то номер, говорит около минуты и возвращается. Подойдя к кроватке, он опускает деревянное ограждение, с нежностью подхватывает на руки маленькое, почти невесомое тело, укутанное в детское одеяльце, и прижимает к груди. — Что ты делаешь? — вопрошает девушка, наблюдая за его действиями. — Везу дочь в больницу, — произносит он, подняв голову и сверкнув своими опасно сощуренными глазами в свете ночника. От этого «Дочь» внутри у девушки что-то защемило. То, что Арсений любил ее детей как своих собственных, каждый раз неизменно вызывало в ней волну чувств. Она благодарна вселенной за появление такого друга, как он, в ее жизни. Без него она вряд ли справилась бы. Кира, потеряв дар речи на несколько мгновений, решительно хватает своё пальто в прихожей, пока Арсений обувается. — Я еду с тобой, — решительно заявляет она, надевая верхнюю одежду. — Ты никуда не едешь, — произносит учитель, подняв на неё взгляд. — Будь с Артёмом, я позабочусь о Кьяре, — Кира нервно прерывисто дышит и слов найти не может. Он прав, он чертовски прав, но от этого не легче. Эту ночь Арсений проводит в частной детской клинике, заведующим которой является близкий друг его покойного отца, с которым они поддерживали связь и который быстро согласился принять их. В палате стоит детская кроватка, где спит его малышка, которую он любит как родную, а рядом на диване лежит сам Арсений, не в силах уснуть. Он прислушивается к её дыханию, и время от времени встаёт, подходит к малышке и смотрит на неё внимательным взглядом. Врач осмотрел её, но состояние девочки улучшилось почти сразу, как они оказались в палате. Предположительным диагнозом стала аллергическая реакция. Все процедуры были назначены на раннее утро.***
— Нет, Лёв, я по съёбам, — решает Антон, которого схватили за рукав куртки и не давали так просто избавиться от настойчивой компании. — Шаст, я из больницы полдня отпрашивался, чтоб отпустили до Нового года, а не после, как они любят, а тебе жалко сходить со мной? — Бортник строит ему большие глазки, как кот из «Шрека», и Шастун смотрит на него, поджав губы, мол, ну ты чё творишь вообще. — Нахера нам этот концерт тупой? Я, думаешь, соскучился по пению Кузнецовой? — Бортник тяжко вздохнул. — Хорошо, ладно, на концерт не пойдём, но на дискотеке ты быть обязан, — Антон закатывает глаза. — Я общаюсь со стеной, — тихонько шепчет он. — А я со шпалой, — не остался в долгу Бортник. — Ты хочешь предновогоднюю ночь провести в тишине и одиночестве? — Антон, задумавшись, утвердительно кивнул. — Именно этого я и хочу. И на Новый год планы такие же, — Лёва, негодуя, пихнул его в бок, под рёбра, и Шаст зашипел. — Нет, мне похуй, мы идём. Я беру две бутылки вина, ты берёшь рюкзак, мы их туда спрячем, потому что меня точно шмонать будут, а у тебя репутация незапятнанная, — Антон усмехается, вспомнив, как Бортника спалили с бутылкой коньяка на прошлогодней дискотеке. Теперь учителя каждый раз заставляли его показывать рюкзак и карманы. — Давай я пронесу вино в школу, перепрячу его тебе в туалете и уйду, а? — Бортник, выслушав такую идею, реагирует на удивление быстро. — Уговорил, давай, — после этого они расходятся, пока их не спалили, что они сбежали и силой не затащили на концерт, и договариваются встретиться в пять на этом же месте. — Уйдёшь ты… хуй тебе, — вслух комментирует свои мысли Лёва.***
Антон даже не старается подобрать себе нормальный костюм, не собирается заранее, не стоит перед зеркалом полчаса. Он вынимает из шкафа наименее помятые вещи, не думая о том, как они будут смотреться вместе, и, бросив короткий взгляд на своё отражение, хватает с пола рюкзак и выходит из дома. На нём монотонно-чёрная толстовка с белыми шнурками, тёмно-синие джинсы и чёрные зимние ботинки с оранжевой подошвой, которые он не носил уже года два, считая, что ему надоели слишком яркие цвета в одежде. Они были самыми чистыми из всех на полке. Поверх накинута расстёгнутая чёрная куртка. Мысленно матеря Бортника с его затеей, он кутается в куртку плотнее, ведь начался снег, который неприятно ударял в открытые лицо, шею и руки, незаметно царапая нежную кожу. Антон снег не любил. В детстве его часто «в шутку» забрасывали снежками, намыливали снегом лицо, толкали на льду, чтоб