Где же ты, моя бабочка?

      Едва ли первые лучи восходящего солнца успели озарить просторные покои омеги, как вскоре распахнулись двери, а после комнату быстро заполнили несколько слуг и портных. Чимин дёрнулся и резко сел на постели, прижимая одеяло к обнажённой груди, когда к его плечу прикоснулись и начали будить. Причину столь раннего пробуждения они объяснили тем, что для Пака требовалось сшить одежду точно по его фигуре и времени на это было не так много. Омегу долго уговаривали надеть тонкую светлую рубаху, чтобы прикрыть большую часть голого тела, а после, выведя ворчащего Чимина в центр комнаты, начали вертеть его и снимать мерки. Когда лентой обмеряли его талию, грудь и бёдра, то принялись за плечи и руки. После последовал выбор ткани к его будущим нарядам и большее внимание уделяли его рыжим волосам. В лучах солнца, заполняющих его новые покои, они словно горели огнём, обрамляя светлое, но недовольное лицо омеги. Вокруг было слишком много людей и все они собрались лишь из-за него, а сам Чимин, едва ли прикрытый скудной одеждой, был в центре внимания. Но даже несмотря на это, его вертели и поворачивали, прикладывали ткани, чтобы подобрать ту, которая подойдёт больше остальных, они сами решали что лучше смотрится и как будут сшиты будущие наряды, а омега был словно дорогой фарфоровой куклой, которую оберегали и боялись повредить. Он был не более чем как простой кусок драгоценного фарфора для правителя, на его нежелание не обращали никакого внимания, лишь заставляли и вновь манипулировали, шантажируя Тэхёном. Чимин знал, что брата не убьют, так как и он и будущий ребёнок связаны одной нитью — погибнет один, погибнет и второй. Вот только нить, которой они были скреплены и есть Чимин. Теперь исход обеих жизней зависел только от одного его, поэтому продолжая жить с желанием вернуть родную кровь и выживших близких людей, омега покорно, с долей ненависти и непокорным нравом, продолжал играть, движемый волей императора. Пак, с горькой усмешкой, часто сравнивал себя с жертвой паука. Он также попав в его сети, застрял и теперь, будучи связанным по рукам и ногам, просто существовал, а двигал им сам Юнги, натягивая эту самую паутину и управляя им. Вот только эти липкие путы душили и угнетали. Всё было бы намного проще, если бы между ними не было этой пропасти, состоящей из обоюдной и сильной ненависти, или же Чимин не имел бы такой непокорный нрав. Возможно, другой давно бы сдался, покорно преклоняя голову перед императором, но Пака сжирала изнутри гордость и непокорность, когда он что-то делал по воле Мина. Он не мог, не имел права говорить, что хотел, не имел права делать, что хотел, он имел только возможность спасти других, жертвуя собой, своей свободой и своим телом, телом, которое ненавидел. Даже его собственное тело предало его, когда во время течки, омега сам отдавался императору, сам желал и сам хотел. Теперь вечным воспоминанием это осталась его метка, синяки и укусы. Было противно лишь от одной мысли, что эту шею целовали его губы, что эту грудь и живот ласкали его руки, а его самого имели словно продажного омегу несколько дней подряд. Было смешно, что Чимин сам просил его об этом, сам хотел и жаждал, было смешно… ведь они…они оба ненавидели друг друга и, оба сплетаясь телами, стремились заполучить обоюдное удовольствие, используя друг друга. Было смешно, ведь теперь Чимин ненавидел не только Юнги, но и себя.

***

      Казалось примерка никогда не закончится. Сам Пак, недовольный таким пренебрежением и пониманием того, что для них он просто вещь, постоянно пытался мешаться. То «случайно» протянет ногу и кто-нибудь за этим копошением и всеобщим бормотанием не заметит и упадет. То тянущуюся к его волосам или к лицу руку, возьмёт и хлопнет по ней, чтобы все присутствующие наконец-то поняли, что ему всё это и они сами не нравятся, то выскажет всё прямо. Но ни то и не другое не работало. С каждой такой выходкой постоянно причитали о том, что он обязан выполнять каждый приказ императора и бесприкословно подчиняться. Не забывали и притянуть ко всему этому и Тэхёна, чья жизнь зависела от действий Чимина. Омега скалился и ненадолго прекращал, а после, чтобы сильнее позлить собравшихся, вновь что-нибудь вытворял. Он знал, что это лишь неповиновение и ничто, кроме этих нудных причитаний, ему не будет. Только так было немного легче, ведь подчинение угнетало, а полное безразличие к происходящему с ним, возвращало Чимина обратно к страшным мыслям и переживаниям о близких людях и утерянного любимого. Омега был обиженным и раненым ребёнком, которого варварски лишили детства и нормальной жизни, но только с этой лицемерной маской он мог утаить свои настоящие чувства, которые Пак прятал в глубине себя. Невозможность высказаться и излить кому-то душу угнетала, заставляя омегу всё больше и больше скалится, ненавидеть и сопротивляться.       Но стоило Чимину привыкнуть к этой развернувшейся дискуссии и этим недомеркам вертевшимся вокруг него, как вдруг, из самих пучин ада, пришёл он… — Удивлён, что эти слуги ещё живы и целы. Я думал, что стоит им лишь разбудить эту неугомонную бестию, как их тут же разорвут на части. Исходя из того, что все они здесь и в полном здравии, то могу предложить, что эта самая бестия села на цепь, не имея возможности даже оскалиться, — хмыкнул Юнги, приближаясь к Чимину в плотную и становясь рядом, чтобы иметь возможность наслаждаться чарующим запахом мелиссы и любоваться частично прикрытыми упругими бёдрами своего предназначенного. — Или же просто утратила свои клыки и когти? — Лучше приберегу их до того момента, когда ты ослабишь свою бдительность, думая, что смог потушить во мне горящий огонь жизни, — Чимина резко дёрнули за руку, призывая молчать и не говорить глупостей императору, но вместо этого омега продолжал гордо держать голову. — Не бессмысленно ли всё это? Ты так рьяно пытаешься сохранить то, что утратил уже давно, но в глубине души понимаешь, что не выдержишь и всё равно сдашься. Так чему же продолжать этот бессмысленный спектакль? — Юнги немного опустил взгляд, продолжая ждать ответа и с интересом рассматривать через просвечивающую ткань его тело. Омега дышал глубоко, спокойно и размеренно, от чего светлая рубаха немного приподнималась и оголяла часть бёдер. Привыкая к приятному запаху, альфа начал чувствовать, что ему становится намного лучше. Практически всю ночь он не мог сомкнуть глаз, а запах с подушки слабел, лишая его возможности противостоять соблазну быть подле рыжеволосого омеги. Едва ли дождавшись утра, он первым делом решил утолить открывшуюся после течки Чимина «жажду». Он меньше всего хотел, чтобы о этой зависимости узнал сам Пак, так как это вызвало бы ещё больше проблем и трудностей связанных с омегой. Поэтому Юнги старался как можно быстрее привязать себя к тому, чтобы научиться сдерживаться и не поддаваться такому искушению, но несмотря на все эти жалкие попытки перебороть желание хотеть мелиссу, Мин всё же позволял себе на несколько минут побыть рядом с ним. Это раздражало, но другого выхода не было. Нужно было думать заранее, ещё до того как Чимин пометил его. Теперь это уже не исправить, но альфа всё же попробует противостоять метке и начать обходиться без необходимого ему (на данный момент) запаха.       Чимин презрительно прищурился, а после выхватил из рук бет шёлковую ткань с вышитыми вручную золотыми узорами. Он накинул её на плечи, лишая Юнги прекрасного зрелища. Ткань скрывала не только ключицы, руки и грудь, но и ноги вплоть до щиколоток. Прищурившись, рыжеволосый, не смотря на просьбу слуги успокоиться и замолчать, продолжил: — Дряной спектакль устроил не я, а ты. Только подлый и никчёмным человек будет шантажировать другими людьми ради собственной выгоды. — Только лицемерный и лживый человек будет жертвовать чужими людьми ради собственной выгоды, — повторил Юнги за омегой, с более хищным оскалом. — Будешь и дальше оправдывать моим коварством и жестокостью свои грехи или же наконец-то поймёшь и примешь, что виноват ты сам? Я принимаю себя и не скрываю за маской вторую личность. Не подставляю под верёвку невиновных людей и не оправдываю чужим злом своё. Пытаешься очистить свою душу за мой счёт? Не выйдет. Научись признавать поражение, глупый ты омега. Всё, что с тобой сейчас происходит — плод твоих же трудов, не моих, а твоих. Думаешь, что всё это лишь временные трудности? Это расплата за твои же грехи. Прекрати строить из себя сильного, ты просто слабак, который возомнил себя всемогущим. Если таковым считаешь себя, то почему же ты стоишь сейчас здесь? Почему терпишь? Почему внутри тебя мой ребёнок? Почему близкие люди не рядом с тобой? — Мин начал подходить всё ближе и ближе, отчеканивая каждое слово, а беты от страха начали пятиться назад, буквально прячась за спину омеги, который стоял как вкопанный и не смел сдвинутся с места. Чимин смотрел в чёрные глаза, не замечая, как утопает в них, постепенно всё больше и больше проникая в суть сказанных альфой слов. Ещё тогда, когда он был в покоях и был отрезан от всех, то его постоянно мучали подобные мысли. Стоя сейчас полностью обезоруженным перед императором, он чувствовал себя слабым и беспомощным. Он был прав. Во всём. Вот только для осознания его правоты нужно было сначала угодить в его паутину, найти брата и соратников, а после сбежать; потеряв любимого в бою, вновь попасться в руки врагу и быть повторно изнасилованным, несмотря на течку. Через всё это было нужно пройти, чтобы понять, что Юнги ни капли сейчас не врал. Он был прав.       Чимин продолжал стоять, а Мин подойдя в плотную, сорвал с него шёлк, оголяя при этом не только его тело, но и измученную душу. Омега не прикрывался и не отворачивался… просто не смел этого делать. Юнги раскрыл его, показал кем он на самом деле является и насколько он ужасен. Чимин из последних сил пытался собрать остатки своей гордости и самоуверенности, вот только перед своим мучителем это казалось невозможным. Он был безоружен и беззащитен. От него ждали ответа или очередной дерзкой выходки, которые всегда были свойственны этому омеге, вот только Чимин не мог произнести ни одного слова. Говорить было нечего, всё было и так понятно. Он облажал и теперь всё это: утраты, ребёнок и он — наказание, расплата за совершённое. — Молчишь? — улыбнулся Юнги. — Неужели до тебя наконец-то дошло? — Даже… — Чимин растерянно перевёл взгляд в сторону и шумно сглотнул вязкую слюну, — даже так, ты всё равно ничего не получишь от меня ни полной покорности, ни отвержение ненависти: никаких других чувств! — От тебя, кроме ребёнка, мне ничего и не нужно. Подавись своей ненавистью, ничтожество, — прошипел альфа, с чьего лица вмиг пропала та ехидная улыбка, уступая непроницаемой маске безразличности. Мин сильнее стиснул шёлковую ткань в своей руке, а после, не выпуская из своих рук предмета, содержащего запах его носителя, поспешил покинуть покои. — Эти тряпки не подходят к такому лживому лицу как твоё. Проще сжечь и уничтожить это, — лишь на миг Юнги остановился у дверей, смотря на Чимина, а после, смерив его самым презрительным взглядом, ушёл. Стоило лишь переступить через порог и услышать, как двери закрылись, разрывая их с Паком, как Юнги, продолжая путь в свои покои, с большим удовольствием приподнёс к своему лицу мягкий шёлк и довольно втянул уже полюбившуюся мелиссу.

***

      Чонгук, заведя руки за спину, не спеша следовал за императором, который по всей видимости был в хорошем расположении духа, раз соизволил выделить немного своего драгоценного времени для занятий с применением меча, которые они довольно давно не практиковали. Брюнет был не разговорчив и не поддерживал разговор с Юнги, который воодушевленно говорил о политических взаимоотношениях с соседними странами. Мин сразу заметил изменения в настроении своего советника, причём в большей степени его волновал обиженный взгляд карих глаз и недовольное выражение лица. — Чонгук, это была вынужденная мера, без Тэхёна у меня вряд-ли бы вышло сподвигнуть этого недоумка к действию. Такими темпами пришлось бы действовать через силу. В его положении с моей стороны было бы крайне неразумно поступать с ним подобным образом. К тому же он не пострадал… — Ты едва ли не вспорол ему горло, угрожал расправой и насильно развёл их пути с Чимином. И на всё это ты говоришь, что он не пострадал? — возмутился Чонгук, продолжая следовать наравне с Юнги и стараясь не смотреть на него, чтобы не наговорить лишнего. — Даже, если бы Чимин отказался, то твой омега никак бы не пострадал, поэтому не вижу ничего плохого, это принесло свои плоды. — Это я вижу — недовольно процедил Чон. — И почему этот омега постоянно нарушает между тобой и мной отношения? От слуг, которые присматривают за ним, я узнал, что ты постоянно ошиваешься возле него. Неужели влюбился в этого слугу? — Мин повернул голову к Чонгуку, встречаясь с карими глазами и замечая в них опасный вызывающий блеск. — В крайнем случае теперь тебя это не касается. — Ещё как касается. Предпочту знать, что с тобой происходит и почему ты бегаешь за ним как незрелый мальчишка, жаждущий найти утешения в родительских объятиях. Не ты ли насильно взял его девственность в одной из пыточной, когда его спина была исполосована от ударов плети за кражу какого-то кольца? Не ты ли говорил, что он никто и думал, что он бегает за тобой в надежде получить взаимную симпатию? Не ты ли насиловал его несколько дней, доведя омегу до полного отчаяния, что он схватился за кинжал, чтобы защититься? Разве всё это сделал не ты? Раньше он был для тебя грязью под ногами, а сейчас хочешь из-за него разрушить наши отношения? Вязка дурно на тебя влияет. — Я знаю, что сделанного не изменить и что Тэхёну придётся пройти через многое, чтобы принять меня как своего альфу, поэтому я попытаюсь… я сделаю всё возможное, чтобы это случилось как можно быстрее. Сейчас ему сложно и он едва ли терпит мой запах, не говоря уже о самом мне, но я буду верить, что он сможет перебороть свой страх. — Запах? Чем же ему твой запах не угодил? — Юнги вопросительно приподнял бровь. — Я вот тоже об этом думаю, почему? — горько усмехнулся Чонгук, — может потому что из-за этой чёртовой вязки не смог сдержать себя в штанах? За то время, что он отсутствовал, я едва ли не сходил с ума по его телу, а после его появления сразу же затащил в постель, насильно привязывая его. Думаю, объяснять почему он не может переносить моё присутствие больше не нуждается в доказательстве. Всё слишком ясно. Всё было бы куда проще без вязки. — С ней, ты не найдешь покоя с другими, а Тэхён вряд-ли сможет свыкнуться с тем, что ты его предназначенный. Замкнутый круг. Одна вязка погубит сразу двоих,— Юнги вновь повернул голову, смотря вперёд, и задумчиво протянул, обращаясь к Чонгуку: — Уверен, что выдержишь? Или может стоит найти выход как разорвать между вами связь, чтобы тебе было легче? Он останется твоим предназначенным и без вязки, просто ты к нему будешь не настолько сильно привязан. Больше опасаюсь, что рано или поздно это может сломать тебя. Безответность страшная вещь, особенно когда один старательно пытается выложить и выстроить отношения, а второй всё рушит прямо на корню, — беловолосый уже отпрянул от взаимоотношений друга с омегой, вспоминая свои попытки наладить контакт с отцом, который так же старательно не желал идти навстречу. — Это слишком больно. Не хочу видеть, как из-за какой-то вязки ты начнёшь ломаться, а после потеряешься в своих чувствах. Я знаю о чём говорю. Постепенно эта отрешенность сделает тебя грубым, уязвимым и хладнокровным. Не теряй себя и начни правильно размышлять, Тэхён не примет тебя, он сделает тебе больно и растопчет твои чувства, отдавая в ответ только ненависть. Нужно лишь разорвать вязку, чтобы этого не произошло и тогда ко мне вновь вернётся тот старый добрый друг, постоянно бегающий за омегами… — Нет. Я не собираюсь делать этого и так поступать с ним. Раз я довёл Тэхёна до такого, то мне это и исправлять, — Чонгук говорил спокойно, полностью уверенный в своих словах и уверенный в том, что всё получится. — Самопожертвование, отречение от прежней жизни и зализывание его ран, — твоя расплата за содеянное? — удивлённо спросил Юнги. — Не слишком ли много для простого слуги? — Это меньшее, что я могу сделать для своего предназначенного и прекрати называть его слугой, он Тэхён и он — мой истинный, — процедил брюнет, сворачивая направо и ускоряя шаг. — Такими темпами, я уже совсем скоро потеряю тебя, Чон. — То, что я меняюсь ради Тэхёна, никак не повлияет на тебя. — Уже, вот только ты этого не видишь. Чонгук, ты зависим им… — Как и ты от Чимина. Говоришь, что я меняюсь, а сам? Разве ты не зависим от своего омеги? Как же ребёнок, а его метка на твоей руке? Ты сам нуждаешься в нём и сам стараешься не замечать и принижать его с грязью. Постоянно мучаешь и терзаешь, вот только всё это отражается не на нём одном, но и на Тэхёне. Хватит из-за уязвлённой побегом и истинностью гордостью всем вредить. Даже несмотря на то, что совершил Чимин, он не заслуживает такого отношения к себе, хотя бы потому, что внутри него уже есть плод, — Чонгук резко останавливается и, хватая Юнги за руку, одергивает её, призывая остановиться и прислушаться к его словам, — твой ребёнок, твоя частичка внутри этого омеги, он единственный, Шуга, единственный, кто сможет выносить для тебя его. Ты не понимаешь этого, продолжая бороться за то, чтобы он подчинился тебе, причём прибегаешь ко всем жёстким методам — шантажируя и подавляя его личность. Не боишься сломать Чимина или же это и есть твоя цель? — Как ты сказал ранее? — прищурился Юнги. — Чтобы я не вмешивался в ваши отношения с Тэхёном? Хорошо, только при этом ты не вмешивайся в мои с Чимином. Всё будет так, как я захочу и эти пламенные речи не переубедят меня. — Ошибаешься, Шуга, ты говоришь сейчас так, но после, когда твои поступки будут направлены против тебя, то ты вспомнишь мои слова. Думаю, стоит поменять решение и перенести наши тренировки на другое время. Совершенно нет настроения брать в руки меч, боюсь не сдержаться и ненароком ранить Его Величество, — поджал губы брюнет, продолжая враждебно смотреть на Юнги. — Думаю, это неплохая идея, хотя бы потому, что испытываю подобное чувство, только направленное против советника. — Как хорошо, что наши чувства хоть в чём то взаимны, — Чонгук, развернувшись, быстрым шагом направился в противоположную сторону от императора, не удосужив того больше ни одним словом. Юнги выше приподнял голову, когда смотрел в его удаляющуюся спину и так же, гордо развернувшись, ушёл, сопровождаемый стражей.

