***
Довольная усмешка не сходила с привычно бледного лица, пока рыжеволосая голова смиренно покоилась на коленях Юнги. Мин никоим образом не беспокоился о неожиданно прерванном собрании и ожидающих его в тронном зале людей, ибо в нём сейчас нуждался один очень вредный беременный омега, что до последнего момента пытался уговорить брата и бет не обращаться к правителю с такой странной просьбой. Чимин яростно пытался доказать, что ни в чьей помощи он не нуждался, но стоило Мину лишь запястье своё под нос ему поднести, как он тут же разомлел, успокаиваясь и уже без ругани следуя за своим супругом. Юнги сразу предложил Паку уединиться в своих покоях, на что омега не стал сопротивляться, активно соглашаясь и молча благодаря Всевышнего, что плод утих, не причиняя ему той боли. Белобрысый альфа помог Чимину добраться до постели, а после лечь на неё. Сам же он сел рядом, бережно укладывая его голову на свои колени, где начал гладить, и сквозь пальцы пропускать рыжие волосы, попутно вынимая из них вплетённые золотые побрякушки, и особенно радуясь одной, что была его же подарком. Хоть Чимин и говорил, что от императора ему ничего не было нужно, особенно золото за совместно проведённый гон, но некоторые украшения он всё же носил, так и не сумев перебороть свою симпатию к некоторым драгоценностям. Припрятанный меч Чимин и вовсе доставал каждый вечер, любуясь изысканной гравировкой собственного имени и богато украшенной рукояткой. Что бы Пак не говорил, Юнги знал, что его омеге нравились щедрые дары, хотя упёртость и гордость так и не смогли превзойти желание признать это, даже когда собственное тело уже давно предало его. А предало оно именно тогда, когда начало без страха и ненависти поддаваться в чужих руках, в тех самых, которые он когда-то так яростно отталкивал от себя. К тому же Юнги нашёл забавным тот факт, что Чимин стал слишком быстро успокаиваться в его присутствии и уже без былого отвращения крепко обвивал его руками в постели, когда они спали в обнимку. Омега так же перестал гнать его прочь в купальне, спокойно подпуская к своему обнажённому телу, и без опаски разрешая альфе с блестящими глазами помочь себе вымыться. Из-за живота самостоятельно потереть лопатки и спину он уже не мог который месяц, да и бет к нему Мин перестал подпускать, чтобы только ещё ближе к своему предназначенному стать. С тяжёлым бременем Чимин стал непривередливым и более уступчивым, но омега всё же не упускал возможности поворчать и пожаловаться Юнги на его сына, который слишком быстро подрастал и бился внутри гораздо болезненнее, чем раньше. Да и к тому же Паку доставляло большое удовольствие доставать своего альфу, ежедневно испытывая его нервы и терпение. Но какими бы злыми не были слова Чимина насчёт ненужности Юнги в его жизни, омега совсем не жаловался, лёжа на коленях мужа, что с особой нежностью перебирал его волосы. — Неужели во дворце не нашлось места, где вы могли бы поговорить с Тэхёном наедине? Нужно ли было идти в сад, прекрасно понимая, что ему это не понравится? — Он ещё не родился, но уже доставляет мне сплошные неприятности, — свёл брови Пак, не открывая глаз из-за удовольствия от копошения в его огненной копне волос. — К тому же это твой сын, а мучаюсь один я. — Он мой ровно настолько, насколько и твой, — мягкая улыбка коснулась тонких губ Мина. — Или скажешь, что это не так? — Ещё как скажу, — тяжёло выдохнул Чимин, приоткрывая лишь один глаз. — По крайней мере мы делали его вместе, предположительно на этой самой постели, — миновские руки тут же оттолкнули, а недовольная моська за несколько секунд оказалась напротив удивлённого лица Юнги. — Тебе напомнить с чего всё началось? — придержав низ живота одной рукой, второй Чимин хлопнул Мина по плечу. — Если забыл, то я тебе напомню. Начнём с того, что ты… — И тут же закончим, — без былой мягкости в голосе оборвал Юнги. — Никогда… — выждав некоторое время и посмотрев в омут глаз осуждающим взглядом, Чимин продолжил: — Ты никогда не принимал вину. Всегда всё сваливал на меня, на мои выходки, выставляя именно их главной причиной насилия надо мной. У тебя во всём виноват только я. Даже когда ты насиловал и приковывал меня цепью к кровати, то продолжал говорить, что это я во всём виновен, что это я провоцирую и нарываюсь на конфликты. — Вновь поддаваясь на эмоции, которые из-за беременности сделали омегу буквально неуправляемым, Чимин начал шумно шмыгать носом, сверкая глазами, что переполняла солёная влага. — Тебе никогда не хватит смелости взять на себя ответственность за этого ребёнка! — быстро свесив с постели одну ногу, Пак хотел оставить Юнги одного, хотел вернуться в своё собственноручно свитое гнёздышко, где ему было бы спокойно, вот только рука, схватившая рыжеволосого за воротник, не дала ему этого сделать. — О какой ответственности ты говоришь? — уже совсем