Где же ты, моя бабочка?

      Тэхён тихо скулит, разгрызая стиснутую зубами влажную наволочку. Тяжело дыша вымазывает постельное бельё срывающейся с губ слюной. Альфа берёт его сзади размашистыми толчками, ненасытно и резко вбивается в разгорячённое похотью тело. Безжалостно и агрессивно, до краснеющих разводов и ссадин на бархатной смуглой коже, от чего раскрасневшийся Пак едва ли не выл в голос от дикого удовольствия и разрывающих его тело оргазмов.       Чонгук позади омежьих бёдер стоял на коленях, удобно и плотно пристроившись к ягодицам, держась одной влажной от смазки ладонью за выпирающие тазовые косточки, глубже и глубже натягивая на себя своего скулящего истинного. Второй он скользнул от изгиба спины по лопаткам к шее, хватаясь за красные пряди длинными скользкими пальцами. От боли смешавшейся с удовольствием Тэхён громко взвизгнул, чуть ниже припадая к грязным от их общего семени и смазки простыням. От утробного стона альфы позади, по спине пробежались мурашки, омежье тело инстинктивно напряглось, а рука вместе с красными волосами сжалась ещё сильнее. Омега болезненно зажмурился, взвыл от выступивших слёз, но всё же поддался тяге чонгуковой руки, что настойчиво тянула его подняться с локтей и упереться на ладони. Тэхён, не думая сопротивляться желанию своей пары, быстро приподнялся и скользнул коленями по простыням, ещё шире раздвигая свои ноги. Омегу никоим образом не глушил стыд за своё положение. Ему было глубоко наплевать на то, что он стоял на четвереньках, как последняя течная сука, да ещё и к тому же сам подставлялся под член, прося большего. Красноволосому были безразличны типичные правила общества, при которых омеги должны были быть спокойными и кроткими, смиренно выполнять приказы альф, думая только о том, как угодить всем, но не себе. Пак же отдавался страсти, словно блудник, прекрасно понимая, что Чон полностью поддержит его, не осудит и не скажет против этого и слова. Он его истинный альфа. Его жизнь, без которого омега уже может существовать. Опиум, что стирает грани дозволенного, делая ещё совсем юного омегу на смерть зависимым от себя. В одной постели с Чоном Тэхён уже не замечает как из простых невинных поцелуев их страсть перерастает в нечто большее.       После сладостного томления и возбуждения, Пак полностью отказывается воспринимать что-то кроме горячего тела своего любовника, сильных рук на талии и влажного языка. Омежья покорность восхищала, ещё сильнее раззадоривая и без того возбужденного брюнета, который потянул Тэхёна за волосы. Омеге пришлось оттолкнуться кистями рук от поверхности кровати и так же подняться на колени, не выпуская из себя Чонгуков член. От сильных, будоражущих саму душу чувств, Тэхён, едва ли не задыхаясь, запрокинул голову назад, укладывая её на плечо расположившегося позади брюнета. Чонгук, довольно улыбнувшись с тихого поскуливания своего истинного, властно обвёл плавные изгибы талии и бёдер, осталяя одну из ладоней на тонкой шее, а второй спускаясь к омежьему миниатюрному члену. Сжав сочащуюся головку в ладони, Чон размазал выделившуюся смазку по всей длине, не обделяя вниманием удовольствие своей чувственной пары. Тэхён же, не зная куда деть свои руки, завёл их за спину Чонгука, хватаясь за поясницу возвлюбленного и царапая её коготками из-за подступившего головокружительного удовольствия. — Помнится мне вчера ты изъявлял желание начать кататься на лошадях, заняться верховой ездой, — вскользь за глубокими проникновениями и стонами своего истинного произнёс альфа. Тэхён на сказанное тихо скулит и потерянно кивает головой. — Раз так, то продемонстрируй мне свои способности прямо сейчас, — неожиданно для омеги, Чонгук останавливается, прекращается толкаться внутрь и выходит из разнеженного тела, заставляя Тэхёна протестующие мычать. Стоило Паку только открыть