***

      Чонгук устало вздохнул, когда в очередной раз при виде его Тэхён судорожно завернулся в одеяло с головой, чтобы не видеть альфу и маломальски чувствовать себя в безопасности. Так было всегда. Стоило омеге почувствовать цитрусовый запах, как он тут же прятался под одеяло. Чонгук не срывал его, давая Тэхёну немного свободы, чтобы красноволосый не так сильно реагировал на его присутствие. Альфа не мог уснуть без вишни, поэтому ему приходилось дожидаться когда уснет Пак, а после того как об этом ему сообщат слуги, то Чон мог входить в эти покои и ложиться рядом с ним, но только на расстоянии вытянутой руки, чтобы случайно не задеть и не разбудить его. С утра он всегда вставал раньше, ещё за час до того как проснется омега, а после покидал его, навещая лишь пару раз за день. Слугам было так же наказано, чтобы те в крайнем случае сами будили Чонгука, чтобы не повторился недавний случай.       С тем как Тэхён реагировал на запах, брюнет не раз думал над тем, чтобы попытаться как-то изменить или же вовсе избавиться от него и в этом отталкивался от случая с Чимином. Рыжеволосый каким-то образом сумел убрать его, да и к тому же тот лекарь говорил о каком-то отваре, способным на некоторое время убрать или замаскировать запах. Если Тэхёну настолько был ненавистен цитрусовый, то Чонгук всё чаще и чаще задумывался об этом. После ссоры с Юнги и очередной игры в прятки под одеялом с предназначенным, брюнет решился.       Ближе к вечеру, когда слуги покормили Тэхёна, а через некоторое время его осмотрел лекарь, Чонгук, выждав момент, отвёл его в свои покои. После того, как бета выслушал брюнета, то был удивлён таким порывом избавиться от естественного запаха, что даже хотел уговорить советника не делать этого, но Чонгук был категорически против. Лекарь предупредил его о возможных последствиях и что это всё займёт много времени и сил, но альфа был серьёзно настроен и со всем согласился. Уже после разговора с бетой, Чон направился к своему омеге, но Тэхён, вновь закутавшись в одеяло, не хотел его слушать. По словам лекаря горло Пака быстро восстанавливалось и он уже мог произнести немного невнятные, но хоть какие-то слова. Даже с этим, Тэхён не спешил начинать разговора с альфой, предпочитая ему одиночество или тех же неразговорчивых слуг. Чонгуку ничего не оставалось, как дождаться ночи, когда омега уснёт, а после вновь придти, чтобы быть рядом с ним без этих игр с одеялом.

***

      Уже в течении двух дней после очередной стычки с императором, Чимина больше никто не навещал и это радовало. Всё это время он проводил исключительно в стенах своей «тюрьмы», так как его никуда не выпускали, слуги постоянно были рядом, а за его «воспитанием» следили учителя. Его начали обучать основам правил и этикета. Часто читали обязанности, которые ему предстоит выполнять в будущем уже после обручения с Юнги, на что Чимин закатывал глаза и практически ничего не слушал, но из-за этого слугам приходилось постоянно грызться с ним и ругаться. Терпение подходило к концу и начали сыпаться угрозы, что об омежьем неповиновении начнут докладывать императору. С горем пополам это действовало и омега утихал, но не надолго, Пак парировал тем, что он просто не хотел видеть его. Чимину нехотя и через силу приходилось тащить себя, чтобы хоть как-то усвоить полученную информацию, не касающуюся правил и обязанностей. С первого дня его начали обучать не только этикету, но и грамоте. Из-за твёрдого упорства Чимина ломать кисти и нарочно портить чернила, как слугам, так и учителям приходилось нелегко. Ему всё прощалось на том основании, что он будущий супруг правителя и только это спасало омегу от ненависти и ярости окружающих его людей. Пак видел, как многие презрительно смотрят на него, шумно дышат, чтобы успокоится, шушукаются за спиной и закатывают на омежье невежество глаза. Даже самые спокойные и терпеливые уходили из покоев Чимина разозлёнными и доведёнными до ручки, один из них даже наотмашь громко хлопнул дверью, чем вызвал у рыжеволосого довольную ухмылку. Несмотря на все его старания выводить слуг, всё же приходилось осваивать написание иероглифов и учить их значение.       За пару дней для него успели сделать несколько нарядов и все они были под его новый статус расшиты самыми разнообразными узорами и дорогими нитями. Под него были подобраны многочисленные шелка и самые разнообразные ткани. Все они отличались роскошью и богатством, на что омега реагировал негативно, сразу же отказываясь от подобного. После долгих упрёков и словесного насилия, Чимина заставили примерить всё и долго любовались тем, как на нём все это прекрасно сидело. Его вертели, чтобы рассмотреть каждую деталь, приказывали приподнимать руки, проверяя, чтобы ничего не мешалось и всё сидело как влитое. На эти восторженные вздохи, рыжеволосый морщился, строя недовольную мину, будто он проглотил нечто кислое. Ему не нравилась вся эта напыщенная обстановка, но иного выхода не было. После их последнего с императором разговора, Чимин долго не мог найти себе места и постоянно витал в мыслях. Он не раз прокручивал в голове их разговор и брошенные в порыве гнева слова Юнги. Копошащиеся рядом слуги совершенно не мешали, так как у них всех были разные цели — у Пака добить себя эмоционально и распластаться растекшей лужицей, у тех омег и бет привести его в человеческий вид и до момента бракосочетания успеть обучить основам.       После примерки сразу же приступили к исправлению его осанки, постоянно приказывали не горбиться, а расправить плечи, выпятить грудь и горделиво идти вперёд. Чимин после такого начинал ещё сильнее сжиматься, чтобы вывести и довести собравшихся до иступленного гнева, но на этот раз подобное предвидели, поэтому за его спину завели длинную палку и расположили так, чтобы она была зажата между сгибами обоих локтей, на что Чимин не мог нормально согнуться. Он сразу же выпрямился и с приказов слуг ходил небольшими шагами вперёд и назад, меряя глазами прямую линию и стараясь двигаться ровно. Чтобы ускорить процесс, в качестве воспитательных целях взяли указку и ею приподнимали омежий подбородок, легонько стукали по ягодицам, чтобы Чимин шёл неспеша и прямо, иногда по спине, чтобы тот не расслаблялся и не терял бдительности. Так продолжалось по несколько часов в день, к тому же было запрещено писать со сгорбившейся спиной, в него постоянно тыкали указкой, напоминая о ровной осанке, не разрешали есть, пока он не расправит плеч и не примет нужную позу, даже кормили его исключительно по правилам. От него требовали грации и лёгкости в каждом движении: когда он брал палочки в руку, подхватывал небольшой кусочек еды и в такой же манере клал его в рот, тщательно пережевывая. Ему не раз показывали на личном примере, как нужно делать и всегда придерживали его руки в нужном положении, не забывая с некой периодичностью хлопать по спине указкой, чтобы не горбился. После изнурительных занятий, когда солнце садилось и омега едва ли мог выносить эти тычки тонкой палки, то от него отступали и давали возможность лечь спать, не забыв посоветовать в каких положениях это лучше сделать, чтобы после пробуждения у него не болели мышцы шеи или он не смог отлежать какую-нибудь часть тела. С утра всё повторялось по новой.

***

      После ссоры с Чоном, Юнги не спешил идти ему навстречу и мириться, как, впрочем, и сам брюнет. Они продолжали общаться исключительно как правитель и его советник, не более того. Чонгука не так волновала эта ситуация как Мина, потому что он с головой был погружен в мысли о своём омеге и о скором приготовлении отвара, с помощью которого сможет совершить задуманное. Лекарь ежедневно сообщал о результатах проделанной работы, после чего Чонгуку оставалось только ждать. Тэхён продолжал прятаться под одеялом, а его тело медленно восстанавливалось. Его метка и царапины уже зажили, поэтому с него сняли бинты, синяки и засосы желтели, постепенно становясь светлее. Голосовые связки практически полностью восстановились, вот только Тэхён очень редко говорил, причём только со слугами, сообщая что ему лучше и им не нужно так стараться и ухаживать за ним. Когда Чонгук пытался завязать с ним разговор, то омега упорно молчал, морщась от сильного запаха цитрусовых и продолжая строить преграды в виде одеял.       Ещё через три дня Чон наконец-то получил желаемое, вот только лекарь переживал за возможные последствия приготовленной смеси, поэтому ещё раз попытался отговорить его. Чонгук отмахнулся от уговоров и поспешил узнать как будет проходит этот процесс. — Если бы вы были омегой, то убрать запах было бы куда проще, причём тут есть куча более лёгких методов, так как это всё зависит напрямую от их физиологии. С альфами же всё намного сложнее. Придётся прибегать к отвару с маленькой периодичностью примерно в неделю, причём на время гона, вы ни до него ни после не сможете пить его как минимум месяц. К тому повторюсь, что при его употреблении возникнут большие проблемы со здоровьем, у вас могут начаться частые и сильные мигрени, потеря веса, постоянная слабость и головокружение и всё это не так серьёзно, как то, что может начаться необратимый процесс ухудшения работы некоторых органов. Вы уверены, что хотите этого? Обратного выхода не будет. — Уверен. — Тогда, думаю, бесполезно продолжать уговаривать. — развёл руками седовласый бета. — К счастью, он не вызовет привыкания, поэтому чем раньше вы перестанете его использовать, тем легче организм переборет все недуги. — Без лишних разговоров, — нахмурился брюнет, беря небольшую чашу с зелёным и неприятно пахнущим отваром. На вкус он был не менее противен, но поморщившись он быстро опустошил её. — Потребуется время и повторное принятие отвара, только уже ближе к вечеру. Запах начнёт быстро слабеть, а к завтрашнему дню и вовсе пропадёт. Советую, на это время быть в своих покоях, так как не могу отрицать, что возможен обморок или же резкая слабость в теле, сопровождаемая тошнотой и рвотой. — Завтра, — поморщился Чонгук, вытирая тыльной стороной ладони свои губы, — завтра его уже не будет? — Да. Он быстро действует, вот только с этим приносит немалый вред, но другого выхода у нас нет. — Раз так, то пусть тому и быть. — Но к чему такие жертвы? Неужели вам не нравится ваш запах? — удивлённо приподнял брови лекарь. — Он не нравится лишь одному человеку. — И ради него вы готовы пожертвовать своим здоровьем? — Это меньшее, что я могу для него сделать, — брюнет провёл кончиком языка по влажным губам, до сих чувствуя привкус горькой и противной жидкости. Он не стал слушаться совета лекаря, поэтому после этого направился в тронный зал, не забывая о своих обязанностях перед императором. Но уже ближе к обеду ему стало совсем плохо, на что Юнги быстро отреагировал. Брюнета вернули в покои и только позже выяснилась причина резкого ухудшения его состояния. Не сдерживаясь, Мин долго отчитывал Чонгука и постоянно причитал, что тот в скором времени из-за вязки вовсе потеряет голову и уже через год будет покоится в земле. Чон, совсем бледный, лежал на постели и, повернув голову набок, старался не смотреть на Юнги, который, заведя руки за спину, ходил взад и вперёд, не замолкая ни на минуту. — Какая тебе разница? Я сам буду распоряжаться своим здоровьем… — А если он попросит тебя повеситься или отравиться, тоже сделаешь это? — прошипел беловолосый, нервно дёргаясь и доставая небольшой полупрозрачный платок. — Отвар даёт только временный эффект, притом Тэхён не просил меня об этом, я сам решил поступить подобным образом,— пролепетал Чонгук, прижимая холодную ладонь ко лбу. Он усмехнулся, когда Юнги сжал приятнопахнущую ткань в руке и прижал её к носу. — К тому же и ты выглядишь не лучше. Ломает? Сколько ты не был у него, перебиваясь тайно принесенными теми же слугами вещами Чимина? День, два? — Пять дней. — И как долго будешь избегать его? — Чонгук опёрся о локоть и немного привстал, упираясь спиной о спинку постели, чтобы немного поравняться с Юнги. — Я не избегаю его, мне это ни к чему. Просто не хочу видеть это лживое лицо, постоянно твердящее о какой-то чепухе. Что касается запаха… то мне достаточно и этого. Слуги с утра навязывают на его руку или шею новый платок, который он носит в течение дня, а после его снимают и отдают мне. Так ткань полностью впитывает его запах и он держится приблизительно день. Мне не нужно быть рядом с ним, чтобы иметь доступ к мелиссе, достаточно и куска ткани. — И этот человек говорит мне о зависимости… — покачал головой брюнет. — Это разные вещи, — отмахнулся Юнги. — Одинаковые по значимости в нашей жизни, не находишь? — Главное, чтобы ты больше не соглашался ни на какую ерунду. Это первый и последний раз когда ты пил эту дрянь. — Нет. — Что значит нет? — Мин убрал от лица платок, ближе подходя к постели на которой лежал Чон. — Нужно ещё раз выпить его, чтобы… чтобы окончательно… закрепить результат, — брюнет тяжело дышал, отодвигая дрожащими руками воротник. Он побледнел ещё сильнее, голова закружилась, а после на плече внезапно возникла чья-то бледная рука, сжимающая ткань его одеяния. Чонгук прикрыл глаза, чувствуя подступающую рвоту, а после услышал чей-то голос. Брюнет прижал к лицу ладонь и попытался отодвинуть ткань или вовсе её скинуть, но не получалось. Было слишком душно и дурно. Живот резко скрутило из-за чего альфа поморщился и согнулся, но его тут же подтянули ближе к краю постели и начали придерживать голову, давая возможность опорожнить желудок от выпитого отвара. Брюнет вновь сжался из-за спазмов и, уперевшись рукой о край, начал стискивать ткань в кулаке. Противная жидкость зелёного цвета недолго задержалась в нём и в скором времени оказалась в тазу вместе с употребленной с утра едой. Юнги придерживал его, а после дал чашу с водой, которую принёс черноволосый омега, чтобы брюнет прополоскал горло и рот. Чонгук поморщился и вытер влажные губы ладонью, приподнимаясь и отодвигаясь от Мина. Таз унесли и их вновь оставили наедине. Чону стало легче, но лёгкие спазмы всё же остались. Юнги помог ему принять удобное положение лёжа, а сам сел рядом на край. — Мне плевать, что Тэхёну противен твой запах, но больше эту дрянь ты не будешь пить. Я не позволю тебе травиться из-за своей глупой прихоти. Обижайся сколько влезет, но об этом можешь забыть раз и навсегда. — Ну после этого он хотя бы немного слабее стал? — вяло протянул брюнет, устало прикрывая глаза. — Разве что совсем немного. По всей видимости второй раз его нужно было пить, если в первый раз не усвоиться, — подумав, произнёс Мин. — Может и так. Я всё же попробую… — Не позволю. Ты никуда не выйдешь отсюда, даже к тому слуге, а тому лекарю я руки оторву за подобное. — Он не слуга… — Чон сглотнул и открыл глаза. — Да, да, твой истинный, но всё равно не пущу к нему. К тому же он тебя не ждёт. — Спасибо, Шуга, ты как никто другой умеешь поддерживать в трудной жизненной ситуации. Мне было бы намного приятнее, если бы он хотя бы заметил, что меня нет рядом с ним. — Смотри на эту ситуацию реально. Что ты ожидал, если бы всё же избавился от запаха? Думал, что он возьмёт и встретит тебя с распростёртыми объятиями. — Нет, думал, что он хотя бы перестанет морщиться и отворачиваться от меня. На большее я и не надеялся — брюнет вновь поник, смотря уже не на лицо друга, а на потолок. Юнги закатил глаза и осуждающе покачал головой. — И это стоило мне лишь на несколько дней перестать с тобой нормально общаться, как ты начал травить себя всякой гадостью. А что было бы, если прошёл месяц? Жизни бы лишился ради своего слу… Тэхёна? — Хватит причитать. Не могу терпеть этого, — поморщился Чон, отворачивась от беловолосого. — Я только начал, — усмехнулся Юнги, тыкая друга в бок. — К тому же, надеюсь, ты больше не собираешься дуться и вести себя словно маленький и обиженный ребёнок? — Когда я так себя вёл? — возмутился брюнет. — Когда грозился меня на меч нанизать. — Это совершенно другое… — Не обманывай ни себя, ни меня. Я слишком хорошо знаю тебя, Чон. Поэтому, — Юнги встал с постели и направляясь к двери, — не думай, что я тоже соврал. Ты никуда не выйдешь, даже к Тэхёну, советую тебе как следует отдохнуть и выкинуть все дурные мысли на счёт запаха. Он мне нравится, а на остальное плевать. К тому же займёт всё это лишь один день, твой предназначенный даже не заметит пропажи, с ним всегда слуги, поэтому насчёт его не волнуйся и лучше выспись. Если что, то могу попросить бет о подобной услуге. Чимин даже не подозревает куда деваются эти платки и для чего и кого они предназначены, думаю, с Тэхёном никаких проблем не возникнет. — Может это и не такая плохая идея? — брюнет прикусил губу, смотря на зажатый в руке друга полупрозрачную ткань и осознавая, что не сможет уснуть без своей вишни. — Это намного лучше, чем травиться какой-то дрянью, — усмехнулся Юнги, перед которым открыли двери. — Тебе скоро принесут всё, что нужно, отдохни. Я приду ближе к вечеру. Надеюсь за это время ты не придумаешь никакого плана по быстрому завершению своей жизни. — Не придумаю, обещаю.