недружелюбно процедил Мин, всё так же держа супруга за край его одежды и не пуская его никуда. — Может о той, из-за которой ты находишься сейчас здесь, а не в другом дворце? — не слишком резко беловолосый притянул Чимина обратно к себе, возвращая на прежнее место. — Может о той, благодаря которой я тебя поставил превыше всех своих прошлых ценностей, сделав единственным смыслом жизни? Каким же глупцом надо быть, чтобы ничего этого не замечать. — Обхватив омежье лицо обеими ладонями за мягкие щечки, Мин приблизил хмурого Пака к себе. — Ты отказался от этого ребёнка, но я не дал тебе от него избавиться. Я с самого начала взял на себя ответственность за него и за тебя, поэтому сейчас не позволю так нагло врать и говорить ложь прямо мне в лицо! — Юнги переложил большой палец на вторую щеку, продолжая удерживать раскрасневшегося омегу за голову, перекладывая вторую руку на спину рыжеволосого, чтобы крепче прижать к своему торсу и лишить мужа возможности вырваться, из-за чего словил пару ударов по плечу и груди. — Прекрати вести себя как ребёнок! — воскликнул альфа, когда злое рыжеволосое чудо начало визжать, чтобы показать степень своего недовольства таким «заточением». — Ты им уже давно не являешься, и сам носишь под сердцем нашего сына. — Твоего сына, — упёрто поправил Пак, чьи губы из-за руки лежащей на его лице превратились в бантик. Юнги закатил глаза и, недовольно цокнув языком, отпустил лицо омеги, но продолжил уже обеими руками обнимать, прижимая к себе. — Спорить на эту тему я больше не стану. Предпочту такие разговоры игнорировать, точно так же, как и твои слова, — Чимин на сказанное только усмехнулся, а немного подумав улыбнулся. — В таком случае… — не успевает договорить Пак, как вдруг его прерывает стук в дверь. Юнги на такое вмешательство хмурится, но старается не злиться, чтобы не показывать при беременном на седьмом с половиной месяце супруге отрицательных эмоций. Вместо этого Мин обращение слуги прерывает поднятой ладонью, неспешно и аккуратно усаживает мужа на своей постели, а после целомудренно целуя в лоб, поднимается на ноги. Император и без лишних объяснений понял, что слуга прибыл по указанию Чонгука, так как Мин из-за Пака оставил важное собрание в тронном зале, заставляя всех присутствующих ждать с полчаса. — Думаю, что сейчас тебе стоит немного отдохнуть. Поспать ты можешь здесь, чтобы к себе не возвращаться. Если что-то понадобится, то слуги всегда за дверью, достаточно их только позвать. Я распоряжусь, чтобы тебе принесли сменную одежду. Закончим наш разговор вечером, — отчасти даже радуясь внезапному появлению своего слуги, который от увиденного сильно покраснел и опустил голову, произнёс на прощание Чимину альфа, в последний раз поворачиваясь к нему, чтобы глазами запечатлеть разозлённого на помятой постели мужа. Только двери за императором успели сомкнуться, как по ним скользнула шёлковая подушка, которую швырнул в порыве злости Пак, откидываясь назад на мягкое постельное бельё, что полностью впитало в себя запах свежей мяты и дополняющей его терпкой мелиссы.***
Так и не дождавшись приглашения от правителя раньше, Чимин к ночи уже и не надеялся вновь вернуться к теме их дневного разговора. Поэтому, скинув перед сном всю лишнюю одежду, рыжеволосый омега переоделся в удобную необъятную рубашку и натянул такие же штаны, что держались за одни тазовые косточки, ведь натянуть их из-за животика чуть выше не мог. МинГи уже успел сложить все его вещи и украшения в сундуки, оставляя всё на своих местах. Светловолосый часто выручал беременного, помогая ему не только из-за своих прямых обязанностей, но ещё и часто развлекая разговорами, пытаясь помочь найти верное решение в какой-нибудь проблеме. Вот только насчёт отношений с Мином, Чимин совета не спрашивал, так как знал, что ничего хорошего он не порекомендует. Омеге часто казалось, что насчёт правителя он был настроен, мягко говоря, не очень, но беря в расчёт омежью солидарность и их с Мином историю зачатия этого самого ребёнка, Пак этому особо не удивлялся. И хотя мужа Чимина МинГи недолюбливал, но вот помассировать беременному плечи после уроков письма, или расчесать неспешно отросшие рыжие волосы светловолосый мог и ежедневно так выручал Пака. Но как бы тяжело слуге не приходилось каждый раз помогать Чимину переодеваться и провожать его до императорских покоев, передавая уже в руки правителя, МинГи исправно выполнял свои обязанности. Даже сейчас, расчёсывая мягкой щеткой густую рыжую копну, светловолосый тяжело вздыхал, понимая, что совсем скоро он окажется под полным покровительством Мина, из покоев которого увести Чимина просто невозможно. Каждый день МинГи тщетно молился, умоляя Всевышнего помочь ему справиться с выпавшими трудностями и без опасности для беременного вытащить Чимина из дворца. Ведь если у их отряда это не получится, то