рот, чтобы заныть, как его вдруг мягко толкнули лицом на перину, тут же приподнимая обратно и уже усаживая на бёдра альфы, что без лишних слов, вернул запачканное омежье тело на свой член. — Гуки… — осипшим голосом тянет Тэхён, опираясь на широкие плечи пары, используя их как опору, чтобы начать делать поступительные движения на члене, хлюпая смазкой и шлёпая заалевшими голыми ягодицами о бёдра своего мужчины. Терять только что нарастающий оргазм омега не собирался, с новыми силами для очередного удовольствия начал активнее приподниматься над мощными бёдрами Чона и резковато опускаться на них, полностью принимая твёрдую плоть внутрь себя, провоцируя этим альфу ещё больше.       Чонгук на действия своего беременного предназначенного гортанно рычит, едва ли не сходя с ума от великолепия этого небольшого омеги, что лишь одним своим взглядом мог за секунды разжигать в брюнете дикую страсть. Впиваясь пальцами в пока ещё узкую талию и с наслаждением насаживая его хозяина на свой член, Чон начал набирать бешеный ритм, с восторгом наблюдая как Тэхён хнычет, просит и умоляет. Он видит пятна перед глазами, когда полностью на всю длину принимает в себя чужое возбуждение, а мокрый рот приподнявшегося Чонгука оказывается на одном из его сосков, терзая затвердевшую вершинку зубами и обводя языком. Всё напряжение скапливается внизу живота раскаленной лавой, а от вида напрягающегося Чона, что активно подмахивает тазом навстречу, в горле застревает ком.       От жара и наслаждения у омеги чертовски сильно кружится всё вокруг. Он запрокидывает голову потерянно выдыхая и выпуская пару слезинок, его кадык дёргается, когда он сглатывает вязкую слюну, а сам альфа сипло мычит, трахая Пака в сумасшедшем темпе, подбрасывая вспотевшее тело на себе. Тэхён стонет высоко и громко, срывая голос и впиваясь ногтями в мощные плечи старшего, оставляя за собой красные полосы. Смазка стекает по ягодицам, пока член приятно растягивает мышцы, делая омегу таким идеально заполненным, что Тэхён не сдерживает нескольких судорожных всхлипов. — Да, да, да! — беспорядочно, совсем забывшись в удовольствии выкрикивает омега, когда головка четко скользит прямо по простате. — Вот так, да? Мой любимый… ты справляешься так хорошо.       Тэхён зажмуривает глаза, смаргивая влагу, и кивает быстро, чувствуя, как головка члена проникает слишком глубоко, делая омегу таким чертовски слабым и приятно уставшим. Он громко вскрикивает, царапая грудь и торс альфы, больше не выдерживая прежнего темпа. — Гуки, я уже больше не могу, — с трудом выдавливает из себя Пак, чувствуя, как его миниатюрный член прижимается к низу его живота.       Чон с пониманием кивает, ускоряясь и толкаясь внутрь особенно глубоко, собирается кончить внутрь Пака. Альфа рычит, яростнее толкается и выше подбрасывает скулящего Тэхёна на себе. Чувствуя приближение своего оргазма, альфа двигается с точным попаданием по чувствительному комку нервов, лаская свой слух сорванными стонами любовника. — Гук-ки, пожалуйста… — практически плачет красноволосый от появившейся на его члене чужой руки, что начала быстро-быстро надрачивать ему. — Мой, на всю оставшуюся жизнь — мой, — заявляет Чон, делая финальные толчки, зверски вбиваясь в истерзанное им самим разнеженное тело. Тэхён кончает первым, он взвизгивает, царапая грудь альфы ногтями, и сжимает чувствительную плоть внутри, после чего Чон позволяет себе спустить несколько тугих толчков спермы внутрь, наполняя юное тело густым семенем. Пак сбивчиво дышит, обмякая, сваливаясь на Чонгука под собой, упирается лбом в его изгиб шеи и плеча, стараясь выровнять сбившееся дыхание. Красноволосый омега в крепких объятиях дрожит, тонет в удовольствии, продолжая стонать, а Чонгук, прикрыв глаза, принимается утешительно гладить дрожащие бёдра, нежно целуя омегу в уголок искусанных губ.