***

      Тэхён, плотно укутавшись в одеяло, стоял возле резной деревянной решетки окна и с неподдельным интересом рассматривал падающие снежинки и заснеженные построения. Там, на улице были люди и у каждого было своё дело. Кто-то спешил, быстро минуя сугробы, кто-то совсем юный играл, лепя комки из снега и бросая куда ни попадя. Омега уже давно не был снаружи и всё время проводил в четырёх стенах. Чонгука не было уже второй день, чему Пак был несказанно рад. Было бы намного лучше, если бы он вообще забыл о его существовании здесь. Тэхён понимал, что альфе надоело постоянно таскаться и возиться с ним, поэтому он решил оставить омегу на попечительство приходящих и уходящих слуг. Прошло чуть меньше трёх недель с тех пор, как их привезли сюда и две недели как Пак не виделся с братом. Раны, благодаря постоянному уходу, быстро заживали и на его коже остались едва ли заметные синяки. На шее уже были отдельные пожелтевшие пятна, а метка полностью затянулась. Она не причиняла боли или дискомфорта, лишь сохраняла цитрусовый запах, чётко закрепившийся за омегой, как знак его принадлежности Чонгуку. Физически Тэхён чувствовал себя намного лучше, нежели эмоционально. Ему начали надоедать эти стены, приходящие слуги и страх, что к нему внезапно заявится Чон. Он всё время проводил в постели или же у окна. Даже те беты навещали всё реже и реже, так как его тело почти пришло в норму и ему уже не требовался прежний уход. Тэхён практически был один и всё время думал о брате и ЛиБине с Доном. О последних не было вообще ничего неизвестно, так как они остались в тронном зале, когда Чонгук унёс его в свои покои. От слуг, что между собой в его присутствии обсуждали подготовку дворца к обручению императора и его будущего супруга, Тэхён узнал, что это произойдёт совсем скоро и что в городе каждый наслышан об этом. Омегу правителя тщательно скрывали от чужих глаз в покоях, к нему имели доступ лишь определенный круг лиц. Слуги, ухаживающие за ним, также не имели права разглашать о будущем супруге императора никакой информации, даже черты его внешности и характера. Тэхён понимал, что неизбежен был день их обручения и что уже через несколько дней Чимин предстанет перед Китаем не Безликим, а супругом правителя.

***

— Ну же, улыбнитесь, Вам не к лицу такое уныние, — черноволосый альфа в годах и с небольшой сединой длинных собранных прядей, мягко улыбался, когда рыжеволосому омеге выбелили краской лицо и подвели глаза. На его пухлые губы так же нанесли немного красного оттенка и сделали лёгкий румянец на щеках. Чимин никак не отреагировал на эти слова, лишь молча сидел, когда вокруг него копошились слуги, стараясь самыми разными способами подстроить омегу под свой стандарт красоты. Паку это жутко не нравилось и он не оставил возможности высказаться на этот счёт, после чего его нагло проигнорировали и продолжили белить не только лицо, но и шею и руки. По спине привычно, практически неощутимо стукнули длинной указкой, заставляя Чимина выпрямиться и расправить плечи. С каждым днём это делали всё реже и реже, так как омега начал понемногу усваивать это, но грамота и науки давались так же тяжёло из-за прежнего неповиновения рыжеволосого. К трудному характеру Пака начали привыкать и всячески подстраиваться под него, чтобы обуздать свободолюбивого и дерзкого омегу. Вместо постоянных споров, слуги решили игнорировать всяческие протесты. Если он хотя бы немного расслаблялся и чуть-чуть горбился, в его грубо тыкали палкой от чего Чимин громко шипел и больше злился, но из-за этого он уже старался держаться ровно. Постепенно с ним стали снисходительнее и уже через пару недель просто напоминали держать осанку, а указку убирали в сторону. Учителя не отставали ни на минуту, желая научить омегу многому. После обручения уже было предвидено, что от него не отстанут и эти пытки будут продолжаться. Как супруг правителя, Чимин должен был быть образованным, иметь привлекательную внешность, чтить традиции и культуру, играть на нескольких музыкальных инструментах, петь или же танцевать, быть послушным, тихим и спокойным. Омега не проходил ни по одному из критериев, разве что был красив, но также и до жути строптив. Больше всего Чимину было не по душе, когда его лицо белили, а после заставляли так ходить вплоть до самого вечера, пока с него не смывали белила и другую краску. Это было намного ужаснее нежели постоянно ровно держать спину и плавно двигаться, ходить небольшими шажками, передвигаясь, словно скользящая на ровной поверхности воды прекрасная птица. От омеги очень много требовали и не отставали, пока полностью были не удовлетворены результатом. Несмотря на то, что Чимин явно недолюбливал императора, омегу долго обучали правильно кланяться и тем самым проявлять подобным жестом уважение. Перед правителем он был обязан делать низкий поклон, смиренно опуская голову и смотря на носки своих ног. Также твердили о манере речи, запретили грубо и резко отвечать, говорить без разрешения или же употреблять нелестные слова в особенности предназначенные правителю. С утра и до вечера ему безустанно повторяли одни и те же правила, если он в чем-то провинился, то вновь читали нравоучения. От подобного вяли уши, поэтому Чимину приходилось прислушиваться к их словам, чтобы избегать таких нудных наказаний. К омеге не применяли никаких телесных наказаний, так как следили за состоянием его кожи и боялись оставить какой-нибудь синяк. Была лишь парочка пожелтевших небольших пятнышка на спине рядом с поясницей от указки причём недельной давности, в остальном же к нему не применяли никакого физического насилия, высказывали исключительно в устной форме. Даже засосы, оставленные Юнги во время течки на шее, груди и бёдрах, были практически не видны. Чимин быстро привык, что даже в купальне его не оставляли в покое и не давали возможности вымыться самостоятельно. Постоянно по его телу блуждали чужие руки, а мыли его специальными порошками и мылом в воде, в которую добавляли благоухающие масла для смягчения и гладкости кожи. После таких процедур омега долго не мог привыкнуть к новым ощущениям, ведь ещё никогда он не был столь красив, а его кожа такой прекрасной и блестящей. Но и это было несравнимо с массажем кожи лица, спины и ног. Только тогда Чимин полностью расслаблялся и особо не спорил со слугами. Окружающие его люди спокойно выдыхали, когда тихо постанывающий рыжеволосый омега растекался лужицей от приятных прикосновений чужих рук к своим эрогенным зонам. Довольные собой беты всё чаще и чаще использовали после водных процедур подобную практику, потому что после массажа Чимин был не настолько напряжён, зол и обидчив. Он становился спокойнее и продолжать ещё пару часов обучение грамоте после купальни было намного проще. Вот только это спокойствие продолжалось ровно до тех пор, пока с утра его не начинали белить. Тут уж Чимин срывался и бесился, но всё же сдавался, давая возможность бетам так унизить себя, но в ответ на это: постоянно ходил хмурый и никоим образом не проявлял своих чувств, разве что только смотрел на каждого, как на лютого врага, ведь теперь ему было нельзя ругаться или спорить со своим окружением. За его поведением следил СуХа, черноволосый альфа пятидесяти лет с длинными волосами, которые он всегда собирал в хвост. У него уже была седина, но после появления в его жизни Пака, за две недели седых волос стало в два раза больше. Омега изрядно трепал нервы, но не смотря на это СуХа продолжал упорно обучать его. Только со временем пришло некое подобие смирения, хотя по недовольному лицу Чимина, можно было твёрдо сказать, что смирение — это лишь очередная маска, под которой пряталась ненависть и неповиновение и в любой момент омега мог сорваться, поэтому за ним постоянно приглядывали и старались лишний раз не провоцировать. — Ну же, улыбнитесь, Вам не к лицу такое уныние. — СуХа мягко улыбнулся, пытаясь немного размягчить уже с утра недовольного Чимина, но тот как всегда, одарив альфу ненавистным взглядом, отвернулся, нарочно дёрнув рукой и просыпав из блюдца ту самую пудру на пол. СуХа кивнул слуге, чтобы тот всё быстро убрал, а после вновь обратился к рыжеволосому: — Омеге Вашего положения не пристало быть столь непослушным, Вам, хотите этого или нет, придётся смириться со своей новой жизнью. Я понимаю, что это тяжёло и что Вы ранее не знали о высшем свете ничего подобного, но теперь Вы являетесь его частью, поэтому обязаны следовать ряду правил и стать более снисходительными. Уже совсем скоро Вас представят как супруга правителя и Вы должны не разочаровать народ. На Вас возлагают большие надежды, причём не только как на омегу, который принесёт династии Мин наследника, но и как и на доброго спутника в жизни императора… — но не успел СуХа договорить, как его перебил Чимин. — Ещё осенью я был близок к тому, чтобы убить его. Позже я ни раз имел возможность повторить свой замысел, а теперь я являюсь надеждой народа на то, что смогу дать наследника, который продолжит династию? — омега повернулся к седовласому учителю, а слуга, всё быстро убрав, поспешил уйти с глаз долой. — Тяжело принять истину, но пусть будет так, чем питать себя лживыми надеждами, которые не принесут ничего, кроме разочарований в будущем. Вы смогли принять правду такой какая она есть, без капли лжи, и это похвально. Осталось смириться с этим, поэтому чем раньше начнёте видеть в себе не врага и человека жаждущего крови, а супруга императора, то ваша жизнь станет намного легче. Вам нужно принять своё новое положение, так как Вы не вправе изменить ход судьбы. Вы были предназначены для такой жизни ещё с самого рождения, когда на Вашей руке появилась эта метка, — Чимин недовольно покосился на своё левое запястье, которое было перевязано шёлковой тканью. Слуги изначально настояли на том, чтобы омега надел его на шею, но Чимин, не желая видеть ненавистное крыло бабочки, перевязал шёлк с шеи на запястье. Слуги не были особо против этого, но каждый день забирали платок и взамен давали другой, рыжеволосому было наплевать на то, куда они девались, поэтому лишних вопросов к ним не возникало. — Именно этот знак связывает Вас с правителем и именно Вы должны быть рядом с ним. Своей строптивостью Вы делаете хуже только самому себе. Смиритесь, мой юный друг. — Вы мне не друг. — Я, человек желающий, чтобы Вы нашли долгожданное умиротворение и спокойствие, но при этом дали империи наследника. При таком исходе будут довольны все. — Я никогда не буду доволен тем, что вынашиваю чьего-то ребёнка… — нахмурился Чимин. — Что значит чьего-то? — удивлённо вскинул брови СуХа, подходя к омеге ближе. — Это не только наследник правителя, но и Ваш будущий сын. Он находится внутри Вашего тела и будет там до положенного срока. Почему Вы не считаете его и своим тоже, отдавая все привилегии только будущему отцу? Император зачал его, но Вы являетесь тем, кто его выносит. Между Вами и будущим ребёнком уже есть нерушимая связь, поэтому совершенно неразумно говорить, что он только плод одного человека. Одумайтесь, от Вас зависит жизнь маленького человека, который уже находится внутри. Теперь Вы должны думать не только за себя, но и за него тоже. — Я не хочу этого ребёнка. Меня насильно заставили вынашивать его взамен на жизнь брата. — Чимин смотрел на альфу не мигающим взглядом: — Что Вы на это скажите? Даже этот брак… я должен принять своего насильника и человека, который шантажировал меня жизнью моего же брата, как супруга, а после обряда бракосочетания почитать и уважать его? Я должен принять это как должное и быть спокойным, вынашивая плод страшных мучений, а затем принять его как своего сына? Вы это хотели сказать? — омега до скрежета стиснул зубы и сжал кулаки. — Я обязан преклоняться перед ним и каждый раз вспоминать, как он издевался надо мной, как, забирая девственность, порвал, а после побега насильно вызвал течку, чтобы зачать этого проклятого ребёнка, этого маленького чудовища. Каждый осуждает меня из-за того, что я постоянно сопротивляюсь, что не хочу находиться здесь и что не слушаюсь. А Вы осуждаете меня за то, что я не могу принять его и его ребёнка. Это невозможно. Я не могу этого сделать. Не могу… — глаза блестели от слёз, но Чимин продолжал смотреть на СуХу, что побледнел после услышанного. Он сглотнул, а после опустил взгляд на живот омеги. Альфа понимал, что Паку тяжёло, но у него был приказ, которого он не смел ослушаться, поэтому, стыдливо отведя лицо от испытывающего взгляда, он направился к двери, остановившись только для того, чтобы бросить ему несколько тихих слов, которые дались ему очень не легко: — У Вас нет выбора, вы обязаны это сделать, — с трудом выдавил СуХа. Он не смел смотреть в глаза омеги, потому что ему было стыдно. Впервые ему было настолько стыдно перед чужим человеком, который с трудом, переступив через себя, рассказал правду и был так жестоко отвергнут. Альфа решил вернуться обратно только через пару часов, потому что сейчас не мог находиться рядом с Паком. Он думал, что позже будет немного легче, но ошибся.