на второй план в вещах у самого МинГи уже таился припасенный кинжал, использовать который он желал меньше всего на свете. Ведь если омега вынет его из оправы, то прольётся кровь супруга правителя, который не должен был родить в стенах этого дворца. МинГи знал, что этот ребёнок не должен родиться, прекрасно знал, но желал увезти Чимина с собой и спрятать его, сохранив ему жизнь и жизнь его дитя несмотря ни на что. Светловолосый сам знал каково это — потерять своего ребёнка, каково пережить смерть маленькой, но ставшей уже совсем родной души и, справившись с этим, продолжать жить. МинГи знал, поэтому поклялся ценой собственной жизни, сохранить их обоих. Пришедшие в уже привычное время слуги оповестили Пака о приглашении императора в его покои, после чего МинГи отложил расчёску в сторону и помог Чимину подняться с края собственной постели, которую он превратил в уютное гнездо, для своего дневного сна. После светловолосый быстро накинул на хрупкие плечи накидку, и, приобняв рыжеволосого, повёл к правителю. Уже у дверей МинГи оставляют одного, а омега скрывается в покоях императора, куда его хотелось отводить меньше всего. Но так и не имея возможности забрать Чимина с собой, увести его из этого паучьего царства в другую часть страны, чтобы защитить и помочь с появлением на свет его дитя, МинГи ещё пару минут караулит охраняемые двумя стражами двери, после чего оставляет покои, уходя в свои. Голову продолжают одолевать мысли, а невскрытое письмо с дальнейшими указаниями продолжает ждать его под подушкой.***
Удивлённо приподняв брови, Чимин замер прямо у дверей, никак не решаясь ступить дальше и шага. Перед ним стоял Юнги, полностью собравшийся, одевшийся в темные, расшитые золотом одежды, будто бы собирался куда-то идти, вот только куда? В какое место правитель мог направляться, когда снаружи город и дворец давно погрузились во мрак ночи, давая понять, что уже давно требовалось лечь спать, но Мин, казалось, не собирался этого делать? — Тебе стоит надеть что-то потеплее. Несмотря на то, что летние тёплые ночи неуклонно приближаются, сейчас ещё довольно прохладно, — с таинственным воодушевлением произнёс альфа, уже держа в руках более тёплую одежду для своего омеги. — Что надеть? Зачем? Мы куда-то идём? Прямо сейчас? Но снаружи слишком темно, — лишь сильнее запутавшись, в недоумении начал беспрерывно спрашивать Пак. — Неужели хочешь убить и закопать меня где-то в саду или в лесу, чтобы здесь в крови ничего не замарать? Я знаю, что в последнее время стал слишком раздражительным и ворчливым, но чтобы так… — нервно хихикнул Чимин, уже не зная что думать. Мысли веерами раскрывались перед ним, но верного ответа он так и не услышал. Юнги предпочёл умолчать о истинной причине столь странного поведения, поэтому, не дожидаясь пока омега сам соизволит надеть на себя предложенный плотный халат с широкими рукавами, скрывающими ладони и кончики пальцев, более тёплую накидку и расшитый кафтанчик, альфа сам поспешил собрать своего мужа. Юнги терпеливо закутывал своего предназначенного как можно плотнее, прикрывая сильно выделяющийся животик, внутри которого он почувствовал пару лёгких движений, натягивая и без того длинные рукава ещё ниже, чтобы кисти рук не онемели от небольшого холодка, наступившего этой ночью. И пока Мин возился с одеждой омеги, Чимин заглянул за его плечо, замечая на его столе рядом с рукописями и прочими книгами традиционный бумажный фонарик с нарисованными на нём иероглифами. Он был зажжён и горел достаточно ярко, напоминая рыжеволосому о празднике в детстве, на котором он видел несколько похожих. — Что ты задумал? — всё также не имея возможности разгадать чужих планов поинтересовался Чимин. — Скоро ты сам всё увидишь, — закрутив на собственном запястье пояс, который остался от накидки и который не нужен был в особенном положении Пака, Юнги, осмотрев наспех натянутую на мужа одежду, удовлетворительно кивнул. Закончив с короткими сборами, Мин протянул своему истинному ладонь, но вновь услышав вопрос, ответ на который был в императорских садах, альфа сам взял руку предназначенного, ведя его из покоев наружу. А рыжеволосый, сгорая от любопытства и интриги, особо спорить не стал, поэтому молча последовал за приключениями под покровом ночи. * Воспользовавшись поясом, Юнги ещё на выходе из дворца скрыл глаза Пака его же поясом, снимая полосочку достаточно широкой ткани со своего запястья и аккуратно обматывая его на омежьих веках. Таким образом, не давая ему возможности раньше положенного времени лицезреть их путь к более освещаемой части пути, где так же находились слуги, что совсем недавно закончили с развешиванием особенно очаровательных фонариков. Юнги захотел украсить часть территории, чтобы его омега смог в этот же день прийти к особенному месту, до которого не успел добраться из-за того, что ему ещё