***

      Тишина, нарушаемая ворохом снятой со светловолосого омеги одежды, будоражила горячую кровь, заставляя сердце МинГи биться намного быстрее. Спавшие к стопам широкие штаны с алыми пятнами быстро подняли и аккуратно сложили на край ещё не расстеленной постели. Сняв с себя одежду и накинув на обнажённые плечи лёгкую ночную рубашку, МинГи обернулся на своего спящего соседа, с которым он делил выделенные для слуг покои. Черноволосый омега на соседней кровати спал крепко, тихо сопел, размеренно дыша. Не заметил брюнет и кинжала, что достал МинГи из своих одежд, который носил с собой постоянно, больше всего страшась применить его против невинного человека. Один лишь вид на блестящее лезвие и наказ от сторонников — пугали, заставляя омегу испытывать постоянное напряжение рядом с Чимином, что даже не подозревал об угрозе своей жизни. Страх, сомнение и злость на самого себя за эту слабость давили на плечи светловолосого неимоверно, оставляя свои неглубокие багряные следы на нежной светлой коже. Мест, для выражения своих духовных страданий через физическую боль, было предостаточно, из-за чего паутина белых шрамов украшали запястья и бёдра омеги.       Неспешно опустившись на покрывало, МинГи взглядом уставился на брюнета напротив, слегка задирая край длинной рубашки и оголяя истерзанные до кровавых пятен колени и бёдра. Многие порезы зажили, оставляя за собой небольшую белую паутинку, часть покрылись тонкой корочкой, а совсем свежие запеклись во вчерашней крови. Отложив лезвие, омега дрожащей рукой коснулся одного из многочисленных порезов, болезненно морщась и продолжая намеренно увеличивать давление на покрасневшую от усилий кожу. Прикусив губу и затаив дыхание, МинГи продолжил без кинжала вредить себе, из последних сил сдерживая слёзы и вымещая на себе все свои переживания, утопая в приятно-болезненных ощущениях. Расцарапанная корочка от ран вскоре начала покрываться бусинками свежей крови, а нарочно расчёсанная короткими ноготками кожа на бёдрах, отдавала тянущей болью. Держать всё в себе казалось невозможным, копить те эмоции, что одолевали уставшую душу ежечасно, было невыносимо. Права на ошибку МинГи не имел, эта игра, их план, был таков, что в нём омега либо всеми силами вытаскивает Чимина из дворца, либо убивает его до рождения наследника, лишая династию продолжателя рода. Лишить жизни человека, МинГи под страхом собственной смерти не мог, но и вытащить его из удушливых объятий Юнги казалось невозможным. Дни шли, ребёнок в утробе Пака рос, а времени на задуманное оставалось всё меньше и меньше. Осознавать вероятный исход с убийством двух ни в чём невинных людей — было тяжким делом, но и проговорится МинГи никому не мог, из-за чего срывы и слёзы стали делом постоянным. В который раз, за последний месяц, рисуя лезвием на своей коже неглубокие кровавые узоры, светловолосый думал только о том, как бы выдержать уготованные ему судьбой препятствия, чтобы спустя несколько лет мук достичь долгожданного спокойствия.       