***

      После их разговора, Чимин полностью замкнулся в себе. Слуги радовались, что омега больше не усложнял им задачи и беспрекословно слушался их. За день он ни разу не сгорбился и сидел с прямой осанкой, с учителями он не спорил и ни коим образом не мешал им, не ломал нарочно перья и не проливал чернил. Чимин послушно выполнял каждый приказ, но при этом был полностью безучастен к происходящему. Он не говорил, пока от него это не требовали и не делал ни одного лишнего движения без приказа. Все радовались такому резкому изменению в поведении строптивца. Все, кроме СуХи. Альфа понимал, что одной фразой сильно ранил омегу, но только так с ним не возникало проблем. Он хотел извиниться, но лишь стыдливо отводил взгляд при виде угасшего огонька в глазах напротив. Он стал реже контактировать с ним и постоянно избегал зрительного контакта. СуХа ни раз хотел и пытался вернуться к тому разговору, чтобы попросить у омеги прощение, но только завидев этот безжизненный взгляд, одумывался и сразу уходил прочь. Так прошло несколько дней. Несколько дней альфа мучался из-за содеянного и не мог найти себе места. Он постоянно думал о Чимине и уже раз десять пожалел о сказанном, вот только беты были рады послушанию Чимина и уже успели доложить императору о его внезапном смирении, когда передавали шёлковый платочек.       Юнги сначала не поверил сказанному, а после подумал о том, что это всего лишь уловка его омеги. Возможно, Чимин вновь что-то задумал и таким образом пытался добиться снижения бдительности у окружающих его людей, но после того, как любопытство достигло пика, то Мин решил лично во всём убедиться. Он едва ли блаженно не застонал, когда за такой долгий промежуток времени вновь оказался в центре этого прекрасного запаха. Ему было мало одного платка в день, но гордость стояла выше желания, поэтому пользуясь возможностью, Юнги старался насладиться таким чудесным моментом и на один лишь момент позволил себе блаженно прикрыть глаза, глубоко в себя втягивая мелиссу. Сам источник запаха на момент прихода правителя был с учителем и рисовал кистью какие-то палочки, которые в будущем станут иероглифами. Чимин оставался на месте, но после приказа встать, послушно поднялся из-за стола и низко поклонился, не смея без разрешения поднимать головы. СуХа, находившийся рядом, также поклонился в знак уважения. Юнги не мог сдержать удивления при виде опущенной рыжеволосой головы своего предназначенного, поэтому, подойдя к нему вплотную, указательным пальцем потянул его за выбеленный подбородок. Удивление достигло пика, когда Чимин посмотрел на него пустым взглядом, а после опустил глаза в пол. Альфа недоуменно нахмурился, вновь дёргая за подбородок и привлекая к себе внимание омеги. Но это не возымело на него никакого эффекта, поэтому Юнги решил сделать то, к чему Пак безучастным точно не останется. Мин, выждав пару секунд, немного наклонился и прижался своими губами к пухлым Чимина, а после, скользнув языком внутрь, немного приоткрыл его рот. Юнги старался не касаться языком окрашенных губ, потому что было неприятно чувствовать горьковатый привкус. Альфе никогда не нравились эти выбеленные лица и, почему-то он был уверен, что Чимин не позволит сделать что-то подобное со своей внешностью, но как оказалось он ошибался. Омега не отвечал на поцелуй, но и не отталкивал, продолжая стоять с опущенными руками и лишь безучастно смотреть на белые пряди альфы, которые были в нескольких сантиметрах от его глаз. Неудовлетворённый повиновением и безучастием омеги, Юнги лишь обречённо поджал губы, отстраняясь от него и не переставая удивляться такой резкой сменой настроения своего предназначенного. Было приятно осознавать, что теперь Чимин не бросался на него и не дерзил, начиная понимать своё место. Это радовало и почему-то одновременно огорчало, словно был утрачен какой-то недостающий, но очень подходящий к нему элемент или же целая составляющая. В глазах Чимина не было и капли прежней ненависти, да что там говорить, в них вообще ничего не было, словно стеклянный взгляд фарфоровой куклы ни больше, ни меньше. Теперь, целуя его, не было того удовольствия как в прошлый раз, когда через силу и брезгливость омега сам нехотя дался. Юнги настолько привык к его сопротивлению, что, стоя сейчас напротив Чимина, не мог поверить в реальность происходящего. Альфа был напряжён, ожидая подвоха или резкого выпада со стороны рыжеволосого омеги, но ничего такого не было. Чимин продолжал стоять с опущенными руками и пустым взглядом, пока Мин не разрешил ему вернуться к прежнему делу. Убрав тыльной стороной ладони остатки краски со своих губ, за объяснениями император обратился к СуХе, который нервно передергиваясь косился на омегу. Альфа решил умолчать о их с Чимином разговоре, поэтому рассказал о мгновенном изменении, которое, как оказалось, было безосновательным. Хотя было странным, что Пак просто так взял и перестал беситься, а после взялся за ум. Юнги продолжал слушать наставника и не отрывал глаз от аккуратно выводящего чернилами на пергаменте омеги. Он до сих пор пытался разгадать в чём крылось это странное спокойствие, но после решил довериться течению времени. Он был уверен, что бушующий огонь внутри него вспыхнет с новой силой и его ненависть вновь проявится. Это дело времени.       Мин, пользуясь таким случаем, больше получаса находился в его покоях и, полностью умиротворённый запахом прекрасной мелиссы, не спешил покидать предназначенного. Сначала он выслушал результаты его подготовки, а после на деле убедился, что Пак усвоил уже несколько правил этикета и маломальски был готов пройти обряд, поэтому Юнги, не видя препятствий тянуть с этим торжественным событием решил ускорить процесс, о чём уже к вечеру знал весь город. Народ радовался и ликовал, ожидая лицезреть супруга правителя, ведь это давало надежду на процветание властвующей династии и её продолжение.

***

      За несколько дней до торжества начали подготавливать и украшать дворец, а к будущему супругу правителя допустили больше людей. К обручению с него вновь взяли мерки и несколько портных в течение двух дней подготавливали для него новые одеяния. С омегой всегда было не меньше дюжины людей и у каждого было своё дело. От Чимина не отставали и последние дни его рано будили, чтобы продолжить занятия. Ему не разрешали ничего делать самостоятельно, поэтому слуги мыли, раздевали и одевали его сами. Даже когда он мог ночью отдохнуть и спокойно прикрыть глаза, ему постоянно поправляли подушки и одеяла. На счёт правил и традиций Чимину давно промыли мозги и лишь за пару дней до их бракосочетания, ближе к вечеру появилась ещё пара новых лиц. Покои покинули все, оставляя Пака наедине с этими двумя. Омега сначала не понял их, думая, что ему вновь хотят рассказать о каких-то правилах, хотя отчасти он был прав, вот только правила эти были немного другого характера. Беты принесли с собой несколько книг и сразу пояснили, что это важно, так как ему предстоит разделить ложе с императором во время их первой брачной ночи, и что он должен знать как доставить ему больше удовольствия. Им было известно о его беременности и о проведенной течке в покоях правителя, но всё же посчитали нужным научить его некоторым тайнам плотской любви. Чимин лишь опустил взгляд на разложенное перед ним пособие и покачал головой. Он не был обучен грамоте и знал перевод лишь нескольких иероглифов, но этого было недостаточно. Беты не особо расстроились из-за этого и поспешили прочитать все это вслух, чтобы посвятить омегу в суть дела. Ему показывали нарисованные картинки полуобнажённых омег и альф в самых разных позах и рассказывали о преимуществах использования каждого положения. Они советовали омеге, чтобы тот сам предлагал ту или иную позу и не робел, так как это могло не понравиться правителю. Ему рассказывали о том, как важно найти эрогенные зоны и по достоинству воспользоваться этой информацией для большего удовлетворения императора. Только сейчас Пак понял, что у пудры всё же есть некие преимущества, ведь за краской не было видно его покрасневшего лица. Беты продолжали раззадоривать омегу и подкладывали всё больше и больше непристойных картинок. Ему уже поведали о том, что после обряда обручения и всего торжества для них подготовят покои, в которых он будет должен ждать своего мужа. После, в знак уважения, он обязан поклониться и только после того, как с него снимут красную вуаль, то омега должен самостоятельно раздеть своего супруга, а уже после обнажиться и самому. Чимин едва ли мог сидеть перед этими книгами и рисунками и продолжать слушать всю эту ерунду. Беты же не видели никаких неловкостей и старались как можно лучше обучить его новым знаниям. Это продолжалось больше часа и только после того, как беты, забрав все бумаги и рукописи, ушли, то Чимин свободно вздохнул, но вместо их пришли другие только с тем, чтобы примерить очередные ткани для брачного, алого как кровь одеяния. Для него уже подготовили драгоценности и украшения. Каждый узор дорогой нитью вышивали в ручную и долго не могли налюбоваться конечным результатом. Чимин стоял прямо, когда его облачили в алую ткань и начали примерять достаточно тяжёлый головной убор. Это была большая корона с изображением феникса, отделанная бусами, традиционными медальонами и другими драгоценными камнями. Плотную красную ткань решили не примерять, так как ею было положено скрывать лицо омеги во время торжества. Чимином долго любовались и не раз поправляли мелкие детали его алого одеяния. Омега лишь безмолвно поворачивался, отводя глаза от сияющих радостью лиц и ничего не говорил. Он больше получаса был бесправным объектом, которым управляли и заставляли кланятся, чтобы проверить что что-нибудь не мешало на церемонии. Его не раз просили пройти прямо, смотря в одну точку и так же радовались, что омега держался ровно и статно, как, впрочем, и предполагалось при его статусе. Чимину казалось, что этот шум в его покоях никогда уже не стихнет, а эти шныряющие взад и вперёд люди не оставят его в покое. Даже когда он окончательно вымотался и едва ли не спал за рукописями, ему продолжали подкладывать разные книги, а слуги то и делали, что говорили, давали советы и не умолкали на минуту. Только СуХа, заметив, что омега уже практически не слушает и постоянно зевает, сообщил, что пора оставить его в покое и дать время выспаться. Завтра всё начнётся по новой, а ещё через день у Чимина начнётся другая иная жизнь.       Даже после того, как слуги начали по немногу сокращаться, а омегу успели переодеть, умыть, напоить чаем из ромашки и уложить в постель, укрыв одеялом и поправив его со всех сторон, рыжеволосого ещё долго не оставляли наедине с собой. Подле него остались те двое бет и, сев на разные края постели, они вновь начали говорить о том, что ему нужно будет сделать, оставшись наедине со своим мужем. Чимин лишь повернул голову и, прикрыв глаза, старался не слушать о чём они говорят, но из-за навязчивости бет приходилось отвечать и разговаривать с ними. Ему постоянно наровились навязать то пособие и ещё раз предлагали посмотреть те картинки, но омега лишь отрицательно качал головой. Ему было совершенно не до этого, так как он практически спал, но его грубо одёргивали, отчего Чимин приоткрывал глаза и, громко зевая, продолжал слушать их. Так продолжалось ещё пару часов, пока беты не ушли, а Чимин, едва ли получив свободу, не уснул. Но несмотря на то, что спал он от силы часа четыре, его вновь разбудили, но только для того, чтобы продолжать дальше работать, ведь было уже ранее утро, оставался один день и многое ещё было не готово.

***

      Даже находясь в своём вынужденном уединении под одеялом, Тэхён знал всё, что творилось в стенах дворца. Он практически ни с кем не разговаривал, но слуги, навещающие его и приносящие подносы с едой, часто общались друг с другом. Они, как и все, обсуждали предстоящий день и много болтали. А Пак, тихо притаившись в постели под тем же одеялом, внимательно слушал их и едва ли не плакал, понимая, что совсем скоро его брата окончательно свяжут узами брака с этим тираном и всё это из-за него, из-за Тэхёна. Омеге было тяжело думать об этом и с каждым днём хотелось всё больше и больше увидеть и хотя бы раз обнять его, прося прощения за то, что он оказался виновником его испорченной жизни. Пак едва ли не полз на стену из-за угрызений совести, а в голову ползли самые страшные мысли. Он много думал о том, чтобы попросить Чонгука помочь, но дикий страх перед ним до сих пор не угасал. Альфа не навещал Тэхёна больше трёх дней, но позавчера всё же пришёл и причём только ближе к вечеру. Чон выглядел слишком бледным и каким-то замученным, под глазами были синяки, а сам он надолго не задержался, лишь быстро проверил как Тэхён, а после ушёл. Вчера всё повторилось, только выглядел альфа намного лучше и бодрее. Пак невольно задумался о том, что возможно он болел, поэтому так долго не приходил и выглядел подобающе, но даже не смотря на свои догадки не думал спрашивать его об этом лично. Омеге было достаточно пятиминутного присутствия альфы, а затем целый однотонно скучный день повторился вновь. Ему было плохо здесь, а одиночество и страх за близкого окончательно добивал. Даже когда остался один день до того, как Чимин полностью примет своего предназначенного, Тэхён попытался заговорить сначала со слугой, а после и с самим Чоном, вот только, едва ли открыв рот, тут же замолк, встречаясь с его пронзительными карими глазами. Уже после ухода Чонгука, оставшись наедине с собой, Тэхён не смог сдержать слёз, проклиная себя за трусость и своё существование. Он не мог успокоиться, понимая, что упустил возможность увидеть своего брата и, доведённый до точки невозврата, решил пойти на крайние меры.