днём стало нехорошо. Слуги, что побоялись расправы над собой из-за ухудшегося состояния мужа императора, поспешили доложить обо всём правителю после собрания прямо в тронном зале. Юнги их выслушал, а после, понимая как сгладить некоторые разногласия со своим ставшим за короткий срок родным человеком, поспешил выполнить задуманное. Порадовать истинного чем-то особенным показалось Мину хорошей идеей и даже количество требуемых фонариков его не отпугнуло. И после того, как Юнги вывел омегу на нужную тропу, альфа снял с Чимина его же пояс, больше всего надеясь, что хоть такой подарок не останется отвергнутым. Рыжеволосому для начала потребовалось время, чтобы, жалуясь на опасность передвижения с завязанными глазами, растереть тыльной стороной закрытые веки, а после прикрыть нижнюю челюсть, что не хотела закрываться от увиденного. Юнги, довольный минутным молчанием от восхищения его маленького сюрприза, облегчённо выдохнул, снова бережно подхватывая супруга за руку и отводя его по тропинке через сотни развешанных именно для него фонарей, что оттеняли заалевший цвет, сказочно освещая весь сад. Чимин и слова вымолвить не мог, лишь головой мотая из стороны в сторону, рассматривая нити и ветви деревьев, что были сплошь украшены и ночью под пеленой черноты, освещали сад, отталкивая мрак. Юнги же впервые хотел, чтобы его супруг хоть что-то ответил, поведал о своих ощущениях, высказал вслух насколько прекрасен его подарок и что ему он нравится. Альфа, несмотря на своё желание задать омеге вопрос о полученных впечатлениях, давал Чимину возможность насладиться этим вечером, чтобы в рыжей голове остались хоть какие-то хорошие воспоминания о нём. А Пак и не спешил отталкивать Юнги с таким сюрпризом, наоборот, омега сильнее сжимал его руку и ближе прижимался к его телу, безмолвно восхищаясь тем, что никогда не видел подобное ранее, даже в детстве, на том самом единственном празднике. Юнги сам едва ли сдерживал слова, рвущиеся наружу, пока они шли к их месту, где когда-то альфа связал своего истинного меткой. Чимин всё так же молчал, но теперь на его лице проявились пунцовые пятна, которые показывали насколько сильно он был смущён, думая, что эта прогулка — самое настоящее свидание, будто бы им обоим было по четырнадцать, и они были пылко влюблены в друг друга. Уже приближаясь к тому самому таинственному месту, Чимин узнал его, свою руку отстраняя от миновского захвата. Освещаемое множеством бумажных фонариков, персиковое дерево завораживало. Цветущие бледно-розовые цветы казались маленькими белыми бабочками, которые колыхались от малейшего дуновения в этом ночном саду, что окружил свет огня. Обведя взглядом крепкие корни дерева, его ствол и ветви, Чимин кончиками пальцев коснулся гладкой коры, а после закинул голову к тёмному небосводу, что был украшен россыпью самых ярких звёзд. Но больше омегу поражала не их красота, а великолепие серебряного полумесяца, растущей луны. — Тебе Тэхён рассказал о моём желании прийти сюда? — невзначай спросил Пак, так и не повернувшись к Юнги лицом. — Не о желании, а о причине, по которой наш сын не захотел пускать тебя сюда одного, и это мне поведал не Тэхён, а твои прошлые сопровождающие, — подойдя вплотную к беременному омеге, Юнги прижался к спине своего супруга, нежно обвивая талию рукой и поглаживая округлившийся животик рукой. — Так и зачем же ты так рьяно рвался сюда? — Теперь это не имеет никакого значения, — несдержанно выдохнул Чимин, почувствовав, как по нежной коже его шеи провели кончиком носа, а руки на талии и животике стали крепче к торсу позади прижимать. — Мы можем возвращаться обратно. Мне этой короткой прогулки достаточно. — И всё же я бы хотел услышать причину, — не отступал альфа, не желая разжимать свои объятия. — Дело в том, что именно в этом месте ты узнал о нашей истинности? Здесь ты и стал омегой с меткой моей принадлежности… — Принадлежность. Больше всего ненавижу это в тебе, как и в других альфах. Омеги для вас — бесчувственные вещи, у которых должны быть хозяева, а если у них нет покровителя, то они ничейные — общие для вас. Я видел, что вы с такими делали, я знаю через что им приходится проходить, и именно поэтому мне противно быть омегой и быть чьей-то вещью, а в особенности твоей. Это просто ужасно! Я не предмет, чтобы мною можно было распоряжаться как тебе вздумается! — убрав ладонь со ствола персикового дерева, Пак попытался скинуть с себя руки мужа, вот только тот не хотел отпускать. — Кто тебе сказал, что для меня ты просто вещь или тело для вынашивания моего ребёнка? — Ты сам об этом твердил ещё несколько месяцев назад. Пытался сломать меня эмоционально и приручить, чтобы я лишних проблем не приносил… — А ты меня с трона свергнуть хотел. Сколько раз ты пытался лишить меня жизни? Раз? Два? Три? Ещё в нашу первую встречу ты на меня набросился с ножом, и