***
Беспокойно поправляя ворот своих одежд, Чонгук старался расслабиться среди расцветших кустов и цветов в саду, в который вышел чтобы развеяться и отдохнуть от суеты во дворце. Происходящая ситуация накалялась: прибывшие с утра гонцы не принесли никаких важных вестей; Тэхён упорно продолжал игнорировать его, не пуская в своё гнездо и покои; здоровье и эмоциональное состояние ухудшалось с каждым днём, отчего Чон буквально сходил с ума, медленно поддаваясь апатии. Вчера вечером альфа едва сдержал себя в руках, чтобы не ворваться в покои истинного и не заставить его ответить ему. Только память о том, что он сотворил с ним в начале их отношений одёргивала его от подобных мыслей. Брюнет угрюмо смотрел на окружающий его расцветающий сад, неспешно следуя вперёд по цветочному лабиринту. При виде распускающихся цветов, он вспоминал как омега его, подобно прекрасному бутону, расцветал на глазах, из испуганного мальчишки медленно превращаясь в уверенного и раскрепощённого юношу. При мысли о Тэхёне, его любимом белом пёрышке, альфа невольно улыбнулся, поднимая голову к небу и смотря на плотные облака, что полностью скрывали за собой солнце. Связывая обстоятельства минувших дней и погоду, альфа невзначай подметил, что с пропажей Чимина, с небосвода ушло и солнце. Оно больше не показывало свои лучи, постоянно прячась от людского взора. Когда же Чон опустил голову, опять смотря вперёд, то на мгновение замер от удивления. Напротив его, в двадцати шагах, из-за поворота вышел знакомый бета, а за ним ещё несколько слуг и среди их всех омега с голубой вуалью на лице. — СеНун? — себе под нос прошептал альфа, понимая, что перед ним был не иначе как личный слуга его истинного, из-за чего сомнений не осталось, что скрытый за вуалью омега это Тэхён. Поддавшись резкому порыву оказаться с предназначенным рядом, Чонгук поспешил к впереди идущим, не замечая того, как четверо слуг, включая СеНуна напряглись, прикрывая собой покрытого наложника. — Господин Чон, — вышел чуть вперёд остальных обеспокоенный сероволосый слуга, сразу к подошедшему обращаясь с поклоном. — Вижу вы решили, как и я, пройтись по саду, — не задумываясь над тем, что ответить бете, произнёс Чонгук, взглядом цепляясь в стоящего за спинами слуг омегу, которого всячески пытались скрыть от брюнета. Такое отношение начинало злить и без того неспокойного альфу. Ему неимоверно сильно хотелось увидеть Тэхёна, прикоснуться к нему, вдохнуть с шеи приятный вишнёвый запах, вот только тот не желал видеть Чонгука. Красноволосый, будто боясь его, руками поправил вуаль, низко склонил голову и совсем притих, всё также прячась за своими слугами, что странно переглядывались между друг другом. Никто из них не ожидал, что тщательно продуманный план их прогулок и выходов в сад нарушится так быстро, из-за чистой случайности, в которую они решили задержаться в саду чуть дольше нужного. — Да, просто господину Паку захотелось выйти ненадолго из своих покоев. Сами понимаете, какое сейчас тяжёлое время и всем нам крайне тяжело не принимать происходящее близко к сердцу. Похищение супруга правителя и муки императора тяжело вынести окружающим их близких людей, из-за этого порой хочется остаться один на один с собой и своими мыслями, — следуя инструкции, по которой Тэхёну из выдуманной легенды нездоровится, СеНун старался намекнуть Чону, что ему было бы лучше уйти, оставив переодетого наложника в покое, дабы не раскрыть их обман. Вот только брюнет явно не хотел видеть те самые намёки, и уже ожидал момента, когда сможет приблизится к своему омеге. — Происходящее на данное время действительно ужасает, — не отрывая взгляда от слуг, что окружили его Тэхёна, Чон облизнул пересохшие губы, едва не порываясь отстранить СеНуна в сторону. Бета же напротив хотел увести наложника обратно как можно скорее. — Ну что ж, мы здесь находимся уже давно, поэтому нам стоит возвращаться обратно, ведь впереди ещё столько дел, — смазливо улыбнулся сероволосый, кивая головой на Тэхёна. — Думаю, наш господин утомился за всё это время, поэтому мы вынуждены оставить Вас. Чонгук нерешительно отошел в сторону на пару шагов, пропуская всех слуг