***

      Сидя на краю постели, измученный сомнениями Тэхён сильно стискивал колени и немного подрагивал. Он понимал, что другого выхода у него нет и если он хотел просить помощи у советника, то не смотря на свой страх, ему вновь придётся через это пройти. У него ничего не было, чтобы что-то отдать взамен на своё желание. У него ничего не было… ничего кроме помеченного и изуродованного истинным альфой тела. Робко попросив одного из бет передать Чонгуку просьбу прийти, Тэхён смиренно сидел на постели в тонкой едва ли достающей до бёдер светлой одежке, тресясь от страха и мнясь от сомнений. Прошло чуть больше пяти минут после того, как Пак попросил слугу об одном одолжении, и уже больше пяти минут омега едва ли не сходил с ума от тревоги. Он боролся с желанием отступить и, чтобы не сдать в последний момент, дрожащими от волнения руками снял с себя последнюю одежду. Чтобы не упасть в обморок перед ногами альфы от стыда, он обернулся в одеяло, а после встал рядом с постелью, прямо напротив закрытых дверей. Он стоял минуту… две… три… Чонгука не было и Тэхён, поджимая пальцы на ногах, в нерешительности начал поглядывать на свою откинутую рубашку. После ещё пяти минут ожидания, когда Пак совсем отчаялся и уже хотел отказаться от этой идеи, то двери распахнулись и на пороге появился он. Омега боязливо поморщился, по привычке делая шаг назад и, борясь с желанием забиться в самый дальний угол, продолжил стоять на месте. Чонгук, удивлённый тем, что Тэхён сам захотел его видеть, как можно быстрее, после слов беты, захотел оказаться в его покоях. Уже там, увидев завернувшегося с пят до шеи в ткань омегу, альфа решил не спешить, поэтому подошёл к нему медленно, стараясь не напугать. Брюнет не мог оторвать глаз от прекрасного, но искаженного от страха лица, желая показать Паку, что он ему никак не навредит. Онешил первым начать разговор. — Мне сообщили о твоём желании видеть меня, Тэхён. Я могу тебе чем-то помочь? — Чонгук держал дистанцию в три шага, ни больше, ни меньше. К сожалению, он не сразу понял, что для омеги имело большое значение свободное пространство и только после нескольких своих ошибок и его истерик, он начал давать ему определенную свободу, стараясь не приближаться слишком близко. После он совсем перестал к нему прикасаться, замечая за Тэхёном открывшуюся фобию, касающуюся только его присутствия, прикосновений и запаха. Только так омега меньше плакал и истерил, начиная медленно приходить в норму. Сейчас же, не смотря на расстояние и всю показательность безобидных действий, Чонгук не понимал почему Пак так сильно нервничал и дрожал. — Тэхён? — красноволосый вздрогнул, всё же делая ещё один шаг назад. — Я… Мне… — омега начал тяжело дышать, делая второй шаг к углу комнаты. — Я стою на месте. Я не буду приближаться к тебе, пока ты сам этого не захочешь, Тэхён. Я не причиню тебе вреда, — Чонгук стоял прямо, стараясь не шевелиться и не пугать омегу ещё больше. Он пытался показать, что верен своим словам, поэтому, продолжая стоять, не двигался. Тэхён поджав губы, всё же смог немного довериться ему и, набравшись побольше смелости, вновь повторился.  — Могу ли я… увидеть брата? — в испуганных глазах измученного омеги загорелся маленький огонёк надежды, а брови взмыли вверх, придавая взгляду молящий вид. Чонгук понимал, что это невозможно, что Юнги не позволит им увидеться, так как Чимин только потихоньку начал плыть по течению и перестал сопротивляться. С появлением Тэхёна, было непонятно как отреагирует Пак, поэтому видеться сегодня, в последний вечер до бракосочетания с императором, было опасно. Чон больше всего боялся реакции омеги на отказ, но у него не было выбора. — Тэхён, думаю, что это невозможно. Твоему брату нельзя с тобой видеться. Правитель не позволит… — но не успел брюнет договорить, как совсем отчаившись через страх и стыд, Пак дрогнувшими руками сбросил с себя одеяло. Омега залился густой краской и, подавляя в себе желание прикрыть пах ладонями, прижал обе руки по бокам. Чонгук удивлено вскинул брови и начал жадным взглядом смотреть на его обнажившееся тело. За всё то время, что Тэхён провёл в стенах личной комнаты, синяки на его теле почти зажили, на их месте остались лишь редкие желтовато-коричневые пятна. Метка полностью затянулась, остался только свежий шрам в виде двух полумесяцев от зубов Чона. Сам альфа стоял на месте и с лёгким восхищением рассматривал худощавое тельце с ярко выраженными рёбрами и тазовыми косточками. И хотя выглядел омега куда лучше, чем в последний раз, ему до сих пор требовались хорошее питание и отдых. Чонгук давно не видел его полностью голым и после покушения Тэхёна ни с кем не вступал в интимные связи. Чон не сразу понял, что в ответ на увиденное его тело начало отзываться. Ему было достаточно меньше половины минуты, чтобы захотеть своего предназначенного вновь. Но стоило ему только поднять глаза от тела на практически багровое, блестящее от слёз лицо, то интерес спал на нет, а желание обнять омегу возросло в десятки раз. Чонгук уже хотел подойти и утешить его, но вовремя вспомнив о своём обещании, остановился на месте. Тэхён дрожал, но не прикрывался и не уходил. Альфе потребовалось время, чтобы понять зачем он это делал, а после ему стало не по себе. Пак хотел таким образом заплатить за встречу с братом. Он едва ли стоял на ногах, не забывая о боли от предыдущих соитий, но всё же шёл на это добровольно, так как у него не было другого выхода. Пак судорожно втянул воздух и, как на ватных ногах, боязливо и очень медленно подошёл к Чонгуку. Тот продолжал неподвижно стоять на месте и наблюдать за нерешительными действиями своего омеги. Когда небольшое расстояние в пять шагов между ними сократилось до расстояния вытянутой руки, то Тэхён вновь остановился. — Я… хоч-чу увидеться с братом, — тихо, почти единственным движением губ, прошептал красноволосый, не вытирая слёз и делая последний шаг. Пак поднял сильно дрожащую руку и, неуверенно положив её на плечо альфы, закрыл глаза, приближаясь своими влажными от солёной влаги губами к его. Чонгук едва ли не взвыл, желая прижать к себе ослабевшее и такое желанное тело, а после, схватив за волосы, целовать долго и без остановки, но понимая через что пришлось пройти Паку, отвернул голову, отчего через мгновение почувствал на щеке прикосновение тёплых, но влажных губ. Чонгук шумно сглотнул и, убрав руку со своего плеча, отстранился. Он несколько секунд смотрел на покрасневшее и припухшее лицо напротив себя, а после, взглянув за его спину, обошёл. Омега открыл глаза и повернулся к Чону, не понимая почему тот ушёл. Брюнет же, подняв одеяло с пола, вернулся, укутывая в него Тэхёна, а после прижимая к себе, крепко стискивая в кольце сильных рук. — Тебе нельзя сейчас с ним видеться, возможно, тебе предоставится случай, но немного позже. Тэхён, пойми, это. Я никак не могу повлиять на такой исход событий. Я понимаю, что это важно для тебя, но нельзя. В любом случае, тебе не стоило так поступать, — омега уже не сдерживаясь, уткнулся влажным носом в шею альфы, начиная плакать навзрыд. Чонгук поднял его на руки, а после, поднеся к постели, сел и аккуратно прижал его к себе, начиная не спеша и со всей нежностью поглаживать его мягкие красные пряди волос: — Не стоит… У тебя будет возможность, Тэхён, она обязательно будет, я обещаю тебе.

***

— Поднимите голову чуть выше, — Чимин слегка вздернул подбородок, когда на его голову надели увесистую корону. Она была крайне тяжёлой и доставляла массу неудобств. Нужно было стоять прямо и смотреть вперёд, чтобы дорогой головной убор не упал и держался ровно. Омеге помогли облачиться в алый, вышитый золотыми нитями, шёлк, а после поверх накрыли красную вуаль, прикрывая ею его лицо. Его завернули в несколько слоев ткани, отчего было жарко и душно, но всё это пришлось терпеть как и то, что ему вновь не дали нормально выспаться. Его лицо выбелили, подвели брови, глаза, губы, уложили ярко-рыжие волосы и более десяти раз рассказали о его дальнейших действиях и обязанностях. На всё Чимин реагировал спокойно, можно сказать отстранённо, будто это не он должен был пройти обряд бракосочетания с императором, а кто-то другой. Были взволнованы все окружающие его люди, поэтому он постоянно выслушивал поздравления по поводу предстоящего торжества, наставления от более взрослых наставников, восторженные красотой омеги томные вздохи и пару упрёков из-за его бесстрастия к происходящему.       Когда настало время слуг сопровождать омегу к месту, то Пака остановили на пару минут и протянули небольшую резную коробочку, красиво украшенную драгоценностями и узорами. Чимин с небольшим пренебрежением резко распахнул её, доставая содержимое и рассматривая его пару секунд предварительно приподняв вуаль. СуХа, что стоял неподалёку, подошёл чуть ближе, так же смотря на золотое кольцо с красным, как кровь, камнем. С натянутой улыбкой и грустным взглядом он пояснил, что это подарок его Высочества и что на церемонии омега должен быть с ним. Немного прищурившись, Пак всё же отдал пустую коробочку, а сам надел на свой палец подаренное им кольцо. Омега не удосужился рассмотреть свою изящную кисть с этим дорогим украшением, предпочитая сложить руки впереди прямо напротив своего живота. СуХа, не удивившись такому исходу событий, поспешил ускорить затянувшуюся процессию и увести облаченного с ног до головы в красную ткань омегу из этих покоев.       За яркой, плотной алой вуалью было сложно что разглядеть, поэтому Чимина аккуратно придерживали и вели через парадно украшенные ходы. Впереди него шла пара человек, ещё по бокам одна пара, позади половина дюжины. Длинный шлейф от его праздничного одеяния придерживали и не отпускали, беспрекословно следуя за омегой.

***

      Тэхён меньше всего хотел прибегать к посторонней помощи, но всё же ему пришлось потревожить ухаживающих за ним слуг, вернее приказ отдал Чонгук, который с позволения императора хотел как можно быстрее привести омегу в порядок и дать ему возможность увидеть часть церемонии. Возникли небольшие проблемы с одеждой, но Тэхёну быстро нашли подходящий наряд по его фигуре. Чон не раз успел огорчиться, что совершенно не подумал об этом заранее и уже успел передать портным подготовить несколько одежд своему предназначенному. С него сняли мерки, но на торжество пришлось идти в немного великоватом для красноволосого омеги одеянии.       Из-за произошедшего накануне Тэхёну было стыдно смотреть Чону в глаза, поэтому омега постоянно отворачивал голову и старался не показывать своё раскрасневшееся личико. Он даже не помнил как вдоволь наплакавшись, уснул в тёплых объятиях альфы. Утром, стоило ему лишь открыть глаза, как воспоминания прошлого вечера обрушились на него с новой силой. В покоях он был один, причём на нём была та самая, когда-то откинутая в сторону, рубашка, а сверху одеяло, плотно поджато со всех сторон, чтобы омеге было удобнее спать. От Чона остался один лишь запах. Слабый едва уловимый запах цитрусовых фруктов, не более… Стоило Тэхёну только подняться, как вновь вернулся Чонгук, только на этот раз он сообщил, что Пак может присутствовать вместе с ним на церемонии бракосочетания императора и его брата. Красноволосый, не задумываясь, согласился, но только позже, когда стоял рядом с ним среди нескольких сотен людей, едва ли не плакал, вытирая глаза рукавом и стараясь успокоиться из-за беспокойства замужества брата. Брюнет был рядом и держал его за вторую ладонь, не сильно стискивая дрожащие пальцы. Чонгук сам нервничал из-за своего предназначенного и за развернувшееся торжество. Он не замечал косых взглядов других людей направленных на его омегу, потому что был полностью поглощён тем, что неотрывно смотрел на своего друга.       К удивлению многих, на день бракосочетания императора выпал солнечный без снежных метель день. До этого больше недели выпадал снег и буквально весь город и большая часть провинции страдала от этой напасти. По мнению народа, сама природа благословляла этих двоих связать свои души нерушимыми связями и уже с раннего утра начались гуляния в честь этого великого события.       Во дворце подготовили тронный зал заведомо украсив его традиционными украшениями. Преобладающим цветом в этот день был красный. Его обилие в лентах, элементах одежды слуг и всё одеяние императора и его омеги, являлось частью вековых традиций. Каждый был сильно взволнован, лишь сами брачующиеся казалось ни капли не волновались. Юнги был облачен в алое одеяние немного походящее на Пака, оно было так же расшито золотыми нитями и украшено драгоценностями. На его руке был перстень с красным камнем, а на голове корона с длинными подвесками впереди и сзади на которые были нанизаны бусы пяти разных цветов: жёлтого, красного, синего, чёрного и белого. Он выглядел беспристрастно и постоянно смотрел на скрытого вуалью Чимина. Рядом с ним вновь было спокойно, а запах мелиссы манил к себе и приятно дурманил пустую, не наполненную переживаниями, голову. Длинный шлейф красной ткани оставили, ровняя омегу с императором, а слуги, принося подносы, остановились подле них в низком поклоне, почтенно опустив при этом голову и ожидая своего часа. В зале были многие важные чиновники, верные слуги и советник со своим предназначенным. Сами брачующиеся находились на возвышении, а близь их был невысокий уже пожилой с длинными седыми волосами старец, который в руках держал пожелтевший, потрёпанный со временем пергамент. Он важно поднимал голову, осматривая сначала всех присутствующих, а после, раскрыв пергамент, начал оглашать его содержимое. Юнги не обращал внимания ни на других, ни на старца, а смотрел вперёд на омегу. Между ними было расстояние в пять шагов и подле каждого были преклонены слуги. Лица Чимина было не разглядеть за алой тканью, всё, включая его кисти рук, было скрыто от чужих глаз. Длинные рукава одеяния прятали его пальцы, их было видно только тогда, когда он сжал ладони вместе, чтобы совершить часть обряда. От осознания, что омега, стоящий напротив альфы, помечен, что он носит ребёнка под своим сердцем и уже совсем скоро станет законным супругом императора перед всем Китаем, вызвало лёгкую усмешку на тонких и бледных губах Мина. Он долго добивался этого и вот тому результат. Буйство омеги обуздано, он сам идёт на обряд без чьей-либо помощи и внутри него уже развивается вторая жизнь. На деле всё оказалось намного проще, чем думал Юнги. Раньше он задумывался о том, что придётся насильно удерживать Пака и так на протяжении всей церемонии и на срок вынашивании плода, но с появлением Тэхёна в его жизни, всё получилось намного легче. Мин не мог нарадоваться этому, поэтому с улыбкой смотрел на Чимина, на омегу, который принесёт ему сильного наследника и продолжит его династию. Всё начиналось сложно и запутано, Пак пел тогда о ненависти и пытался убить того, за кого сейчас выходит замуж. Как иронично всё вышло… — Взаимный поклон, — огласил достаточно громкий голос старца, повернувшегося к императору и омеге.       Чимин сложил одну ладонь поверх другой, а после вынес их вперёд перед собой. Ему десятки раз повторяли и показывали как всё правильно делать, поэтому никаких проблем с этим не возникло, разве что тяжёлая корона не позволяла ему сделать всё так просто, как хотелось бы. Нужно было держать голову ровно и к тому же сделать поклон, у Юнги это не вызвало никаких затруднений, а омега немного помедлил, но всё же смог справиться с этим. Головной убор немного съехал вперёд и после того, как старец продолжил что-то говорить, то Чимин пользуясь этим случаем аккуратно завёл руку за алую вуаль, а после немного подправил дело, возвращая ладонь обратно в кольцо рук. Но только он успел это сделать, как рядом стоящий слуга с подносом, тихо кашлянул, привлекая к себе внимание. За вуалью было не разглядеть выражения его лица, но Чимин лишь спустя пару секунд понял, что к чему. Пока он был занят короной, то к нему ближе поднесли чашу с вином, которую он благополучно не заметил. Ткань была слишком плотной и всё виделось размытым и приглушённым. Поэтому, быстро осознав своё замедление, омега наугад протянул руку к подносу, стараясь нащупать его край. Слуга аккуратно коснулся его пальцев и кольца с красным камнем, а после, направив руку Пака в нужном направлении, помог найти золотую чашу с жидкостью. Омега сглотнул вязкую слюну, а после, слегка приподняв вуаль, плотнее сжал пальцы на металлическом предмете, поднося его к своим накрашенным губам. Горькое вино оставило после себя сладкое послевкусие на языке и наполовину опустошенную чашу. Чимин вернул золотую вещичку обратно на поднос и немного выпрямился, вновь располагая сложенные руки на небольшом расстоянии от своего живота и оттопыривая локти в стороны. Юнги проделал всё то же самое и уже гордо взирал на своего супруга, который держался спокойно и уверенно.       Тэхён чуть сильнее стиснул руку Чона, когда его брат принял часть обряда и совершенно случайно заметив, что в его сторону повернулись, то на какой-то момент отвлёкся. Только сейчас омега увидел, что не все взгляды были обращены на одного императора, но и на самого Тэхёна. Пак оглянулся по сторонам. Он не ошибся. На него часто поглядывали тайком и что-то бурно обсуждали. От такого омега немного сжался, стыдливо опуская голову и плотнее прижимаясь к боку Чонгука. Брюнет же, почувствовав напряжение красноволосого, посмотрел на него и заметил, что тот начал всхлипывать и сильнее сжимать его руку. — Скоро обряд закончится, — тихо прошептал Чон, наклоняясь чуть ближе к омеге, — осталось немного, не переживай, Тэхён. Ты сможешь с ним поговорить, перед тем, как его начнут готовить к их брачной ночи. Император запретил вам видеться наедине, только на церемонии и не более. Но я всё же смог уговорить слуг помочь мне. О том, что ты встретишься с Чимином, Юнги не должен узнать, понимаешь? — альфа так же сильно сжал дрожащую руку своего предназначенного и начал нежно поглаживать тыльную сторону его ладони большим пальцем. Пак немного удивлённо приподнял брови и, вскинув голову, взглянул на Чона. Тот лишь мягко улыбнул: — Вчера ты говорил, что хочешь встретиться с братом, а я пообещал, что ты его увидишь. Только у тебя будет не так много времени, чтобы поговорить с ним, лишь несколько минут. Прости, но это всё, что я смог сделать, — Тэхён поджал губы, переводя взгляд с Чона на развернувшееся торжество и смотря на двух красивых людей в красных одеяниях, смотря на то, как они оба связывают свои совпавшие, одинаковые судьбы и смотря, как его единственный родной человек отдает себя в жертву ради двух невинных жизней. Красноволосый стыдливо покраснел, виня во всём случившемся только себя и всё своё существование, ведь если бы не он, то Чимин не стоял бы сейчас рядом с Мином и не давал бы клятву перед всеми собравшимися людьми. Омега прикусил губу и, громко всхлипнув, вытер рукавом одежды свои влажные глаза и щёки. — Спасибо, — тихо прошептал Тэхён, не отрывая глаз от брата. Чонгук вяло улыбнулся, так же смотря на Юнги. Ведь ещё несколько месяцев назад всё было совершено по-другому, другими были и они сами. Ошибка одного человека может привести как к печальным последствиям… Чимин и Юнги встали рядом, лицом ко всем присутствующим, а слуги убрали чаши… так и к хорошим… Чонгук, немного прикрыв глаза, втянул усилившийся вишневый запах своего омеги и прижал его ещё чуть ближе к себе, пытаясь немного приободрить.