если бы не моя быстрая реакция, то меня бы давно не было в живых, как и тебя. — Сопровождающие слуги, стоящие поодаль от пары, чтобы не мешать, совсем стихли, подслушивая каждое слово и изредка приподнимая глаза на стоящих к ним спиной в обнимку правителя и его мужа. Беты при императоре больше других устали от постоянных ссор в их семье, но сделать что-то для их применения не могли, надеясь на то, что молодые супруги смогут сами преодолеть этот барьер разногласий. Но казалось, что строптивый омега никогда не пойдёт навстречу своему мужу и каждый раз его открытый рот приносил всё новые и новые беды. — Знаешь, я порой даже жалею, что тогда у меня ничего не получилось, — не думая, ляпнул Чимин, вдоволь настрадавшись с упрямым альфочкой внутри себя. — Сейчас было бы всё иначе, если бы ты не успел. — Не жалеешь? А чтобы бы ты сейчас почувствовал, если бы меня не стало? — Облегчение, — быстро ответил омега, поворачивая голову на бок. Встретившись с чёрным пронизывающим насквозь омутом, рыжеволосый улыбнулся. — Но этого бы мне не хотелось, по крайней мере сейчас. Думаю, что без тебя он бы сошёл с ума и такими же темпами прикончил меня. Твой сын слишком привязан к тебе. Пусть он ещё и не появился на свет, но сомнений, что он будет твоей маленькой копией, у меня не осталось уже давно. — Значит, ты не хочешь моей смерти? — с улыбкой спросил Юнги, ожидая новую колкость в ответ. — Это временно, — тяжёло выдохнул Чимин, жмурясь от одного дискомфортного удара альфочки прямо по мочевому пузырю. — Пока он не родился. — Если он будет моей копией, то спокойствия не будет даже после его рождения, — усмехнулся Юнги, а омега закатил глаза. — Ещё не лучше, — устало прикрыл глаза рыжеволосый, откидывая голову на плечо супруга, получая лёгкий поцелуй в щёку. — Я, беременный твоим несносным сыном, за это могу покусать тебя, — Мин улыбнулся ещё ярче прежнего и вновь прикоснулся губами к щеке, укладывая ладони на животе, чтобы их дитя перестало мучать беременного родителя. Чимин врать на счёт укуса не стал, и сразу же после поцелуя Юнги резко поднял с чужого плеча голову, пытаясь в объятиях к истинному лицом повернуться, вот только оказавшись нос к носу с супругом, Пака прижали спиной уже к стволу персикового дерева, не давая возможности впиться зубами в бледную кожу альфы. — Это нечестно, — нахмурил рыжие брови омега. — Хватит меня слюнявить! Тебе ещё спать сегодня со мной, поэтому смотри в оба, а то бок откушу и выплюну. А если с первого раза не поймёшь, то оторву что пониже. — Планируешь уже этой ночью мне в штаны ползти? — не переставал улыбаться беловолосый. Чимин быстро смолк и, обиженно надув губы, отвернулся, вновь обращая своё внимание на развешанные по всем деревьям фонарики. Они выглядели необыкновенно, чудесно и сказачно, вот только Чимину показалось, что на долю секунды он заметил как в далеке, где свет от бумажных фонариков не касался остальной части сада, что-то или кто-то шевельнулся. Рыжеволосый чуть сильнее вытянул шею, пытаясь высмотреть промелькнувший тёмный силуэт посреди кустов, вот только короткий поцелуй в скулу его отвлёк. Растерявшись, Чимин сначала быстро повернулся лицом к Мину, а затем вновь к силуэту, который пропал так же внезапно, как и появился. — Что ты там выглядываешь? — Юнги с такой реакции и сам напрягся, но Чимин, подумав, что ему скорее всего показалось, поспешил перевести его внимание на себя. — Ничего, просто ветка колыхнулась, — пожал плечами рыжеволосый, хотя по спине всё же прошёлся противный холодок, да и к тому же проснулось странное ощущение, будто за ним кто-то наблюдает со стороны. — Я же просил перестать меня целовать! — хлопнул ладонью по груди альфы Чимин, всё также продолжая находиться между деревом и Мином. — Разве это противозаконно? Я не могу поцеловать собственного мужа, своего истинного и родителя своего наследника? — с наигранным удивлением произнёс альфа, смотря на своего беременного мужа с нескрываемой гордостью. — К тому же, мы обручены не только человеческими обрядами, но и самим небом, мы связаны нашей судьбой, — намекая на метку бабочки на запястье, произнёс Юнги. — Это не даёт тебе права лапать и трогать меня без разрешения! — воскликнул омега, старательно смотря в чёрные глаза, избегая соблазна вновь повернуть голову в сторону показавшегося силуэта. Сердце билось быстрее обычного, ладони вспотели, а во рту пересохло. Чимин сглотнул, думая, что всё это из-за глупого видения, но что-то внутри не могло успокоиться, да и к тому же альфочка внутри начал слабо толкаться, явно чувствуя тревогу своего папочки. Переборов себя и в который раз мысленно приказав себе успокоиться, Пак полностью отдал своё внимание мужу, боясь получить во время беременности ещё и паранойю. — Но ты так и не даёшь мне возможности быть рядом, — уже более разочарованно вздохнул альфа. — Может я