и омегу, всё так же взглядом хищно вцепившись в покрытого вуалью Тэхёна. Представляя насколько тому без брата было плохо, брюнет нехотя отступает и оставляет его, невзирая на тянувшиеся к своему белому пёрышку руки. Но изголодавшийся по приятному и такому любимому запаху вишни, Чон всё же чуть подается вперёд, когда мимо его проходит Тэхён, окружённый слугами. Брюнет прикрывает глаза, выдыхает, а после полной грудью втягивает ускользающий запах вишни, тут же замирая. Обычно сладковатый притягательный запах, который кружил голову и манил к себе, изменился, теперь он отдавал небольшой горчинкой, и не вызывал былой дрожи возбуждения по всему телу. Чонгук нахмурился, смотря в след уходящим, замечая под полупрозрачной голубой вуалью всё те же красные волосы. Это был Тэхён, вот только почему-то его запах изменился, он совсем не притягивал, а даже наоборот, отталкивал и был неприятен. Альфа, не понимая всей ситуации, начал удивлённо хлопать глазами, пытаться понять, что с ним и его истинным произошло, пока в голову не закралась безумная мысль. — СеНун? — тут же окликнул брюнет, одним словом останавливая бет и покрытого омегу. Сероволосый обернулся, чтобы взглянуть на Чонгука, и в ужасе раскрыл рот, понимая, что альфа возвращается с твердой целью увидеть наложника. СеНун тут же встал впереди омеги и в мысленно молил, чтобы всё обошлось. Сам наложник и оставшиеся слуги так же замерли в страхе, что их вот-вот разоблачат. — Да, господин? — натянул улыбку сероволосый. — Отойди в сторону. — Что? Для чего? — играя дурачка, бета надеялся увести наложника, проклиная себя за то, что не увёл его обратно во дворец раньше, как и хотел, а послушал ЮнВея и решил пойти на уступок и прогуляться по саду подольше. — Отойди в сторону, — безапелляционно повторил Чонгук, полностью уверенный в своих догадках. СеНун прикусил язык, мысленно распрощался с жизнью и, понимая, что игра, которую они затеяли, провалена, поражённо ушёл в сторону, давая брюнету возможность взглянуть на омегу. Сам же ЮнВей успел умереть от страха перед приближающимся Чонгуком. В бесполезных попытках укрыться и спастись он низко опустил голову и схватился за края вуали, показывая, что не снимет её по доброй воле, вот только от Чона его это никак не уберегло. Альфа, полный решимости, что во всём этом слишком много странностей и омега, стоящий среди слуг в голубом ханьфу и с вуалью на лице такого же цвета, это вовсе не Тэхён, решил проверить свои догадки. Ему пришлось сначала схватил лжеца по запястьям и, после того как альфа перехватил обе руки в одну ладонь, второй сорвал с лица красноволосого вуаль, узнавая в нём наложника из гарема. Чонгук хорошо помнил его, так как именно им хотел заменить Тэхёна, вот только этого не получилось, и о нём он благополучно забыл после возвращения истинного-беглеца. — Ты? — Господин Чон… — растерянно проговорил СеНун, осознавая чем им обернётся этот обман. — Где Тэхён? — всё так же смотря на омегу в своих руках, Чонгук мысленно сосчитал сколько дней наложника выдавали за Пака. Ужаснувшись с того, что всё это время в покоях его омеги был не его Тэхён, брюнет тут же задался вопросом: «А где тогда настоящий?». Из-за похищения Чимина, альфа сразу подумал о том, что и его белое перышко тоже похитили, от чего Чон тут же побледнел от страха. — Он отправился на поиски супруга правителя вместе с одним из отрядов, которые вышли чуть раньше императорского, — понимая, что врать теперь бесполезно, СеНун разочарованно добавил: — это произошло три дня назад. От сказанного Чонгук побледнел ещё сильнее и, растерянный такой новостью, выпустил из ладони запястья наложника. А ЮнВей, не представляя, что с ним будет, отошёл от альфы на пару шагов назад, едва не роняя слёзы. Он уже успел сто раз пожалеть, что согласился на подобный обман и, не зная как дальше поступить, всё же расплакался от безысходности.***