***

      Омегу сопровождали до самых покоев, в которых он должен был провести первую ночь вместе со своим новоиспеченным мужем, и там же с ним осталась дюжина людей. Слуги тщательно подготовили брачное ложе, к тому же балдахин, скрывающий постель, был таким же алым, как и вуаль у омеги. В покоях был приглушенный свет от свечей, а один бета начал ставить палочки благовония, поджигая их от пламени свечи, сделанных из такого же окрашенного красного воска. Чимин не обращал внимание на запах, так как возле него крутились слуги, помогающие приготовиться ему к первой брачной ночи. С него сняли вуаль и адски тяжёлую корону. Голова жутко болела от таких тяжестей, но ничего поделать рыжеволосый не мог. Омеге вновь дали небольшую золотую чашу с вином, чтобы тот окончательно расслабился. После опьяняющей жидкости головные боли начали медленно утихать, а чувство лёгкости стало преобладающим. Несмотря на то, что близилось время прихода императора, Чимин не чувствовал ничего волнующегося внутри себя, реагируя на всё отстранённо. Он ничего не испытывал, как будто все чувства закупорились, уступая своё место полному безразличию. Ни страха, ни волнения, ни сожалений. Пока все слуги взволнованно и воодушевлённо готовили покои для брачной ночи и уже успели снять с Пака одежду, омега не произнёс ни слова, позволяя делать с собой всё, что только им вздумается. Он даже никак не отреагировал на то, что его обнажили перед дюжиной людей и начали смывать белила. Как правило, так не делали, но им был отдан приказ, все присутствующие прекрасно знали о неприязни императора к краске на теле, поэтому, обнажив Чимина и принеся тёплой воды, его лицо, шею, грудь и руки начали омывать от пудры. Закончив с этим, омегу вновь одели только уже в более лёгкий наряд из красного шёлка со сложными золотыми узорами и фениксом. Поверх на него надели ту самую алую вуаль и усадили на постель, продолжая находиться в покоях до прихода императора.       Чимин немного опустил голову, теребя краешек одежды и, услышав, что двери открылись, а слуги взволнованно закопошились, приподнял голову. За вуалью было не разглядеть вошедшего, но знакомый голос заставил Пака встать на ноги и сделать шаг вперёд. Омега начал чаще дышать и непроизвольно стиснул руки в кулаки, чувствуя, как внутри него начал разгораться давно угасший огонёк. Чимин стиснул зубы, приподнимая ткань с лица и встречаясь с парой карих ненавистных ему глаз. Ярость и желание придушить вошедшего росли с каждой секундой, но стоило омеге лишь сделать второй шаг по направлению к Чонгуку, как тот, встав напротив его, уважительно поклонился, а после незамедлительно озвучил причину своего прихода. — Ваше Величество, простите за беспокойство, но у меня была важная причина, по которой я явился именно сейчас, — Чимин нахмурился, не понимая что происходит, но стоило Чону лишь вернуться обратно к дверям и немного приоткрыть их, как вдруг рыжеволосый удивлённо приоткрыл рот, а после быстро ринулся в объятия брата: — К сожалению, времени очень мало, у вас меньше пяти минут, — Чонгук несколько секунд смотрел на счастливого Тэхёна, который блаженно стискивал рыжего омегу и уже начал плакать, а после, встретившись со взглядом самого Чимина, от которого так и тянуло ненавистью и холодом к альфе, Чон поджал губы, понимая, что действительно заслужил это осуждение. Чонгук всё же отвёл глаза, а после объявил слугам, чтобы те оставили этих двоих наедине и, уже когда покои опустели, ушёл сам, плотно закрывая за собой двери. Чимин спокойно выдохнул, прикрывая глаза и сжимая брата ещё сильнее. — Тэ… — рыжеволосый шумно втянул вишневый запах с братской шеи, а после, отстранившись, начал рассматривать заплаканное лицо, плотно обхватив его ладонями. — Чим, прости меня, пожалуйста, прости, — Тэхён часто моргал, отчего солёная влага начала чаще литься по его щекам, стекая к подбородку, а после капая на пол. — Тэ, ты не виноват, — Чимин с трудом держался, чтобы самому не заплакать при виде расстроенного омеги. Смотря на припухшее лицо брата, он утирал своим красным рукавом его слёзы. — Но если бы не я, то всё было бы иначе. Тебе бы не пришлось принимать его и его ребёнка, — возразил Тэхён. — Если бы не ты, то я давно бы погиб. Сам бы наложил на себя руки после того, как узнал, что я его предназначенный, понимаешь, Тэ? Если бы не ты, то я давно сравнял бы счёты с жизнью, — Чимин начал прижиматься губами к влажным, покрасневшим щекам брата. — Прошу не вини себя в случившемся, здесь нет твоей вины, ни капли. Это судьба, это эта чертова метка, это он. Он, слышишь, он и я сами виноваты в этом, но не ты, Тэ. Не смей даже думать, что ты как-то причастен, он всё равно бы силой заставил меня пройти обряд вне зависимости от тебя. Единственное, о чём я волнуюсь, так это то, что рядом с тобой Чонгук, — Чимин покачал головой, рассматривая трепещущуюся шею брата. На ней были едва заметные, почти зажившие синяки. Рыжеволосый быстро отодвинул ткань в сторону, осматривая ярко выраженные ключицы и затянувшуюся метку Чона. — Он не трогает меня и не пристает, разве что приходит проведать днём, а вечером, — Чимин сильно сжал братское плечо, широко открывая глаза, — когда я усну — возвращается, чтобы лечь рядом. Он только спит, потому что из-за вязки не может без моего запаха, отодвигается к краю постели, чтобы не потревожить меня и спит. Я несколько раз просыпался ночью и наблюдал за ним. Ни перед тем, как лечь или проснуться я его не видел, только ночью. — Он принуждал тебя к… — Чимин не договорил, полагаясь на то, что Тэхён поймёт к чему он клонит. — Нет. Он ни разу не приставал. Он всегда даёт мне свободное пространство и говорит со мной только о моём самочувствии. Вот только вчера… — Тэхён шумно сглотнул, не решаясь сказать правду. — Что вчера? Он… он обидел тебя? Что-то заставил сделать? — Нет, это я, Чим, я хотел увидеться с тобой. Император, он запретил… разрешил присутствовать только на вашей церемонии. Я хотел встретиться с тобой, поэтому сглупил, — Тэхён вновь всхлипнул, — я… я решил, что… нет, я хотел попросить Чонгука помочь, но подумал, что он откажет мне, поэтому решил… — омега стыдливо опустил голову не смея смотреть брату в глаза, — прости меня, Чим, но я решил, что он согласиться помочь взамен на моё тело, вернее на ночь проведённую с ним, — Чимин отпустил плечо брата и, приоткрыв рот, продолжал безмолвно стоять. Его руки опустились, а глаза заблестели от слёз. Он начал качать головой, смотря на Тэхёна. — Тэ, что ты наделал? — Чимин продолжал качать головой, не веря, что его брат был способен отдаться за эту встречу. — Тэ, ты не должен был… — Он отказал мне. Сказал, что император не разрешит в любом случае. Сказал, что я не должен был так поступать и что у меня будет такая возможность, но позже. Чонгук, он помог мне, только не беря ничего взамен, совершенно ничего. — Чимин закрыл глаза, судорожно втягивая воздух и стараясь совладать со своим в миг ослабевшим от облегчения телом. Он прижал руки к глазам, вытирая влагу и вновь смотря на Тэхёна, — Чон втайне от императора устроил эту встречу и договорился со слугами, поэтому нельзя, чтобы он узнал, что мы виделись. — Но что ему с этого? Почему он помогает нам? Почему он всё это делает? — Я не знаю, — Тэхён посмотрел на закрытые двери. — Так же не знаю чего от него ожидать. Мне страшно, что всё это резко закончится и он вновь станет прежним. Я боюсь его, потому что каждый раз, когда он приходит, то начинаю думать, что он пришёл за тем, чтобы взять меня. Но после того, как я попытался убить его кинжалом, то он изменился. — Что? — Чимин вновь напрягся, резко поднимая руки и хватая брата за плечи. — У меня не было выбора, Чим, я не мог больше терпеть этого, мне было страшно, мне было больно, он несколько дней не отпускал меня, приходил, чтобы силой взять, а после… — Тэхён не выдержав нахлынувших воспоминаний, прижал ладони к горящему от стыда лицу и, упав на колени, начал громко рыдать, содрогаясь от бивших его судорог. Чимин, быстро спохватившись, опустился рядом с ним и, убрав его руки от лица, крепко прижал к себе. — Тэ, любимый мой, не плачь, прошу, — рыжеволосый всхлипнул, не понимая почему и за что его брату выпало столько несчастий и бед. Он был лишь шестнадцатилетним омегой, который не сделал ничего плохого за всю свою жизнь и с самого раннего детства был насильно оторван от семьи и привезён в этот проклятый дворец. Над ним издевались, его презирали, после встречи с братом и из-за желания быть рядом с ним его приревновали к советнику и подставили, за что тот был изнасилован. После побега он наконец-то обрёл некое подобие счастья, но после их поймали и всё началось по-новой. Насилие, страх и безвыходность. Ко всему этому ещё и шантаж. За что всё это одному шестнадцатилетнему омеге? Почему ни в чём неповинные люди должны так страдать? — Чим, прости… — Тэхён вновь попытался оправдаться, но Чимин зажал его рот рукой. — Не смей, слышишь, не смей извиняться передо мной, Тэ! Никогда, никогда не извиняйся за то, в чём ты не виноват… Я понимаю через что тебе пришлось пройти, понимаю что ты чувствовал, поэтому твоей вины в случившемся здесь нет. Никакой, даже капли твоей вины нет ни в покушении, ни в том, что я сейчас здесь, это не ты виноват, а я и другие. На твою долю выпали все эти страдания совершенно несправедливо, ты не заслужил их, прости, Тэ, но такова жизнь: страдает даже тот, кто не виновен. Я заслужил всё это, из-за меня многие погибли, это моя расплата, МОЯ, Тэ, не твоя… не твоя, поэтому не проси у меня прощения. Ты ни в чём не виновен. Пожалуйста, не плачь. — Я боюсь за тебя, боюсь, что с тобой что-то плохое случится, боюсь, что ты пострадаешь, Чим, я так не могу. Я устал бояться и дрожать, не могу больше. Мне страшно за тебя и за ЛиБина с Доном. Ты не знаешь как они? — Тэхён с надеждой посмотрел на брата, но тот прикрыв глаза, покачал головой. — Нет. — Может… может Чонгук ещё один раз поможет нам? — Тэхён вытер свои слёзы и посмотрел на дверь. — Думаю, не стоит просить его о помощи ещё раз. Возможно, он ещё спросит с нас за эту встречу, ведь мы у него в долгу. Он не наш сторонник, Тэ, он с императором, не стоит этого делать, думаю, нам ещё представится случай увидеться с ними, но Чонгука просить об этом нельзя, слишком рискованно. — Ты прав, вот только меня постоянно тревожит то, что он так добр со мной. Я всегда жду подвоха, но его нет. Порой не знаю как с ним поступать, ведь он ждёт, что я перестану его стесняться и начну отвечать взаимностью, хотя бы не буду отвергать, но я не могу. Чим, я не знаю что мне делать… — двери покоев стремительно распахнулись, а Чонгук не заставил себя долго ждать. Он немного опешил при виде сидящих на полу в обнимку заплаканных омег, но понимая, что времени практически не осталось, поспешил забрать Тэхёна с собой. — Ваше Величество, время вышло, нам пора уходить, — Чимин и Тэхён переглянулись, понимая, что не увидятся ещё достаточно долго, они поднялись, но ещё несколько секунд не могли разомкнуть объятий. Чону пришлось оттягивать своего предназначенного, так как пора было торопиться, ведь он вытянул самое максимальное время и каждое такое промедление могло стать причиной их разоблачения. Как только Чонгуку всё же удалось вернуть себе Тэхёна, то он быстро направился вместе с ним к выходу, волоча его за собой чуть ли не на руках. Чимин же, обняв себя руками, обречённо стоял посреди покоев и смотрел, как его брата уводят. Как только двери открылись, то Пак быстро окликнул Чонгука. Тот резко остановился, подталкивая красноволосого омегу к выходу и передавая его двум слугам. Чимин быстро подбежал к выходу, приподнимая своё длинное до пят одеяние и, кинув Тэхёну на прощание, что они обязательно будут вместе, закрыл дверь, оставаясь с Чоном наедине. — Ваше Величество, я не могу больше задерживаться, — Чонгук уже хотел открыть дверь, но Чимин его одёрнул, становясь между дверью и альфой, не пуская его наружу. — Это займёт не больше минуты, — нагло бросил Чимин, наблюдая как брюнет удивлённо приподнял брови. — Вижу встреча с вашим братом всё же пробудила в Вас когда-то забытый буйный нрав. — Замолчи, у нас не так много времени, чтобы трепаться по пустякам. А теперь, отвечай, почему ты помог нам? — Что? — Отвечай! — Чимин плотнее прижался к двери. — Я помог, потому что Тэхён хотел увидеться с Вами. — Он мне всё рассказал, думаю, не стоит всё это пересказывать, меня больше волнует, почему такой подлый и заядлый любовник, за которым постоянно таскаются толпы омег, решил последовать желанию одного запуганного предназначенного? Когда ты настолько изменился, что готов идти против приказа императора? С каких пор ты перестал думать только членом и собственным удовлетворением, уступая другому? Почему ты помогаешь нам? Надеюсь, теперь вопрос я поставил правильнее. — Может потому, что не хочу видеть как Тэхён страдает и продолжает шугаться меня? — Чонгук так же повысил голос, срываясь на крик, чтобы донести до омеги о значимости своих поступков. — Не хочу видеть его искаженного от страха лица, не хочу, чтобы он постоянно хотел отстраниться, спрятаться, куда-то уйти или убежать? Может, я просто хочу, чтобы он был счастлив, разве Ваше Величество не хочет того же? Думаю, даже мне, подлому и заядлому любовнику, хочется взаимности и любви, что в этом плохого? Я просто хочу быть рядом не с запуганным предназначенным, а с любимым омегой. Я понимаю, что виноват в том, что сейчас Тэхён такой. Что он боится и не принимает меня, но я пытаюсь исправить это всеми силами. — Чимин нахмурился, смотря на Чонгука и не понимая в чем кроется подвох. Альфа был искренен и действительно расстроен происходящим с Тэ, что Паку начало казаться, что он говорил правду и хотел лучшего для Тэхёна. Хотя теперь, принимая этот новый факт, было ясно почему Чон всё же согласился помочь им. Чимин продолжал удивляться и слушать эти отчаянные крики: — И мне плевать, что вы меня недолюбливаете и не хотите видеть рядом с ним, я буду продолжать бороться за него, хотите того или нет, — Пак стиснул зубы, хватая брюнета за грудки и приближая его практически вплотную к своему лицу. Омега смотрел на него, сильнее стискивая ткань одежды и чувствуя на щеке его тёплое дыхание. — Если ты что-нибудь сделаешь с ним: как-то навредишь, посмеешь лезть к нему со всеми этими пошлостями, обидишь, то я лично перережу тебе глотку, ты понял меня?! — Чимин встряхнул альфу, продолжая держать его за одежду. — Я не собираюсь никак вредить своему предназначенному, поэтому ваши страхи напрасны. Я обещаю, что с ним ничего плохого не случится, поэтому можете быть спокойны за своего брата, — Чимин продолжал держать его рядом с собой. Из-за свеч и полутемного освещения было практически невозможно разглядеть в таком положении лица альфы, но омега, всё же доверившись ему, вернее доверив ему своего брата, отпустил Чонгука. — Иди, но знай, что я обязательно узнаю, если с ним случиться что-то плохое. — Этого не произойдёт, Ваше Величество, обещаю, — Чон, выждав пару секунд, поклонился, а после, когда Чимин отодвинулся в сторону, покинул покои, давая слугам возможность вернуться обратно. Омегу, уже более разгорячённого, усадили обратно на постель и вновь скрыли его лицо алой вуалью. Те двое бет не упустили момента всё повторить и ещё раз наставить Пака быть чуть более раскрепощенным и открытым с императором, но Чимин лишь шикнул на них, не желая выслушивать весь этот бред. Бетам ничего не оставалось как отступить и вернуться на свои места. Они были разделены по шесть человек и стояли по бокам склонив головы, ожидая прихода правителя.       В покоях повисло молчание, нарушаемое лишь тихим треском свечей. Сам Чимин задумался о Тэхёне и Чонгуке. Он мало доверял советнику, но выбора не было, к тому же Пак старался верить в то, что его брату ничего не угрожает и что Чон ему не навредит. Если альфе действительно был не безразличен Тэхён, то это немного грело надежду, что с ним не случится чего-то опасного и, на время пока они будут в разлуке, брат будет в безопасности. На его коже не было таких синяков как в тот день, когда им шантажировали и от него не так сильно разило чужим запахом. Он присутствовал, но преобладающей была вишня. Даже сейчас витал едва ощутимый запах вишни, который быстро угасал из-за благовоний и природного запаха Чимина — мелиссы. Омега прикрыл глаза, прислушиваясь к своим ощущениям. После этой встречи внутри стало намного теплее и пустота отступила, возвращая и откупоривая старые чувства. Он мягко улыбнулся, так как стало чуточку легче от осознания, что Тэхён немного, но защищён. Пак начал теребить свой правый рукав, который практически высох от братских слёз. И только он прикрыл глаза, пытаясь настроится на скорую встречу, как до него начало доходить зачем он здесь и что будет дальше. Опьяняющая улыбка быстро спала, а руки начали предательски дрожать, выдавая его волнение. Ранее он не особо акцентировал и выделял эту ночь, ему вообще было плевать на неё как и на всё остальное, а сейчас ему это казалось далеко не безразличным. Чимин понимал, что ему придётся это сделать, так как уже дал клятву, к тому же это последняя часть обряда, при которой он станет полноправным супругом императора. Пак всё это прекрасно понимал, вот только принять Юнги он не мог. В голове это совершенно не укладывалось. Он не понимал как вообще сможет это выдержать, ведь даже простая мысль о поцелуе вызывала полнейшее отвращение. Если это вызывало неприязнь, то что говорить о всём остальном? Чимин поморщился, представляя на своём теле его блуждающие руки, те прикосновения и ощущение от его члена в заднице. Ранее это не так волновало, ведь в первый раз его просто взяли силой, во второй была течка, там вообще было не до этого, а сейчас? А сейчас он был в своём уме и вновь придерживался прежней позиции. Чимин даже выдохнул, переставая сидеть ровно, отчего немного сгорбился. Вся эта ситуация, эти слуги, этот алый балдахин, вуаль, свечи и прочие элементы покоев красного цвета жутко его раздражали. Хотелось сорваться с места, скинуть с себя ткань и, распахнув эти чёртовы двери, ринуться вслед за Тэхёном, но омега продолжал спокойно сидеть на месте. Душа, словно бабочка, отчаянно рвалась вырваться из этих липких пут, которые поглотили его с головой, но клятва и две связанные жизни не давали этого сделать. Чимин до последнего момента хотел отказаться, уйти, убежать, оставить всё это, но не мог, продолжая ожидать его.       Всё же не выдержав этих резко нахлынувших чувств, Пак поднялся на ноги. Слуги обеспокоенно покосились на него, прося вернуться на место, но Чимин, слегка приподняв свою вуаль, подошёл к низкому круглому столику, поднимая кувшин и наливая опьяняющую жидкость в небольшую золотую чашу. Не послушав бет, омега за три больших глотка осушил чашу и вновь добавил столько же. На трезвую голову он никогда не сможет добровольно допустить к себе этого человека, никогда. Третья чаша не заставила себя долго ждать, но четвёртую ему уже не позволили выпить, её буквально вырвали из рук, а после двое бет вернули его обратно на постель, пытаясь вразумить омегу. Чимин лишь отмахнулся, желая вернуть себе единственное, что могло бы его спасти от трезвого разума и затуманить его мысли, но его начали придерживать за руки и пытаться достучаться до него. За всем этим крепкое вино дало свои результаты и в глазах начало двоится. Пак встряхнул головой, отгоняя все иллюзии прочь, но именно в этот момент открылись двери, а комнату начал заполнять резкий запах мяты. Слуги отступили от омеги и низко поклонились, а после поспешили оставить их наедине. Лишь один бета задержался на пару секунд, чтобы быстро шепнуть Чимину, что ему нужно будет сделать.       Как только двери закрылись, а Мин предстал перед своим супругом, то омега, немного пошатнувшись, встал на ноги и, выпрямившись, шумно вздохнул. Через вуаль было не видно его проницательных чёрных глаз, а в груди всё обжигало, отдавая в голову, каким-то резким и непонятным Чимину порывом. То ли это было желание всё бросить и уйти, то ли Паку просто хотелось врезать Мину, а уже после всё бросить и уйти, непонятно. Промедление со стороны омеги задержалось, поэтому Юнги немного наклонил голову вперёд, пытаясь сквозь вуаль, разглядеть выражение его лица, но всё было безуспешно. После напряжённой и растянутой минуты, Чимин всё же соизволил сделать поклон, на что Мин подошёл ближе, практически вплотную с постелью и самим Паком. Тот отступил на небольшой шаг и больше не двигался. Он помнил слова слуг, поэтому решил попытаться выдержать эту пытку, вино сильно выручало его, так как мятный запах практически не вызывал никакого отвращения. Омега дождался, когда лёгким, можно сказать изящным движением руки, с него скинут вуаль, а после перед ним преклонят голову. Чимин помог снять с Юнги головной убор с подвесками и убрал его на тот самый невысокий столик. Пак несколько секунд смотрел на чашу с недопитым вином, но всё же быстро вернулся к альфе, начиная развязывать узел на его одежде. Мин так же без лишних слов наблюдал за каждым действием омеги, из-за чего не мог не заметить запаха алкоголя, исходившего от него. Это не имело особого значения — каким он возьмёт своего новоиспеченного супруга, трезвым или нет, всё равно он уже находится здесь и сам раздевает его. К ногам Юнги падали ткани, а Чимин, стараясь избегать его взгляда, продолжал снимать остатки одежды. Когда Мин остался в одних легких штанах и с обнажённым торсом, то Чимин покачал головой, не желая снимать их, на что альфа только усмехнулся. Его это забавляло, поэтому в отместку он притянул своего супруга к себе, плотно прижимая одной рукой к своей груди, а второй начал развязывать пояс. Пак настойчиво подавлял в себе желание ударить императора по этим самым рукам и лишь обречённо был обнажён самим альфой, хотя по словам слуг, и себя, и своего правителя омега должен был раздеть самостоятельно. Упустив не первое нарушение в традициях, Чимин старался свыкнуться с изучающим его обнажённое тело проницательным взглядом. Мин, с лёгкой усмешкой, так же не забыл снять свой перстень с большого пальца левой руки, чтобы он не мешал им. Он с полминуты любовался этим прекрасным телом, а после резко, немного грубо притянул Пака за плечо к себе и носом уткнулся в его шею, шумно втягивая любимый запах мелиссы, от которого кровь в жилах начинала бурлить, заставляя сильнее желать его обладателя. Юнги сглотнул, а затем, приподняв лицо омеги за подбородок взглянул на него. Чимин недовольно морщился, но даже несмотря на это, Мин поднял его на руки, вынуждая Пака ногами обхватить его за торс и прижаться плотнее. Альфа быстро уложил омегу на постель на спину и начал целовать его шею, аккуратно спускаясь руками к упругим бёдрам.       