просто не хочу находится в твоём присутствии? — сложил руки на груди Чимин. — Или же ты просто не можешь отпустить своё прошлое. — Что? — удивлённо вскинул брови Пак. — Ты можешь говорить, что я тебе не нравлюсь и что ты не хочешь принимать нашего ребёнка сколько угодно, но то, что тебе противно быть рядом со мной… Не ври, хотя бы себе, — освещённое несколькими бумажными фонариками развешанными на ветвях омежье лицо продолжало удивлённо смотреть на белобрысого. — О чём ты? Я не пытаюсь обмануть себя! — Тебе хорошо со мной, тебе нравятся мои объятия, мой запах и моя постель, в которой мы проводим каждую ночь. Тебе нравятся ощущения, которые ты испытываешь каждый раз, когда я тебя целую, прижимаю к себе и удовлетворяю, лаская твоё тело. — Это всё из-за беременности… — попытался уговорить Чимин не сколько Юнги, а сколько себя. — Частично, но физическая близость на это не влияет, или хочешь сказать, что только из-за своего положения ты так громко кричал позавчера в купальне лишь от моих пальцев в тебе? Признай, что тебе нравится, когда я ласкаю тебя, или же каждый раз, когда мы там бываем вдвоём, ты просто притворяешься и наигранно сорванным голосом просишь продолжить? — альфа наклонил голову набок. — Я не прошу тебя признаваться мне в том, чего ты поистине не испытываешь по отношению ко мне, но не смей отрицать, что тебе не бывает хорошо рядом со мной. Все твои слова неправда, но эту ложь ты придумываешь не для меня. Нет, не для меня, Чимин. Для себя. Ты хочешь думать, что я тебе противен, хотя всё далеко не так, просто ты продолжаешь держаться за прошлое, которое к тебе никогда не сможет вернуться. Ты уверен, что если будешь со мной, то предашь кого-то из погибших? Предашь их память, тому, за что они боролись, положив на это свои жизни? — Юнги лишь по одному взгляду понял, что это именно так, из-за чего, освободив одну руку, альфа притянул раскрасневшееся лицо ближе к своему. — Что ты сейчас чувствуешь? — опаляя теплом своего рта мягкие припухлые от неправильного прикуса губы, спросил Мин. — Только честно. Не обманывай себя и своё тело. Скажи, что ты испытываешь, когда я настолько близок к твоим губам? Что ты хочешь сделать, когда я хочу поцеловать тебя? — Хочу… хочу прикоснуться к ним в ответ, — заливается густой краской смущения омега, но правду говорит. — Так отпусти своё прошлое, перестань корить себя за тех, кого уже не вернёшь. Ты никогда не сможешь их вернуть обратно, и ни в коем случае не предашь их, если оставишь свою прошлую мечту, наконец-то освобождаясь от оков тяжкого бремени, которыми ты сам себя наказал. Чимин, прошу, оставь прошлое в прошлом, чтобы не страдать в настоящем… — томно прошептал в самые губы Юнги, выбивая последние капли омежьего сознания. * — Отпусти своё прошлое, — раз за разом шептал себе и омеге Мин, находясь с супругом перед столом в императорских покоях, на котором лежала распахнутая резная шкатулка, чьё содержимое поражало. Рыжеволосый, как заворожённый сверлил кусок тёмного дерева перед собой, лишаясь дара речи и возможности нормально воспринимать настоящую реальность, медленно погружаясь в давно забытую историю своей жизни. Юнги же, находясь рядом со своим истинным, терпеливо ждал, когда супруг наконец-то сделает выбор. Когда он через ноющую боль в сердце — разорвёт последние нити, связывающие его с этим предметом, с прошлой жизнью и с погибшим возлюбленным. — Ты сохранил её? Но зачем? — едва слышно прошептал Чимин, ощупывая кончиками пальцев чёрную маску, и мысленно прикасаясь к своему поражению в восстании, своей прошлой личности беты, которой он хотел быть, но на самом деле не являлся ею будучи омегой. Рыжеволосый приподнял кусочек своей прожитой жизни и кончиком носа провёл по чёрной поверхности, улавливая едва различимый запах любимого бергамота, что не чувствовал довольно давно. — Ею хотел твою душу извести, — честно ответил Мин, наконец-то раскрывая свои карты. — Думал, что через неё тебя с ума сведу, заставляя раз за разом смерти других вспоминать: казнь десятков невинных людей на виселице, смерти твоих же соратников при побеге и утрату близкого, а главное когда-то самого дорогого тебе человека, — не скрывал правду альфа, хотя больше всего не хотел увидеть на красивом лице мужа слёзы. — Ею тебя сломить хотел, и уже пытался, вот только потом передумал — сначала из-за обстоятельств, а потом уже просто не мог и сам не хотел этого. — И что же тому послужило настоящей причиной? — неспешно спросил Чимин, подушечками пальцев трогая края чёрной маски и поднимая её над шкатулкой. Слушая белобрысого, Пак продолжал внимательно рассматривать большую трещину, практически разделяющую маску на две равные части, которую сам же оставил, когда в истерике, после первой проведенной с правителем течки, сломать пытался. — Ты. Твои чувства, что уже давно перестали быть для меня