Опустошив в ближайшем кусту за деревьями свой желудок, побледневший и едва живой Тэхён вышел чуть покачиваясь к Дону, что качая головой и цокая языком пошёл ему навстречу, подхватывая под руку и ведя его обратно к коням. — Они остановятся не так далеко отсюда, поэтому можем не спешить к отряду. Успеешь отдохнуть там, — подведя полуживого омегу к скакуну, альфа недовольно вздохнул, понимая, что тот едва ли усидит в седле один из-за своего особенного положения. — Сядешь со мной, иначе так точно не доедешь. А коня твоего возьмём за поводья, очень медленно, но до места доберёмся. — Я сам… один смогу, — бледный Тэхён, нехотя вытянул руку из чужих ладоней, намереваясь оседлать своего коня, но не успел он отойти от Дона, как альфа его за шкирку обратно к себе вернул. — Ага, чтобы ты прямо с коня так и навернулся. Я знаешь ли не горю желанием быть прибитым твоим альфой, если с вашим ребёнком что-то случится. Поэтому едешь со мной и это не обсуждается. — Ли, дай мне лучше воды, я чуть передохну и сам поеду, правда, я ещё могу рассчитывать свои силы, — поморщился от горечи во рту красноволосый, наконец-то не чувствуя беспрерывных позывов и спазмов в животе. — А если тебе станет хуже и я не успею среагировать? С коня падать не самое приятное дело, знаешь ли. Тут можно и голову разбить и руки с ногами переломать, — не унимался альфа, чувствуя за омегу большую ответственность. — Всё под контролем… — Да, да, да, не ссы Дон, но если что, то висеть тебе на виселице, — усмехнулся русоволосый, из походной сумки доставая сосуд с чистой водой и протягивая его Тэхёну. — Не повесят тебя. — Ага, голову отрубят. Ну а что? Быстро, безболезненно, если конечно лезвие острое, да и не обмочусь, как это бывает на верёвке. Если у меня всё-таки будет выбор: виселица или такая казнь, то я выберу казнь. Надеюсь мне попадётся хороший палач, — мечтательно улыбнулся Дон, пока ему в бок не ударил небольшой омежий кулачок. — Да ладно тебе, я же шучу. — Ага, тупые у тебя шутки, конечно, — сделав несколько глотков воды, Тэхён закупорил сосуд, а после подкинул его, чтобы альфа схватил его на лету. — Не тупые вовсе, я просто шучу, — Ли, сомневаясь в словах Тэхёна, всё-таки решил довериться омеге, помогая тому удобнее расположиться в седле. Красноволосый не послушается и сделает всё по своему, что хорошо понимал Дон, напоследок проверяя поводья Пака и его стремя. После короткой проверки вернувшись к своему коню и ловко оседлав его, русоволосый взглянул на то, с каким трудом Тэхён двинулся с места, направляясь вслед за отрядом. Омега выглядел неважно, но продолжал порываться вперёд, не давая себе возможности расслабиться и отдохнуть. Прошедшей ночью он спал совсем немного и проснулся от того, что его посетил кошмар, в котором был его похищенный брат. Рассказывать Дону он его не стал, надеясь на то, что всё это лишь лживое сновидение, вот только страх за жизнь близкого человека грыз его изнутри, надёжно засев вредным червём. Дон прикрывал задницу омеги не раз: часто останавливался с ним, чтобы Тэхён мог облегчить свою участь в ближайших кустах из-за постоянной тошноты, помогал тому управиться с конём и следил за тем, чтобы он хоть что-то ел. Если Пак не хотел, то альфа всё равно настаивал на том, чтобы он хоть чем-то подкрепился, дабы прибавить сил. Но смотря на то, как Тэхёна покачивало в седле, Дон нервно следил за каждым действием своего подопечного, не упуская того из виду ни на минуту, если только ему не нужно было справить нужду. — А может и не шучу, — пожал губы альфа, спеша поравняться с Тэхёном, чтобы подстраховывать его бледную тушку в седле.***
Не находя себе места из-за отсутствия МинГи, Чимин не прикоснулся к принесённой еде, переживая за своего бывшего слугу как никогда. Он боялся, что Август что-то сделал с ним, как-то сильно навредил, отчего омега не навестил его ни разу за весь день. В голове рождались мысли одна страшнее другой, отчего ближе к вечеру, рыжеволосый едва засунул в себя принесенный ему рис, ни к чему другому он больше так и не прикоснулся. Есть его заставило лишь одно — его ребёнок, который странно притих внутри, не подавая никаких признаков и не пинаясь. Будто бы альфочка, чувствуя каждую эмоцию своего родителя, не хотел причинять ему дискомфорта, замирая внутри. Чимин волновался, пытался расспросить приходящего и уходящего бету с подносом еды, вот только тот молчал, не говоря рыжеволосому ни слова, будто бы Пак был для него пустым местом, или же ему вырезали язык. Больше страха нагоняло понимание, что Август действительно мог сделать с МинГи что-то ужасное, ведь границ у этого альфы не было, отчего он мог совершить нечно гнустное и жестокое. Весь день Пак провёл в жутких переживаниях за светловолосого, из-за чего привычный кошмар вновь вернулся к нему, разбивая омегу окончательно.***