За алым балдахином и на алых простынях, омега, прикрыв глаза, старался отдаться воздействию вина и попытаться расслабиться, чтобы с горем пополам принять его. Только с алкоголем Чимин всё ещё мог выносить блуждающие по его телу руки, мятный, режущий ноздри, запах и его такое интимное присутствие. Омега продолжал «обнимать» альфу ногами за торс, но через некоторое время разжал их, просто раздвигая в согнутых коленях. Руки он оставил на его плечах, а голову откинул назад, чтобы дать возможность Юнги насладиться тонкой шеей и вновь пометить её засосами и лёгкими укусами. Глаз омега не открывал, чтобы не встретиться с насмешливыми чёрными своего мучителя, который жадно исследовал каждый сантиметр его нежной и гладкой кожи, продолжая шумно вдыхать полюбившуюся мелиссу, от которой явно он был без ума.       Мин, довольный повиновением своего строптивого супруга, продолжал безразмерно пользоваться его щедростью и уже начал спускаться к груди с розовыми сосками и несильно, но ощутимо оттягивая на себя и вырывая тем самым из уст омеги громкие рваные вздохи. — Такой послушный… — довольно протянул Юнги, проведя своим влажным языком по голому торсу и спускаясь ещё ниже к животу — …потрясающий… — с прикрытыми от удовольствия глазами, носом очерчивал небольшие узоры, продолжая шумно втягивать лёгкий запах — …невыносимо без неё. Почему именно мелисса? Не могу без неё больше. Ты начинаешь раздражать меня всё больше и больше, Чимин, — Мин блаженно застонал, вновь возвращаясь к его шее и утыкаясь носом в кадык. Не открывая глаз и не отрываясь от шеи, альфа провёл рукой по ярко выраженным рёбрам, впалому животу и бёдрам омеги, отчего тот поёжился. Пак так же с закрытыми глазами продолжал откидывать голову назад и не возражал, когда чувствительную кожу начали кусать и посасывать, оставляя после этого лёгкие покраснения. Чимин уже смирился с чужой рукой между своих ног и чуть шире раздвинул ноги, желая, чтобы всё это как можно быстрее закончилось. Юнги же напротив не спешил и сначала вдоволь наслаждался его телом, продолжая нахваливать и проклинать мелиссу, от которой едва ли мог нормально соображать, а после, когда желание быть внутри стало невыносимым, то сжал член омеги и начал аккуратно массировать его. Чимин тихо простонал и непроизвольно сильнее сжал руки на его плечах. Если стараться и не обращать внимания на сильный запах мяты и не открывать глаз, то омега мог отметить, что ощущения внизу были приятными и накатывающими. Пак вновь простонал, но на этот раз чуть громче, когда альфа сжал его чувствительную тёмно-розовую головку члена и большим пальцем своей руки размазал выделившейся предэякулят. Запах мелиссы стал ярче и Юнги, убрав ладонь от вставшего органа своего супруга, опустил руку к его, истекающему смазкой, анусу. Первый палец легко проскользнул внутрь, а за ним альфа медленно ввёл и второй. Омега стиснул зубы и поморщился, когда Мин немного грубовато и резко начал проталкивать фаланги прямо до костяшек, а затем громко вскрикнул, когда почувствовал третий. Юнги, приоткрыв глаза, довольно улыбнулся — Чимин, часто дыша, метался под ним и даже пытался ссадиться с быстро двигающихся в нём пальцев, но альфа не дал ему этого сделать, продолжая подготавливать его тело к соитию. Свой член уже давно стоял колом, но Мин так и не снял штанов, оставляя обнаженным лишь омегу. С добавлением четвертого, Юнги стал двигаться медленнее и, быстро прижавшись к припухшему уплотнению, начал активно массировать его простату, отчего омега взвыл и, судорожно втянув воздух, прогнулся в спине. Альфа улыбнулся, усиливая давление на его простату и с упоением наблюдая за тем, как Чимин сладко тянет полуоткрытые губы и уже не реагирует на количество пальцев внутри себя, а громко стонет прогибаясь в пояснице. Алкоголь даёт о себе знать и вот уже в перемешку с такими приятными прикосновениями и выпитым, Пак поддаётся и уже не хочет отстраняться. Он сосредотачивается только на ощущениях, а не на человеке, который всё это делает. Омеге приятна растяжка и то, как альфа заставляет забыться в бьющих по всему телу конвульсиях. Пальцы на ногах непроизвольно сжимаются, а Чимин, приоткрыв рот, ловит воздух, чтобы не задохнуться от подступающего сильного оргазма. Юнги продолжает просовывать фаланги прямо до костяшек и стонет от обилия и контрастности запаха исходящего от смазки, что оросила его собственную руку. Не удержавшись от искушения, Мин сильнее озлобляется на омегу, но всё же вынимает пальцы и спускается ниже прямо к его растянутому и истекающего приятной влагой анусу. Чимин разочарованно скулит, приоткрывая тяжёлые веки, когда ощущение наполненности пропадает, но вновь блаженно стонет, чувствуя меж двух упругих половинок горячий язык. — Ненавижу тебя, — сквозь зубы тянет альфа и с закрытыми глазами блаженно смыкает губы, лаская его истекающую смазкой промежность. Омега вновь выгибается в спине и начинает хныкать, когда прыткий язык проскальзывает внутрь ануса и начинает тщательно вылизывать его. Пак стонет и тянет руку к белобрысой голове меж его раздвинутых ног, сжимает жёсткие волосы и притягивает его плотнее к себе. Юнги не обращает на это внимания, продолжая самозабвенно ласкать своего мужа и гортанно стонать от обилия запаха и вкуса мелиссы на языке. Он подкладывает свои ладони под округлые ягодицы и приподнимает их, чтобы глубже протолкнуться внутрь податливого и разгорячённого тела. Жаркое и сбивчивое дыхание так же опаляет промежность, а Чимин, покрытый капельками пота, скулит и сильнее тянет за белые волосы. Он хнычет, становясь зависимым от языка Юнги и уже ни о чём, кроме подступающего вплотную к оргазму, не хочет думать. Плевать, что уже завтра они вновь будут врагами, зато сейчас было невыносимо хорошо, так хорошо, что пальцы ног сжимались, утягивая за собой красную ткань простыней. За балдахином виднелись лишь два сплетённых тела, а всю комнату наполняли смешанные запахи мелиссы, мяты и благовоний. Омега, прикусывая нижнюю губу, сжал руку на своём члене и начал быстро надрачивать, так как сил сдерживаться более не было. Юнги лишь нахмурился и, не вынимая языка, убрал свою руку из-под мягких ягодиц, возвращая инициативу на себя и продолжая лично надрачивать своему трепещущему от нежных ласк мужу.       Слуги, стоящие по ту сторону у входа в покои, заинтересованно прижимались к двери и прислушивались к каждому шороху, слову и стону. Они слышали приглушённые томные вздохи императора и шумное дыхание омеги в перемешку с криками и хныканьем. Многие из присутствующих улыбались и продолжали молча стоять, чтобы их не услышали. Двое бет даже немного и очень тихо приоткрыли дверь, чтобы быстро заглянуть и увидеть за алой вуалью два размытых сплетённых тела. Позже они вновь прикрыли дверь, оставляя лишь небольшую щёлочку. Слуги сначала сильно волновались за Чимина, вернее за то, что он может нагрубить правителю или что-то сделать не то, но слушая, как он сейчас громко и блаженно стонет, на душе у многих стало гораздо легче. Они продолжали прижиматься к двери и прислушиваться, отмечая, что супруги ещё не приступили к главному, а начали только с прелюдий, постепенно предвигаясь к соитию. Половина слуг ушли ещё сразу, как только император переступил порог этой комнаты, а шестеро остались и благоговением слушали, как омега начал судорожно дышать, по шороху простыней было понятно, что он хватался за ткань, а уже через пару минут комнату прорезал приглушённый громкий крик и тихие протяжные стоны.       Чимин прикусил ребро своей ладони и, с закрытыми глазами, пытался отдышаться и отойти от сильных конвульсий бьющих всё его тело. Довольный Юнги отстранился от сжимающейся дырочки и, вновь приподнявшись, взял лёгкую ткань, вытирая с живота омеги теплое семя. Пак едва ли мог соображать где он и что он делает, так как до сих пор получал удовольствие от прошлого оргазма. Пока омега пребывал в немного дурманящем состоянии, то Юнги вновь вернулся и, приподняв стройные ноги, согнул в коленях. Чимин рассеянно развёл их шире, а руками приобнял свой ещё плоский живот. Альфа удобно расположился между раздвинутыми ногами и вновь припал к покрасневшей шее. Пак повернул голову в сторону и немного приоткрыл глаза. Всё та же красная вуаль и мятный запах, в его тело совсем скоро войдут и уже целуют шею… Чимин постепенно начал свыкаться и вновь возвращатся в нормальное сознание, но стоило ему лишь глубже втянуть наполняющие комнату запахи, как веки широко раскрылись от удивления, а рот в полукрике. Он на мгновение замер, чувствуя лёгкий и такой родной запах бергамота.       Мин, за исследованием омежьей шеи, не заметил ничего в резкой перемене настроения Пака, поэтому продолжал целовать его и уже рукой спускал свои штаны, ближе придвигаясь к растянутому анусу. Пак лишь немного приподнял голову, ища источник запаха, а альфа вновь припал к его соскам, аккуратно оттягивая их на себя. Благовония. Именно они источали тот запах, который так долго не мог забыть Чимин. Он уже не надеялся его когда-либо почувствовать, поэтому тот факт, что он находится в одной постели с Юнги, его перестал беспокоить. Пак перестал ощущать мяту, концентрируясь лишь на бергамоте. Притихнув и сомкнув веки, омега не мог не вернуться к образу своего когда-то горячо любимого альфы, запах не позволял забыться в алкоголе и вновь чувство ненависти к себе, своему телу и самому Мину нахлынули с новой силой. Чимин как в тех, мучавших его по началу кошмарах, видел живой и такой любимый образ Хосока. Он вновь улыбался ему своей счастливой улыбкой и протягивал руку, зовя к себе, чтобы вновь крепко стиснуть омегу в своих тёплых объятиях. На лице Пака появилась лёгкая улыбка, а Юнги, оттянув штаны и взяв свой член в руку, несколько раз провёл по нему ладонью, чтобы размазать часть омежьей смазки по всей длине и легче войти в разморённое тело. Чимин вновь шумно втянул смешанный с мятой и мелиссой воздух, но чувствовал лишь свой любимый бергамот. Он позабылся во всплывших перед закрытыми глазами образах своего Хо и никак не отреагировал на то, что Мин, оторвавшись от его груди, прижал головку члена к пульсирующему анусу, а после губами припал к пухлым губам Чимина. Омега, не теряя своей иллюзии, начал отвечать на поцелуй. Мятный запах бил в нос, но Пак не чувствовал его, он страстно целовал вот только не Юнги, а своего Хосока. Омега, тихо постанывая, руками за шею притянул альфу ближе к себе, почти вплотную, обвивая при этом ногами его торс и насаживаясь на его член. Чимин не смел открывать глаза, так как боялся вновь потерять любимого, он прижимался к Мину, представляя на его месте совершенно другого человека. Омега извивался, тянулся и ластился, отчего Юнги быстро разомлел. Он продолжал властно целовать и терзать его губы и при этом проникать глубже, насаживая своего мужа на член. Чимин сильнее стискивал ноги, скрещивая при этом щиколотки и сам стремился быть как можно быстрее наполненным до краев своим любимым. Его сохранившийся в памяти святой образ был нежен и ласков, когда в реальности, омегу как можно сильнее натягивали на массивный член, переходя все границы и заставляя рыжеволосого поморщиться от этой грубости. Повернув голову и разорвав поцелуй, Пак поспешил высказаться: — Хо, мне больно… — тихо и немного невнятно проскулил Чимин, чувствуя, как внизу всё слишком наполнено, а альфа не останавливался и продолжал проникать ещё глубже — …прошу остановись.       Юнги громко простонал. Внутри омеги было жарко и так хорошо, но чей-то голос и отрывки фраз вновь вернули его к Чимину. — Мне больно, — Пак с закрытыми глазами мотал головой и тихо хныкал. Альфа несколько секунд смотрел на него, а после отстранился, чтобы дать омеге возможность свыкнуться с этой переполненностью внутри себя. Свет от свечей мало освещал покои, но этого было достаточно, чтобы разглядеть в алом полумраке красивое лицо своего супруга. Юнги не спешил, так как понимал, что у них впереди ещё вся ночь, поэтому он начал с медленных и неглубоких толчков, к которым Пак быстро привык. Постепенно эта нежность вновь переросла в быстрые и глубокие проникновения, но на этот раз Чимин был уже готов к этому. Он блаженно застонал, когда в очередной раз Юнги коснулся его простаты и начал беспрерывно толкаться, упираясь в этот комочек нервов. Омега вскрикнул, сжимаясь и плотнее обхватывая его орган внутри себя. Ему было хорошо и он вновь вернул себе своего любимого, которого когда-то утратил. Чимин так трепетно и нежно, со всей любовью прижимал к себе тело альфы, охотно отвечал на его поцелуи и втягивал до безумия приятный запах бергамота. Омега стонал и раскрывался для своего любимого, терпел лёгкую боль, наслаждаясь тем, что и самому альфе так же, как и ему хорошо. Он уже позабыл о всём, но стоило ему под громкие стоны немного приоткрыть глаза, чтобы взглянуть на своего альфу, как на месте его любимого Хосока, вновь возник Мин. Они целовались, нежно сплетаясь языками и слегка покусывая губы друг друга. Чимин дёрнулся, резко отстраняясь и недоверчиво смотря на своего теперь уже супруга, а после на тянущуюся от их губ тонкую ниточку слюны. Юнги недоумевал от такой резкой смены своего омеги, что даже перестал двигаться, вогнав при этом член в него по самое основание. Пак поморщился и, схватившись руками за мощные плечи, попытался отстранить от себя альфу, попутно ссаживаясь с его члена, но Мин, не выдержав подобного, также резко и грубо убрал с себя его ладони и, заведя за голову, сжал запястья одной левой. — Что ты творишь?! — Юнги второй рукой схватился за мягкие щёки и в алом полумраке попытался разглядеть его лицо, которое исказилось от отвращения. — Убери свои руки, — взвизгнул омега, дёргая запястья и пытаясь их вырвать из крепкой хватки альфы. — Что случилось? Тебе больно? Почему ты вырываешься, ведь тебе это всё это нравилось? — Мин тяжёло дышал, удерживая Чимина на месте и стараясь не двигаться внутри него, хотя этого очень сильно не хватало и безумно хотелось. — Не нравится! Хватит, убери свои руки, я не хочу тебя! — Пак стиснул руки роняя слёзы и не понимая почему его так сильно трясёт. Иллюзии пропали также внезапно, как и появились, вот только теперь от избытка мяты вокруг начала кружиться голова, причём выпитое вино так же не давало покоя. — Не ты ли стонал подо мной, прижимал и ластился? Сам обнимал, сам просился, а теперь хочешь сказать, что не хочешь меня? Не твоя ли задница сейчас истекает смазкой, желая ощутить внутри себя мой член? — Ты мне противен. Я обнимал и целовал не тебя, — исказился от брюзгливости Пак. — Ты находишься здесь только со мной, — возразил Мин. — Может ты и думал, что всё это принадлежало тебе, но я представлял другого. Слышишь? Я представлял другого, пока ты трахал меня, я был не с тобой, а с тем, кого действительно люблю! — пронзительно закричал омега, вновь предпринимая попытки вырваться. Он видел, как в чёрных глазах, возвышающегося над его телом Юнги промелькнул опасный блеск, а в следующую секунду они превратились в маленькие щёлочки. — Тот альфа… которого убил ХваГан, когда вас преследовали… он, его ты представлял? Он и есть твой возлюбленный? — Мин начал припоминать, как командующий поисковыми отрядами упоминал, что Пак сильно горевал над мёртвым телом своего сообщника. Он был альфой, причём пленным из бунта на севере. Возможно именно его и представлял его новоиспеченный супруг, когда Юнги вгонял в податливое тело член по самое основание. Только сейчас до императора начало доходить, что в объятиях Чимин видел не Мина, а того самого пленного, так страстно и самозабвенно отдавался не ему, а тому неизвестному.       Омега замер, переставая сопротивляться. Он вновь, словно феникс, возродился из пепла, скинул оковы небытия и смиренности, продолжая жить, а не плыть по течению событий. Он помнил смерть любимого, осознавал, что ничем — ни сильным желанием, ни алкоголем его уже не вернуть, понимал, что дальше путь он пройдёт один без любящего альфы и понимал, что единственный человек, которого он ненавидит больше жизни сейчас находится в нём и желает завершить начатое. Чимин всё это понимал, но раньше всё происходящее ему казалось какой-то мутной пеленой перед глазами, было ощущение, что не всё потеряно и что ещё можно что-то исправить, хотя смерть не раз доказывала обратное. Ему не раз говорили, что его главная ошибка — неумение признавать истину, ЛиБин, Хосок и даже сам Мин не раз говорили об том. Пак привык утешать себя сладкой ложью за что впрочем постоянно и сильно страдал. Он всегда и всем старался дать надежду и сам порой успокаивал ею себя, вводя всех в полнейшее заблуждение. Даже после побега и ранения ХоСана, Пак верил, что он сможет выкарабкаться, что сможет справиться с раной, пытался убедить в этом и самого альфу. Не зря ХоСан в последние минуты своей жизни говорил о том, что омеге предстоит ещё многое вынести, что не стоит прибегать ко лжи и нужно смотреть на мир трезвым взглядом. Он был прав. Были правы и те люди, с которыми он когда-то пересекался. Вот только осознание пришло сейчас, когда он супруг своего же врага, он тот человек, который вынашивает его отродье и в данный момент ублажает в постели, отдаваясь всем телом и получая от этого удовольствие. Осознание пришло только сейчас, когда было слишком поздно.       Чимин начал качать головой от отвращения ко всей этой ситуации и яростнее биться в руках альфы. Тот же продолжал удерживать его на спине и сильнее стискивать пальцы на его щеках и принуждая держать голову прямо и смотреть в чёрный омут своих проницательных глаз. — Мне безразлично твоё прошлое, мне плевать на того, в кого ты был когда-то влюблён, мне всё это совершенно неинтересно, поэтому усвой одну простую истину, — ты мой муж и ты обязан подчиняться любому моему приказу, я не потерплю неповиновения… — Чимин резко рванул правую руку, а после и левую. Ударив Юнги в живот, отчего тот зажмурился и на несколько секунд потерял контроль над ситуацией, с трудом смог отодвинуться и так же стремительно ссадиться с его члена, только альфа хотел поймать и сжать его запястья, как омега, быстро замахнувшись, ударил ладонью по его лицу и замер на несколько секунд, смотря на результат собственного неповиновения, о котором Юнги едва ли успел заикнутся. Мин, не прижимая своей ладони к проявляющемуся красному следу на щеке, безмолвно посмотрел на омегу. От подаренного им же кольца с кровавым камнем, на его бледном лице проявился чёткий отпечаток. Альфа молчал, без слов пожирая Пака темнеющим взглядом, а Чимин, понимая, что после этого он точно не уйдёт отсюда невредимым, поспешил спрыгнуть с алых простыней. Но стоило ему лишь дёрнуться в сторону, как его в этот же миг за рыжие волосы вернули обратно на место, а Юнги грубо и без былой нежности развёл его ноги своим коленом. Руки как и прежде вновь были заведены за голову, а Чимин, не желая сжиматься от предстоящей боли, бесстрашно смотрел на вскинутую на него вверх руку. Он не боялся получить ответной пощёчины, поэтому не отворачивался. Юнги же намеревался ударить Чимина, вторгнуться в его тело и завершить начатое, так как омежье неповиновение сводило с ума и альфу едва ли не корежило оттого, что омега посмел совершить нечто подобное. Но белобрысый вовремя остановил себя. Он сжал раскрытую ладонь в кулак и, стиснув зубы, взглянул сначала на лицо Пака, а после на его живот. Юнги покачал головой, опуская руку, и уже без угрозы для омеги, кончиками пальцев прикоснулся к его пока ещё впалому животику. Выведя пару незримых для глаз узоров, Мин широко раскрыл ладонь, накрывая ею бо́льшую часть омежьей талии, начиная медленно поглаживать. Альфа не забывал о беременности своего супруга, поэтому решил не продолжать, чтобы никоим образом не навредить плоду. Бросив напоследок злобный взгляд на ненавистного омегу, Юнги убрал от тонких запястий руки, а сам поднялся с постели, быстро натягивая штаны и оставшуюся одежду.