чуждыми. Не хотелось продолжать причинять тебе боль, как физическую, так и духовную. В какой-то момент, период моей жизни, твои муки стали обоюдными. Причиняя страдания тебе, я сам страдал, а неосознанно радуя тебя чем-то осознал, что мне приятнее видеть тебя счастливым, нежели несчастным. Поначалу я думал, что со мной что-то не так, ведь всё изменилось и стало другим. Долго не хотел принимать очевидное, но после моего гона и ощущения дикой нужды в тебе, я всё же понял, что со мной было не так. — Это из-за ребёнка? — замерев с маской в руках, прошептал Чимин, а Юнги на сказанное резко притянул беременного к себе, впиваясь в тело своего мужа и смотря в блестящие глаза со всей своей пылкостью, которую никто не разжигал в нём уже несколько лет после смерти одного омеги с необыкновенными фиолетовыми волосами. Мину казалось, что с появлением истинного в его жизни, и с растущими к нему чувствами, его разбитое сердце вновь начало биться, порхать словно птица, которую когда-то спугнула фальшивая любовь самозванца. Давно забытое, искреннее от всей его измученной души чувство согревало сильнее палящего солнца в пустыне, опьяняло так, как самое стойкое, выдержанное через века терпкое вино. Предназначенный пробуждал и поднимал на поверхность всё то, что когда-то похоронил и старался забыть Юнги. Вкус любви поначалу казался странным, далёким и чуждым, но со временем сладость настоящих ощущений вытесняла эту неприязнь из-за прошлых конфликтов, заставляя альфу едва ли выть от желания заполучить своего же мужа, захватить не только его тело и сделать своим, а покорить, но не силой, а той же любовью. Чимин уже принадлежал Юнги, вот только своими чувствами от него был далёк. Обнимая тело омеги в своей постели каждую ночь, Мин всё равно не чувствовал, что Пак полностью его. С ним хотелось не только его близости, ребёнка и присутствия, сколько взаимности. Взаимности во всём, чтобы Чимин, подобно своему истинному, также радовался приближающемуся рождению наследника, с таким же трепетом и нежностью смотрел на него в ответ и сам желал быть как можно ближе. Уже однажды познав всю сладость таких отношений, пусть и не до конца настоящих, Мину хотелось вновь рискнуть, открыться для своей истинной пары, для своей маленькой и уже такой родной бабочки, которая постоянно вредничала. Юнги всей душой жаждал любви от своего супруга, но получал лишь презренные взгляды и слова, оставаясь всегда отвергнутым, что немало огорчало его. — Это из-за ребёнка? — Не только из-за него. Скорее из-за любви к тебе, — с дрожащими от волнения руками произнёс альфа, кусая внутреннюю часть щеки и волнуясь перед омегой как ни перед кем другим. В этот важный казалось бы момент хотелось до хруста костей сжать супруга в объятиях и не отпускать ни на шаг от себя, вот только Мин старался держать себя в руках, игнорируя свои горящие щёки, будто бы он был подростком, впервые признающимся в своих чувствах. Отчасти так и было, вот только он являлся далеко не простым мальчиком, а взрослым мужчиной. Императором, что стоял перед мужем в ожидании его вердикта, из-за которого замерло сердце, подавая едва уловимые признаки жизни своим тихим биением. — И вновь я слышу ложь? — после непродолжительной паузы прервал тишину омега, напрочь не веря словам своего альфы. Руки, что были сцеплены за спиной Пака, сжались сильнее, не желая выпускать рыжеволосого из образовавшегося кольца, а глаза напротив сузились, всё также сверля лицо Чимина немигающим взглядом. — Будь бы у меня желание шутить, то я бы не стал говорить подобное, — с долей разочарования ответил альфа. — У меня серьёзные намерения, особенно по отношению к тебе. — А если это очередная шутка? А что, если ты меня обманешь, снова попытаешься сломать меня, заставляя верить, что всё не та… — Чимин вскрикнул от неожиданности, а Юнги поймал его крик своими губами. Омега и моргнуть не успел, как оказался в плену уже хорошо знакомых тёплых губ и языка, что настойчиво пробирался глубже, в который раз покоряя полость омежьего рта и его обладателя. Рыжеволосый совсем не вырывался и, осознав, что альфа заткнул его поцелуем, яро поддался вперёд, поднимая свои руки и притягивая ими Юнги за белобрысую голову. На нескромную реакцию своего мужа Мин готов был рассмеяться, вот только вместо этого он довольно замычал, когда Чимин в порыве начал вынимать из его закреплённого пучка белых волос тонкие заострённые иглы и откидывать их на стол, где покоилась шкатулка с чёрной маской. Золотую массивную заколку постигла участь тех же игл, что ранее держала опрятную причёску и подросшие белые пряди. Освободив миновские волосы из плена украшений, Чимин зарылся в них руками, продолжая массировать и ещё крепче прежнего прижимать к себе. Омега тянул альфу на себя, управляя глубиной их поцелуя и его продолжительностью, на что Юнги лишь удовлетворённо прикрыл