поскользнулся и упал. Ребята, с которыми он раньше дружил, были жестокими в своих играх, и ему никогда не нравилось проводить с ними время, но они часто пересекались по пути из школы домой. Затем появился Бортник, с которым они из засады вместе обкидали снежками тех ребят, что сделали то же самое накануне с ними, и с этого момента завязалась их дружба. Снег Антон всё ещё не любит, но к Бортнику относится отлично по сей день. К концу пути снег перетекает в дождь. Ебанутая погода раздражала с каждой минутой всё сильнее. Стоя перед школой, под забором, который ограждает её территорию, Антон чувствует себя идиотом, находясь на стрёме, пока Бортник засовывает две стеклянные бутылки покупного вина в его рюкзак, стараясь сделать это тихо, но стекло звенит, ударяясь бортиками. — Мне семнадцать лет, я в выпускном классе, но чувствую себя малолеткой сейчас, — вздохнул Шастун, оглядываясь по сторонам, боясь, что их заметят. — Ой, завались, — отмахнулся от него друг, заканчивая свои манипуляции. — Я положил между ними пустую пачку из-под сиг, не должны звенеть, но ты всё равно аккуратно неси, — просиял он, протягивая рюкзак обладателю. — Потрясающе, — без толики восторга отозвался юноша. Зайдя в здание школы, они, не привлекая к себе внимания, сдают куртки в гардероб, после чего направляются к одноклассникам, которые уже стали собираться в зале. Парни здороваются со своими приятелями, жмут им руки, обмениваются будничными приветствиями и формальными поздравлениями. — Дима будет? — спрашивает Антон, покрутив головой по сторонам, убеждаясь, что друга в толпе нет. — Вроде писал, что придет. Опаздывает, наверное, — пожал плечами Лёва. — Ага, или мы просто слишком рано припёрлись, — фыркнул Шастун, бросив взгляд на друга, который лишь улыбнулся ему самой невинной улыбкой из своего арсенала харизмы. — Пойдем наверх, достанем контрабанду, — переведя тему, зная, что Антон до последнего приходить в школу не хотел, произносит Бортник, аккуратненько и ловко взяв друга под руку и уводя в нужном направлении. Они поднимаются на второй этаж и заходят в мужской туалет. Антон вытягивает наружу бутылку, кладёт её на раковину, уже было тянется за второй, когда рука Лёвы ложится поверх его запястья, останавливая. В туалете был полумрак, свет был погашен, и лишь из окон сочился бледный свет от уличных фонарей, подсвечивая светлую кафельную плитку. — Не уходи так сразу. Давай выпьем? — Антон, усмехнувшись, закатил глаза. — Так и знал, что в этом плане есть какая-то подстава, — прокомментировал он, кладя рюкзак с одной бутылкой в нём на пол. — А открывать чем будем? — бросать друга в одиночестве было совестно, поэтому юноша заранее предполагал, что останется с ним хотя бы ненадолго. Дома его всё равно никто не ждал. — Штопором, конечно, — просиял друг, вынимая из внутреннего кармана чёрного пиджака, накинутого поверх белой рубашки, небольшой металлический штопор. — Я только ради этого его и надел, — прокомментировал он, стягивая верхнюю одежду и бросая чёрную ткань на одну из раковин, расположенных рядом. Подойдя к подоконнику, парень присел на его край и усердно принялся вскрывать бутылку. Спустя несколько минут мучений пробка с характерным звуком освободилась из тонкого горлышка. — Иди сюда, — Лёва мягко постучал по месту рядом с собой. Антон подошёл ближе, присел, придвинулся настолько, чтоб касаться плечом его плеча, и принял из рук лучшего друга бутылку. — За тебя, Лёв, — полушёпотом произносит парень, приподняв бутылку, и, улыбнувшись, он прикладывает горлышко к губам, делая глоток. Бортник просиял, наблюдая за ним. — Ты такой красивый, — говорит он вдруг, рассматривая его профиль. Антон, смутившись, почувствовал, как заалели кончики ушей. — Да ну тебя, — ответил он тихо. — Ты правда красивый, — настаивает на своём Бортник, принимая вино из его рук. — Спасибо, — Антон не привык к комплиментам, особенно по поводу своей внешности. Он был парнем, а парням нечасто удаётся услышать что-то приятное о своём облике. — Ты тоже, — добавляет он, окинув взглядом друга. Лёва действительно был симпатичным. У него была недлинная чёлка набок, ясные серо-голубые глаза, проколото ухо, в котором блестела серебряная серьга. Он был примерно такого же