***

      Слуги нервно переглядывались, когда резкие крики и шум стихли, они не понимали, почему буквально в середине процесса они начали ругаться и почему всё так резко стихло. Только один бета хотел тихо приоткрыть дверь, чтобы быстро взглянуть внутрь, как вдруг они сами открылись, а оттуда появился император. Слуги оторопели и, освободив ему путь, склонились перед своим правителем. Мин выглядел злым, растрёпанным, на его щеке красовался яркий след от пощёчины, он был наспех одетым и уже без своего головного убора и перстня, так как оставил их в покоях. Альфа без слов и приказов поспешил уйти отсюда куда подальше, а пара слуг последовала за ним следом, едва ли поспевая быстрыми шагами. Беты начали охать и прикладывать ладони к лицу от переполняющего их ужаса. Они не понимали что там произошло, но знали только одно — император был взбешён не на шутку и он не принял своего супруга. Он остался неудовлетворённым и уже оставил своего мужа, прямо в их первую брачную ночь. Не желая гадать, беты рванулись в комнату, чтобы обо всём расспросить непременно самого омегу, но стоило им лишь оказаться внутри, как застали Чимина завернутого в алое одеяло и с поджатыми к себе ногами. Он не отвечал на расспросы, продолжая и дальше лежать в таком положении. Он закрыл глаза и молчал, когда на него набросились с вопросами и ещё долго пытались разговорить, вот только это не имело никакого эффекта. Пак лишь натянул одеяло выше и нырнул в него с головой, так как беты начинали раздражать одним своим видом. Те только тяжёло вздохнули, понимая, что вряд ли получат ответ на интересующие их вопросы и решили оставить омегу в покое.