Не выходя из комнаты весь день, МинГи лишь прикрыл свою наготу, оставаясь в четырёх стенах один на один со своим прошлым и настоящим, медленно стирая границы между миром реальным и миром прошедших событий. Вплоть до вечера он перебивался беспокойными сновидениями сначала о муже и сыне, а после о Чимине и его ребёнке. Он то засыпал, то просыпался в холодном поту или же в жару, совсем не понимая где грани реальности, а где сна. Всё смешалось воедино в один большой и грязный комок, из-за чего совсем измученный и обессиленный омега приполз к сундуку напротив постели, не совсем понимая наяву происходит это, или же нет. Нагими коленями упираясь в пол, светловолосый из сундука, где были его вещи, аккуратно вытянул со дна припрятанные там небольшие рубашку и штаны. В пустующей комнате, где был только он один, МинГи вновь предался воспоминаниям давно ушедших дней о своём малыше, кому и принадлежала эта маленькая одёжка. Он сам своими руками сшил её для ребёночка, который появился на свет совсем слабеньким и беззащитным. От того, насколько хорошо МинГи помнил каждую деталь, связанную с его омегой, порой хотелось выть в голос, ведь память не отпускала из его головы светлый и невинный лик когда-то живого дитя, заставляя страдать дошедшего до грани родителя каждую ночь. И порой из сна, в котором светловолосый видел свою погибшую семью, образы любимых выходили из сновидений, отчего на яву МинГи слышал детский плач и смех, сходя с ума от потерянности и беспомощности. Так же, как и чуть больше половины года назад, светловолосый носом зарылся в маленькую рубашку из хлопка, пытаясь учуять слабенький запах клевера. Но, к большому сожалению, всё перекрывал его жасмин, утаивая в себе запах погибшего сына. Ещё давно Август заставил сжечь его всё, что как-то было связано с тем дитя, отчего сохранить из обилия детских вещичек удалось лишь самую малость. Эту одёжку омега свято хранил и оберегал, боясь, что и их тоже найдут, а после отберут и уничтожат. Собственноручно сшитые вещи таили в себе слишком много воспоминаний, лишиться которых так сильно боялся МинГи. Он изредка доставал из дальнего сундука, чтобы вспомнить, как надевал их на маленькое тельце своего недоношенного ребёночка. И порой при виде размеров штанов и рубашки в голове не укладывались мысли, как они могли быть чуть великоваты его омежке, ведь вещи были совсем крохотными в сравнении с его одеждой. Оглянувшись на дверь и с минуту прислушавшись к звукам, МинГи чуть удобнее уселся на полу у сундука, и, уже позабыв обо всем на свете, начал покачиваться из стороны в сторону, на руках держа одежду умершего сына. Прикрыв глаза, в попытке вспомнить запах клевера, светловолосый начал тихо напевать под нос колыбельную, представляя, что в дрожащих руках не просто ткани из хлопка, а слабенький, но такой любимый и ценный омега, который сладко посапывает во сне. И остались незамеченными годы его страданий с другим, ведь под закрытыми веками и с кульком вещей в руках, он вновь погрузился в тот мир, где не было прежних мук, а расцетали их с мужем любовь и ребёнок. Хоть с того времени и прошло много лет, МинГи свято хранил каждое воспоминание, как-то связанных с его истинным и всё что их окружало в те годы. Медленно выдыхая и расслабляясь под натиском мыслей, МинГи крепче сжимает одежду в своих ладонях, во тьме закрытых век оживляя образ ушедших из жизни людей… …только проснувшись и взяв из колыбели давно не спящее дитя, МинГи с улыбкой смотрит на сморщившееся личико ребёнка, что тихо хнычет, в желании прильнуть к родительской груди. А омега не тянет и, возвращаясь к краю постели, оттягивает край ночной рубашки, оголяя припухшие от молока груди, тут же своего сына прикладывая ближе. Омежка за сосок хватается губками