роста, немного крупнее по телосложению, при этом у него было подтянутое тело, ведь юноша увлекался спортом. — Покурим? — предлагает Бортник, вынимая из кармана джинсов новую пачку винстона с двумя капсулами. — Нет, я пас, — качнул головой Антон, понимая, что Арсений Сергеевич, возможно, сейчас в школе, ведь он слышал, что его оставили дежурным, поскольку он не появлялся на работе последние несколько дней. Шастун не знал, что произошло у учителя, но больше он не приходил к нему с того вечера, как поставил жаропонижающий укол. Только написал несколько сухих сообщений, в которых интересовался его состоянием здоровья. Если Попов почувствует от него запах сигарет — будет несладко. — Ладно, — просто пожал плечами Бортник, поджигая сигарету и глубоко затягиваясь. Антон пьёт, Лёва курит. Они хорошо вписываются в полумрак комнаты. На фоне звучит успокаивающий звук барабанящего по стеклу дождя. На этом фоне особенно хорошо было осознавать, что находишься в тёплом сухом помещении. Бутылку распивают до дна за каких-то пятнадцать минут. В туалет заходит всего один человек за всё это время, так что они общаются в тишине почти всё время и наслаждаются одиночеством и друг другом. Алкоголь расслаблял и настраивал на общение. — Тоха, — парень, услышав формулировку своего имени, ответил вкрадчивым «М?», повернув голову на собеседника. — Могу я тебя поцеловать? Без обязательств, без всего. Просто… просто поцеловать, — Антон, замерев на пару секунд, смотрит на друга, не сводя взгляда, и по привычке облизывает нижнюю губу. Бортник смотрит в ответ, не отводя взгляд, ожидая ответа. — Да, — соглашается юноша внезапно для самого себя. Он почти не думает над ответом. Он хочет ласки, хочет романтики, но если единственный, кто способен их дать — это Лёва, то смысл отпираться?.. От Арсения Сергеевича он никогда не дождется взаимности, а Бортник его хотя бы любит. Антону совестно от того, что он этих чувств не разделяет, а потому он охотно подставляет свои губы под поцелуй, только бы немного загладить этим свое чувство вины перед лучшим другом. Губы Бортника мягко касаются его собственных. На них пряный вкус вина и лёгкая горечь от табака, а ещё сладость от капсул, которые оставили за собой привкус. Лёва кладёт руку на его шею, подаётся корпусом вперёд, целует чувственно, мягко и глубоко. У Антона по спине бегут мурашки от того, как это нежно и трепетно. Свободной рукой Бортник приподнимает край его кофты, касается бархатной кожи, гладит, поднимается кончиками пальцев к ребрам, проводит аккуратно, будто боясь сделать больно. Спустя несколько минут отстраняется чуть назад, смотрит в зелёные глаза, на приоткрытые губы, которыми парень хватает воздух, и улыбается уголком губ. — Арсу повезло нереально, — шепчет он, боясь нарушить тишину между ними. — Я ему не нужен, — грустно улыбается Антон, отстраняясь, и упирается лопатками в металлическую решётку, ограждающую стекло. — Нужен, это видно. Он к тебе привязался, — Шастун, подняв взгляд на Бортника, смотрит удивлённо, чуть приподняв брови. — Ты правда так думаешь? — спрашивает он, потирая вспотевшие ладошки друг о друга. — Я вижу, не слепой же. Ты для него особенный. Он о тебе заботился, приезжал после уроков, не думаю, что все учителя так делают, согласись, — хмыкнул юноша, с тоской оглядывая пустую бутылку из-под вина и, коснувшись её горлышка, склоняет её то в один бок, то в другой, играючи. — Он называет меня ребёнком. Не чтобы обидеть, а как-то даже приятно, что ли. Без злобы, а по-доброму. А ещё… ещё котёнком, — краснея, откровенничает Антон. — Котёнком? Как это мило, — улыбнулся Лёва. — Котёнок, — на пробу задумчиво произносит он, запрокинув голову и рассматривая потолок. — Тебе идёт очень, — соглашается он, кивнув. — Я думаю, он сейчас в школе. Надо его поискать, — Антон, взглянув испуганно, замотал головой. — Не-не-не, спасибо, не надо такой радости, — решительно отказался он. Ему было отчего-то неловко видеться с биологом после их последней встречи. — Уверен?.. Ну ладно. Тогда, может, пойдём вниз? Там танцы… и стол накрыли. Сок, бутеры, сладости… Пойдём, с людьми хоть пообщаемся, а то оба одноклассников давно не видели, — смеётся Лёва, хлопнув парня по плечу. Антон нехотя