Разбередив старые раны и испачкав пальцы, МинГи прикусил губу ещё сильнее, жмурясь до искр под веками, и в который раз проходясь ногтями по покрасневшим порезам и сорванной корке запёкшейся крови. Боль была неимоверная, хотелось громко всхлипнуть и наконец-то выпустить слёзы, но рядом лежал чернобровый слуга, что спал к нему спиной. Светловолосый изредка поднимал на соседа глаза, проверяя не видит ли он всего этого, но брюнет крепко спал, из-за чего омега позволил себе выпустить несколько давно невыплаканных слезинок и наконец-то убрать руки от своих бёдер, чтобы продолжать чувствовать тянущую боль и небольшую кровавую струйку, медленно вьющуюся змейкой по бледной коже от одной из разбреденной раны. Не успокоившись и на этом, полуокровавленной кистью блондин поднял свою рубашку ещё выше, обнажая посветлевшие растяжки на своём животе и небольшие складочки, оставшиеся у него после беременности. Откинув белую ткань на пол, рядом со своими ногами, омега, несмотря на испачканные руки, приложил ладони к растянутой коже, на минуту прикрывая глаза и вспоминая каким большим и округлым он был несколько лет назад. Как внутри него, под кожей, была вторая жизнь: маленький, совсем крохотный человек, так сильно нуждавшийся в любви и заботе. МинГи соврал, если бы сказал, что больше никогда не хочет почувствовать подобного вновь. Соврал бы и насчёт ребёнка Чимина, к которому привязался, изо всех сил не желая губить его. Приказ об убийстве ребёнка казался зверским, и МинГи надеялся на возможность его сохранения. Но для этого нужно было вытащить Чимина, а после увезти его далеко-далеко, где Юнги не смог бы их найти. Император имел большую власть, его владения были большими и оставаться после похищения в стране было дело гиблым. Поэтому, невзирая на все трудности, омега старался всячески осуществить задуманный побег из Китая. Единственной проблемой оставался только Чимин, вернее его положение подле правителя, который практически не отпускал от себя.       Вновь вспомнив о Паке, МинГи взглянул на свои запястья. Под светом луны, пробирающегося сквозь незакрытое окно, омега с минуту смотрел на свои затянувшиеся раны и с десяток свежих коротеньких полосок. Боясь, что Чимин или кто-то другой заметит увечья, светловолосый переборол в себе желание ранить тонкую кожу на видных местах, которые ранее скрывал длинными рукавами. Бёдра же всегда были под слоями одежд и штанов, из-за чего незажившие порезы в некоторых местах вновь обновились. Взятый в дрожащую ладонь кинжал на этот раз вонзился глубже обычного, МинГи едва ли не взвыл переживая резкую боль, медленно перетекающую в приятную пульсацию и жар, от которого омега прикрыл глаза, с упоением наслаждаясь наступившей слабостью во всём теле и головокружением. Проблемы под натиском лезвия на кожу быстро таяли, а блондин, пьяно улыбнувшись, лег на спину, свешивая ноги с постели и всё так же держа острую вещицу в руках. Грудь равномерно вздымалась, вьющиеся кровавые змейки сползали по бёдрам и икрам, а омега умиротворённо смотрел в потолок, продолжая получать удовольствие от наступившего спокойствия.       И лишь когда кровь запечётся, неприятно стягивая кожу, МинГи поднимется, чтобы аккуратно обмыть свои раны и, накинув рубашку, лечь в постель, быстро засыпая. И даже привычные кошмары отступили в эту ночь от омеги, уступая ему долгожданный глубокий сон, в котором он нуждался второй месяц, страдая из-за недосыпа.       Отмытый от собственной крови кинжал МинГи вернул обратно в ножны, в который раз пряча его от чужих глаз в своих одеждах. Свежие порезы он забинтовал, чтобы те не кровоточили сильно, пачкая белую ткань его нательных штанов и рубашку, а уже запачканную в крови одежду спрятал под тонкий матрас, чтобы ни одна живая душа не видела следы его слабости.