и, прикрыв глазёнки с зелёной радужкой, удовлетворённо причмокивает, тёплое молоко из груди папы высасывая. А МинГи для улыбки много не нужно. Он смотрит на сына, гладит того по головке, и едва сдерживает слёзы, когда вспоминает о родах и первом разе, когда увидел своё маленькое кричащее чадо. Может омежка был немного недоношенным и едва выжил, но он продолжал оставаться всё тем же маленьким чудом, которого его родитель так сильно боялся потерять. Укачивая ребёнка и кормя его своей грудью, МинГи чувствует скользящие по его спине тёплые ладони истинного, что до этого мирно спал в их постели. Не оборачиваясь на нежное прикосновение мужа к себе, омега улыбается шире, понимая как сильно соскучился по этим ласкам, постоянно даруемых ему в этом браке. Они были счастливы вместе, жили душа в душу и, однажды найдя друг друга, больше не расставались ни на миг. МинГи было хорошо с истинным, вот только сейчас отчего то затянуло в груди, а уголки глаз неприятно защекотала солёная влага. Непонятно взявшиеся откуда-то слёзы полились по щекам, вызывая недоумение у светловолосого. От чего они? Почему он плачет, если рядом с ним его семья? Вот омега ладошками упирается в его груди, а супруг жмётся ближе и, приподнимаясь, обвивает сильными руками МинГи со спины, целуя его сначала в левую щеку, а после спускаясь к шее, оставляя ближе к ключицам влажную рассыпь нежных поцелуев. Всё хорошо, но от чего-то из глаз льются слёзы, а сердце невыносимо сильно сжимается в груди, будто вот-вот разорвётся на маленькие частички. Светловолосый придерживает сына одной рукой, а второй тянется к тёмной макушке ХванЧана, вот только не нащупав её, пытается накрыть его ладонь на своей талии, но и там её тоже нету. Чувствуя как сердце бьётся сильнее, а над душой нависает чувство тревоги, МинГи замирает. К груди больше не прижимаются тёплые губы сына, а запах клевера из ушедших обрывков его воспоминаний утихает… Погрузившись глубоко в себя и в свои мысли, МинГи не замечает приглушённых шагов, что приблизились к его комнате. Омега быстро одёргивает себя, когда слышит стук в дверь. Он едва успевает сообразить вернуть детские вещи обратно в сундук и ошалело оборачивается на вошедшего, узнавая в нём одного из своих слуг. — Ван? Что-то случилось? — слишком резко спросил МинГи, дрожащими руками хватаясь за первую вещь из своих одежд, пытаясь показать слуге, что он просто перебирал свой сундук. Вошедший же быстро взором скользнул по своему господину, удивлённо моргая и не понимая, что на коленях делал МинГи. Его одежда была приспущена с одного плеча, отчего был виден тёмный ареол одной груди, а лицо блестело от слёз. — Господин Ли, с Вами всё впорядке? — осторожно спросил слуга, проходя внутрь комнаты и прикрывая за собой дверь. Подойдя ближе к блондину и взглянув на его растерянное состояние и припухшие от слёз щёки, бета присел на одно колено рядом с МинГи, аккуратно из его рук забирая накидку и укладывая её обратно в раскрытый сундук, после закрывая его. — Всё хорошо, — натянуто улыбнулся светловолосый, в который раз пытаясь за улыбкой скрыть причину своих слёз. После он опёрся о пол ладонью в попытке встать, но не успел ничего сделать, как его тут же подхватил под локоть слуга, помогая ему подняться на ноги. — Я же вижу, что это не так, может Вам лучше полежать, пока Господин не вернулся? — обеспокоенный внешним видом омеги, бета пытался не смотреть на полуобнажённые запястья и шею МинГи, что пестрили яркими синяками. Он помог подправить соскользнувший край ночнушки, прикрывая одну грудь, что была оголена по непонятной причине. — Нет, не нужно, правда, со мной всё хорошо, — продолжал врать омега, своими мыслями всё так же оставаясь рядом с вещами своего сына. Он давно перестал думать о том, как выглядит и как жутко испещрено его тело чужими метками, ведь это не шло ни в одно сравнение с тем, какие эмоции он переживал внутри себя. Было сложно отойти от произошедшего минуту назад, но сложнее всего было осознать, что прикосновение мужа к его спине и пьющий грудное молоко ребёнок, это всё не более чем урывки разных воспоминаний, которые никогда не пересекались раньше. ХванЧан не