согласился. Спрятав пустую бутылку в рюкзак, он следует за другом. Глубоко внутри спрятана подсознательная надежда на случайную встречу с Поповым. Он только вид делает, что видеть его не хочет, а на деле же просто боится, а случайно — это ведь лучше, чем намеренно?.. Лёва становится харизматичным до безобразия, особенно, когда выпьет, так что юноша как-то быстро и лаконично оказывается в самом центре танцпола, где вокруг него уже крутятся девчонки из десятого класса, некоторые из которых влюблены в него уже не первый семестр. Антон, стоя около стола с угощениями, хмыкает, наблюдая, как Лёва дурачится, изображая воображаемую гитару, на которой играет. — Этого уже понесло, — комментирует знакомый голос справа от юноши. Антон, обернувшись, расплывается в широкой улыбке, когда видит Позова. — Приве-е-ет, — тянет он, пожимая протянутую руку и, притянув друга к себе, похлопывает его по спине, приобнимая. — Привет, Шаст. Как ты? — спрашивает Димка, с теплотой отвечая на объятия. — Да нормально, — не вдаваясь в подробности, отмахнулся от неудобного вопроса Антон, не зная, как ответить так, чтоб не загрузить своими словами друга в предновогоднюю ночь. Пускай отдыхает, Антон разберется со своими чувствами сам. Дима, кажется, заметил, как Шастун ушел от ответа, но, не подав виду, притворился, что поверил в правдивость его слов. Он и сам понимал, что вопрос тупой, и что конечно же Антону сейчас тяжело, но вряд ли он был в силах как-то помочь в этой ситуации, а потому не стоило лезть парню в душу и снова выворачивать ее наизнанку, пока он сам не попросит помощи или не начнет разговор на волнующую тему. — Как ты? — Хорошо, закончил подготовку по первому ЕГЭшному сборнику, сейчас отдохну неделю, и начну второй, — Антон покачал головой. — Бешеный, — заключил он. Димка, коротко рассмеявшись, лишь пожал плечами. Лёва, заметив появление друга, начал активно махать руками и звать его к себе в центр зала. — Ты пойдешь? — спросил Позов, помахав рукой в ответ Бортнику. — О нет, я лучше выпью еще сока, — поморщившись, отозвался Антон, не желая принимать участие в активном веселье. Не то настроение, не то время, чтоб расслабляться и отрываться. — Иди, он тебя ждет, — добавил, хлопнув друга по плечу в знак поддержки. — Точно не хочешь? — уточнил еще раз Позов. — Иди уже, — рассмеявшись, повторил Антон. Димка, улыбнувшись ему, отправился в гущу толпы. Выпив стакан сока, Шастун, еще недолго постояв и понаблюдав за друзьями, которые веселились и танцевали, как в последний раз, тихо, не привлекая к себе лишнего внимания, уходит. Он скрывается за колоннами, ограждающими коридор от актового зала, чтоб избежать контакта с другими учениками. Хотелось уйти в тишину, отдохнуть от громких звуков и веселья, к которому он не был готов. Убедившись, что друзья хорошо проводят время, парень сбегает. Он направляется к чёрному выходу из школы, который был спрятан под лестницей в конце коридора, которой почти никто не пользовался. Антон нашёл это место ещё давно и нередко прогуливал там уроки, на которых не хотел появляться. Там было небольшое углубление, четыре ступеньки вели вниз, и можно было сесть на батарею слева или зайти под лестницу справа, где тебя вообще вряд ли кто-то найдёт. Дальше шла дверь, свободное пространство в полтора метра, и вторая дверь, ведущая уже на улицу, но она всегда была закрыта. Шастун, поправив лямку рюкзака, бодро заворачивает влево, где лестница идёт вверх, и уверенно ныряет в углубление слева от неё, пробегая четыре ступеньки, глядя под ноги, чтоб не споткнуться. А подняв голову, замирает как вкопанный. Он тут же пытается развернуться, сбежать обратно, откуда пришёл, рыпается с места, и бутылки в рюкзаке предательски звенят, ударяясь стеклянными бортиками. — Котёнок, стоять, — рычащий голос биолога прокатывается по небольшому пространству, отчего парня словно пригвождает к полу. Он медленно оборачивается и сглатывает ком в горле. — Здравствуйте, Арсений Сергеевич. А что вы здесь делаете? — выдав самую невинную улыбку из арсенала своего дружелюбия, вопрошает парень. — То же самое, что и ты. Сбежал от толпы. Показывай, что в рюкзаке, — надвигаясь на подростка, произносит учитель, остановившись в шаге от него. — Ничего