***

      Неуверенно осмотревшись по сторонам, Чимин приобнял себя, выглядывая впереди хоть кого-то, кто мог бы ему помочь. Сам того не понимая как, омега оказался в императорском саду, полном цветущих деревьев, что сплошь были покрыты белыми цветами. Ноги были обнажены, а под нежными ступнями плотным ковром от опавших лепестков стелилась дорожка, ведущая путника в неизвестность. От волнения Пак невольно подумал, что лучшим решением будет последовать своей тяге, поэтому, неуверенно ступая по мягким лепесткам в одном светлом шёлковом облачении, Чимин направился вперёд, неотрывно высматривая хоть одну живую душу. Бремя особенного положения не тянуло и не причиняло боли, можно сказать практически не ощущалось, из-за чего Пак не обратил внимание на отсутствие своего округленького живота, но с волнением замечая знакомый силуэт. Ускорив шаг и едва ли не пускаясь в бег, Чимин быстро достиг своей цели, вот только оставшиеся до альфы несколько шагов ни как не давались ему. Охваченный непонятным страхом, Пак остановился, так и не решаясь сделать последние шаги до мужчины, сидящего под тем самым деревом. Первая мысль была: «Юнги!», но подойдя ближе к беловолосому, омегу постигли сомнения. У Мина не было столь длинных волос, что едва не касались ягодиц, поэтому Чимин не решался окликнуть или подойти к нему ближе.       И пока рыжеволосого терзали сомнения, альфа под деревом не замечал внезапного путника, что появился из недр цветушего сада. Он увлечённо рисовал на пергаменте портрет омеги, что имел неземную красоту, точно дарованную ему самими ангелами. Плавные черты лица, потрясающего персикого цвета волосы и пронзительные чёрные глаза притягивали, из-за чего альфа постоянно разочарованно отмечал, что невозможно ником образом точно перенести всю красоту этого ангела на бумагу.       В который раз откладывая испорченный лист в сторону, юноша берёт следущий, по памяти стараясь изобразить каждую заученную родинку и линию любимого лица. Беловолосый пару секунд смотрит на белый пергамент, а после скользит своим чёрным омутом по розовым лепесткам, цепляясь взглядом за небольшой фонарик на ветке, что висел неподалёку. Альфе хватило пару секунд, чтобы осмыслить происходящее, а после обернуться на омегу, с минуту стоящего за его спиной и деревом, на которое он всё время упирался, рисуя образ брата.       Чимин, оказавшись замеченным, пугливо дернулся, ловя на себе до боли знакомый взгляд потеплевших чёрных, как две дыры, глаз. Омега, тяжёло дыша, пытался разобраться в своей буре эмоций, ибо перед ним был не Юнги, но очень похожий альфа, с теми же белыми волосами, но пухлыми губами и более широким разрезом глаз. Природная бледность кожи подчеркивала выразительный любопытный взгляд юноши, на что омега непроизвольно прикрыл ладонью рот, делая два шага назад. Только сейчас до него дошло, что этого всего не существует, и что этого альфы нет в реальности… или же он просто не появился на свет? Может он тот, чья душа до сих пор в плену тела одного рыжеволосого омеги, что, уснув, не различил сон? — Ваше Величество? — быстро отложив свои вещи и портрет, юноша поднялся на ноги, демонстрируя Паку свой величественный рост и статную осанку, поражая заблудившегося во сне путника всё больше и больше. Низко поклонившись и подавив радостную улыбку при такой неожиданной встрече, ещё совсем молодой, но серьёзный в свои пятнадцать, альфа пытался отсечь от себя то детское, что окружало его ранее. После первого гона он стойко принял своё изменившееся положение и тело, что начало быстро расти и приобретать далеко не детские формы, из-за которых омеги всё чаще и чаще начали увязываться за ним, добиваясь внимания молодого господина. Такие изменения альфе нравились, но повышенное внимание докучало, из-за чего юный господин сбегал в сад, ища тишину и спокойствие там, среди расцетающей жизни. — Вы решили прогуляться по саду? Отчего же Вы одни? — будто бы не замечая босых ног и той одежды, что была на Паке, беловолосый юноша, подошёл ближе к омеге, протягивая ему свою раскрытую ладонь. — Пойдёмте со мной, я провожу вас обратно, Вы, видно, заблудились здесь, — добро улыбнулся альфа, подхватывая под локоть Чимина, что из-за удивления не мог сдвинуться с места. — Подождите, но я… но я… — Я знаю, папа, всё будет хорошо, — неожиданно выдал юноша, с ласковым взглядом смотря на своего будущего родителя и растворясь в свете солнечного дня, оставляя Чимина в мокром поту, совсем нагим в объятиях такого же спящего Юнги, что даже ночью крепко прижимал к себе, боясь отпустить.