застал рождение своего сына, отчего пришедшее к Минги осознание, что это всего навсего плод его воображения, болезненно ударило по груди, выбивая из него поток новых слёз. Он попытался скрыть их, отвернув голову, выдернуть из ладоней слуги свою руку, боясь показать слабость и беспомощность, вот только бете не нужна была вся эта показательность, ведь он прекрасно понимал как тяжело его господину, через что он прошёл и что вынес на своих плечах. Ничего не мог поделать и с решениями Августа в отношении светловолосого. Каждый день слуга слушался приказов альфы, из раза в раз пытаясь смириться с тем, что МинГи обречён на вечные страдания подле Августа. И как бы не хотелось изменить ход этой игры, бета и остальные слуги не имели права высказывать своё недовольство. Единственное, что им было дозволено, так это утирать с тела их белокурого господина кровь, залечивать нанесённые ему раны и пытаться всячески поддерживать. Поэтому придерживая МинГи за руку, бета всё же помог ему добраться до постели, а после усадил его на самый край, располагаясь рядышком с ним. — Я могу Вам хоть чем-то помочь? — обеспокоенно прошептал слуга, понимая, что сделать для МинГи ничего не в праве, из-за чего беспомощность положения нагнетала на бету с неистовой силой при виде такого омеги. Может он и понимал, что облегчить чужие страдания он не в силах, но словом или каким-то другим делом хотел поддержать своего господина в трудный момент. Он помнил и был свидетелем тех добрых времён, когда супруг МинГи ещё был жив. Но бете пришлось наблюдать не только за чужим счастьем, но и за горем, которое произошло, когда в поместье вернулся Август. С тех пор слуги стали тенью всего произошедшего несколько лет назад. Они молча выносили всё то, что видели и слышали, стороной обходя ту комнату, где альфа каждую ночь глумился над телом омеги. И не было смелости идти против его, осталась лишь вера, что МинГи не сломится под этим натиском, выдержит, отчего слуги залечивали его раны, пытаясь свои силы ему передать. Вот только сочувствие и жалость переполняли при виде разбитого жизнью омеги, что, несмотря на боль, натягивал на лицо улыбку, в попытке скрыть свои муки за этой лживой маской. — Прошу, не таите всё то, что Вас мучает изнутри. Доверьтесь мне. Меньшее, что я могу сделать для Вас, так это выслушать и принять всё то, что причиняет Вам боль. Я не способен залечить ваши раны на сердце, но могу дать возможность вылить весь яд, что травит Вас изнутри. Раскройте свою душу, Вам легче от этого станет, — положа руку на здоровое плечо МинГи, где не было швов, бета замолчал, выжидающе смотря прямо в его зелёные глаза. Блондин выдержал паузу, перед тем как ответить слуге. — Думаю, даже это мне не поможет, — вяло улыбнулся МинГи, отводя взгляд на сундук, у которого находился пару минут назад. Он стоял прямо напротив постели, на которой восседали омега и бета. — Может всё же стоит попробовать? — не унимался слуга, руки свои с плеча чужого убирая и перекладывая их на ладони МинГи, поверх его накрывая. — Сколько бы я не пытался и что не делал… я не смог уберечь одного человека, ставшим для мня дорогим. Опять. — Вы о… . — О Чимине, — вспоминая последние слова Августа, МинГи тяжело вздохнул, понимая что из-за них более не приближался к рыжеволосому, стыдясь смотреть ему в глаза. Он понимал, что всё время давал ему ложную надежду, но так и не оправдал своих слов. — Значит, господин всё же убьёт омегу и его дитя? — Да, и поделать с этим я ничего не могу. Больнее всего осознавать, что из-за Чимина, ещё полгода назад, я не свёл счёты с жизнью, остался в этом мире ради него, но всё равно не смог уберечь. — Но что в том омеге остановило Вас? — поражённый новостью, спросил бета, вспоминая те неоднократные попытки МинГи, которые пресекал Август, продолжая мучать его и не давая уйти из жизни. — Ребёнок. Его альфочка. Моя причина нахождения в том дворце была убить Чимина, или же помочь выкрасть его из дворца. Изначально я наивно полагал, что выбравшись из-под натиска Августа я совершу задуманное, вот только встреча с Чимином всё поменяла. Если бы я убил себя, то на моё место пришёл бы другой, тот, у