такого, — качает головой из стороны в сторону юноша, стараясь спасти свою шкурку. — Ну Арсений Серге-е-евич, — чуть ли не хнычет мальчишка, когда его обхватывают за плечи и силой разворачивают спиной. Руки биолога легли на застежку рюкзака. — Не имеете права, — предпринимает попытку спастись парень. В голове он уже тысячу раз обматерил Бортника. — Я дежурный, так что имею, — усмехнулся биолог, вынимая наружу две бутылки — пустую и полную. — А получше ничего купить не могли? — повёл он бровью, рассматривая этикетки. Антон, приоткрыв рот от удивления, медленно обернулся на учителя. — Ладно, штопор хотя бы есть? — Антон, всё ещё удивлённо пялясь на старшего, хлопает себя по карманам и находит штопор в джинсах. Лёва отдал его перед тем, как пойти танцевать. Арсений садится на ступеньку, несильно церемонясь, и, зажав бутылку между стоп, ввинчивает штопор в пробку и с силой тянет вверх, с лёгкостью вынимая. Антон готов пускать слюни на его руки, на которых проступил рельеф вен. — Что вы делаете? — всё же решает уточнить парень, чтоб убедиться, что ему это все не снится. — Конфискую у тебя алкоголь. Кстати, я должен доложить на тебя директору, но так уж и быть, прощаю, — отчего такая щедрость — Антон не понял. Он чуть хмурил брови, наблюдая за учителем. Арсений выглядел… разбитым. Это удивляло больше всего. Он словно пытался говорить бодро, но на самом деле было видно, что у него нет никакого желания общаться. — Лови, — произносит биолог, внезапно бросая пробку в подростка. Антон, дернувшись, на рефлексах поймал её двумя ладонями. Попов, слегка запрокинув голову, пьёт из горла, делая несколько глотков, после чего морщится, приложив согнутые в кулак пальцы к губам, делая глубокий вдох через нос. — В следующий раз попроси меня купить тебе что-то получше, — комментирует он, коротким взглядом окинув парня. — Арсений Сергеевич, что у вас случилось? — робко спрашивает Антон, нерешительно присев перед учителем на одно колено и заглядывая ему в глаза. Биолог смотрит ему в глаза, выдавливает улыбку и подпирает голову рукой, упираясь локтем в колено. Он смотрит, чуть склонив голову, и его улыбка вызывает дрожь по коже, потому что парень не видит за ней ничего, кроме скрываемой боли.***
Лёва, заметив Шастуна, идущего из коридора в сторону выхода, перехватывает его у дверей. Бортник взмокший, уставший, но счастливый, шел из туалета, где умылся прохладной водой и перевел дыхание перед вторым заходом на танцпол. — Что такое? — спрашивает он, замечая, что на парне лица нет. — Я ухожу домой, прости. Мне нужно побыть одному, — Лёва удивлённо округляет глаза, смотрит с беспокойством. — Так, стой… Я возьму куртку. Будь тут, я пойду с тобой, — решает он, не размениваясь на сотню вопросов. Он не успевает предупредить об этом Диму, но Позов, кажется, и без них хорошо проводит время с Катей — девочкой из параллельного класса, которую он решился пригласить на медленный танец, поэтому Бортнику почти не совестно, когда он уходит, не прощаясь. Они молча доходят до остановки. Точнее, молчит Антон. Бортник же пытается хоть как-то вывести его на разговор. — Что случилось? — Антон снова качает головой из стороны в сторону. — Да что «Нет»? Шаст, ты чего такой, я не понимаю, — взмахнул руками Бортник, совсем теряясь в догадках. — Я тебе потом расскажу, ладно? Я пока сам не осознал… — на улице снова идёт дождь. Под ногами каша из размокшего снега, от которой быстро промокают ноги. Шастун стоит на троллейбусной остановке, даже капюшон на голову не накинув, и его мокрые волосы падают на глаза. — Ладно… — отзывается Бортник, стоя рядом. На остановке они в полном одиночестве вдвоём под светом уличного фонаря. Взглянув на друга, Лёва молча набрасывает на его голову капюшон куртки, а Антон даже глазом на это не повёл, уйдя в себя. — Я с чужим котёнком стою под дождём, — внезапно начинает напевать Бортник, похлопывая себя рукой по бедру, создавая ритм. — Нам двоим достался один парашют… Значит прыгнем вместе и будем лететь… — слова придумываются сами, и Лёва напевает их негромко. — Шаст, как тебе слова? Может, песню из них сделать… — Антон в ответ молчит и смотрит прямо перед собой на мокрую проезжую часть, почти не моргая. Внутри себя он надрывно кричит.