глаза, с головой уходя в одни ощущения. Лишь через пару минут Юнги отстранился, но только для того, чтобы тихо прошептать прямо в мягкие губы своего омеги. — Как бы сильно ты не хотел вернуть прошедшие события, как и погибших людей, это невозможно. Отпусти всё сейчас, когда у тебя ещё есть возможность сделать это не столь болезненно. Иначе никогда не сможешь принять настоящее, события прошлого утянут тебя на дно. Гибель от своих же собственных разногласий между желаниями, чувствами и принципами — самая страшная. Поэтому отпусти своё прошлое и позволь быть рядом с тобой в настоящем, — произнёс альфа, больше всего желая, чтобы Чимин смог оставить прошлую жизнь и открыться для новой, в которой он будет полноправным омегой своего правителя, полностью принявшим свою судьбу, истинного и их общее дитя. * Маска из эбенового дерева с небольшими вырезами для глаз лишь мрачно лежала подле своей шкатулки, в которой пробыла несколько месяцев, полностью утратив своё значение, но до сих пор сохраняя память о тех страшных днях. Рядом с ней лежала не менее пугающая своим прошлым, но до безумия красивая, сияющая в свете зажжённых свечей длинная шпилька с драгоценными камнями. Она переливалась и блестела, привлекая к себе внимание, но устрашающая смертью своего предыдущего хозяина, лишь пугала, из-за чего уже больше десятка лет, она мирно покоилась на своём месте без дела. Обе вещи, казалось, излучали особую энергию, притягивали, завораживали своим великолепием, и одновременно отталкивали, пугая неведомой силой. И думая о том, что они являются хранителями последних связующих нитей с ушедшими событиями, обе драгоценности предали огню, полностью разрывая прошлые узы. Омега с трудом согласился с Юнги, дрожащими руками укладывая маску из прошлого на алый бархат шкатулки, нервно оглаживая костяшками выделенную из куска дерева поверхность носа и скул. После и сам Мин уложил туда шпильку, свой старый подарок первой любви, которую так тщетно долго пытался забыть. Закрыв крышку и скрыв от взора обе вещицы, правитель отдал приказ сжечь шкатулку, передавая всё из своих рук в руки преданного ему слуги. Чимин мысленно оставил в шкатулке не только простую маску, но и свои искренние извинения перед Хосоком, за которого слишком долго держался, противясь Мину. Пак, поглаживая свой живот и понимая, что ничего другого ему ждать не имеет смысла, примирился с мыслями оставить болезненные воспоминания со своим любимым в этой самой шкатулке. И как бы тяжело ему не было отрывать от себя частичку любви к Чону, рыжеволосый сдерживал слёзы. В горле стоял противный ком, руки дрожали, а сердце предательски ныло. Юнги, когда слуга со шкатулкой покинули пределы его покоев, осторожно приобнял мужа, с былой нежностью прижимая рыжеволосую голову к своей груди и тихо шепча на ухо, чтобы тот перестал сдерживать себя и свои слёзы. На сказанное омега лишь покачал головой, шепча тихое: «Мне не из-за чего лить слёзы…», после чего всхлипнул пару раз, начиная вытирать свои щеки, что начали намокать от солёной влаги. Чимин снова покачал головой, вспомнил, как в такие моменты его успокаивал Хосок и уже через минуту, уткнувшись мокрым носом в напряжённую грудь, слишком сильно обнял торс Юнги обеими руками, заглушая свой рёв и полукрики в объятиях истинного. А Мин, понимая своего предназначенного, давал ему время, успокаивающе гладил по спине и сладко-сладко шептал ему слова поддержки, всё также смотря на оставшийся на его столе фонарик из императорских садов. Он всё также горел, как и многие другие свечи освещал просторные покои своим алым оттенком, но спустя уже пару мгновений начал медленно угасать, как и всхлипы Пака на миновской груди. Омега всё никак не мог избавиться от врезавшегося в нос запаха бергамота, а альфа от внезапно проснувшегося желания утешить свою пару. * Обоюдно, страстно желая найти покоя после недавних потрясений в крепких объятиях друг друга, Юнги с Чимином сплелись в очередном поцелуе, находясь на постели полностью нагими. Омега, под гнётом чужого желания, коленями крепко упёрся в простыни, руками хватаясь за подушки и загребая их под себя, чтобы было легче принять всего альфу, что уже хорошенько растянул его, раз доводя до оргазма. А Юнги, пристроившись позади, вновь руки к животу притянул, никак не оставляя его в покое и под своими ладонями чувствуя горячую и натянутую кожу, под которой толкался их ребёнок. Но даже это не вызывало у Юнги настолько сильной радости, как осознание, что его беременный омега был рядом с ним, в безопасности, в поле его досягаемости на постели, сытый, набравший пару кило за несколько дней и полностью здоровый. От переполняющей радости и зарождающейся любви, Юнги лишь ярче улыбается и слаще целует свою самую необыкновенную бабочку, каждый раз мысленно ликуя о своей удаче, благодаря которой он получил такое счастье.