кого не дрогнула бы рука прикончить мужа императора, отчего я повременил с этим, входя в чужое доверие. — Но он для Вас совершенно чужой человек, зачем Вы оберегали его? — Несмотря на то, что он истинный ненавистного мне императора, в первую очередь для меня он — будущий родитель. В его утробе ребёнок, а я никому и никогда не пожелал бы потерять своё чадо, не допустил бы того, чтобы кто-то познал всю боль и муки от потери сына. Сколько бы Чимин не говорил, что ненавидит его, он всё равно повязан с этим ребёнком кровными узами. Я видел как на протяжении долгого времени омега пытался отрицать свою любовь и привязанность к этому несчастному дитя, вот только спустя время он смог принять его. Будь бы это не так, не свил бы он того гнезда во дворце, не привязался бы к отцу этого альфочки и уж тем более не стал бы бороться за него. Чимин любит и бережёт своего сына, что бы он не говорил. А я, как родитель, утративший и не сумевший уберечь собственного ребёнка, не хочу допустить того, чтобы из-за мести Августа эти двое пострадали. — Значит, если бы не Вы, то омега давно был бы мёртв? — нахмурил брови бета, задумываясь. — Смысла думать об этом сейчас нет, совсем скоро я их потеряю, как когда-то своих родных. — И всё же из-за Чимина Вы живы до сих пор, а он из-за Вас. Может это не совсем случайность и стечение обстоятельств? — О чём ты? — не понимая смысла сказанных слугой слов, спросил МинГи. — О том, что Вы оказались там совершенно не случайно, всё должно было так произойти. Ваши дороги должны были пересечься именно в тот момент. Его и Ваша жизни должны были закончится ещё давно, вот только этого не свершилось. Что-то или кто-то изменило ход судьбы. — Хочешь сказать, что я встретил его не случайно? Защищал его и уберегал от смерти до этого дня не по своему желанию, а по воле судьбы, но для чего? Чтобы он погиб чуть позже, или же… — так и не говорив, МинГи умолк, на мгновение задумываясь. Его жизнь должна была оборваться полгода назад, но этого не свершилось и причиной тому послужил Чимин. Что если сама судьба свела МинГи с ним, что если светловолосый помог ему, будучи тем, кого сам Всевышний оставил, перед тем, как забрать с собой на небо? Вдруг смыслом продолжения его жизни было то, что он должен был смочь спасти Чимина от рук Августа? Однажды блондин смог продлить его жизнь, но вот как его уберечь сейчас, оставалось для МинГи загадкой без ответа. — Думаю, я смог направить Вас на верный путь, — произнёс слуга, поднимаясь с постели и выпуская из своих рук ладони МинГи. — Если Вам будет нужна моя помощь, то Вы всегда можете на неё рассчитывать и днём, и ночью, — тепло улыбнулся бета, после чего оставил своего господина одного. А блондин, после ухода слуги, всерьёз задумался над его словами. Смыслом его существования после полугодовалой встречи стали Пак и его ребёнок, вот только после их смерти зачем МинГи жить дальше? Невольно вспомнив о своём кинжале, лежащем в сундуке, светловолосый начал судорожно перебирать свои мысли, приходя к одному итогу, что терять ему нечего, а значит он может сделать то, чего раньше боялся больше всего — пойти против своего же мучителя. — Завтра… — прошептал омега, вспоминая о том, что именно завтра Август должен был отправить одного из своих людей с посланием к отряду, чей путь лежал в нескольких десятках милей от их местонахождения. — Значит, совсем мало времени. Встав на ноги и, больше не смотря на сундук напротив, МинГи поспешил одеться, чтобы спуститься из комнаты вниз и успеть всё подготовить к завтрашнему дню. Больше всего он не хотел думать о том, что у него не получится совершить задуманное, из-за чего блондин сразу отмёл эти мысли. Теперь для него их не существовало. Единственное, во что он верил отныне, так это в то, что совсем скоро он воссоединится со своей семьей. Этого момента он ждал с замиранием сердца и с готовым к действию клинком. Нужно было всего лишь успеть, и уже завтра МинГи скинет оковы своего бренного существования.***
Животный страх за чужую жизнь и вывернутая нога отдавались резкой болью, отчего на глазах выступили непрошеные слёзы. Рыжеволосый загнанно сжался на холодной земле, собою дитя прикрывая. Их нагнали, загнали в ловушку и направили на рыжую макушку наконечник натянутой на луке стрелы, когда впереди сжавшихся тел омеги и его сына появился защитник на вороновом коне с клинком в руке. Он в мгновение ока ринулся на бывших охотников, делая из них жертв, чьи тела вскоре легли ковром из кровавой лужи и разодранных в клочья человеческих останков. Запуганному омеге потребовалось время, чтобы понять, что с ним произошло. Дитя, в его руках перед скрытым в чёрных доспехах защитнике, стих, не издавая ни звука, будто бы это не он ещё недавно задыхался в истеричных рыданиях. Рыжеволосый же перед человеком своих убийц, плотнее к груди альфочку прижал, с вывихнутой ногой отползая от него в том же страхе по земле, одной ладонью цепляясь за ветки и жухлую траву. — Кто ты? — слышит свой голос Чимин тихими отголосками, испуганно смотря на лик человека в чёрной маске. Тот восседал перед рыжиком на своём устрашающем скакуне, чьи глаза были пронизаны самой тьмой и пугали не меньше безликого спасителя. — Кто ты? — срывая голос, кричит омега, но вместо крика из уст его вырывается шёпот. — Твоё будущее, — «знакомый ответ!», невольно своего ангела Чимин вспоминает, не отрывая глаз от устрашающего в седле всадника, в руках которого был клинок с драгоценной рукоятью из кровавых рубинов. Рыжеволосый его не сразу видит, а после, замечая, испуганно рот раскрывает, узнавая в чужом оружии свой меч. Ребёнок в руках Чимина совсем замолкает, не издавая и звука, но омега всё так же его к груди одной ладонью прижимая, второй чуть отползая назад пытаясь. Нога даёт о себе знать, отдаваясь жуткой болью, но и она меркнет на фоне того, что в последующем Чимин видит. Всадник с коня своего не спеша сползает, а после подойдя вплотную к рыжеволосому, всё так же держа окровавленный клинок с драгоценными рубинами, останавливается. — Ты забыл о том кем был раньше. Ты стал слабым, беспомощным… Разве не ты презирал слабость в людях? — молвил скрытый за маской человек. — Так почему же сам стал таковым? — Я не слаб, — шепча, произнёс омега, качая головой. — Это не так. — Тогда почему ты не смог спасти себя, раз считаешь себя сильным? — Я не слаб. Я не слаб, — омега, зачарованный поглощающим взглядом чужака, одно и то же повторяет, себя пытаясь убедить в обратном. — Уверен? — в последний раз спрашивает человек, подходя в плотную и вставая рядом с Паком на одно колено. — Я твоё будущее, вот только сможет ли слабый омега уберечь самого себя… — снимает чёрную маску защитник, являя своё лицо. И Чимин больше не осознаёт, что находится в том же кошмаре, перед ним его копия, он сам, только вот в разы сильнее, крепче и увереннее. Омега сглатывает, вглядывается в черты лица напротив и замечает то, каким взглядом на него смотрит его клон. Тёплым и таким… знакомым? — Ты — это я? — Ты — это ты, а я — это часть тебя, — усмехается рыжеволосый защитник, перед тем как провести рукой перед лицом Чимина. Омега тут же закатывает глаза, из его рук выпадает пустая ткань без дитя и безвольное тело падает на холодную землю, вот только последнее, что вспоминает Пак, так это мягкую постель под собой и чужие руки на своём лице.***
Распахивая глаза и с трудом сдерживая крик, Чимин подрывается с постели, узнавая в рядом сидящем с ним омеге МинГи. — Тш, — к губам жмёт палец блондин, призывая Пака молчать. Рыжеволосый тут же замолкает, глотая так и не вырвавшийся из глотки крик и судорожно хватается за чужие руки, что к нему протянул МинГи. — Где всё это время ты был? — сорванно шепчет Чимин, но его обрывают и куда-то тянут. — Тише, сейчас ранее утро, все ещё спят, — светловолосый ничего не объясняя тянет Пака за собой, поднимая с постели и тут же всучивая ему в руки одежду вместо ночной рубашки. — Зачем это? Где ты был? Что происходит? — запутанный происходящим Пак, едва соображает, что ему пытается донести МинГи и уже через пару секунд пораженно округляет глаза, когда тот произносит: — У нас мало времени, но его достаточно, чтобы ты смог сбежать отсюда незамеченным, — произносит МинГи, а после на дверь в комнату оборачивается, когда в проёме появляется другой человек.